Круг Магов

      «Добро пожаловать в Слепой Дракон» — и вы задохнетесь от прозрачного горного воздуха, сияния океана и узора узких улиц, оплетающих, как паутина, белокаменное Убежище Невинных.       В Анэзии говорят, что Слепой Дракон — это жемчужина на короне их мира, кусочек рая, осколок хрустального убора, прекраснейший алмаз в сокровищнице мира. По-хорошему все анэзийцы должны жить в нем, наслаждаться его соленым берегом и хрустальным горным воздухом, но на деле место в этом раю нашли лишь немногие из тех, кто строил этот город, да парочка мигрантов. Расположенный в крошечной лощине, где с одной стороны стоят высокие неприступные скалы, а с другой раскинулось полное опасностей синее море, Слепой Дракон не только крайне изолирован от большого света, Слепой Дракон сам по себе самобытен и сам готов строить стены, лишь бы его не трогали, лишь бы путешественники и беженцы держались подальше от его путанных улиц и невысоких, маленьких домов. Улицы эти, пестрые и разнородные, петляют, вертятся, пересекаются друг с другом под самыми безумными углами, и носят поразительные названия: прогуливаясь по улице Небосвода, вы упретесь в пересечение ее с улицами Синего Ногтя и Золотой Рубашки; свернув налево, по Ногтю, вы выйдете на относительно широкий проспект Саламандры, который, в свою очередь, упирается в площадь Бесконечности. Взяв правее, вы подойдете к зданию городской библиотеки, но, если же вы повернете налево, то небольшой, мокрый переулок выведет вас на улицу Виверн, и вы увидите раскидистый лес, покрывший предгорья, и одиноко стоящий красный двухэтажный дом, много лет не видавший ремонта. У дверей этого дома висит большая вывеска, где крупными золотыми буквами выведено «ДОМ «У ВИВЕРНЫ», а ниже, чуть менее крупными и золотыми: «Разведение и продажа домашних любимцев, а так же кормов, аксессуаров и ко…», причем конец фразы стерся от времени, и остается только гадать, какое же «ко» продают и разводят в этом местечке.       Некогда здесь, на самом отшибе города, жил некий исследователь магического, которого очень интересовала фауна местного леса, но затем, во время одной из своих экспедиций, он встретился лицом к носу с фиолетовым драконом, и эта встреча оказалась для него роковой. Опустевший особняк простоял бесхозным несколько лет, а затем, около одного десятилетия назад, на его пороге появилась некая иностранная госпожа с двумя дочерьми на руках.       Согласно закону СИСТ, каждый гражданин этой страны имеет право занять любое строение, пустующее более двадцати лет, и назвать его своим домом. Слепой Дракон неохотно подчиняется законам страны, при каждой удобной возможности стараясь показать, как он независим и суверенен; но, пройдя через длительный судебные тяжбы, леди Пуру́с Эжени сумела отстоять свое право на жизнь в доме на улице Виверн, открыла в нем маленький магазинчик по продаже домашних любимцев и прочего «ко», и спокойно зажила вместе со своими очаровательными синеглазыми девочками.       Вернее, это для посетителей и соседей их жизнь была спокойной и благополучной. На первом этаже, в магазине, каждый гость неизменно встречал счастливые улыбки двух юных девиц на выданье и одной престарелой вдовы; но, за магазином, в глубине жилых комнат, стены едва ли не каждый день содрогались от скандалов, чуть ли не ежевечерне были слышны слезы и крики, звуки борьбы, ругань; и, если бы кто-то спросил Джулиану дель Драгон, как ей тут живется, она бы честно ответила «ужасно».       Глупый человек мог бы подумать, что все дело в несносном характере Джулианы, но она-то знала, что всему виной мерзкий нрав госпожи Пурус.       Стоял первый день школьных каникул. Джули́ (так Джулиана предпочитала называть себя) мирно спала в своей постели, обняв доброго пса Пая, когда на пороге ее комнаты появилась госпожа Пурус с требованием немедленно подняться, почистить зубы и пойти готовить на семью завтрак. Джули это требование по душе не пришлось: она считала, что, раз уж у нее есть мама, то и готовить ей и Адриане должна именно она, ведь это святая обязанность любого родителя. Не высовывая носа из-под одеяла, она высказала это предположение госпоже Пурус, выслушала в ответ ее ярое несогласие, буркнула, что немедля встанет, и, дождавшись, когда шорох шелкового платья Эжени затихнет в глубине коридора, быстро встала с постели.       Слушаться она не собиралась. Госпожа Пурус не имеет права заставлять дочерей работать на нее! Мало того, что они должны по очереди торчать в магазине, продавая жуков, рыбок и хомячков, так им еще и приходится периодически варить суп и мыть полы! А чего стоит ежедневная поливка цветов! Джули ненавидела все это, бунтовала, злилась, даже если в глубине души чувствовала, что неправа.       В конце концов, за долгие тринадцать лет своей жизни она приготовила столько завтраков, полила столько цветов и продала такое количество хомячков, что имела полное право на отдых в первый день школьных каникул.       Не умывшись и не почистив зубы, она натянула на себя практичные темно-красные штаны, рубашку с коротким рукавом, куртку, новенькие ботинки с печатью известного сапожника, и, причесав свои под мальчика остриженные волосы собственными пальцами, направилась к окну спальни.       У окна стояло зеркало, на вершине которого практически круглосуточно лежала белоснежная Клубника, молодая, но очень вздорная кошка, уже успевшая произвести на свет восьмерых котят. Вообще, в доме У Виверны проживало огромное количество зверья, не предназначавшегося на продажу: под одеялом на постели Джули храпел Пай, выставив на воздух задние лапы и торчащий кверху хвостик; где-то в комнатах досыпали еще четыре кошки, помимо Клубники: Мята, Гранат, Салат и Простокваша (Непросто Кваша, как ее любила звать Адриана, ведь кошка отличалась очень непростым нравом); на кухне спала престарелая енотовая собака Такса (она доживала последние дни, но окруженная большим почетом, ведь подарила миру огромное количество забавных енотовых щенков), в небольшой ферме в подвале жили кролики (восемь штук), шиншиллы (шестеро), а так же муравьи в аквариуме (их никто не хотел покупать, а умертвить было жалко), тараканы (не выставленные на продажу по той же причине), розовый богомол (уже умиравший от старости) и огромная морская рыбина в аквариуме, которую держали для избавления от излишек кормов и собирались когда-нибудь убить и подать на стол.       Весь этот зоопарк Джули от всего сердца любила, даже если и позволяла себе иногда прикрикнуть на кошку или приказать Паю делать свои дела в кошачий лоток (в итоге приходилось получать от госпожи Пурус на орехи и отмывать пол); но сейчас, стоя у раскрытого окна своей комнаты, она не думала ни о Клубнике, которую скоро нужно кормить, ни о Пае, с которым буквально через полчаса нужно будет пойти гулять. Она не думала так же о своей маме и младшей сестре, о горе домашнего задания на каникулы, да даже о собственной безопасности. Перекинув ногу через подоконник, она нащупала носком вылезший из общей кладки кирпич, оперлась на него, перекинула вторую ногу, еще держась за окно руками. Клубника открыла зеленые глаза, как бы говоря Джули, что даже ей, кошке, ясно, что девочка так сорвется и переломает себе пару ног, но Джули все было нипочем: медленно, но не слишком осторожно, она начала спускаться по старой стене вниз, прямо на клумбу, где весной цвели розовые цветочки. Наконец, очутившись на земле и сохранив при этом все кости целыми, она задорно подмигнула открытому окну своей комнаты, опасливо огляделась, убеждаясь, что госпожа Пурус не наблюдает за ней, и бросилась бежать в сторону леса, намереваясь провести там ближайшие часов шесть или семь, пока мама не возьмется за ум.       