Хотя бы раз в жизни

Весна 1983 POV Мик Чёрт знает, как я оказался на этой пустой заправке где-то в переплетениях дорог Кента. Последнее место, где я ожидал провести эту ночь. Однако вот он я, сижу здесь в гордом одиночестве и искренне недоумеваю, в чём же так провинился, что приходится выносить подобное. Собственно, поездка к родителям не должна была оказаться столь провальной идеей, но, как всегда, вмешались обстоятельства, способные всё испортить. Я был в приподнятом настроении, ведь мы, преодолев очередной кризис в группе, работаем над новым альбомом. Собирался на выходных навестить семью, а к понедельнику уже быть в Лондоне, заниматься делами. Теперь же все планы насмарку! Кто бы мог подумать, что в середине мая произойдёт такое: сумасшедший ливень, будто бы стремящийся устроить второй всемирный потоп, с порывами безумного ветра, сметающего всё на своём пути, не позволяют даже нормально ехать по трассе. В итоге, выбраться отсюда, пока не утихнет непогода, я не имею никаких шансов. А этого может не произойти и до утра. Вот и приходится торчать в этом богом забытом месте. Тесное помещение, освещённое парой белёсых ламп, электрический свет которых неприятно режет глаз, безвкусная красно-оранжевая плитка на стене, несколько стандартных весьма ободранного вида диванов с пластиковыми столиками. Мрачный продавец хот-догов, работающий в ночную смену, который даже не смотрит в мою сторону, а клюёт носом, сидя за стойкой. Тихое бурчание древнего телевизора, демонстрирующего одну из абсолютно бездарных и бессмысленных ночных передач, да ещё и с таким ужасным качеством. Очевидно, даже нормальную технику не поставляют в эту глушь. За окнами в ночном мраке беснуется и завывает неудержимый ураган. Кажется, что безумная стихия отрезала тебя от всего мира. Становится чертовски тоскливо. В такие моменты я ощущаю ничем не объяснимую тяжесть одиночества. Ненавижу быть один. Не то чтобы мне скучно наедине с собой – нет, совсем нет. Просто мне не по себе, когда рядом ни одного знакомого лица, нет никого, кто может поддержать, ободряюще улыбнуться, с кем можно хотя бы поговорить. Я не умею надолго замыкаться в себе и молчать. Мне нужно взаимодействие с другими людьми, их эмоции. Они подпитывают мои собственные. Надо бы позвонить домой и сказать, что я задерживаюсь, не приеду, скорее всего, раньше завтрашнего утра, чтобы обо мне не беспокоились. Да только телефона здесь не видно, а разговаривать с мрачным продавцом не хочется. Ладно, это подождёт. Мой кофе, кажется, остыл, пока я мысленно сетовал на жизнь. Вот вам и очередное разочарование! Хотя это едва ли можно было назвать кофе. Скорее, разведённая в воде сомнительная субстанция. Мой взгляд в который раз скользит по помещению. У противоположной стороны стоят стеллажи с разнообразным товаром, который может понадобиться людям в дороге, оказывающихся на заправке. От нечего делать я решаю сунуться на полку с газетами и журналами. Продавец, кажется, совсем уже задремал над своими несчастными хот-догами, по вкусу которые действительно напоминают дохлого пса, обёрнутого в сухой картон. Я пытался попробовать один. Отвратнее хот-догов мне ещё встречать не приходилось. Я встаю, подхожу к одному из стеллажей и принимаюсь разглядывать цветные обложки. Газеты пестрят заголовками на разнообразные темы. Хотя разнообразие их весьма условно, ведь изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год в мире по сути ничего не меняется. Нет, я не буду читать о политике, всё это чудовищно скучно. Далее мой взгляд упирается в глянцевые обложки журналов о моде. Едва ли меня это может заинтересовать, я давно уже в курсе всех настоящих и будущих трендов. Собственно, я один из тех, кто их задаёт. А тут? Домоводство? О, благодарю, но домоводство – совсем не моё. Наконец в мой обзор попадают журналы о музыке и знаменитостях. Что ж, уже интереснее. А это что такое? Неужели свежий выпуск Rolling Stone? Я и подумать не мог, что здесь найдутся журналы, которым меньше десяти лет, учитывая общий антураж! Полагаю, это следует счесть за немеренную удачу. Я хватаю заветный журнал и спешу обратно на узкий диван в углу, чтобы погрузиться в чтение и скоротать время. Я бы, конечно, купил его, но будить славного малого за стойкой будет немилосердно, поэтому полистаю просто так. В последнее время я нечасто заглядываю в прессу, у меня нет на это времени. Да и возраст уже не тот, когда подобные вещи интересуют. Когда-то мне было важно, что обо мне говорят, сейчас это уже утрачивает значение. К славе привыкаешь. Особенно к той славе, которая удивительным образом ничуть не проходит. Она буквально въедается в кожу и становится незыблемой частью тебя. Больше не кажутся чем-то аномальным толпы фанатов, вечные вспышки камер, твои фотографии на первых страницах, постоянные попытки где-то проскочить, пробежать, пока тебя не узнали, охрана вокруг, пристальное внимание