Para mi siempre estaras vivo/Для меня ты будешь жив всегда

Ноябрь, 2014. Монтрё, Швейцария. — Ты сегодня собираешься сделать что-то путное? — нотки раздражения в женском голосе, звучавшем в динамике телефона, не обещали ничего хорошего. Как минимум — недовольство удастся погасить букетом цветов, как максимум… очень не хотелось спать на продавленном диване в гостиной. — Извини, Клара. Сегодня я точно не успею, — вздохнул парень, запуская пятерню в жесткие длинные волосы и лохматя их на осеннем ветру, долетавшем с Женевского озера. Очень некстати он забыл о своем обещании сходить в супермаркет и притащить пару действительно тяжелых пакетов. — Понятно, — коротко вздохнула девушка, и телефонный разговор оборвался. Парень, кутаясь в высокий ворот свитера, поморщился, убрал телефон в карман джинсов, натянул на начавшие замерзать кисти рук рукава и облокотился о перила террасы. Отсюда, с возвышенности, открывался прекрасный вид на Женевское озеро и Монтрё. Уже вечерело и россыпь огней, которые зажглись в этом тихом и немного сонном городке, стала его подлинным украшением. Несмотря на открывающийся потрясающий вид, благодаря которому художники и поэты написали бы не одно произведение, молодой человек был в очень мрачном настроении. Все в его жизни медленно шло совсем не так, как он планировал. И было ощущение, что он все дальше и дальше от той дороги, по которой нужно было идти. Второй год жизни с Кларой на съемной квартире не принес ничего толкового. Кажется, они даже стали отдаляться друг от друга и пора уже отпускать юношескую любовь на все четыре стороны. Девушка устала верить ему и ждать, что удача улыбнется ему, обычному парню — Фредерику Леклеру. — Ты решил простудиться? — деревянная дверь бревенчатого домика открылась, и на террасу вышел курносый парень лет двадцати семи с причудливым ежиком осветленных волос и десятком сережек в ушах. — Все доделал? — Иду… — Фредерик вздохнул и вошел в теплое помещение, залитое ярким электрическим светом. — Я закончил собирать стеллажи в комнате отдыха, Пьер. Проверь, если хочешь, — сказал он, кивнув в сторону просторной гостиной, оформленной в классическом деревенском стиле. — Верю тебе, — курносый бросил взгляд в комнату, чтобы удостовериться, что стеллажи стоят на своих местах, а упаковочный мусор и инструмент собраны. — Я как раз закончил сведение, пока ты осваивал профессию мебельщика. Пошли, послушаешь. Пройдя по тесному коридору, на стенах которого висели постеры с автографами разнокалиберных музыкантов, молодые люди оказались в контрольной комнате звукозаписывающей студии. Помещение было без окон, обитое деревянными панелями, с огромным пультом, сжиравшим почти четверть пространства. Дополняли картину шесть монументального вида колонок, которые, как иногда казалось Фредерику, если включить их на полную мощность, разнесут деревянное здание студии к чертям. — Слушать будешь, что вышло? — Пьер плюхнулся в кресло за пультом, лихо развернулся в нем, оставив на полу очередные царапины, и переместился к компьютеру. — Опять паршиво? — Фредерик поморщился. — Ну как тебе сказать, — скривился парень. — Вокального образования у меня нет. Я всего-то тупой басист, подрабатывающий звукоинженером на крошечной студии… Но, если честно, Фредерик, я думаю, что лучше ты уже ничего не запишешь, а у меня от сидения болит задница. На мой взгляд, все звучит грамотно и красиво. Вокал на уровне. Хотя ты и так знаешь это. Смотри сам! — он щелкнул на нужный значок на экране монитора и по комнате полились звуки только что завершенной песни. Фредерик закрыл глаза и откинулся на спинку кресла: в чем он мог себя упрекнуть как вокалиста? Наверное, ни в чем. Петь он умел и любил и оттого уделял так много внимания качеству вокала. Отсюда следовало и то, что после записи его вокал не нуждался в правках и наложении эффектов, чтобы скрыть очевидные огрехи. Молодой вокалист был уверен, что может петь одинаково хорошо как в маленьком клубе, так и на огромной арене… Потому