Круг Магов

      Перерыв свой школьный пенал, Джули обнаружила полное отсутствие в нем простого карандаша, остро необходимого для одного урока. Напрягшись, она восстановила в памяти картину того, как вчера просидела за домашним заданием почти три часа, после чего упала на постель совершенно без сил, а утром, проспав, похватала со стола какие-то случайные предметы, не проверяя, что именно берет, и бросилась в школу. Результат оказался плачевным — карандаш остался лежать на забытой тетради по географии.       Орин Ром с виноватым видом призналась, что у нее самой только один, и в доказательство своих слов продемонстрировала свой пенал в открытом виде. Джули убедила ее, что это ничего, что это ерунда, и, прикинув, сколько еще времени оставалось до начала урока, нашла идеальный выход из этой неприятной ситуации.       Адриана.       Выйдя из своего корпуса, Джули жадно вдохнула мокрый, утренний воздух, уже отдававший морозом. Путь до корпуса номер девять, где училась Адриана, был неблизкий, но Джули преодолела его легко, не встретив никаких препятствий, наслаждаясь каждым мгновением своей маленькой прогулки. Ей казалось, что она свободна и вольна идти куда угодно, и она даже начала в шутку думать, куда пойдет вместо уроков — но, конечно, прогуливать она не собиралась, а то мама убьет. Наконец, добравшись до цели, она вздохнула, сраженная потоком воспоминаний, которые были связаны для нее с этим зданием, и, улыбнувшись, вошла внутрь.       Корпус номер девять нравился ей безумно. Светлый, просторный, как и прочие, этот был еще и невероятно уютным и домашним. Стены здесь были выкрашены в приятный розово-оранжевый цвет и расписаны цветами и пестрыми пташками, полы рекреаций и коридоров устилали мягкие ковры, чтобы дети, падая во время активных игр, не сильно ударялись, а на широких подоконниках кучами стояли зеленые цветы, многие из которых были способны цвести круглый год. Джули еще помнила, как в годы своей юности она пряталась за широкими листьями пальм, в углу подоконника, чтобы никто не увидел и не обидел ее, чтобы ее оставили в покое, и это воспоминание ложилось приятным теплом на ее сердце.       Конечно, теперь все было иначе. Дети, видя перед собой высокую старшеклассницу, замолкали и разбегались в стороны, провожая ее удивленным взглядом, а не пытались дразнить, может, даже опасались ее, но такое обращение только льстило. Дойдя до класса, где училась Адриана, Джули увидела ее у дверей и слегка прибавила шаг, издалека начав размахивать рукой.       Адриана оживилась:       — Джули, здравствуй! Что-то стряслось?       Рядом с ней стоял молодой мужчина десяти лет, ладный, пригожий, симпатичный. Его портило лишь то, что пиджак подло расходился на выпуклом животе, да розовые блестящие щеки торчали и были видны даже со спины, но, когда он обернулся, Джули подумала про себя, что, в целом, это было весьма симпатичное дитя.       И сказала:       — Адрюша, мне нужна твоя помощь. Ты не одолжишь мне карандаш?       Появление старшеклассницы, ее обращение к Адриане, ее нежная улыбка — все это мгновенно стало главной темой для разговора детей вокруг, а розовощекий господин и вовсе попятился от Джули, как от огня. Дети всегда испытывали какое-то странное благоговение перед выпускниками, хоть и были младше их от силы на два-три года. Джули еще помнила, как несколько лет назад подглядывала исподтишка за тем, как старшие выходят из школы и едут домой, и как ей казалось, что все они — удивительно серьезные и занятые, деловые господа, не чета ей, малолетке; и теперь, чувствуя на себе любопытные взгляды, не могла не посмеиваться, осознавая, что ничегошеньки в ней не изменилось после перевода в корпус номер шесть.       Адриана взяла сестру за руку и провела в класс, пахший детством и акварельными красками. На стенах, прибитые небольшими гвоздями, висели избранные рисунки учеников, и, даже не глядя на них, Джули уже знала, что как минимум один рисунок Адрианы там точно есть.       Не изменяя своей обычной кроткой и вежливой улыбке, красавица Адриана передала сестре карандаш, продемонстрировав в этом жестве все сво трогательное изящество, и, чуть помешкав, спросила:       — Ты видела?       — Чего я видела?       — Ну, моего кавалера?       — А, это что, тот, со щечками?       