Король Севера, Трезубца и Долины

      За граничными водами Закатного моря, окружённый матово-серыми зыбкими дюнами, серым от старости клыком морского чудовища растёт замок Пайк. Волны странно пляшут и откатываются от башен, упёршихся в подводную твердь. В замковой зубастой башне, замшелой и забрызганной солью на многие сажени в высоту, заседает серый король. У серого короля кудлатые выцвеченные волосы, совершенно белые за плечами, и перец с солью чёрная борода. Лицо серого короля — как обритое злочинным умыслом, черты его грубы и глубоко обтёсанные, и борода его тоже высечена клином. Волос жёстче, чем конский, до того ненавидел бритву, что крошил лезвийную кромку, и сам был как кинжал, целящий в грудь козлобородого серого короля.       Король Бейлон основательно и недвижимо упёр костлявый локоть в гранит Морского Трона и намертво потопил скулу в ладони. Великий Чертог Пайка находился в полумраке, так как факельная гарь дожимала грудную жабу Грейджоя. Высокий, пустой и одновременно тесный каменный зал освещался белизной, валящей с неба прямиком в распахнутые окна. Ветер, снующий по винтовой лестнице туда-сюда по башенным уровням, как бездельничающий ручной пёс, приносил снизу тяжёлый топот мужчин и женщин. В пустом зале стоял шум, в гулкие отголоски которого старый Грейджой вникал, пока не запершил мокротой в кожистом горле.       Мерзляком Бейлон Грейджой никогда не был, но, последовательный до конца, в раже вечевого состязания он утвердил за собой корону из плавника утоплением при всём честном народе. Каждый без исключения лорд и ещё с сотню добрых капитанов удостоились чести лицезреть, как высокий и прямой как палка, сухощавый престарелый Грейджой ушёл под воду без помощи жрецов. Бейлону думалось, что он так и не выхаркал с концами морскую воду, когда его вытащили на сушу и короновали второй раз. Объективной нужды топиться, впрочем, не было — при его жизни никто бы не признал посягательства на право Старого Кракена оставаться великим вождём.       Успокаивал больную грудь Бейлон пряным горячим вином, которое глотал прямо из кувшинного горла, роняя сладкие капли с водянистых усов на щётку подбородка. Навестившая короля-отца Аша Грейджой со всем почтением к старости, но без подобострастия, ожидала его подобно просительнице. Бейлон отнял густо окрашенный малиновый рот от глиняного жерла с неудовольствием лишённого сиськи младенца, перегнулся до пола с беззвучным оханьем и забросил ногу на ногу, как бы умаляя свою строгость. Он подсказал дочке говорить.       — Идёте на поправку, папенька? — Аша была бесстрастна. Её глаза блестели железом, маленькие женские кулаки теснили опоясанную стройную талию. Бейлон неприкрыто любовался прелестницей — дочерью.       — Да уж, чай, не сдохну, милая, — не мучая не умеющего улыбаться лица, Бейлон отвечал ей с кажущейся прохладцей, не так, как ответствует отец любимой девочке. — Мы с тобой им покажем.       Отец и дочь понимающе переглянулись. Залётные вороны приносили самые разные вести, но покамест игральные кости суки-судьбы выпадали на пользу Бейлону Грейджою. Он терпеливо дожидался, когда накапает выигрышный счёт, чтоб заграбастать банк сполна. Ставкой Кракена, как всегда, была железная цена.       Такими словами полувымершее семейство Грейджоев называло свою партию в войне, идущей уже полным ходом: где два короля, там и третий. Бейлон никогда не считался азартным игроком, но он был человек риска и немереного мужества. Такой человек, который трижды убил себя для Бога, чтобы принести жертву на будущие военные успехи.       — То, что мертво, умереть не может, — снисходительно сказала Аша. — Вот только был ли резон вешать старого мейстера?       