Pretty glasses

После поцелуя Харлин и Ньют застыли друг напротив друга, сцепившись взглядами. Ньют по-новой изучал ее лицо, зарумянившееся, озаренное светом потолочных ламп. Так близко он смог разглядеть все ее черты и не нашел ни единого изъяна. Ему понравилось, как Квинзель нежно опустила ладони на его щеки. Наверное, тоже наблюдала за Гейзлером, рассматривала, любовалась. Где-то извне раздалась сирена: очарование момента было смято и пропало. Оба доктора — психиатр и биолог — неловко отодвинулись друг от друга, словно делали что-то глупое и постыдное. — Нам больше тут нечего делать, — сказала Харлин, расправляя складки на своей блузке. — Нам обоим стоит отдохнуть. — Это, наверное, бессовестно с нашей стороны, быть в тылу, пока все остальные бросаются на самые амбразуры, — произнес Ньют, вставая со стула и подавая Харлин здоровую руку, чтобы она смогла подняться. — Мы там бесполезны. Двое ученых против целой когорты военных и технарей, — Харлин пожала плечами. — Может быть, у нас осталось не так много времени. Стоит потратить его на что-то… Что-то хорошее. Или безумное. — Безумное? — Ньют задумчиво нахмурился. — У тебя что, есть какие-то конкретные идеи? — Возможно, — Харлин снова повела его за собой, хотя сама бы охотно пошла за ним хоть на край этой вселенной. Она понимала, что им просто необходимо расслабиться, после всего пережитого и знала, где можно достать кое-что, способствующее этому. — Это косяк? — спросил Ньют, уставившись на белую торпеду в пальцах Харлин. Та вдруг смутилась. — Да, — ответила Квинзель после короткой паузы. — Я взяла ее с собой, но не думала, что она понадобится мне самой. Ты пробовал? — В колледже, но потом мы все перешли на таблетки. Было трудно слезать с них потом, чтобы работать на правительство. — Ты работал на правительство? — Нет, я же говорил — было трудно слезать. Дай сюда, нехорошо, когда дама сама пыхает. Харлин тихо рассмеялась, наблюдая за тем, как Ньют ловко расправляется с поставленной задачей. По ее небольшой комнате — они уже несколько минут сидели в жилом отсеке Квинзель — поплыл сладковатый аромат. Легкие и голова заполнились дурманом всего после нескольких затяжек. Чем дальше, тем больше серьезные доктора серьезных наук напоминали хихикающих студентов. Ньют развязал галстук, Харлин скинула жакет и туфли. Она хотела снять очки, но Гейзлер задержал ее руку. — Оставь. Они мне нравятся. Мне нравится, как ты в них выглядишь. Они милые. — У тебя тоже милые очки. Милые очки… — Харлин несколько раз повторила эти слова прежде, чем расхохотаться. Ее дико смешило это выражение, смешило настолько, что в приступе хохота Квинзель, такая растрепанная вдруг и беззащитная совсем, повалилась вперед, прямо в руки Ньютона. Вернуться обратно на свое место ей не дал сам Гейзлер. — Если мир и правда катится к черту, — сказал Ньют, укладывая Харлин рядом с собой. — Нам правда стоит сделать кое-что безумное. — Мы уже делаем, — зашептала Харлин, подаваясь вперед и впиваясь в губы Гейзлера своим ртом. Она почувствовала, как он реагирует, как жмется к ней ближе, едва не роняя с узкой койки, как его руки неожиданно смело скользят по ее телу, забираются под ткань рубашки. Куда девалась та ледяная холодность, которую Харлин ощутила, прижавшись к нему какой-то час назад? Теперь Ньют был горячим, почти обжигающим, как будто под его кожей были не мышцы и кровь, а настоящая вулканическая лава. Квинзель ощутила, как в груди и животе разрываются маленькие бомбочки. Ее терпению пришел конец. Квинзель отбросила свои прелестные очки прочь, перевернула Ньютона на спину, усевшись сверху. «Теперь он мой», — подумала она, снимая с себя блузку и бюстгальтер. «Наконец-то». — Наконец-то, — выдохнул Ньют, скользя ладонями по фигуре Харлин, от пояса брюк, вверх, по голому животу. Когда блондинка склонилась к нему, чтобы поцеловать, Гейзлер словно забыл как дышать, легкие словно наполнились водой. Она пахла каким-то сладким парфюмом и травкой, но Ньют был уверен, что это запах настоящего волшебства и настоящей магии. Он давно не был с женщиной, ему казалось, что он вовсе все позабыл и Харлин, красотка Харлин, попросту оттолкнет его, неуклюжего и глупого. Но она сделала то, что делала для него последние дни — стала незаменимой, стала нужной, поддержала, направила, помогла. И лишь в начале, пока какие-то детали одежды еще оставались на ней и Ньюте, но потом… Татуированные руки Ньюта обнимали Харлин так сильно, она не могла представить, что он способен на такое, что под его рубашкой не рыхлое тельце ботаника (она бы приняла его и таким, Квинзель слишком влюбилась в него и слишком его хотела), а крепкие, пусть и не картинно рельефные мышцы. Его начальная робость делась куда-то, теперь Ньют был просто мужчиной в постели с женщиной, от которой сходил с ума, все его академические знания и уникальный опыт попросту теряли свою ценность. Ему было плевать, поглотят ли Землю полчища кайдзю. Важным было только то, что происходило в стенах этой комнаты, похожей на корабельную каюту, на узкой откидной койке, где с трудом умещались два тела. Возвращаться в реальный мир из короткого забытья всегда сложно и неприятно. Давно забытое ощущение из детства — когда рождественские каникулы кончаются и впереди ждет лишь серая школа с полчищами агрессивных ровесников — накрыло Ньюта с головой, пока он сидел на краю койки Харлин и постепенно одевался. Натягивать грязную рубашку было довольно противно, но разгуливать с голым торсом Гейзлер бы себе не позволил. Харлин лежала за его спиной, натянув одеяло до носа. — Мы можем никуда не идти, — сказала она. Но Ньютон только вздохнул и посмотрел на пейджер, которым пользовались тут для внутренней связи между сотрудниками. Минуту назад он нарушил уединение Гейзлера и Квинзель, разразившись резким писком с сообщением, в котором содержался только код, означающий крайнюю важность. — Мы не можем, — с сожалением произнес Ньютон. — И ты сама прекрасно знаешь. Харлин только хмыкнула и, дождавшись, пока Ньют встанет с койки и полезет под стол, за ботинками, быстро принялась одеваться. В ЦУП они явились бок о бок, но никто ничего не заметил и не стал задавать щекотливых вопросов. Никого в Шаттердоме не интересовала внезапно сложившаяся парочка, потому что за стенами последнего рубежа ТОК произошло действительно историческое событие. Говорил Тендо Чой, непривычно бледный и серьезный. — Почему он? — тихо спросила Харлин у Ньюта. — Где Стэкер? На ее вопрос ответил сам Чой. Его голос, звенящий от напряжения, летал над притихшей толпой, как одинокая чайка, потерявшаяся в шторме. — Нам удалось запечатать Разлом, — говорил он, но никто не демонстрировать восторги. — Маршал Стэкер Пентекост, пилотировавший Егерь «Страйкер Эврика», героически погиб, спасая наш мир… Тендо говорил много и правильно. Люди вокруг молчали или хлопали, кто-то плакал, кто-то нервно хлебал из карманной фляжки. Во время его речи появилась Мако Мори, на нее было просто страшно смотреть. Она рассказала о поступке Райли Беккета, которого теперь следовало срочно спасать. У всех вокруг вновь появилась цель. Харлин и Ньютон вновь остались на обочине бурной деятельности. Не сговариваясь, словно синхронные пловцы, Гейзлер и Квинзель повернулись и зашагали прочь. Какое-то время они шли молча. Только Харлин улыбнулась, отвернувшись в сторону, когда Ньют уверенным жестом поймал ее руку и стиснул ладонь в своих пальцах. Тогда она почувствовала что-то важное: ощутила себя нужной, ощутила себя ценной. Давно в этой жизни Харлин не испытывала такого. — Что мы будем делать теперь? — спросил Ньют, пока они шли по бесконечным коридорам. — Мир, вроде бы, спасен. Не знаю, что будет с Шаттердомом. — Я не знаю. Впервые за долгое время я правда не знаю, чем мне заняться, — произнесла Харлин. — Это люди зовут свободой? — Наверное. Правда, я не думаю, что нас отпустят так просто. И вовсе не чувствую себя свободным. Харлин вдруг остановилась и Ньют притормозил рядом с ней. Блондинка, воровато оглядевшись, потянулась к нему губами. Поцеловав Гейзлера, Квинзель отстранилась и вопросительно посмотрела на него, не убирая ладоней с его плеч. — Ладно, так лучше, — произнес Ньют, расплываясь в улыбке. — Раз уж мы пока все равно не знаем, чем заняться, может… Не знаю, покажешь мне свою комнату еще раз? Шаттердом стремительно пустел. Подлечившегося Геркулеса Хансена вместе с сыном отправили куда-то в Европу, за лучшей медициной. Ньютон пропустил панихиду по Стэкеру Пентекосту, потому что сопровождал тело Германа Готтлиба на его родину. Математик, не вышедший из дрифта с кайдзю, был предан земле с почестями, достойными национального героя. Райли Беккета назначили временно исполняющим обязанности командующего ТОК, Мако была при нем верным советником. Егеря «Бродягу» три дня доставляли по морю обратно к штаб-квартире. Его повреждения были необратимы, но мировое правительство в голос требовало сделать из бывшего боевого робота исторический памятник. Харлин, пусть и заваленная бюрократической возней с отчетами, успевала скучать по Гейзлеру. Правда, даже она пропустила его возвращение, о котором Ньют никому не стал сообщать. Он просто прибыл с грузовым транспортом и сделал то, чего не делал никогда — добровольно отправился в кабинет психиатра. — Доктор? — тихо позвал он, постучав по косяку. Харлин, склонившаяся над очередной формой отчета, даже не подняла головы. — Зайдите попозже, а лучше напишите мне на почту ваш вопрос, — отозвалась она, набирая текст на клавиатуре. Ньютон, сунув руки в карманы новой куртки, прошагал вглубь кабинета и развернул кресло Харлин к себе. — О господи, — выдохнула она, мигом вскакивая на ноги. — Нет, это я, — Ньютон пожал плечами. — Извини, если разочаровал, — договорить ему не удалось по очевидным и весьма понятным причинам. — Я не знала, что ты вернулся, — произнесла Харлин, едва оторвавшись от губ Ньютона. — Я, честно говоря, вовсе не должен был. Пока я был в Австрии, со мной связались представители «Шао Индастриз». Кажется, я теперь знаю, чем буду заниматься в будущем. — Так что, это прощание? — Харлин ощутила ужасающий холод в груди. Ее словно затягивала холодная мокрая бездна — похожее она ощутила в детстве, провалившись в полынью во время прогулки с подружками. Тогда ее вытащила случайная прохожая. Теперь роль спасителя сыграл Ньют, уничтоживший холод одной емкой фразой. — Я пришел забрать тебя с собой.