Лес Слепого Дракона был одновременно уникальным и совершенно обычным. Поначалу, когда ущелье было только обнаружено, ученые мужи предполагали наличие в нем изобилия каких-то эндемичных, неповторимых видов, которые не встретишь больше нигде в мире; но это предположение оказалось ошибочным. Выяснилось, что земля Слепого Дракона была недоступна только для двуногих, разумных существ, растения, грибы и звери же не сочли горный хребет важным препятствием на своем пути, и расселились по ущелью практически в том же видовом разнообразии, что и по другую сторону гор.       Тем не менее, некоторые особенности у местной природы все же были. Во-первых, конечно, фиолетовые драконы, которые, согласно результатам исследований, не состояли в родстве ни с одним видом драконов большого мира; во-вторых, кое-где на камнях можно было встретить уникальный синий мох, за пределами ущелья уже давно исчезнувший, а так же в самом городе, вокруг Убежища Невинных, были высажены неизвестным народом невысокие черные деревья, шиса, еще ни разу не покрывшиеся листьями с самой Великой Войны.       Но в первый день школьных каникул, в лесу, укрытом рыжими осенними листьями, как одеялом, Джули дель Драгон могла встретить разве что упомянутый синий мох, и не видела смысла опасаться этой встречи.       Прогуливаясь между деревьями и спотыкаясь о вылезшие из скудной горной почвы корни, она размышляла о превратностях судьбы. Госпожа Пурус, мама, была, конечно, неприятной частью ее жизни, но отнюдь не самой неприятной. Джули посещала прославленную Академию Слепого Дракона, и уже училась в выпускном классе; все ее одноклассники уже, наверное, лет с десяти знали, с чем свяжут свою жизнь, чем будут заниматься после школы, Джули же, как ни прискорбно, не имела ни малейших планов на дальнейшую жизнь. Вопрос поиска места в мире неоднократно приводил к скандалам в доме: госпожа Пурус рассказывала, что, когда ей было четырнадцать лет, она уже знала, что станет известной швеей; Джули ядовито интересовалась, где же ее швейная машинка, получала по губам тяжелой, сухой рукой, плакала, кричала, как ненавидит свою мать, и запиралась в своей комнате, страдая от ненависти ко всему миру и к самой себе.       Масла в огонь добавляло также то, что сопливая Адриана, которой от рождения было двенадцать лет, уже решила стать лекарем, и даже раз в неделю бегала в общественный госпиталь, менять пеленки лежачим больным и отмывать полы в палатах. Все соседи и знакомые, от мала до велика, при каждой встрече делились своим восхищением по этому поводу, хвалили воспитание госпожи Пурус и рассыпались в комплиментах, а затем, словно спохватившись, неловко интересовались, как поживает Джулиана.       Джули всякий раз после этого вопроса хотела пнуть этих взрослых дураков по коленке, но держалась, как могла.       Все эти мысли вызвали волну ненависти и негодования в ее душе. Увидев на земле какой-то камешек, Джули в сердцах пнула его носком ботинка, отправив в вольный полет, завершившийся столкновением с деревом; рассмеялась, подошла ближе, подняла с земли и несколько раз со всей силы ударила им по стволу, разрывая кору и приговаривая, как она все это ненавидит и как плевала на эту «взрослую жизнь». Острые грани камня резали обнаженные пальцы.       И тут сверху что-то упало.       Прежде, чем Джули сумела опомниться, она оказалась лежащей, прямо на холодных и влажных листьях, да еще и придавленной чем-то тяжелым сверху. Замахав единственной свободной рукой, Джули попыталась вырваться, хотела крикнуть, но дыхание перехватило, и вышло только неясное бульканье. То, что лежало на ней, задвигалось тоже, и это напугало еще сильнее; нащупав на листьях что-то длинное и мягкое, похожее на волосы, Джули дернула это со всей силы, надеясь, что это поможет ей высвободиться.       Но не помогло.       Нечто перестало двигаться, зато очень громко и очень звонко взвизгнуло. Джули воспользовалась моментом, пнула своего неясного соперника, не глядя, куда, столкнула с себя, вскочила, и с отвращением вытащила изо рта несколько влажных листочков, набившихся туда во время борьбы.       И сжала кулаки, готовая сразиться с неприятелем.       На земле, откинувшись спиной на дерево, сидела прехорошенькая юная девочка, не старше Джули по виду, окруженная длинными золотыми волосами, как русалка из земных сказок. Она тяжело дышала, ее круглое личико было красным от гнева и слез, а изящная тоненькая ручка держалась за голову, должно быть, Джули и правда сильно дернула ее за волосы. Девочка была хорошо и довольно броско одета, и Джули даже позавидовала ее удобной кожаной куртке с красивыми рукавами из ткани в цветочек, и порадовалась тому, что темно-розовые штаны девочки были теперь безбожно вымазаны в земле. Красавиц она на дух не переносила, ведь сама внешностью похвастаться не могла, а вечное стремление взрослых сравнивать ее с нежной и женственной Адрианой на корню пресекало все попытки ее души найти в сестре что-то хорошее. Только холодная ненависть, подкрепленная зеленой завистью, и ревность к матери, которая всегда выделяла младшую дочь.       Некоторое время обе девочки молчали, восстанавливая дыхание, и враждебно глядя друг на друга; но затем обиженный румянец отхлынул от круглого лица незнакомки, ее ясные голубые глаза вспыхнули интересом, очаровательные пухлые губки расплылись в обаятельной улыбке, и, пригладив руками растрепавшиеся локоны, она воскликнула, приятным детским голоском:       — А! Прости меня, я не удержалась на ветке и упала прямо на тебя! Я не нарочно!       Джули поморщилась и недовольно буркнула:       — Пустое. Бывай.       Она хотела развернуться и уйти, но девочка подорвалась с места, бросилась к ней и схватила за запястье, неожиданно крепко для таких хилых ручонок.       — Стой, не уходи! Знаешь, тут так скучно, в этом лесу… Ничего не происходит! А в город мне ходить нельзя. Давай гулять вместе? Я — Дая! Мне тринадцать, я люблю орхидеи, молочный шоколад и волков! Мой любимый цвет…       Джули молча глядела на нее и не особо слушала. Подобный способ знакомства казался ей нелепым и глупым, ведь, если честно, ей было совершенно наплевать, какой цвет и шоколад любит едва знакомая ей девчонка, более того, никто в мире бы не смог запомнить всю эту информацию разом. Наконец, когда стоять и слушать болтовню стало решительно невыносимо, Джули вырвала свою руку из хватки Даи и заявила:       — Я гуляю од…       — Ну, прекрати, — Дая не дала ей договорить, и, похоже, даже не придала ее возражениям никакого значения. — Нам будет весело вместе! Я знаю этот лес как свои пять пальцев, о, я могу показать тебе настоящий драконий скелет! Он тут, недалеко! А еще, да, я знаю, как подняться к гнездовьям драконов в горах, это очень интересно! И, представляешь, недавно я набрела на ручеек, и в нем такие красивые камни!       — Послушай, — сопротивлялась Джули. — Я не хочу с тобой…       — Ты ведь такой сильный и отважный парень! — как ни в чем не бывало, продолжала Дая. — А я — такая хрупкая и ранимая девушка! Если мы будем вместе, ты будешь защищать меня от всяких там напастей, переносить на руках через лужи, о, мы могли бы даже начать встречаться, и я подарю тебе свой первый поцелуй на третьем свидании, а на пятом…       Джули не стала слушать, что будет на пятом, молча схватила Даю за явно не слишком полную мозгов прелестную голову и зажала ее болтливый рот грязной ладонью:       — Послушай! Я — девочка, и я не буду с тобой ни на пятом, ни на двадцать пятом…       Дая легко откинула ее руку от своего рта (Джули была шокирована тем, сколько силы оказалось в этом тонюсеньком ребенке), втянула носом воздух и громко воскликнула:       — Девочка? Не смеши меня!       — Да правда, я…       Слушать объяснения Джули она не стала. Руки Даи впились в край ее рубашки, глаза уверенно сверкнули, и в ту же секунду рубашка оказалась задрана до подмышек, и прозвучал восторженный детский голос:       — Ну вот! Я же знала, ты — парень!       Этого Джули вынести не могла.       — Ты вот на это посмотри!       Стоять со спущенными штанами посреди леса было холодно и неловко, но зато эффективно: Дая шокировано уставилась на ее лобок, покраснела, побледнела, стала какой-то зеленоватой, закрыла личико ладонями и пискнула:       — Хорошо! Я верю! Прикройся!       Джули с максимально невозмутимым видом поправила свою одежду.       Обе вновь замолчали. Дая, склонив голову, глядела на листья под своими ногами и дула щеки, а Джули глядела на Даю и думала, как она живет с такими длинными волосами, ведь они почти касаются земли. Должно быть ужасно неудобно. Ни присесть, ни прилечь нормально.       Наконец, когда Джули уже думала развернуться и пойти по своим делам, Дая подняла на нее глаза и виновато улыбнулась:       — Ты прости… У тебя еще все-все вырастет!       — Угу.       — Я — Дая! Я люблю орхи…       — Я помню. Чего тебе от меня надо, Дая Орхидеи-волки-шоколад?       — Ничего не надо, — призналась Дая. — Просто гулять по лесу одной скучно, и я думала…       — Ты хочешь гулять со мной, даже если я не парень?       — Я уже перестроила весь план! Вместо поцелуя, на третьем свидании мы будем слушать, как на пляже поют русалки!       Про «свидание» с другой девушкой Джули решила ничего не говорить.       — Ты сказала, тебе нельзя в город.       — Нельзя, — кивнула Дая. — Но запреты существуют для того, чтобы их нарушать.       Джули призадумалась, почесала в затылке, вытащила из волос какую-то лесную гадость, и протянула Дае руку:       — Я Джули. Будем дружить!       — Будем! Какой ты любишь шоколад?       Пожав друг другу руки, девочки медленно двинулись вперед по лесу. Волосы Даи постоянно цеплялись за ветки, и приходилось останавливаться и распутывать их; Дая рассказала, что обычно заплетается, но сегодня утром ей было лень; также она успела сообщить Джули, что последней книгой, которую она прочла, был роман о принцессе, жившей еще до Великой Войны, и в этом романе был такой, ну такой главный герой, что каждый абзац с его участием Дая читала по три раза, а главная героиня ей не понравилась, слишком стереотипная «дама в беде», а на завтрак сегодня она ела запеканку из белой капусты, и это было невкусно, обычно завтраки вкуснее, а еще у нее есть очень красивое, просто очень красивое платье, и настоящие розовые туфельки от Арады, ей подарили на день рождения; а параллелепипед это четырехугольник, у которого все стороны попарно параллельны, а вот эти черные ягоды есть нельзя, можно умереть, а небо синее, потому что по нему разлили синьку, которой белят простыни.       Ее нескончаемый поток болтовни (не приходилось даже кивать в знак присутствия) несколько действовал Джули на нервы, но, в целом, негатива к Дае она больше не испытывала. В ее детской манере выдавать новой знакомой сразу всю информацию о себе (через десять минут после начала монолога Джули уже знала, что у Даи есть родимое пятно в форме кудрявой собачки на левой ягодице чуть ниже самого выпуклого места, и она боится, что со временем оно окажется там, где ягодица переходит в ногу, и это будет некрасиво, будто собачку туда засосало), в этой ее манере было что-то милое и подкупающее, и даже злиться на всю эту болтовню не получалось. Кроме того, Дая выглядела искренне заинтересованной в общении, и, вероятно, просто слишком давно ни с кем не разговаривала, отчего и не могла остановиться, дорвавшись, наконец, до собеседника. Ну, а с ее красивым лицом можно было тоже смириться, в конце концов, внешность не выбирают!       Когда рассказ закончился, лес уже оказался позади, солнце было в зените и не по-осеннему палило, а девочки стояли в пригороде, в некотором отдалении от дома У Виверны, и растерянно друг другу улыбались.       — Так, — выдохнула Дая, у которой от болтовни знатно пересохло во рту, а волосы были перепутаны и полны случайно увязших в них находок. — Я кушать хочу!       — Понимаю, — вздохнула Джули. — Но мне домой нельзя… А денег нет.       — Деньги! — воскликнула Дая. — Что деньги! Бумажки! Когда ты с Даей Великолепной, деньги не нужны!       Джули поморгала, не понимая, к чему та клонит, а Дая хитро сощурила голубые глазки, сжала запястье подруги, вновь поразив силой своих тонюсеньких пальчиков, и потянула ее на улицы Слепого Дракона, уже полные спешащих прохожих, выкриков торговцев и пристальных взоров стражников порядка, от которых по настойчивому совету Даи девочки изо всех сил старались укрыться.       Пройдя по сетке крохотных улочек и выйдя на широкий бульвар, разрезанный на две половины трамвайными путями, они нырнули за угол, в узкий темный переулок, прошли через высокую арку, увитую голыми стеблями роз, миновали двор высоких жилых домов — уникального архитектурного явления Слепого Дракона, и очутились на небольшой улице, окруженной со всех сторон домами, на одном из которых висела огромная, яркая вывеска «У РЫЖЕЙ ЛИСИЦЫ», украшенная изображением очаровательной оранжевой лисички с черной грудкой.       — Ого! — воскликнула Джули. — Сюда случайно не забредешь…       — Случайно и не нужно, — пояснила Дая. — Это место — для избранных!       Из окон дома доносились звон посуды, громкие голоса и заливистый мужской смех. Пройдя по небольшому, полному дыма предбаннику вглубь заведения, Дая и Джули оказались в просторном зале, погруженном в полутьму, заставленном столами и лавками, и до неприлия полном нетрезвых людей. В основном сидели мужчины, суровые, широкие, с волосатыми руками, густыми бородами и добрыми взорами, помутененными спиртом. Все они пили пенное пиво из тяжелых кружек, кто-то жевал мясо, кто-то хлебал жирный суп, но объединяло их то, что появление двух маленьких девочек на пороге их обители тестостерона не заставило их ни на секунду оторваться от застольных разговоров.       Джули стало страшно, и она в панике попыталась спрятаться за спиной своей миниатюрной подруги, что было довольно бестолковым решением.       