Старый Кракен выкашлял несколько коротких смешков. Предвидя опасность предательства, он не долго думая вздёрнул присланного жене старика на шпиле тарана «Великого Кракена» — монструозного полудраккара-полугалеона. Бейлон счёл неуместной его излишнюю грамотность, а дегтярные припарки, сваренные с похожей на сухой навоз льняной кашицей, со злорадным возбуждением слил в нечистоты. На груди старого Грейджоя от ключичной впадины до плоского мальчишеского живота расплывалось красное ошпаренное пятно, которое всё должно было сойти само собой.       — Это самая невинная шалость из всех, которую мы способны учинить с выходом в море. Что письма?       — Угрозы розанов. — Бейлон кивнул с чувством превосходства. — Львы хотят нашей дружбы.       — С какими посулами?       Аша грациозно передёрнула плечами. Поскучнев, король железных людей вяло махнул рукой.       — Напомни им невзначай про непобедимую Железную армаду, которую я строил все те годы, пока они жировали и издевались над моей неудачей. Напомни, что я способен провернуть ещё раз, с Виктарионом или без. И дай знак моим капитанам с обоих Виков. До них мои приказы вечно доходят с запозданием.       — А моему славному родителю и невдомёк, что эти его люди полуграмотные, — съязвила Аша, — зато казнили своих цепных умников с большой охотой и на первую голову.       — Ух, нахалка! — Старый Кракен погрозил ей пальцем, добрея на сотенную долю своего характера. Дочка ответила издевательским реверансом. Красиво очерченные бриджами бёдра созревшей женщины сошлись и разошлись, как ножницы. — Это всё?       — Волчонок безмолвствует, — с заметным неудовольствием закончила докладываться дочь Кракена.       — Какой такой волчонок? — не понял король и опешил. — Моя дочка вздумала идти на попятную?       — У Волчонка мой брат, — равнодушно отозвалась Аша. Намечающаяся ссора с отцом причиняла ей видимое неудовольствие. Сказанное казалось глупостью и ей самой — мальчика, за которого она замолвила слово, ей бы не видеть вовек. Аша и Теон никогда не были близки друг с другом.       — Пущай и держит, коли хочет. Не нюхавший воды попорченный щенок будет только посмешищем. И не вздумай, дочка, плясать от моего имени перед Старком, — Грейджой произнёс это имя как самую тяжкую непристойность. — Вот что, припомни Львам про моего умершего братца — того, другого, не дядю Виктариона. Скажи: это он научил сжечь Ланниспорт, а я всё-всё припомню. Прибавь, что я не прочь жениться вторым браком. А этого не пиши — что сегодня я не хочу больше слышать о воронах.       И о мейстерах тоже, угадала его мысль Аша. Отец ненавидел мейстеров, хоть и не так сильно, как северянина, ныне покойного короля и его подельников. Дядю Урригона, умершего в раннем Ашином детстве, женщина не помнила, но его от мейстера Бейлон спасти не успел. Эурон Вороний Глаз растворился со своей эскадрой как ни бывало, — ну да его не жалели, а вот потеря брата Виктариона крепко омрачила и озадачила Бейлона Грейджоя. Так Грейджоев осталось двое, не считая десять лет назад отнятого пацана.       «Он был немногословен, — вспоминал, бывало, Бейлон героически погибшего со старым Железным Флотом грандкапитана Виктариона, — не скор на мысль и не сказать, чтобы блистал рассудком. Однако был верен мне как никто, и ни на кого другого, кроме него и себя, я не полагался. Как теперь на тебя, моя девочка».       В этом Старый Кракен ненамеренно лукавил, в чём его безмолвно уличала Аша. С разгромом в первом восстании Бейлон сколотил вокруг себя совет из доверенных лиц, нужный поначалу, чтобы жесткосердный, но вмиг лишившийся всего мятежный вожак не наложил на себя руки. Этот-то совет капитанов и лордов ни за что не позволит королю отмолчаться со скорейшей атакой. Даже под угрозой истребления последних мужчин из рода Грейджоев. До протестов дочери Кракена не было дела ни ему, ни им.       Бейлон зашёлся нехорошим кашлем, но поборовшись с ним сколько-то победил. Сипя натруженным горлом, он благосклонно посмотрел на свою любимицу и воспитанницу.       — Девочка моя, — доверительно обратился он, поманив дочь, — я хочу укутать ноги лютоволчьей шкурой.