И Джули прижала к своим щекам сжатые кулаки. Адриана рассмеялась:       — Нет, не он! Этот — одноклассник. Мой кавалер стоял у стены, напротив!       Джули попыталась вспомнить, но она даже понятия не имела, что там напротив кто-то стоял, о чем и поспешила сообщить.       — Ясно, — Адриана слегка расстроилась. — Ну, ты посмотри на обратном пути, пожалуйста, я очень хочу знать твое мнение о нем.       — Какое мнение?       — Подойдет ли он к моему платью!       Джули посмотрела на сестру с выражением шока и гнева, Адриана перепугалась, покраснела и что-то протараторила в свое оправдание. Джули смилостивилась и потрепала ее по волосам, успокаивая.       — Ладно уж, маленькая стервочка, я посмотрю. Как я его узнаю?       — А! У него галстук, — Адриана рукой показала галстук. — Только у него!       Джули кивнула, попрощалась с ней и покинула класс.       У стены напротив уже не стояло никаких мальчиков с галстуками, подходящих под светло-зеленое платье, поэтому Джули собралась пойти в свой корпус, опасаясь, что может опоздать. Но уйти она не успела — на половине пути на улицу ей вдруг пришло в голову, что не помешает заглянуть в дамскую комнату и попудрить метафорический нос. В корпусе номер девять туалеты были куда лучше, чем в номере шесть, хотя бы потому, что не были выложены скользкими мраморными плитами, превращавшимися в каток при малейшем попадании воды, кроме того, здесь было сложнее нарваться на чей-то конфиденциальный разговор и заработать таким образом себе пару врагов. Решившись, Джули развернулась и направилась обратно на учебный этаж. У женского туалета торчала толпа мальчишек, что прижимались к двери и громко хохотали, явно получая неуемное удовольствие от своего оригинального занятия, но Джули своим появлением испортила им веселье, мальчишки замолчали и бросились врассыпную, прячась за углы коридора и с любопытством выглядывая из-за них. Джули проводила их удивленным взглядом, открыла дверь и вошла.       В просторном светлом помещении было прохладно и пахло моющим отваром. На блестящем, натертом полу, в углу, сидел, скрючившись, ребенок в школьной форме, и горько ревел в свои колени. Поглядев на него удивленно, Джули сперва потерялась в догадках, что могло случиться, но затем до нее дошло, что ребенок был в брюках, то есть, это был мальчик, и вряд ли он пришел в женский туалет по своей воле, а затем она вдруг узнала эти мышиные, темно-серые волосы, собранные в низкий тоненький хвостик.       — Авалон!       Услышав свое имя, Авалон поднял зареванное лицо и огляделся; Джули тут же, ахнув, бросилась к нему, и опустилась перед мальчишкой на колени, обхватывая его крохотное тельце руками.       — Лони! Лони, что стряслось? Тебя опять обижают?       С Лони они познакомились при весьма приятных обстоятельствах. Низенький, он пытался достать книгу в библиотеке с верхней полки, притащил стремянку, положил на нее сверху еще несколько томов, но все не дотягивался, и был так этим расстроен, что уже почти рыдал, а Джули, увидев это, с легкостью помогла ему, отметила, что у мальчика отменный литературный вкус, коротко рассказала свои впечатления об этой книге, и выяснила, что Лони считает так же. С того дня между ними завязалась крепкая, литературная дружба, которой мешало только то, что учились они в разных частях школы. Лони был маленький, слабенький, хрупенький, болезненный; в своем классе он был ниже всех, как, впрочем, и во всем корпусе, а то и во всей школе — едва ли не ниже первоклашек-семилеток. Он страдал от сильного заикания, а если все-таки умудрялся что-то сказать, то делал это бегло, глотая половину звуков, бормоча, и при любой проблеме начинал плакать. Сверстники не любили и обижали его, вполне разумно разглядев в Авалоне хорошую, молчаливую мишень для издевательств, которую некому было защитить, ведь его родители, король и королева, не жили в Слепом Драконе, а старшие брат и сестры не особо торопились прийти на помощь. В итоге, весь такой маленький и ранимый, он все глубже и глубже погружался в свои комплексы, боялся даже дышать слишком громко в чьем-либо присутствии, всегда молчал и утыкался носом в книгу. Одна лишь Джули, знавшая его чуть ближе, имела представление о его чистом уме и широкой душе; она знала, что Авалон — удивительно развитый, начитанный и эрудированный ребенок, знала, что у него огромный талант к точным наукам и не менее огромный — к гуманитарным, и что он мог бы быть настоящей гордостью Академии, если бы не боялся себя проявить; но она никак не могла повлиять на отношение сверстников к нему, не могла изменить его маленький рост, и все, что она могла, это носить апельсины и новые книги тогда, когда Авалон в очередной раз заболевал.       