Pretty glasses

Харлин с радостью осваивалась в новой квартире, которую Ньютону любезно предоставили в «Шао Индастриз». Она увлеклась дизайном, пытаясь создать максимально уютное и эффективное пространство для двух крупных ученых, чьи имена теперь были вписаны в мировую историю. От журналов про интерьер и подборок цветов от «Пантон», ее мог отвлечь только блеск кольца на пальце. При каждом взгляде на него, Квинзель радовалась, как дурочка и постоянно повторяла про себя «миссис Гейзлер». Радость омрачало лишь то, что первое время Ньютон ужасно много пропадал на работе, а ей, пока не очень устроенной, приходилось сидеть дома и принимать то бесконечные цветы и поздравления, то доставку имущества, своего и ньютовского. Среди вещей Гейзлера доставили огромный ящик, обклеенный всякими бирками и густо изляпанный штепселями. Харлин бродила вокруг него с бокалом вина и все не могла понять, стоит ли ей открывать эту махину или оставить на совесть будущего мужа? Обычно она без сомнения занималась распаковкой таких ящиков, устраивая предметы в новой квартире согласно своим замыслам, но тут… Квинзель что-то пугало, а еще отталкивали многочисленные предупреждения о конфиденциальности. «Что же ему от меня скрывать?» — подумала Харлин и взяла в руки молоток. Расправиться с крышкой удалось через час и полбутылки шардоне. Когда последний зажим был отогнут, Квинзель удалось отодвинуть пластиковую панель вбок. Сделав это, она вдруг ощутила себя героиней сказки. Нет, не счастливой Золушкой, получившей третье платье из орешка, и не Белоснежкой, раскрывшей глаза после поцелуя принца. Квинзель в полной мере почувствовала себя женой Синей бороды, заглянувшей за таинственную дверь. Еще больше, чем мозг кайдзю (она сразу узнала его) в огромной банке с сохраняющим раствором, Квинзель испугал звук открывающейся двери и голос Ньютона, позвавшего ее по имени. Харлин заметалась по комнате, стремясь вновь приделать назад крышку, или завесить ящик одеялом, может, удастся его отвлечь. — Харлин, что тут с тобой… — Ньютон осекся и замер, едва оказавшись в комнате. — Ох, так его доставили и ты… Ты его увидела, — вздохнул Гейзлер, снимая с себя очки и рассеянно протирая их выбившейся из брюк рубашкой. — Я не хотел говорить тебе… — Что? — Харлин едва слушала его, обуреваемая страхом. Она ждала скандала, крика, обвинений в неуместном любопытстве, но Гейзлер был непривычно спокоен. — Пойдем, — кажется, Ньютон испытывал облегчение и Харлин вовсе его не понимала. Но доверчиво пошла за ним — а как иначе? Она теперь не мыслила своей жизни без доктора Гейзлера — бывшей диковинной зверюшки, любопытного экземпляра. Ньют вел ее в спальню и Харлин сначала превратно поняла его намерения, удивившись, что он решил заняться с ней сексом прямо сейчас. Но Ньют проследовал мимо, в гардеробную, для которой Квинзель три с половиной часа назад заказала новые полки из натурального венге. Распахнув один из шкафов, Ньют с усилием выволок кофр на колесиках, который Харлин никак не смогла узнать, она просто не помнила его среди вещей. Внутри чемодана оказался тот самый прибор, который Ньют использовал для своих рискованных экспериментов с мозгом кайдзю, для дрифта с чудовищами. И второй наголовник, снятый, очевидно, с погибшего Готтлиба. — Я бы мог рассказать тебе все, но я покажу, — сказал Ньютон, протягивая один из шлемов Квинзель. — Обычной мощности должно хватить на неполное погружение. — Ты хочешь, чтобы мы вошли в дрифт? Это ведь опасно. — Не так, как рассказывают. К тому же, мы не будем с тобой управлять гигантской боевой машиной. Я просто хочу, чтобы ты увидела это. Харлин смотрела на Гейзлера, широко раскрыв глаза. Ей хотелось спросить — кто ты, незнакомец? Таким Ньюта она еще не знала, но не могла противостоять. Он открыто предлагал ей свою душу — и не фигурально, как месяц назад, когда он, заикаясь и разглядывая свои ботинки, предлагал ей руку и сердце, ронял дважды коробочку с кольцом, — а в самом буквальном смысле. Что оставалось делать Харлин? Она молча надела шлем и дала Ньюту закрепить его вокруг своей головы. Такой же трюк проделал и сам Гейзлер. — Готова? — спросил он, сжав руку будущей жены. После ее короткого «да», Ньют запустил машину. Харлин, до этого не бывавшей в дрифте, показалось, что ее смыла огромная липкая волна и утянула в пасть морского чудовища. Которое ее тут же выплюнуло. Харлин рухнула на четвереньки, чувствуя себя так, словно только что тонула. Ньютон опустился рядом с ней, так же, как когда-то делала она. — Ты увидела? — спросил он, поцеловав ее в мокрый от пота висок. — Да, — выдохнула Харлин с трудом. — Я принесу тебе воды. Сядь, тут теплый ковер, главное, не двигайся, — Ньют помог ей опереться спиной о низкую банкетку, обитую итальянским бархатом, а сам спешно зашагал в просторную кухню. Харлин, поджав колени к груди, пыталась справиться сама с собой. Она была права — она и правда не знала этого Ньютона. Нового Ньютона. Ньютона, в котором теперь жили воспоминания и знания Германа Готтлиба, погибшего в одной связке с ним. Ньюта, который намеренно убил своего друга, дав тому захлебнуться в дрифте, потому что Готтлиб узнал слишком многое. Она вовсе не знала этого человека, которого уже и человеком назвать было нельзя. Квинзель было страшно, несмотря на теплый пол и толстый коврик, на котором она сидела, девушку трясло от холода. За раскрытой дверью слышались шаги Ньютона. Что ей делать? Харлин нужно принять решение. Она теперь знала все, знала о том, что начинает готовить Ньют и почему он легко согласился трудиться в «Шао Индастриз». Она понимала, зачем ему мозг кайдзю в новом доме. И Харлин понятия не имела, что ей предпринять сейчас. Совесть диктовала ей оттолкнуть этого мужчину, бросить ему в лицо кольцо и уйти из этого гнездышка, так и не сделав его до конца семейным. Это было бы правильно, а Харлин Квинзель старалась так и поступать. В то же время другая часть Харлин, маленькая иррациональная Квинзель, сплошной комок чувств и эмоций взывало к другому. «Я люблю его», — думала блондинка, пряча лицо в ладонях. Она понимала, что чувства к Ньюту за гранью разумного, что они по-настоящему связаны и она не может просто так все сломать, разрушить, оттолкнуть его. К тому же, Кивнзель прекрасно отдавала себе отчет, что вряд ли он выпустит его живой, откажись она принять его сторону. — Харлин, — Ньют опустился рядом с ней и вложил в ладони стакан. Квинзель посмотрела в его лицо, нашла его глаза за этими ужасно милыми очками в черной оправе, сделала вдох поглубже и поняла, как ей стоит поступать, какой путь единственно верный. Она все окончательно поняла.