что всегда полагался только на себя, свое так и незавершенное вокальное образование и голосовые связки. Когда-то ему прочили карьеру оперного певца, но Леклер бросил учебу, не послушав своего учителя из Флорентийской консерватории Луиджи Керубини и, в двадцать один, вооружившись сертификатом об окончании вокальных курсов для рок-певцов, которых было в изобилии в Риме, обосновался в Монтрё (1) в надежде осуществить свою мечту. Он не был бы первым, кто смешал бы рок и оперу, но… Но душа требовала именно этого — отвязного рева гитар, барабанов и мощного вокала. А еще нужно было дать путь в жизнь всем тем наработкам текстов и мелодий, что скопились в его блокноте. Запись была идеальной с точки зрения вокала и с точки зрения техники — несмотря на свои размеры, студия располагала отличным оборудованием и на удивление грамотным персоналом, который знал свое дело и брался помогать всем желающим музыкантам, вне зависимости от их опыта, реализовать творческие идеи. Но что-то все равно было не так… — Ладно, ты тут еще посиди, Фил скоро появится, он и закроет все, — Пьер вывел Фредерика из раздумий. — Мне пора домой, иначе опять приеду к полуночи и Джесси меня выпрет ночевать к тебе, — басист подмигнул вокалисту и покинул помещение. Фредерик переместился в его кресло, радуясь, что участник его группы был таким незаменимым — много еще молодых групп, у которых басист профессионально занимается сведением и мастерингом? Хотя… Называть Пьера басистом своей группы Фредерик опасался, понимая, что Пьеру, по сути, взрослому мужчине, все эти концерты в клубах и на студенческих вечеринках в составе «Ахернар» (2) больше развлечение и средство угомонить шило в заднице, чем дело всей жизни. Настанет день, когда он скажет, что не собирается больше бренчать на четырех струнах за десятку евро в неделю, и окончательно окопается в этой студии, зная цену своему умению. Тряхнув головой, отчего непослушные волосы упали на глаза, Леклер отогнал от себя мысли о скором будущем и снова включил запись. I don't want to sleep with you I don't need the passion too I don't want a stormy affair… (3) Что в этих строках было не так? Он помнил оригинал, каждую ноту, каждую интонацию гениального музыканта, отталкивался от них, бережно относился к этой основе, чтобы дать песне свое прочтение, но… Не было целостности. Ощущение, что музыка была отдельно от вокала, не покидало Фредерика. — Наверное, ты слишком заморачиваешься по части оригинала, — буркнул себе под нос Леклер, — ты не он. И то, что Фредди определил тебя в этой жизни, еще ничего не значит… — Закончили на сегодня? — раздался с порога мягкий голос. От неожиданности Фредерик вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял плотный мужчина среднего роста со скрывающими мочки ушей мягко вьющимися седыми волосами, немного смуглой кожей и мягким взглядом карих глаз, скрытых за стеклами слегка затемненных очков с небольшими диоптриями. — Мистер Веллингтон! — Фредерик улыбнулся, увидев владельца студии. — Я тут что-то засиделся… Пьер уже ушел, если вы ищете его… — Я знаю, что он ушел, — мужчина подошел к пульту и выключил запись. — Я весь вечер был у себя, но вы меня не заметили. Справился со стеллажами? — он подмигнул парню. — Да. Я же говорил, когда просил скидку на студийное время, что у меня руки откуда надо растут, — Фредерику почему-то было немного некомфортно в обществе Веллингтона. — Наверное, мы уже достали вас… Занимаемся тут своими делами… В чем именно была причина напряжения, парень сказать не мог. Может быть, дело в том, что он всегда представлял себе американцев акулами бизнеса, а не мягкими, понимающими людьми, пусть и владеющими студией звукозаписи. Или в том, что взгляд Фила Веллингтона было трудно прочесть из-за тонировки очков. Или из-за того, что его совершенно седые волосы резко контрастировали со смуглой кожей, делая Веллингтона чем-то похожим на сказочного персонажа. — Почему же? Вы меня совсем не достаете. Аккуратно платите за время, что