В зале висел дым от сигарет, настолько густой, что, казалось, его можно потрогать. Мужчины говорили громко, оглушительно стучали своими кружками и ложками, гоготали, ругались, как подобает мужчинам, а Джули в ужасе озиралась и мечтала сбежать отсюда, но не могла от страха сделать ни шагу. Дая же, казалось, чувствовала себя в своей тарелке, с уверенной улыбкой оглядывалась по сторонам, хотя стояла на месте, будто дожидаясь чего-то. Наконец, из толпы сидевших показалась женщина, которая, скользнув взглядом по девочкам, одарила их приветливой улыбкой и устремилась им навстречу.       Она была медно-рыжая, высокая, симпатичная, и ее туго затянутый корсет неприлично поднимал внушительную грудь, а ярко-красная помада выглядела вульгарной и неуместной. Про себя Джули дала ей характеристику «высокоморальная проститутка», и крайне удивилась, когда Дая приветливо бросилась на торчащие из корсета достояния.       — Алиса! — они казались старыми подругами, хотя что, черт возьми, могло быть общего у трактирной подавальщицы и столь хорошо одетой маленькой девочки? — Джули, это Алиса! Она накормит нас бесплатно!       Джули молча кивнула, стоя с открытым ртом, а Алиса улыбнулась ей своими напомаженными губами и поманила к себе рукой, красной и грубой от работы на кухне.         — Здравствуй, Джули, — голос ее был под стать соблазнительному образу, мягкий и текучий, как парное молоко. — Я Рыжая Алиса, и это мое заведение. Давайте, девочки, проходите. Я отведу вас в место, где не так накурено и шумно. Давай же, Джули. Иди сюда.       Она требовательно посмотрела на Джули, и та нерешительно перешагнула через порожек, не будучи полностью уверенной в разумности этого шага; но тут Дая схватила ее за руку и потянула вперед, не давая ни шанса на сопротивление.       Никто в зале даже не подумал взглянуть на них.       За стойкой, где разливали напитки, влажной от пролитого пива, был вход на кухню, на которой стоял мрачный человек в поварском колпаке и варил еду в огромном котле, причем булькала эта еда так угрожающе, словно хотела убить своего создателя. Пройдя это пропахше множеством блюд и специй помещение насквозь, Дая, Джули и Алиса спустились в подсобку, прошли по старой, пыльнуюой лестнице, и, наконец, оказались в подвале, укутанном в непроглядную тьму. Алиса щелкнула чем-то и зажгла лампу, которую поставила на широкий дубовый стол, по всей видимости, видавший ноги еще Королевы Зои.       — Добро пожаловать, зайки, — Алиса достала из кармана юбки тряпку и смахнула со стола и грубых деревянных стульев пыль. — Давненько ты была у меня в последний раз, Даечка.       Джули никак не могла осмыслить, что здесь происходит, но все же уселась на один из стульев, поджав к груди острые колени. Дая улыбалась.       — Мы хотим есть, Алиса!       — Я буду через мгновение, — Алиса тряхнула своей рыжей головой. — Лучший сервис для моих маленьких клиенток!       Развернувшись, она стала подниматься по лестнице, по привычке покачивая сочным задом. Джули и Дая проследили за ней, а затем Дая с торжествующей улыбкой поглядела на подругу и горделиво воскликнула:       — Я же говорила! С Даей Великолепной не нужны никакие бумажки!       Джули убедилась, что Алиса ушла, и склонилась над столом, пристально глядя на кукольное лицо Даи.       — Что за черт? Что это за место? Эта Алиса… Она же просто шлю…       — Мои сестры (и я тоже) крышуем это заведение, — заявила Дая. — Когда мы в городе, Алиса кормит нас, а если кто-то ведет себя плохо или угрожает ей, то мы с девочками приходим, и показываем всем, кто в Слепом Драконе хозяин! Довольно выгодный договор. Алиса говорит, что мы — просто находка!       Джули откинулась на спинку стула и вытянула вперед свои худые ноги, принимаясь их разглядывать, будто никогда раньше их не замечала.       — Твои сестры?       — Мои сестры. Мы в одном ордене! Нас восемь: я, госпожа де Данан, Ак…       — Ордене? Какая-то секта? Я слышала, их много развелось в последнее время. Идиоты, которые отрицают очевидное.       — Мы не секта, — Дая обиженно покраснела. — Мы верим в богов! Но мы волшебницы, колдуньи, и это нас объединяет!       — Тоже мне. Каждый второй, если не первый, у нас колдун.       — Я знаю, — кивнула Дая. — Но мы особенные колдуньи. Сильнейшие в мире. У нас есть амонзе. И хиконо. Такое не найдешь у каждого второго! Это…       Джули не нужно было разъяснять. Хотя подобные слова не так часто мелькали в современном языке, даже в школьных учебниках и фантастических романах, она все же знала, какие чудеса скрываются за ними. В древности, еще в эру Ста Богов и Четырех Драконов, у многих колдунов были амонзе — могущественные духи, плененные волшебником и навеки прикованные к его телу, живущие за счет его энергии, не отделяемые от его существа. Амонзе сохраняли собственный разум и все свои силы, и подобное сотрудничество часто было взаимовыгодным, подобным симбиозу в дикой природе, но резко истощало силы владельца, отчего тот быстро и мучительно умирал, не в силах оторвать от себя духа. В современной Анэзии едва ли можно было найти достаточно могущественных колдунов, способных пережить присоединение амонзе, а потому Архиград декретом от третьего серпентеля 1036 года объявил практику амонзе вне закона.       Еще более удивительным было упоминание Даей хиконо, считавшегося запрещенным еще с 872 года, то есть, еще с диких времен, предшествующих событиям Великой Войны. В период, когда эта магическая практика была распространена, ее использование принимало едва ли не всеобщий характер, и на улицах городов практически нельзя было встретить существо без измененного тела. Фактически, хиконо были обыкновенными магическими артефактами, какие можно приобрести в любой лавке колдуна, но вживленными в плоть владельца. На просторах Анэзии (вернее, в те годы еще «Уники») встречались воины с деревянными руками, создающими волшебные мечи, со стеклянными глазами, способными видеть через предметы, и дело дошло даже до попытки заменить мозг на могущественное хиконо — попытки, впрочем, неудачной — но уже довольно скоро стало видно, что подобные артефакты дурно влияют на магические способности владельца, искривляют его ауру, ранят его душу, и в итоге приводят к самоуничтожению, и потому все страны Уники почти одновременно объявили об их полнейшем запрете и серьезном наказании как за ношение, так и за создание.       Архиград, вставший во главе созданной после Войны СИСТ, этот запрет поддержал и даже ужесточил наказание за его использование — теперь у преступника удаляли ту часть тела, куда был встроен артефакт, а самого его бросали в темницу на долгие годы.       И, если Дая не соврала, бросив эти два умных словечка чисто для самолюбования, то ее сестры уже успели нагрешить на длинненький такой приговор.       Джули не терпелось расспросить подругу обо всем подробнее, выяснить все до мельчайших деталей, но на лестнице раздались неспешные шаги Алисы, и ей отчего-то показалось, что официантке не стоит знать таких подробностей о «крыше» ее заведения. Кто знает, вдруг она дура и сдаст сестер Даи Королю-Дракону за небольшую награду?       