Ему, как и Роланду, было девять лет, но, если Роланд был сущим ребенком, Авалон был сущим взрослым. Между ним и Джули лежала огромная пропасть пяти лет разницы, но они этого не замечали.       Присев рядом с ним, Джули нежно обняла его маленькие плечи, прижала миниатюрное тельце к себе, и не менее нежно спросила, что произошло. В раздавшемся в ответ бормотании она поняла, что мальчики сначала поколотили его, а затем закинули в женский туалет и заперли здесь, а ведь само нахождение в этом месте было позором.       Джули вздохнула.       — Маленькие пид… подлецы!       Лони был чертовски согласен.       — Ты должен давать им отпор.       Лони грустно посмотрел на нее своими серыми глазами и всхлипнул.       — Ну же, хватит, будет тебе, — Джули стиснула плечи мальчика руками. — Вставай, давай, надо умыться.       Она подвела Лони к умывальнику, повернула кран и отступила на шаг, разглядывая то, как мальчик вытягивал руки над головой, чтобы просто достать до воды.       — Лони, — заговорила она осторожно. — Может, тебе стоит рассказать о том, что тебя обижают, отцу?       Лони покосился на нее и промолчал.       — Я уверена, король Тристан тебя с радостью защитит, у него же только один сын, любимый…       Лони вздохнул и попытался дотянуться до крана и закрыть его. Джули помогла.       — Они должны понимать, что имеют дело с принцем крови!       Авалон выдохнул, повернулся к ней лицом и пробормотал:       — Т-т-ты права, Джули, но папа очень много работает на благо нашей страны, он очень сильный и могущественный, и я не хочу, чтобы он знал, что его единственный сын — слабый и беззащитный тюфяк.       Поскольку он говорил невнятно, Джули разобрала только «папа… много работает… беззащитный тюфяк», и сделала вывод, что у короля Тристана просто нет времени на ребенка, и, не разбираясь в сложившейся ситуации, он держит его за беззащитного тюфяка. Это ее очень расстроило.       — Ай, глупости какие, — она снова обняла Лони за плечи — его крохотное тельце было шириной с ее предплечье, — несправедливо, что даже такие люди, как он, могут завести детей! Ладно, пойдем, я провожу тебя в класс.       Лони испугался и попытался вырваться из ее рук, бормоча, что это будет ужасно и убьет остатки его авторитета. Джули поняла.       — Хорошо, тогда просто держись, ладно, милый? Я пока не могу ходить в библиотеку после уроков, по, ну, некоторым причинам, но я читаю ту книгу, что ты посоветовал, и, как только кончу, буду рада с тобой обсудить! Встретимся в каком-нибудь кафе, и я куплю тебе горячий шоколад с большо-ой шапкой из взбитых сливок, да?       Авалон кивнул, улыбнувшись уголками своих бледных губ, и с легкой дрожью во всем теле отправился вон. Джули, позабыв, зачем вообще шла в туалет, тоже покинула его и поспешила в свой корпус, ведь до звонка к уроку оставалось всего несколько минут.       День потянулся в обычном, привычном для Джули ритме. Уроки сменяли друг друга, как пытки в христианском Аду, Орин Ром была приветлива и весела, компания ее друзей — тоже, учителя умеренно ворчали, одноклассники умеренно шумели, Даниэль де Роз так же умеренно хулиганил; из окна светило умеренное осеннее солнце. Дождь перестал уже несколько дней как, и ноги Джули неприятно ныли от предпринятых Соусаканой «тренировок», заключавшихся в насилии над юной дель Драгон и принуждении ее к физическим упражнениям. Масла в огонь добавляло также то, что закончиться этот учебный день должен был спортивным занятием, и все ее тело начинало болеть при одном только взгляде на школьный стадион.       Но куда деваться?       