работаете на студии, а то, что Пьер сводит для твоей группы записи во внерабочее время — его проблема искать для этого свободное время, — Фил приподнял брови и уселся в кресло напротив, сложив руки на обозначавшемся животе и вытянул ноги. — Все молодые музыканты с чего-то да начинают. Слышал от Пьера, вы готовитесь к какому-то конкурсу? — он бросил взгляд на дорожку записи на мониторе. — Ну не совсем… — поморщился Фредерик. — Не вся группа, а только я. Я рассказал парням о своей идее и они поддержали меня. Queen объявили, что ищут вокалиста для своего очередного проекта. Победитель получит возможность спеть несколько песен во время их нового тура. — Не все группы легко дают вокалистам пойти в свободное плавание, — Веллингтон кивнул. — Тебе повезло. — Да какая мы группа… — вокалист криво усмехнулся. — О чем вы? Концерты для студентов, пьяной толпы в дешевых клубах… Вот и все, на что нас хватает. Так, может быть, у меня будет хотя бы шанс заявить о себе, а потом вытащить за собой и парней. Может быть, нас наконец-то заметят. Уже два года прошло, а мы все там же, откуда начали. Три басиста сменилось, два барабанщика… Мне скоро 24 года и чего я добился? Вожу туристов по городу, разнорабочий на вашей студии. В ближайшее время надо что-то решать… Годы идут, а моя мечта не приближается. Мне нужно заявить о себе. — Зачем тогда ты решил ввзяться в этот проект с этой песней? — Фил сосредоточенно смотрел на кончики своих пальцев. — Она не выигрышная. — А с чем еще? Одно из условий — профессиональная запись одной из песен Queen. Я не хочу брать Show Must Go On, Who Wants To Live Forever и им подобные. Дело не в том, что я не смог бы спеть их, дело в том, что они уже осточертели всем, — вздохнул Леклер. — Я уверен в том, что сами музыканты уже столько раз слышали их от любителей, что очередную запись с какой-то из этих песен попросту могут не заметить, а если взять что-то редкое, то… Думаю, у меня есть шансы. — Песня редкая, согласен, —Фил прищурился, словно что-то оценивая. — Но тебе ведь не нравится то, как она получилась. Фредерик кивнул, соглашаясь. — Нет, не нравится. Чего-то не хватает. — Души, — спокойно сказал Фил, глядя на молодого музыканта и, хитро улыбнувшись, показал идеальный, как и у большинства американцев, ряд зубов, подался вперед. — Раз ты любишь Queen, ты должен был бы знать, что именно с этой песней не стоит связываться. Ты же наверняка знаешь, как она создавалась и что за смысл в нее вложен. — Я знаю… — Тогда зачем поешь о том, что не можешь переживать и не переживал? — продолжил Фил. — Ты не понимаешь ее, отсюда и проблема. Если в любви или в борьбе с чем-либо у нас у всех есть тот или иной опыт, то спеть песню, слова которой доводил до ума смертельно больной, умирающий человек, который из последних сил сидел перед микрофоном… Это не дано никому. Ты никогда не сможешь его понять и передать в голосе то, что он испытывал в тот момент, с чем прощался, о чем мечтал и о чем сожалел. Фредерик нахмурился, внимательно глядя на хозяина студии. — А вы тоже любите группу? Раз знаете эти подробности… — Даже больше, — Фил спокойно кивнул. — У меня был приятель, который в те годы работал на Mountain Studios (4). Он кое-что рассказывал мне… Сейчас, правда, его уже нет в живых, но я помню его ощущения от того, что он видел на студии. Поверь, эта песня у тебя не будет звучать так, как звучала у Меркьюри. — И что? Мне все переделывать? Взять другую? Времени остается всего четыре дня… Мне нужно отправить запись в пятницу, — нервно ответил вокалист. — Перепиши вокал, — все так же мягко и с улыбкой продолжил Веллингтон. — Подумай о том, что было бы с тобой, если бы тебе сказали, что ты умрешь через неделю. Попробуй понять, кому и какие слова ты бы сказал, что сделал бы, о чем бы пожалел… Перед кем ты хотел бы извиниться. Что хотел бы увидеть… Посмотри на свою жизнь и подумай над этим, — американец поднялся. — Но только забудь о том, что твоя жизнь продолжится, — он принялся выключать