Алиса спустилась в подвал, держа в руках небольшую чугунную кастрюльку с нарисованной на ней очаровательной курицей. На крышке кастрюли одна в другой стояли две миски, и из последней торчали ручки ложек. Дая при виде еды восторженно захлопала в ладоши, Джули же больше думала об амонзе и хиконо, чем о делах насущных, но ее пустой желудок (она ведь со вчера ничего не ела!) радостно ответил трелью умирающего кита на появление на столе кастрюли.       Алиса с доброй улыбкой поставила перед девочками тарелки, взяла глубокий половник и стала разливать горячий, ярко-фиолетовый суп, сильно пахший чесноком и луком.       — Сегодня в меню земной супчик, — рассказывала она попутно. — Он такой розовый, потому что в него добавляют розовый фрукт. Мне удалось купить немного на базаре. Он все делает розовым, даже руки повара!       — Этот фрукт зовется «свекла», — буркнула Джули. — И он овощ. У меня была книга…       Алиса пожала плечами и пододвинула к ней поближе тарелку с дымящимся супом, намекая, что для ее рта можно найти и более хорошее применение. Джули не выдержала соблазна, схватилась за ложку и принялась с аппетитом поедать странное варево из земной свеклы и анэзийских корнеплодов, скрипящих на зубах. Вкус был великолепен — впрочем, она была столь голодна, что любое блюдо показалось бы ей вершиной искусства кулинарии.       Когда тарелка была уже почти пуста, Джули стала замечать что-то странное. Наверху сидела толпа полупьяных мужиков, явно жаждущих внимания чьей-нибудь приподнятой корсетом груди, но при этом Алиса сидела здесь, в подвале, подперев острый подбородок переплетенными пальцами и с улыбкой наблюдая за тем, как две девочки едят суп. Вытерев бегущую по подбородку струйку бульона рукавом, Джули удивленно воззрилась на нее и довольно прямолинейно спросила:       — А почему ты не там, с теми волосатыми ребятами?       — О, у меня перерыв. Мой муж, Август, меня подменит. Да и парни знают, что я в этот час не работаю, так что, скорее всего, разбрелись по домам. К вечеру соберутся новые.       — И ты вот так каждый день?        Алиса соблазнительно потянулась, запрокинув руки за голову, отчего стала видна гладкая, чистая кожа ее подмышек, а грудь в корсете призывно качнулась.       — Да. Я обожаю свою работу!       Джули едва ли могла разделить этот восторг.       В разговоре началась неловкая пауза, во время которой Дая доедала последние ложки супа, а Джули молча глядела на остатки бульона в своей миске и думала о проституции. Алиса продолжала с улыбочкой наблюдать за ними.       Наконец, Дая закончила, выдохнула, и развалилась на стуле, как у себя дома.       — Алиса, — сказала она. — А я вот рассказывала Джули о своих сестрах и ордене! Но, похоже, она мне не поверила. Пожалуйста, подтверди мои слова!       — О, — тонкий, с выкрашенным в ярко-красный цвет ногтем, палец Алисы коснулся края тарелки Джули, стирая розовые свекольные разводы. — Это не удивительно, что ты не поверила, милая. Когда на пороге нашего дома впервые появился Круг Магов, я тоже не сразу восприняла их всерьез. Раньше Рыжую Лисицу охраняли другие волшебники, преступники, промышляющие торговлей людьми, и я не могла поверить в то, что компания девиц со всех краев Анэзии предложит мне более выгодное сотрудничество… Но они смогли. Джули, Круг Магов — это орден, обладающий невероятной, необузданной силой, силой, которую Архиград уже столько лет пытается придать забвению…       Джули не особенно слушала ее, отдавая все свое внимание скользившему по тарелке пальцу. Ярко-красный ноготь говорил о том, что ее предположение о роде деятельности Алисы было правдиво (в Анэзии цвет ногтей имел прямую связь с положением в обществе), а вот мысль о высокой морали оказалась ошибочной. Она не только подавала напитки, но действительно не брезговала и продажей своего тела. Она была настоящей проституткой, связанной с криминальными элементами и торговцами людьми. При мысли о том, чьи руки варили для нее суп, и куда она ввязалась, Джули стало плохо.       — Понимаешь, — Алиса подсела к ней ближе и приблизила свое покрытое пудрой лицо к уху Джули. — Их восемь, всего восемь женщин, которые живут глубоко в горах, там, где никто их не найдет, и в их руках сосредоточена такая сила, какая способна разрушить весь наш прекрасный мир. Я думала сперва, что они разыгрывают меня, я не верила, я хотела прогнать их; но силы двоих из них хватило, чтобы унести жизни тринадцати мужчин… Их всего восемь, Джули: одна сделана из глины, другая дика, как зверь, третья родом из морских вод, четвертая — из джунглей, и ее корни еще помнят их влагу; у пятой глаза, золотые, как солнце, шестой прислуживает собственная тень, седьмая — потомок народа, что был истреблен в Великой Войне, а восьмая, моя Даечка, она…       — Просто отличная девчонка! — воскликнула Дая, перебивая ее. — Видишь, Джули? Мы — очень сильные магини! Так что, ну, если что, я тебя защищу!       Джули посмотрела в глубокие карие глаза Алисы, пустые и стеклянные, почти как у куклы, и, вздохнув, отодвинулась от ее пахнущего сладкими духами тела подальше.       — Если ты такая сильная, почему тебе запрещают гулять по городу, Восьмая?       Дая, казалось, была серьезно задета этим вопросом.       — Это потому…       — Потому, что она еще совсем дитя, моя Дая, — засмеялась манерно Алиса. — Сестры заботятся о ней, и запрещают покидать лес, но она регулярно нарушает этот запрет, ах, глупышка…       — Я не маленькая! — щеки Даи вспыхнули румянцем, ведь уже второй раз за последнюю минуту ее пытались обидеть! — Я уже давно большая, меня… меня просто так не пускают! Мне целых четырнадцать! Через год я могла бы закончить школу!       — Тебя не пускают потому, что ты еще не можешь за себя постоять.       — Это не правда! Ты дура, Алиса! — она подскочила, встала ногами на стул и воинственно сжала маленькие кулачки. — Я любому нос утру! Я воительница! Я колдунья! Магиня!       — У тебя еловая шишка в волосах, колдунья, — Алиса присела на стол и протянула руки, выпутывая из золотых локонов Даи мусор. — Госпоже де Данан виднее, взрослая ты, или нет.       — Я такая же, как госпожа де Данан! — парировала Дая. — Абсолютно такая же! Если бы я захотела, я бы даже смогла собрать свой Круг, и мы бы все вместе… Ай, Алиса, не дергай, больно!       Алиса освободила шишку, бросила ее в стену, засмеялась и кокетливо поглядела на все еще красную, как помидор, обиженную Даю, провела пальцем по ее щеке.       — Хорошо, малышка. Такая ты ладная, чистая… У меня вот какая мысль: давай-ка мы с тобой, ну, чисто ради шутки, заключим пари. Если ты, к примеру, допустим, за ближайшие полгода, сумеешь собрать орден магинь, таких же могущественных, как Круг госпожи де Данан, то я… хм…       Дая топнула маленькой ногой и возбужденно воззрилась на подругу.       — Что ты? Ну! Говори! Рассказывай, Алиска!       Окинув комнату насмешливым взором, Алиса неспешно поднялась со стола, скрылась в той части комнаты, куда не доставал свет лампы, загремела там чем-то, будто переставляла тяжелые деревянные ящики, полные чугунной посуды, а затем вернулась к Джули и Дае, неся в руках плоскую деревянную коробку, закрытую на небольшой висячий замок.       — Если ты соберешь могущественный волшебный орден, — сказала она, водружая коробку на стол, между пустых тарелок. — То я отдам тебе это удивительное сокровище.       — Что это такое? — с сомнением уточнила Дая, сев прямо туда, где мгновение назад стояла грязными ботинками.       — Эта маленькая вещица досталась мне от бабушки, — сообщила Алиса, с умиленной улыбкой поглаживая крышку коробки, украшенную еле заметной резьбой. — Это очень волшебная штуковина! Глядите, кошечки.       Достав из кармана юбки крохотный серебряный ключик, Алиса отперла замок, отложила его в сторону, повернула шкатулку так, чтобы Дае и Джули было хорошо видно содержимое, и осторожно открыла ее.       Сначала послышался щелчок, а затем откуда-то из глубин таинственного предмета полилась музыка, производимая неведомым крошечным оркестром. Мелодия была незнакомой, но приятной, нежной и печальной; а в самой шкатулке, как оказалось, стояла крохотная фигурка девушки в красивом полупрозрачном платье, которая с первыми же звуками музыки принялась кружиться вокруг своей оси и одновременно по периметру коробки, не опуская задранной над головой руки и вытянутой назад ножки; ее однообразные движения были настроены так, чтобы попадать под ритм музыки, но в остальном ее тело оставалось неподвижным, и головка была неизменно горделиво вздернута. Несколько минут фигурка кружилась, выписывая петли и кренделя, а мелодия играла, но затем музыка постепенно стала затихать, движения танцовщицы становились все медленнее, пока, наконец, она не остановилась вовсе, а Алиса не захлопнула крышку, тут же нацепив на нее замок.       Джули сидела с открытым от восхищения ртом. Дая находилась в сладостном возбуждении.       — Ах, Алиса! Я хочу, я хочу ее! Это какое-то колдовство? Магия? Как это работает? Она может говорить? А если не закрыть шкатулку, она выберется и съест мою кровь? И откуда музыка? Там что, сидят маленькие человечки и играют? Где? Покажи!       Дая протянула руки к мистической шкатулке, но Алиса подхватила ее и отодвинула так, чтобы пальцы Даи не могли даже коснуться волшебного предмета.       — Не-а, не так быстро, — засмеялась Алиса, — я дам тебе сундучок только тогда, когда ты докажешь мне, что смогла создать орден!       — Да легко! — закричала почти во весь голос Дая. — Да я уже завтра!.. Ну, максимум, через месяц представлю тебе таких магинь, каких во всем свете не сыщешь!       — Не менее восьми, Дая.       — Да хоть десять! Это проще простого, как два пальца… Ну, это… Об землю… Готовься расстаться с этой штукой, Алиса! И… и покажи еще раз!       Но Алиса покачала головой, отошла, чтобы вернуть шкатулку туда, где она лежала раньше, после чего вновь вернулась к столу и села на место рядом с Даей.       — Не задерживайся.       — А я и не задерживаюсь! Первые две магини у меня уже есть!       — И кто же это? Понятно, один из них — ты, Даечка, ну, а второй?       — Конечно же, Джули! — Дая самоуверенно взглянула на Джули. — Джули будет моей правой рукой!       — Дая, — возмутилась Джули, которая до последнего надеялась, что вся эта история пройдет мимо нее. — Но я не волшебница! Я обыкновенная…       — Мой Круг лучше, чем Круг госпожи де Данан, поэтому в моем Круге ты за полгода станешь могущественнейшей из колдуний, я тебе гарантирую!       — …человеческая девочка.       Повисла тишина. Наверное, это звучит довольно грубо, но слово «человек» вполне можно было приравнять к неутешительному диагнозу. Все анэзийцы, от высокого эльфа до какого-нибудь зомби, умели в той или иной мере колдовать, варить зелья, читать заклинания, изготовлять магические артефакты или что-то в этом роде, разве что только за исключением людей, многие из которых до самой своей смерти не обнаруживали склонности к колдовству. Люди не были исконными жителями Анэзии, наоборот, они появились на ее землях совсем недавно, в первые годы после Великой Войны, и, хотя ученые и предполагали, что через несколько столетий человеческая кровь окажется настолько разбавлена кровью других рас, что все люди обретут способности к колдовству, на данный момент пока еще легко было встретить мужчин и женщин, которые совсем не знали магии, и они обязательно оказывались людьми.       Джули лично была знакома с тремя такими: ее сестрой, ее мамой, и с самой собой. Абсолютно не магическая семейка, во всяком случае, на сегодняшний день. Какое фиаско для Даи!       Но Дая, кажется, не была расстроена этим заявлением.       — Ну, и что? Я тоже человек! — воскликнула она по-прежнему самоуверенно. — Но я умею колдовать!       — У людей так волосы не растут, — справедливо парировала Джули. — Если ты смогла отрастить такие космы до пят, значит, твоя кровь смешана с эльфами.       Дая выглядела слегка уязвленной, и, к искренней радости уставшей от визга Джули, стала говорить тише, но, похоже, аргумент подруги ее не убедил.       — Нет-нет, я вовсе не в родстве с эльфами… Я обычный человек, просто… А, неважно! Джули, пожалуйста, поверь мне: за полгода я превращу тебя в магиню! Разве не заманчиво? Ты будешь круче, чем все твои друзья! Будешь… летать! Дышать под водой! Призывать огонь!       Джули махнула рукой и отвернулась, но ее желание отказаться от участия в этой авантюре оказалось серьезно поколеблено.       В разговор вступила Алиса:       — В самом деле, Джули, — мягко сказала она, — что ты потеряешь? Даечка в свои годы неплохо знает магию, она может помочь тебе раскрыть твой потенциал. А если нет — то ты хотя бы хорошо развлечешься вместе с ней! Я уверена, вам будет весело. Вы можете собираться здесь, под Рыжей Лисицей, а я буду вас бесплатно кормить! Заманчиво, правда? Испеку апельсиновый пирог!       Дая взглянула на Джули с мольбой во взоре, сплетя пальцы рук, и даже почти пустила слезу; Алиса улыбалась своими напомаженными губами и выразительным взглядом подталкивала Джули к согласию; сама же Джули не была твердо уверена в своих желаниях и мыслях, и вообще в какой-то момент пожалела, что не осталась дома варить завтрак, но вдруг, даже не в полной мере понимая, что говорит, воскликнула:       — Соглашаюсь только из-за бесплатной еды!       И оказалась в горячих объятиях Даи.       — Джули, спасибо! Обещаю, тебе понравится со мной, тебе будет весело, я тебя всему научу, по звездам ориентироваться, использовать хиконо…       — Два условия, — строго произнесла Джули, грозно нахмурив брови. — Первое: никакого хиконо. Второе: никаких амонзе. Я законопослушна, и я не собираюсь рисковать собою и своей семьей…       — Но без хиконо и амонзе не Круг получится!       Джули видела, что Дая очень расстроена, и, не желая ранить сердце новоявленной подруги, постаралась смягчить пилюлю:       — Разве ты не сказала, что твой Круг будет круче, чем Круг этой госпожи де Данон? Значит, твоему ордену не нужны запрещенные штучки!       — Госпожи де Данан, — поправила Дая, а затем, поразмыслив немного, кивнула. — Ну, ладно. Без хиконо и амонзе. А весной мы пойдем в лесной поход!       