В раздевалке было тихо. Девушки переодевались молча, не ведя разговоров и не глазея по сторонам, время играло против них. Лишь когда Джули собралась уже выходить, Орин удержала ее, схватив за руку, и нашептала мало что значащую сплетню, которую подобным образом узнала от другой девушки, та — от третьей, и так далее. Джули данная информация решительно не показалась достойной внимания, но она из вежливости покивала и выдала пару усредненных фраз, вроде «ой, да» и «какое безобразие», а после спокойно вышла на стадион в сопровождении подруги.       Воздух был морозный и прозрачный, трава, которой был усажен стадион, вялой и белой от инея, но по уставу Академии дети должны были заниматься спортом на улице до начала последнего месяца года, а до этого начала оставалось еще около девяти часов. Учитель стоял в сторонке и разговаривал с кем-то из учеников.       Не успели дать сигнал к началу занятия, как из корпуса школы появился другой учитель, которого Джули видела от силы пару раз в жизни. Выяснилось, что в одном из младших классов была замена, и детей сейчас приведут сюда; для выпускников эта новость не имела ни положительного, ни отрицательного характера, ведь им было попросту плевать на мелочь, а Джули лишь с интересом спросила себя, идет ли речь о классе Лони, о классе Адрианы, Агнессы или Лилит де Роз, или же о каком-то другом, где она никого не знала? Из школы выбежала шумная толпа детворы, которой, похоже, тоже было в этот момент на всех плевать, а затем, спустя пару минут, вышел одинокий и печальный Авалон.       Джули виновато улыбнулась Орин и пошла ему навстречу.       — Лони!       Он поднял голову и, узнав подругу, разулыбался:       — Джули!       Из-за его проблем с речью окружающие услышали «отвали», но Джули знала, что он на самом деле сказал.       Орин Ром пошла за ней следом, с интересом выглядывая из-за плеча подруги.       — А! Это твой дружок, да? — спросила она мягко, а, получив в ответ кивок, обратилась к Авалону. — Лони, верно? Джули столько о тебе рассказывала, но все только хорошее!       Лони стеснительно улыбался и глядел на девушек блестящими глазками.       — А ведь Кимберли де Роз — твоя сестра, да? — вдруг спросила Орин.       — К-кузина, — поправил ее Лони.       — А Даниэль де Роз?       — Кузен.       — То есть, ты — Авалон де Роз?       Джули посмотрела на нее, как на полную дуру, не понимая, почему для столь очевидного вывода потребовалось столько уточняющих вопросов.       — Интересно, — потянула Орин, и Джули едва не закатила глаза, не понимая, что, собственно, тут интересного, но тут ей в голову сзади прилетел мяч, стукнулся о затылок и укатился в кусты.       — Эй, дель Драгон, — издалека крикнул Даниэль. Обернувшись, Джули разглядела его, стоявшего с широко расставленными ногами, упертыми в бока сильными руками и ехидным лицом, — прости, клянусь, я целился в Лони.       Джули фыркнула и повернулась к нему полностью, закрыв Авалона собой.       — Какое тебе удовольствие обижать маленьких, де Роз?       — Обижать? Мы так дружим, — рассмеялся в ответ Даниэль. — Правда, Лони? Мы же друзья?       Джули услышала, как Лони тяжело вздохнул, и разозлилась, но ситуации не удалось перерасти в конфликт, ведь все трое участников были окликнуты учителями и вернулись к своим классам. <tab Джули видела, что Лони шел, низко повесив нос, и ее сердце болезненно кольнула жалость к этому маленькому, жалкому существу — а затем и стыд за то, что она только что сама назвала его жалким, пусть и только в своих мыслях. Кимберли де Роз пристально глядела на нее, но Джули упорно игнорировала этот взгляд.       На спортивных занятиях в Академии обычно бывало скучно. Ученики бегали, тренируя скорость и выносливость, отжимались, приседали или подтягивались, тренируя мышцы, устраивали спарринги, тренируя искусство боя. Все эти дела и раньше были Джули не интересны и казались глупыми, а теперь, когда все ее тело болело из-за тренировок, так и вовсе походили на пытку; пробежав кружок по полю, она объявила, что это все не для нее, и завалилась в ледяную траву, пытаясь отдышаться. Орин из солидарности сделала то же, хотя, по чести сказать, была вполне в силах продолжать тренировку.       Все внимание обоих учителей было приковано к паре младшеклассников, которые что-то не поделили и собирались драться, поэтому протест Орин и Джули остался не замеченным.       Орин легла рядом с подругой и задумчиво взглянула на небо.       — Ты вот, ты никогда не задумывалась, почему Даниэль так относится к своим кузенам?       — Да мне как-то все равно, — призналась Джули. — Я, вообще, думаю, что он ко всем плохо относится, а эти просто близко находятся, за ними не надо идти, чтобы обидеть.       — Нет, — возразила Орин, — он не может просто не любить всех на свете. Я не верю в то, что кто-то может быть злым без повода. Агрессия, нетерпимость, гнев — все это должно быть чем-то мотивировано! Может быть, у него в детстве на его глазах убили родителей?       — Король Мельхиор и королева Эльза живее всех живых. Лони рассказывал, как ездил однажды к ним на каникулы, и как госпожа Эльза пекла печенье, а господин Мельхиор решил помочь и сжег кухню.       — Тогда, может, его обижали, когда он был маленьким?       — Я знаю его с восьми лет — его никогда не обижали. Ты, кстати, тоже должна быть в курсе.       — Ну не верю я, что он просто проснулся однажды, и такой сказал себе «ай, буду-ка я злым подонком», и пошел злиться и подонить! Вот ты бы сейчас смогла взять и пойти обижать маленьких?       — Маленьких — нет, но некоторых больших бы с радостью обидела пару раз об стол.       — Это потому, что тебя в семье избивают.       — Нет, это потому, что кое-кому прямо не хватает в жизни ремня. Я о Даниэле.       Орин вздохнула и заложила руки под голову.       — И все же, я думаю, за его поведением что-то стоит, — упрямо повторила она. — Я, знаешь, я вижу это в его глазах… Они такие большие, добрые, чистые… Он не хочет причинять никому боль, я уверена!       Джули заподозрила неладное.       — Ты же не хочешь сказать, что он тебе…       — Что он мне что?       — Что он тебе по нутру, Орин.       Орин повернула голову и посмотрела на Джули ярко блестевшими глазами, а на ее щеках показалась заря розового румянца.       — У него красивое лицо.       — Орин, он подонок.       — Отличное тело.       — Орин, он подонок.       — И он принц крови.       — Орин, он принц-подонок!       — Я уверена, что смогу его изменить.       — Орин, да как ты можешь говорить подобное о парне, который…       «Чуть не убил твою подругу», хотела сказать Джули, вспоминая тот случай, когда Даниэль бросил ее в стену. Орин приподнялась на локте и посмотрела на нее, ожидая конца фразы, а Джули вдруг словно испугалась чего-то, словно почувствовала, что во что бы то ни стало не должна рассказывать Орин о том случае — хотя и не знала, почему не должна — и быстро ляпнула первое, что пришло в голову:       — Бросил мяч в младшего брата!..       — Ай, брось, — Орин сморщилась и упала обратно на траву. — Я его изменю.       Одежда и волосы обеих девушек уже промокли от травы, на которой они лежали, и от сильного холода, исходившего от земли, разболелась спина; поэтому, не желая схватить простуду, Джули села, растирая покрасневшие пальцы руками, и объявила о своем желании пойти размяться и согреться заодно.       — Иди, — позволила Орин. — Я не хочу.       И она подняла глаза к небу, чтобы взглянуть на серые зимние облака; но в этот момент что-то загородило холодный свет Нами.       Джули, заметив, что все вокруг как-то подозрительно потемнело, тоже уставилась на небо, и окружающие сделали то же самое. Там, высоко в холодной синеве, вилось и парило нечто настолько огромное, что было способно перекрыть собою дневное светило, нечто настолько живучее, что было способно выжить среди холодных облаков. Извиваясь, оно окружило над Академией, то опускаясь ниже, то снова поднимаясь в самую высь; и с такого расстояния было сложно адекватно оценить его размер, но зато опасность была ясна несмотря ни на какие метры.       Джули оцепенела. Один из двух учителей, придя в себя, вдруг громко скомандовал всем бежать в здание, в подвал, прятаться, и потоки перепуганных детей хлынули к дверям ближайшего корпуса; Орин подскочила, схватила Джули за руку и вместе с ней бросилась туда же, таща впавшую в ступор подругу почти как на буксире; а чудовище вдруг сложило свои огромные крылья и устремилось вниз.       Учитель во весь голос начал поторапливать детей.       