студийное оборудование. — В этой песне вокал человека, который понимал, что счет идет на недели и дни. Что у него не будет другой зимы, весны… Он не увидит, как летом зацветут цветы. Фредерик прикусил губу, отведя взгляд от хозяина студии. Одно дело было обожествлять и преклоняться перед великим Фредди, другое — думать о том, что было скрыто в песнях. — Я слишком заморачиваюсь на техническую часть, — наконец сказал он. — Вместо того, чтобы смотреть на все через эмоции, я смотрю на это через технику пения, правильное дыхание и все то, чему меня учили во Флоренции. Фил кивнул: — Быстро уловил свою ошибку, — сказал он. — Иди выспись и приходи завтра переписать вокал. До обеда студия будет свободна, ты должен будешь успеть. Потом Пьер все соберет. Да и я с утра должен быть здесь. Фредерик улыбнулся, встал, направился к выходу, но в коридоре остановился. — Мистер Веллингтон, скажите, а что вы еще знаете о Фредди? — спросил он. — К чему этот вопрос? — приподнял брови американец. — Вы сказали, что ваш приятель работал на студии с ним… Я … черт, не знаю… — улыбка музыканта вышла по-детски глуповатой. — Мне не довелось жить с ним на этой планете в одно время… И столько всего о нем говорят, что где правда, где ложь уже не понять… А я ведь обязан ему тем, что выбрал этот путь. Его музыку мне с пеленок ставил отец. — Мой приятель был всего лишь обслуживающим персоналом на Mountain, — чуть грустно улыбнулся Фил. — Он с ним не откровенничал, так, на уровне привет/пока. Да и сами музыканты не стремились пускать в творческий процесс посторонних, — Веллингтон взял с вешалки легкую куртку. — Так что, знаю я лишь крохи информации, ничего личного. Знаю, что в последний год было сделано много демо-записей, черновиков. Но где они сейчас и что с ними будет — наверное, когда тебя пригласят музыканты группы, ты сможешь сам спросить у них. Я понятия не имею, что могло стать с теми наработками… да и приятель мой давно мертв, так что… — Фил блеснул грустной белозубой улыбкой, — я такой же как и ты почитатель творчества Фредди с той лишь разницей, что в свое время был на паре концертов и видел его живым, — мужчина открыл дверь студии, пропуская вперед Леклера. — Завидую по-доброму, — музыкант улыбнулся, поднимая ворот куртки. Хозяин студии тонко усмехнулся, закрывая дверь. Ноябрь, 2014. Уиндлшем, Англия. — В этом году рано похолодало, — Роджер поежился, выглянув в окно коридора и увидев унылую картину осеннего сада, цветы в котором уже пострадали от ранних заморозков. — Может быть, будет белое Рождество, — ответил Брайан другу, поморщившись от вида пожухших цветов в своем саду, которые за сегодня так и не успел убрать садовник… Если, конечно, жена вообще позвонила ему. — Пойдем, не будем терять время, у нас с тобой полно работы, — он кивнул в сторону дальней двери, предлагая барабанщику последовать за собой. Тейлор прекрасно помнил дорогу — пройти по длинному коридору с большими окнами, открыть дверь в конце, подняться по небольшой лесенке и вот они в святая святых — частной студии в доме легендарного гитариста в Уиндлшеме. Далеко не одну и не две песни тут записал Мэй. — А у тебя здесь уютно после ремонта, — Тейлор осмотрелся, отмечая, что комната отдыха претерпела серьезные изменения и теперь походила на залу лондонского клуба джентльменов этой всей своей стилизованной под старину мебелью и огромным глобусом звездного неба в углу. В центре комнаты стояло шесть картонных коробок, в каждой из которых с легкостью могла бы поместиться бас-бочка. Судя по их внешнему виду, они были чужды интерьеру и появились тут совсем недавно. — В них то, о чем я подумал? — Тейлор прищурился. — Ага, все, что пришло в офис. Внушительно, да? — Мэй уселся в любимое кресло.  — И нам все это изучать… Эта идея все еще кажется тебе удачной? — спросил Роджер и Брайану показалось, что он беззвучно выругался. — Уже нет, Родж… — Мэй откинулся на спинку кресла и вздохнул. — Я понятия не имел, что все будет настолько… — Плохо? — Тейлор подкинул нужное слово. — Объемно, — поправил его Брайан. — И искать в этом море хрени что-то достойное становится все сложнее с каждым годом, — Роджер опустился на корточки, при этом колени предательски хрустнули, и принялся изучать содержимое коробок. — Я по-прежнему считаю, что нам нужно найти кого-то для следующего тура самим, а не ждать, когда звезда свалится нам на голову на очередном вокальном конкурсе, — гитаристу не нравилось напряженное выражение лица друга. — Мне кажется, что идея со студийной записью была явно не самым лучшим вариантом. Мы прекрасно с тобой знаем, что можно сделать в студии даже с самым слабым вокалистом, — посмотрел на него Тейлор. — Так мы хотя бы отсекли любителей. Не все раскошелятся на студийную запись и работу профессионала, — резонно заметил профессор тоном, словно перед ним был не давний друг, а очередной студент. — А те, кто делал все сами на своем оборудовании — уже не безнадежны. И не забывай — у нас есть видео. Живой звук все расставит по своим местам. Роджер поморщился. — Сначала слушать, а потом смотреть на это все… Тебе точно некуда девать время. — А ты предлагаешь и дальше работать с Адамом? — Мэй приподнял бровь, глядя на друга. — Это приносит свой результат, — Роджер чуть пожал плечами. — Но тебе не кажется, что с каждым годом Адам все больше и больше уносится куда-то не туда? И потом… я не хочу, чтобы его начали воспринимать как вокалиста Queen. Он уже слишком долго работает с нами. И не говори мне, что этого не будет. Рано или поздно его будут таковым считать, когда останется все меньше тех, кто видел нас настоящих на концертах и скупал наши пластинки, — Мэй поморщился из-за только что произнесенных слов: кажется, он сказал это чуть резче, чем стоило. — Нужно всегда напоминать, что у нас был и будет только один вокалист, — чуть мягче добавил он. — Ты слишком ревниво относишься к памяти Фредди, — тихо произнес Тейлор: улавливать границу между бизнесом и памятью о человеке, по сути, создавшем их всех, становилось все труднее. — А ты нет? — резко бросил Мэй. Барабанщик вздохнул. — Если ты хочешь намекнуть мне, что я вижу во всем только выгоду и пополнение счета, то ошибаешься. Он был и моим другом, Брай, — вздохнул Роджер. — И это я тогда рыдал посреди улицы, когда мне сообщили о его смерти. Брайан вздохнул и предпочел несколько мгновений изучать взглядом полки с листами черновиков: он в который раз за все эти годы ловил себя на том, что когда речь заходила о Фредди, он был близок к потере самообладания. Казалось бы, уже четверть века минула с того чертового ноябрьского дня, а он до сих пор, когда говорят о Меркьюри, ощущает, что его потерю нельзя никак сравнить с потерей других людей. У него жизнь отобрала чуточку больше, чем у них. — Тут что, одни сплошные Show Must Go Оn? — Роджер прервал затянувшуюся паузу, начав доставать из коробки диски. — Если бы я знал, что меня ждет, взял бы таблетки от головной боли. Брайан усмехнулся: за все это время они столько раз слышали различные варианты финальной песни с Innuendo (5), что у обоих на нее развилась стойкая аллергия. Кажется, до нее добрался даже хор российской армии. — А вон в той, с красным скотчем, у нас Who Want To Live Forever и We Are The Champions, в той с надписями — I Want to Break Free… и что-то еще… — усмехнулся профессор. — Ты их рассортировал, что ли?! — Роджер вытащил очередную партию дисков. — Не я, помощница. После того, как мы в прошлый раз тонули в музыкальной мешанине, я решил, что нам проще будет слушать все тематически, а не прыгать с баллад на Hitman (6). — Пока мы не завязли в этом до позднего вечера, — Роджер вытащил из кармана смартфон и открыл заметки. — Когда скажешь мне о тех записях для сборника? Какие из них довести до ума и выпустить? Мы вполне можем засунуть на сборник три-четыре новых трека. Но я бы сделал три, чтобы что-то осталось на потом. Мэй пожал плечами: сейчас почему-то совсем не хотелось поднимать долгий разговор о том, чтобы старые