Голубые глаза Даи восторженно сверкали, а рот не закрывался, повествуя, сколько всего удивительного и чудесного они с Джули (и еще шестью какими-нибудь там, ну, наверное, наверняка, замечательными ребятами) сделают, как будут развлекаться, учиться и веселиться, а Алиса тихонько распутывала Дае волосы, вынимая из них сувениры из леса. Джули слушала подругу вполуха, обнимала колени и пялилась в темноту, окутывавшую стены помещения. Она не могла сказать, что всецело доверяет Дае, и что на полном серьезе готова принять участие в ее безумном плане по созданию ордена магинь «круче чем у де Данан», ведь, в конце концов, у Джули и без безумных детских игр хватает проблем: выпускной класс, госпожа Пурус, поиск своего места в жизни… Бесплатная еда это, конечно, очень круто, но едва ли серьезно поможет ей в будущем!       — А потом мы будем ночевать под звездами в лесу, и я научу тебя печь яблочный пирог, как Гея, и мы будем учиться драться на деревьях, и устроим пижамную вечеринку у тебя дома, с винцом, табаком и мальчиками…       — Дая.       Девочка заткнулась и уставилась вопросительно на Джули. Джули тяжело вздохнула и постаралась выдавить из себя признание:       — Я…       Что она должна была сказать? Что сейчас, на каникулах, она бы еще могла веселиться с Даей, но затем, когда начнется учеба, у нее будет совсем мало времени и сил, да и конфликтов дома станет, понятное дело, больше; а ее учебные будни обыкновенно так полны беспросветной безысходности, разочарования и отчаяния, что хочется просто забраться под землю и залечь там, не возвращаясь после школы домой — там госпожа Пурус, и не уходя в школу из дома — там учителя и домашние задания, и…       А ведь, если так подумать, то сейчас, в этом подвале, Джули и находится под землей, не дома, и не в школе, но в месте, где могла бы проводить свое время, прятаться от своих проблем, и ненадолго попадать в маленький свободный мирок, где есть пижамные вечеринки, звезды и яблочные пироги…       Дая подняла брови, все еще дожидаясь ответа, а Джули воскликнула, искренне улыбнувшись:       — Я люблю полусладкое!       Алиса выпутала из волос Даи последнюю шишку, выбросила ее тут же и заявила:       — Уже четыре часа. Мне пора к работе, зайки мои, но вы можете оставаться здесь, сколько…       — Четыре часа! — Джули в ужасе вскочила со стула. — Уже же почти темно! Моя мама убьет меня!       Алиса пожала плечами.       — Надо завести здесь часы, да? Я обсужу это с мужем. Вы еще маленькие и не чувствуете время так хорошо, как я. Что, Джули, Дая, девочки на «д», увидимся?       — Завтра же! — воскликнула Дая, с надеждой глядя на Джули. — Правда, Джули, завтра?       Джули пожала плечами и кивнула.       — Как тебе будет угодно.       Алиса провела девочек по лестнице, через кухню, в зал, уже полный посетителей, но, как верно прогнозировала хозяйка заведения, уже не тех, что до обеда. Выйдя на улицу, девочки с наслаждением вдохнули воздух — не накуренный и не особенно сырой — и попрощались, крепко пожав друг другу руки, словно знали друг друга целую вечность, а не один день.       — Завтра, сестра! — воскликнула Дая. — Члены ордена всегда зовут друг друга сестрами!       — Тогда, сестра, до завтра, — засмеялась Джули, спрятав руки в карманах куртки. — Не ленись и заплети косу, а то в следующий раз мы найдем в твоих волосах дохлого бурундука.       — Я обещаю, — кивнула Дая, вприпрыжку, спиной вперед удаляясь по улице. — Пока-а!       Джули махнула ей рукой и взяла курс на улицу Виверн.       Укутанный вечерними сумерками, Слепой Дракон пах мокрыми камнями, океаном и специями. Из окон высоких домов лился свет и тянуло ароматами подаваемой на стол пищи, из-за дверей многочисленных кабаков и таверн слышался гул голосов и хохот, улицы блестели от влаги и соли, и редкие прохожие, шедшие по ним, старались глядеть под ноги, чтобы не поскользнуться. Желтые и красные деревья, стоявшие у домов, выглядели еще более яркими на фоне серого, низкого неба, похожего на густой взбитый белок; на площади Бесконечности несколько романтиков облюбовали скамеечки, и теперь тихонько перешептывались о чем-то или же читали тяжелые, пахшие бумагой и типографской краской наивные книги; а улица Виверн была тиха, пуста и безмятежна, как и всегда.       Подойдя к своему дому, Джули позволила двум покупателям выйти первыми (они несли в руках небольшой ящичек, в котором шуршал хомяк), и вошла сама, надеясь, что за прилавком окажется Адриана.       Так и оказалось: стоя возле клетки с кроликом, Адриана тихим, мягким голосом рассказывала какой-то немолодой женщине, как ухаживать за этим питомцем, делая акцент на том, что это совсем не трудно, и кролик того стоит, ведь вон как мило он повесил ушки, хотя Джули была почти уверена, что женщина собирается этого малыша запечь в сливках. Пройдя мимо сестры, она поприветствовала ее коротким взмахом руки, проигнорировала брошенный в ответ испуганный, предупреждающий взгляд, и пересекла магазин, скрываясь за дверью, ведущей на лестницу в жилые комнаты.       Дом был старый, полный давно ставшей антиквариатом мебели и не менее антикварной пыли; на всех доступных поверхностях лежали белые вязанные салфеточки и стояли вазы или статуэтки, деревянные полы скрипели и пахли старым деревом, высокие серванты и шкафы, стоявшие у стен, занимали почти все пространство и, казалось, вот-вот собирались упасть и погрести под собой не только старый пол, но и совсем не старую Джули, а в гостиной, склонившись над вышивкой, сидела госпожа Пурус, в своем любимом шелковом платье, со своими любимыми шпильками в седых волосах и с крупной темной родинкой над верхней губой.       Джули пыталась пройти мимо нее незамеченной, но, стоило ей войти в комнату и сделать шаг к лестнице, как Эжени подняла голову и строго поглядела на дочь.       Джули остановилась и ответила взглядом исподлобья. Обе не решались заговорить.       Наконец, Эжени медленно поднялась, отложив вышивку, и стала снимать со своей талии пояс.       Джули испугалась:       — Госпожа Пурус, не надо!       Бледное лицо Эжени не дрогнуло. Сняв пояс, она стала медленно наступать на дочь, и маленькая серебряная пряжка пояса сияла в полутьме комнаты, как луна на ночном небе; Джули развернулась и хотела побежать, добраться до своей комнаты и запереться там, но запнулась, упала на колени, подняв грохот и пыль из старого паласа, и почувствовала, как тонкий кожаный пояс хлестнул ее по спине.       Убегать было бессмысленно.       Эжени всегда била с силой, с остервенением, выливая в этом акте дисциплины все свое волнение, всю свою обиду и злость. Тихий, шуршащий ее голос приговаривал, что «это» за побег, «вот это» за не выполненные обязанности, «а вот это» за то, что заставила их с сестрой волноваться. Маленькая серебряная пряжка оставляла небольшие круглые синячки на спине, и даже куртка и рубашка не могли это предотвратить; пояс свистел, рассекая воздух, а тихий голос Эжени напоминал шорох ее же платья. Седые волосы выбились из высокой прически, упали на невысокий влажный лоб, на пронзительные серые глаза, окруженные покрытыми тушью редкими ресницами; и, когда, наконец, гнев отошел, она элегантным жестом откинула пряди, повязала пояс на место, и отошла, поправляя прическу и кружевные перчатки на сухих руках.       Джули, дрожа от боли, медленно поползла к своей комнате, с трудом заставляя двигаться свое усталое, побитое тело. Эжени вернулась за вышивку, но игла дрожала в ее руках и вонзалась в пальцы, а серые глаза блестели от запоздалых слез.       Хлынул дождь.       