к любому аспекту твоей жизни. Со всем смиряешься. Со всем учишься жить. Да и что скрывать – я всегда любил внимание. И, наверное, оно мне никогда толком не надоест. Мне хочется нравиться миру, потому что мир нравится мне. Наконец, я опускаю взгляд на обложку, которую даже не успел рассмотреть. И тут, до меня доходит. Доходит, Чья фотография на ней размещена. Образ из прошлого возникает яркой вспышкой. Так больно глазам. Первое моё желание – поскорее отбросить чёртов журнал и больше к нему не притрагиваться. Однако через пару секунд я всё же беру себя в руки. Его фото по-прежнему на каждом углу, идиот. Но ведь как-то ты жил всё это время! Значит, никакой катастрофы. Я пытаюсь себя убедить, что нужно быть сильным и не думать, в конце концов, о всём, что было. Я ведь уже поставил на этом крест. Теперь прошлое потеряло значение. И я могу спокойно читать проклятый журнал, ведь для меня имя Дэвид Боуи теперь не больше, чем имена многих других талантливых исполнителей, с которыми я знаком, которых я уважаю, о которых много слышу. Всё хорошо. Я спокоен. Страницы начинают шуршать в моих руках. Бесконечные фотографии, строчки, сливающиеся перед глазами. Наконец, я нахожу страницу со статьёй про Боуи. Почему не прочитать? О старом знакомом, всё-таки. Мне интересно, как он сейчас живёт. Ничего личного, просто хочется узнать. Я принимаюсь за чтение. Свет слишком белый, ничего в нём не видно. Или у меня начало портиться зрение? Статья начинается, как все обычные статьи в Rolling Stone. А затем я узнаю несколько новых фактов о нынешнем положении дел в жизни Дэвида. Оказывается, он сейчас живёт в Швейцарии. Швейцария? Подумать только! И как его туда занесло? Я был в Швейцарии. Скучнейшее, место надо сказать. Даже эта заправка куда лучше. Я безразлично скольжу взглядом дальше. Надо же, судя по всему, с Энджи они развелись. Кто бы мог подумать? У них же был такой стран... Кхм, надёжный брак. Если отбросить весь скепцизм, могу сказать, что свободные отношения или даже брак я всегда считал более крепкими, чем несвободные, ведь в них куда меньше шансов устать друг от друга, начать задыхаться. Однако их, видимо, это не спасло. Но это всё меня ничуть не касается. Я уже подумываю о том, чтобы прекратить чтение, когда вдруг вижу то, от чего не мгновение у меня перехватывает дыхание. Можно сколько угодно делать вид, что Дэвид для меня ничего не значит и в этой низкопошибной статейке ни слова не касается меня. Однако есть вещи, которые, как не пытайся забыть, от этого не сотрутся и всегда будут существовать. Губы мои складываются в усмешку. Это действительно смешно. Нелепо, я бы сказал. Чёрт, более откровенной лжи я в жизни не видел. "Самая большая ошибка, которую я когда-либо совершал", – тонкими буквами чернеют на странице слова Дэвида. Это он о своих признаниях о бисексуальности в славные дни нашей бурной молодости в безумном Лондоне. "Господи, я был тогда так молод... Я экспериментировал". Неужели, Дэвид? Бездарный фарс. Я вдруг резко запрокидываю голову и громко смеюсь. Продавец испуганно вскакивает, косится на меня, как на безумного. – Прошу прощения, мистер... У вас всё в порядке? – бормочет он, протирая глаза. – Да-да, – спешу успокоить его я. – Всё хорошо. Он бросает на меня ещё один недоумённый взгляд, а потом, кажется, возвращается к прерванному сну. Я же продолжаю сжимать в руках чтоб-его-журнал и бездумно глядеть на несчастную страницу. Пожалуй, забавно. То, как он теперь пытается отказаться от всего, что было. Убедить мир, что он никогда не был бисексуалом. Что ж, он всегда примерял маски, притворялся, играл невесть что. Но сейчас, дорогой, твоя роль оказалась провальной. Я не верю в твою игру. Ошибка? Ты действительно можешь назвать всё ошибкой? В таком случае, и нашу жизнь можно считать одной большой ошибкой вселенского масштаба. Только так нельзя. Нам нужно иметь хоть что-то. Прошлое – тоже часть нас. Если полностью отказаться от него, ничего не останется. Меня ты, Дэвид, тоже никогда не любил? Ни за что не поверю. Я помню всё, меня не проведёшь, как не пытайся. Я не знаю кто ты сейчас, но знаю, кем был тогда. У меня нет желания читать этот бред дальше. Что бы Дэвид не сказал – это может легко оказаться таким же враньём. Попытки исправить уже случившееся всегда весьма жалки. А попытки исправить себя прошлого – тем более. Дэвид всегда твердил о личной свободе, выборе, а теперь сам же старательно всё перечёркивает, потому что явно боится. Не знаю, чего боится, но больше подобное ничем не объяснить. А ты, старина Мик, сильно лучше его? Он хотя бы тогда готов был говорить правду. Ты же и в те времена молчал. Журнал летит на соседний диван и приземляется с громким шлепком. С обложки на меня так и смотрит его лицо. И за что мне это? Я громко обращаюсь к продавцу: – Сделайте мне ещё кофе, пожалуйста. Он снова просыпается. И с убийственным лицом плетётся делать кофе.