черновики с голосом Фредди увидели свет на новом релизе (7). — Ой, вот не говори только мне, что считаешь, что их не нужно было трогать, — Тейлор уловил его настрой. — Фредди о чем говорил? Он просил дать ему спеть так много, как сможем для него написать. Я не думаю, что он был бы в восторге от того, что его черновики так и хранятся на бобинах. Мы доведем их до ума и позволим фанатам еще раз испытать радость. Все равно кое-что в итоге попало в сеть и бродит там в черте каком виде. — Радость? — усмехнулся Мэй. — Это какой-то голос из прошлого… — Еще скажи — из могилы, — поморщился Тейлор. — Я, может быть, тоже не в восторге от того, что выходит из некоторых песен после обработки, но жизнь должна продолжаться. Помни про то, сколько песен он хотел записать, и скажи мне хотя бы к уик-энду, какие именно треки мы оставим, — барабанщик продолжил изучать содержимое коробок. Брайан поднялся, подошел к столику с графином с виски и налил себе немного. Могила… У него даже не было могилы, а то, что нашли фанаты и считают местом захоронения певца… Очередное действие спектакля гения. Мэй искреннее сожалел, что у него не было уголка, куда можно было прийти и понять, что находишься ближе к Фредди. — Раз боишься, что у тебя разболится голова, то там должен быть конверт, куда собрали отдельно записи редких песен, — заговорил Мэй. — Решил выделить оригиналов отдельно. Что-то мне подсказывает, — он пригубил обжигающий напиток, — что среди них вполне можно найти кого-то достойного, со свежим взглядом. Тейлор вытащил из другой коробки бумажный пакет, перевязанный обычной офисной резинкой. Перед ним было около пары дюжин дисков, подписанных самыми разными почерками. — Ничего себе - Mad the Swine! — удивился барабанщик. — Не думал, что на нее кто-то сделает ставки. — Оригинально, не находишь? — гитарист изогнул бровь. — Весьма… что тут еще… — Роджер вытянул пару дисков с надписью Mother Love, от чего морщинка между бровей стала глубже. — И ее взяли? — Взяли, но я не думаю, что там есть что-то стоящее. Так, как спел он, не споет никто. — Я не готов сейчас слушать эту песню, — Роджер с усилием поднялся, морщась из-за начинавших болеть коленей. — Что там у нас из того, над чем обычно издеваются? — он выудил из коробки пачку дисков и направился к оборудованию… Брайан поудобнее откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, ловя последние минуты тишины в студии: скоро на несколько часов она наполнится голосами молодых вокалистов, верящих в свою счастливую звезду и пытающихся вытянуть счастливый билет. А пока… уставший за день мозг и пара глотков виски сделали свое дело — в памяти пронеслись те самые пронзительные: But my heart is heavy, and my hope is gone Out in the city, in the cold world outside I don't want pity, just a safe place to hide Май, 1991. Монтрё, Швейцария. Смотреть на Фредди было больно. Сейчас, когда в свете ночника остро прорисовывался резкий болезненный профиль, который совсем не портил неправильный прикус, было особенно больно от того, что Брайан знал, каким мужественным буквально пару лет назад он был, какими округлыми были щеки, от которых теперь осталась лишь сухая кожа с мелкими морщинками под бородкой. Хотелось прикоснуться кончиками пальцев к заострившимся скулам, прикоснуться к жестким, без единого намека на седину волосам, но он знал, что касание загрубевших от игры на гитаре пальцев обязательно разбудит вокалиста и причинит ему боль. Мэй постарался отвести взгляд от лица Фредди, сосредоточился на высохших руках друга, спокойно лежавших вдоль тела. У него были очень изящные для мужчины пальцы и миниатюрные ладони. Когда-то он с такой легкостью выдавал замысловатые пассажи на рояле, а сейчас… Морщился, когда было нужно совершать лишние движения. Полгода назад они еще не верили в это, хотя не видеть очевидное было невозможно. Вирус-убийца, поселившийся в крови Меркьюри, начал проявлять себя снаружи все больше и больше. И вот, следом за внешностью под удар попал и