Ужин ей в тот день не дали, да ей и не хотелось есть. Забравшись с головой под одеяло, Джули то плакала, то злилась, то снова начинала плакать, а Пай вылизывал ее мокрые щеки своим мягким и горячим языком, а кошка Мята лежала возле ее пылающей спины, иногда принимаясь тереться головой о рубашку. Дождь барабанил по крыше и по нервам.       Вечером, когда Джули уже почти заснула, на пороге ее комнаты появилась Адриана. Ступая тихо, почти беззвучно, она добралась до постели сестры, и осторожно присела на край, сведя плотно колени и расправив на них изящную, расшитую цветами юбочку. Ее длинные светло-каштановые волосы сладко пахли изюмом и корицей, а мягкие, кукольные ручки осторожно убрали одеяло с головы сестры. Джули открыла синие глаза и взглянула в точь-в-точь такие же глаза Адрианы. Та ободряюще улыбнулась и протянула ей кусок хлеба с сыром. Джули думала о том, что такие же синие глаза должны были быть у их покойного отца. Его единственное наследство!       Она была настоящей красавицей, эта маленькая Адриана, и многие молодые мужчины уже вздыхали по ней (это в двенадцать-то лет!). Всякий раз, когда какая-то кумушка начинала сравнивать сестер дель Драгон, в груди Джули вспыхивала безудержная ненависть к Адриане, граничившая с желанием выцарапать ей эти сапфировые глаза, которые на сестре смотрелись куда лучше, чем на Джули, и остричь ночью длинные шелковые волосы. Но затем, когда они встречались, и когда Адриана, от природы не способная на ненависть, совершенно искренне показывала, как Джули ей важна и люба, всякая неприязнь затихала, сраженная этим сладким ребенком, и оставалась только чистая любовь и даже восхищение.       Джули с аппетитом съела хлеб и сыр, даже закрыв глаза от удовольствия, а Адриана тихим голосом попросила ее задрать рубашку.       Пока теплые руки сестры наносили на спину Джули прохладную заживляющую мазь, она размышляла о том, стоит ли рассказать Адриане, что случилось в этот день. С одной стороны, Джули по-настоящему любила и ценила сестрицу, и очень хотела быть с ней искренней и открытой; но, с другой стороны, Адриана по-настоящему ценила и любила госпожу Пурус, и Джули не могла быть полностью уверена, что ее история не дойдет к утру до ушей Эжени. Она не хотела подозревать сестру в неумении хранить секреты, нет, она всего лишь полагала, что Адриана слишком честная, чтобы скрывать что-то от своей мамы.       Поэтому, вместо того, чтобы честно во всем признаться, Джули поправила рубашку, приподнялась, поцеловала благодарно сестру в щеку и тихим голосом поведала ей, что провела весь день в лесу, бегая туда-сюда, как пони, и очень устала. Адриана ответила, что они с госпожой Пурус обошли весь район в поисках Джули, и что Пурус даже почти плакала (Джули в это не поверила), а потом Адриана горячо попросила сестру не держать на мать зла, попыталась втолковать ей, что это избиение было не со зла, а только в воспитательных целях; Джули подумала, что лучше пусть злодейка Пурус бьет ее, чем милую и добрую Адриану (а ведь ей, как злодейке, непременно нужно кого-то бить), соврала, что прощает Эжени, и простилась с дорогой сестрой, пожелав «самых-самых сладких снов».       И совсем скоро заснула, свернувшись в клубочек в своей старой, скрипучей кровати с проваленным матрасом, и от усталости даже ни о чем не думая, ни о Дае, ни о Круге Магов, ни об Адриане или Эжени, ни даже о кошке Клубнике, что лежала на зеркале и пристально, почти испуганно глядела в окно, за которым перестал дождь, стало ясно, и были видны только шесть планет и глыба Тору в ночном небе, усыпанном звездами.

***

      В любом мире и в любом времени есть такие обстоятельства, которые остаются неизменными несмотря ни на какие перемены в окружающем мире. Какие бы потрясения ни случались в истории, мы все равно можем с уверенностью полагать, что сахар сладкий, весной цветут яблони, коровы дают молоко, а кошка Клубника любит лежать на зеркале в комнате Джули.       С этого зеркала ей открывался прекрасный вид на улицу Виверн и все, что на ней происходило. Внимательный взгляд кошачьих зеленых глаз встречал и провожал каждого посетителя, заглядывавшего в магазин (им, естественно, не было видно белую кошку за окном второго этажа), от ее взора так же не могли укрыться ни зверьки, прибегавшие из леса, ни случайно заблудившиеся прохожие, никакое погодное или историческое явление, словом, решительно ничего; и в тот вечер, когда утомленная и перенасыщенная впечатлениями Джули заснула в своей постели, от глаз Клубники так же не укрылось то, что происходило под прекрасным ночным небом.       Сначала, как ни прозаично, Клубника увидела глаза. Два черных, как пустота, глаза появились на фоне неба, подобно улыбке Чеширского кота; затем стал виден белый лик, которому эти глаза принадлежали, а еще чуть позже из воздуха явилось худое тело, укутанное в черный костюм, состоявший из прямых брюк и наглухо застегнутого на все пуговицы кителя со стоящим воротником — почти таких же черных, как и глаза, как и Вселенная — и длинные каштановые волосы, окружавшие лицо и тщедушное тельце, словно плащ с капюшоном. Гость был бледен, на его лице не было бровей, зато волосы на голове были великолепны, касались его туфель, были густы и идеально прямые; взгляд его ничего не выражал, поза была пассивна, но темно-серые губы улыбались, насмешливо, иронично. Наконец, полностью явившись в этот мир, он осторожно опустил свои прямые ноги на внешний подоконник, взглянул на Клубнику, и в этот момент она испытала такой безумный страх, что бросилась бы бежать, если бы тот же ужас не приковал ее к зеркалу, словно прибил гвоздями.       Он наблюдал за кошкой некоторое время, а затем так же отрешенно поглядел на кровать, где лежала Джули; его черные глаза, казалось, не могли выражать никаких эмоций, но губы были живее: шевельнувшись, они обронили тихое, далекое:       — Игра началась.       Его рука, изъеденная язвами, гниющая, черная от мертвой кожи, прошла сквозь оконное стекло, словно стекла и не было, и коснулась подоконника внутри комнаты, заставленного неким мусором. Со всех углов старого дома к ней хлынули жуки и пауки, влекомые не то запахом разлагающейся плоти, не то чем-то еще, но он не заметил их, не подарил им ни капли своего внимания; его рука коснулась подоконника, затем так же медленно отнялась, и оставила там лежать небольшое кольцо, поблескивавшее в слабом свете звезд, словно самый драгоценный в мире алмаз.       Он убрал руку и снова оказался полностью снаружи, теперь прямо глядя на испуганную Клубнику. Пустые глаза пугали ее, как нечто бесконечно опасное, чью опасность она помнила только инстинктивно, страх перед чем она приобрела от своих предков, знавших это черноглазое явление лично. И, хотя он не сделал ничего плохого, Клубника вдруг спрыгнула с зеркала и унеслась прочь, громко топая лапами, словно ураган, буря или пушечное ядро; а черноглазый остался стоять у окна, опирая свои худые ноги на внешний подоконник, и задумчиво глядеть на погруженную в тишину комнату, где лишь изредка можно было услышать скулеж спящего пса.       И исчез, не оставив после себя ни следа, кроме того самого кольца на подоконнике, спрятанного среди разбросанных вещей.       Ночь стала тиха.