голос. Были моменты, когда остающиеся в этой жизни музыканты отчетливо слышали, что поет уже глубоко больной человек. И вот сегодня была последняя капля, последнее веское доказательство того, что вскоре ничего не будет так, как прежде. — Все, ребят, я больше не могу, — Фредди стянул с головы наушники, пристроил их на микрофонную стойку и буквально сполз со стула. Хромая, он вышел из-за перегородки в аппаратную. Брайан, сидевший ближе всего, поспешил протянуть ему стакан воды. Вокалист принял его, пригубил и как-то грустно улыбнулся, глядя на взволнованного гитариста. — Пора привыкнуть к тому, что я не могу записать песню с одного дубля, — тихо произнес он. — Продолжим, когда вернусь, — хромая, Меркьюри направился к выходу из студии. — Мне нужно отдохнуть. Роджер, молча проводивший его взглядом, не сдержал вздоха и покачал головой. — Ты слышал, какую ноту он взял? — сказал барабанщик спустя несколько минут тягостного молчания. Мэй лишь молча кивнул, опасаясь, что голос может подвести его, взял оставшуюся после Фредди бутылку водки и вылил из нее остатки в стакан. Набралось грамм пятьдесят, не больше. Одним махом залил алкоголь в себя. — Больше было похоже не на ноту, а на крик души, — сказал он наконец. — Никогда бы не подумал, что можно так петь… Как же сегодня он паршиво выглядит… — Схожу к нему вечером, — Брайан нацепил наушники, чтобы еще услышать только что записанную дорожку. Мэй все-таки не сдержал вздоха и вскоре пожалел об этом — Фредди завозился и распахнул глаза. Несколько мгновений он вглядывался в полумрак комнаты, потом повернул голову, верно ощутив, что в спальне кто-то есть. — Давно ты тут? — его голос после сна был хриплым. — Зачем пришел? — Часа два сижу… Я волновался, — Брайан улыбнулся уголками губ. — А где ребята? — Отправил твоих помощников погулять… Они все время рядом с тобой. Решил, им будет полезно провести пару часов на набережной. Я ведь рядом, — на этот раз он улыбнулся шире и гораздо теплее. — Подай халат, — Фредди с усилием поднялся. Брайану было прекрасно видно, с какими усилиями вокалисту дается каждое движение. Как он всякий раз сражается с собственным телом и сколько сил у него сейчас ушло, чтобы просто сесть на кровати. — Держи, — гитарист накинул на худые плечи Фредди шелковый халат, стараясь не смотреть на то, насколько беззащитным выглядел сейчас сидящий перед ним человек. Готовый протянуть руку, Мэй наблюдал за тем, как Меркьюри засунул руки в рукава, поднялся и завязал халат. — Не нужно смотреть на меня так, будто бы я прямо тут собрался умирать, — усмехнулся он, и привычно в полуулыбке показались его резцы. Все, что кроме взгляда осталось от того парня, который однажды заявил, что Smile надо переименовать в Queen. — Мне паршиво сегодня, но я оклемаюсь и мы закончим эту песню. Хромая сильнее, чем обычно, Фредди выбрался на балкон спальни и остановился, опираясь на перила, любуясь картиной залитого лунным светом Женевского озера и огней набережной. Глядя на хрупкий силуэт мужчины, Брайану хотелось понять, о чем он сейчас думает, почему не стал задерживаться в его компании. Но мысли Фредди всегда были для Мэя закрытой книгой, которая приоткрывалась лишь на текстах некоторых песен. Если верить той, что они начали записывать сегодня, то… Каково ему было жить в таком состоянии? Великий притворщик, одинокий, у всех на виду. Мэй, ощущая как болезненно сжимается в груди сердце, вышел на балкон и встал рядом. Ветер, подувший со стороны Меркьюри, донес до него запах алкоголя — лучшего обезболивающего по мнению певца. Их руки были в десятке сантиметров друг от друга, и Брайан, чуть дольше чем стоило, смотрел на худые пальцы, на кольцо на правой руке друга… Фредди, замечавший всегда все и везде, даже в этом состоянии остался собой. — Говори, — тихо сказал он. — О чем? — удивился Мэй. — Зачем пришел. То, что я не смог допеть песню — не повод для волнения. В моем состоянии это нормально. Я и раньше переносил запись. Я же не слепой пока еще, вижу, что с зимы ты все время мнешься и вертишься вокруг да около, — Фредди бросил на него взгляд, тот самый — мягкий, теплый, но такой пронизывающий. — Я все думаю об этой песне… Не могу выкинуть слова из головы. Твое кольцо — оно как символ того, что ты хотел бы иметь, но не можешь… Чем я могу тебе помочь? Фредди на мгновение удивленно приподнял бровь. — Забыл о правиле? Мы не обсуждаем тексты друг друга, — напомнил он. — В этой ситуации в этом тексте каждый видит то, что хочет. Брайану показалось, что вокалист поежился. Но не от холода — несмотря на то, что весна выдалась не очень жаркой, вечер был теплым, и ветер с озера нежно ласкал кожу. Мэй обругал себя — приперся в квартиру Фредди, чтобы заставлять его чувствовать себя неуютно, лишать покоя и вести какой-то совершенно бессмысленный разговор, на который уходят силы, которых у певца и так мало? Он с руганью выпер помощников Фредди пойти прогуляться, чтобы заниматься этим словоблудием, стоя на балконе рядом с мужчиной, который был для него недосягаемой мечтой, и желанием, в котором было невозможно признаться? Невозможно признаться окружающим. Самому себе удалось признаться лишь год назад, да и то с огромным трудом… Когда время начало утекать, как песок сквозь пальцы. И кто знает, сколько еще этого времени у них? — Фредди, — Брайан накрыл его руку своей, ощутив насколько горячей она была из-за беспрестанно мучившей вокалиста высокой температуры, — я всегда хотел тебе кое-что сказать… Меркьюри вздрогнул и повернулся всем корпусом к другу, внимательно глядя на него. — И я хотел сделать кое-что… — Брайан, приняв это движение вокалиста за молчаливое одобрение и согласие, шагнул вперед, чуть грубо притянул мужчину к себе и наклонился, чтобы уже наконец-то коснуться этих губ, покрытых корочками, но Фредди с неожиданно проявившейся в его хрупком теле силой, оттолкнул от себя гитариста. — Ты с ума сошел, Брай?! —  голос Меркьюри в темноте майского вечера прозвучал очень резко и неуместно. — Не смей меня целовать, — он сделал шаг назад и теперь оказался в углу у перил, около огромной кадки с пальмой. — Ты мой друг! Мэй увидел, как потемнели еще больше и без того темные глаза невозможного мужчины, как он приоткрыл рот, обнажив эти чертовы неповторимые зубы, как ощутимо под тонким шелком задвигалась его грудь. — Прости, — выдавил из себя Брайан, — я не хотел… — Тебе лучше уйти, — сухо произнес Фредди, колко глядя на Брайана. — Фредди, дай мне объяснить… — Сейчас ты наговоришь глупостей и наделаешь ошибок, Брай, — певец обнял себя руками и в свете, лившемся из окон спальни, блеснуло его кольцо. — Не путай сиюминутные порывы и то, что есть на самом деле. Не нужно поддаваться эмоциям. Я не просил у тебя жалости. У тебя никогда не было мужчин и не нужно начинать с меня. Мэю показалось, что о стекло в голосе певца можно было порезаться: такими острыми были его слова. — Я… — он уставился на носки своих ботинок: смотреть на Фредди не было сил. Этот взгляд прожигал его до костей, испепелял и оставлял вместо мыслей лишь горстку пепла. — Тебе лучше не оставаться одному… — сказал наконец Брайан. — Я подожду на кухне, пока парни придут… — Хорошая мысль, — кивнул Фредди, и Мэю не оставалось ничего, кроме как оставить Меркьюри одного на балконе. Покинув спальню и пройдя по темному коридору на изысканно обставленную кухню, Брайан так и не услышал брошенную Меркьюри фразу, от горечи в которой у него наверняка бы на глаза навернулись слезы: — Ты не подумал о том, Брайан, что поцелуй со мной может стоить тебе жизни, — тихо произнес со вздохом Фредди, отмечая, как на руках выступают мурашки. — А я как-нибудь доживу без знания того, каков твой поцелуй на вкус, — он опустился в стоявшее на балконе кресло, надеясь, что помощники придут с минуты на минуту и можно будет пойти в теплую спальню, а не мерзнуть на балконе, создав максимально возможное расстояние между собой и другом, который… который мог быть гораздо большим в его жизни, случись все раньше на много лет.