Орин и Джули были уже в дверях, когда оно опустилось на землю. Оказалось, что у страха глаза велики, и незваный гость был не так велик, как все сперва решили. Он вполне умещался на спортивном поле, но заполнял его собою полностью, его длинный черный хвост лег в улочку между корпусами, кончик помял крышу корпуса номер десять; его широкие костистые крылья рванулись было к небу, создав поток ветра, сбивший Джули с ног, а затем компактно сложились у черных покрытых чешуей плеч, почти слившись со стройным подвижным телом; а его змеиная голова на длинной грациозной шее с интересом пригнулась к земле, и взгляд зеленых глаз принялся бегать из стороны в сторону, изучая окружающую обстановку.       Упав, Джули больно ударилась подбородком о порог и выпустила руку Орин. Та хотела удержать ее, но учитель толкнул ее в спину, и пальцы Ром сами собою разжались. Учитель, поспешно забежав в корпус, громко окликнул Джули, удерживая дверь открытой, и поманил ее рукой, едва ли не поругав за то, что та разлеглась в такой момент. Вообще, нападение дракона не было для Академии штатной ситуацией, впрочем, не было и неожиданностью. В горах Слепого Дракона этих тварей было в достатке, правда, зачастую они были чуть более мелкие; иногда пара-тройка дракончиков залетала за черту города, но с ними быстро расправлялась стража; в Академии же на подобный случай были оборудованы подвалы, способные укрыть в себе учеников до тех пор, пока стражники не решат проблему.       Поэтому особо никто не испугался. Большинство учеников сразу же направились в подвалы, дисциплинировано и спокойно, как на учении, и только группка одноклассников Джули осталась у открытых дверей, дожидаясь, когда та придет в себя и присоединится к ним. Среди этой группки оказались Кимберли и Даниэль де Роз, причем последний, не теряя времени даром, поспорил со своим другом на сотку, что Джули сейчас съедят.       Джули подняла голову, подогнула колени, вскочила на них, хотела встать; но тут ей на глаза вдруг попалось маленькое серое пятно, находившееся недалеко от головы дракона, и она с ужасом узнала в этом пятне Авалона, что, похоже, так испугался близости чудовища, что оказался не в силах убежать.       — Джули! — окликнула ее Орин, и по голосу было слышно, что она рыдает. — Джули, беги!       И Джули, встав на ноги, побежала — но, к ужасу подруги, не туда, куда должна была. Увидев ее стремительно несущееся вперед тело, Дракон фыркнул, словно пес, и медленно поднял свою голову; его могучее, блестящее на солнце черное тело качнулось, словно готовясь к чему-то, сухожилия на костистых лапах напряглись, и он сделал рывок вперед, целясь в наглое человеческое насекомое, посмевшее приблизиться к его носу. Но дракон был большой и двигался медленно, а Джули была мала и быстра, а потому, заранее предугадав его маневр, подпрыгнула, оттолкнулась ногой от драконьего носа, упала, проехалась на локтях несколько метров, вскочила снова и, не помня себя от ужаса, подбежала к Авалону. Мальчик сидел, зажмурившись и зажав ладонями уши, и весь дрожал, как лист на ветру. Схватив его на руки (и быстро отметив, что он, хоть и крохотен, все же не так уж легок), Джули прижала перепуганного ребенка к своей груди, судорожно вздохнула, обернулась, и встретилась с драконом нос к носу.       Кажется, ему не понравилось то, что на него посмели наступить; змеиные глаза яростно сверкали, пасть приоткрылась, обнажив желтые, огромные зубы, все тело напряглось, готовясь к очередному удару. Авалон открыл глаза и взглянул на Джули со смесью ужаса, отчаяния и восхищения, Орин лишилась чувств и упала на руки учителя, Даниэль сказал очень нехорошее слово, выражавшее крайнее огорчение (он ставил на то, что Джули не съедят), а Кимберли де Роз, оттолкнув учителя от двери, выбежала на поле. Джули не видела ее, Джули не видела ничего; все ее внимание было сосредоточено на огромной драконьей морде, от которой, казалось, даже пахло гневом и опасностью. Скаля свои ужасные зубы, чудовище медленно начало приподнимать голову, еще сильнее раздвигать губы, высовывать язык; затем оно приоткрыло пасть, и Джули почувствовала волну горячего, обжигающего дыхания; а потом он вдруг дернул своей головой вперед и Джули увидела, как из недр пасти дракона вырывается алое пламя.       И на мгновение почувствовала себя мертвой, но быстро поняла, что это ей лишь показалось.       Она не видела, как Кимберли де Роз оказалась между ней и драконом, не успела разглядеть, что потом произошло; просто из земли вдруг появилась огромная глыба льда, которую мгновенно растопило драконье пламя, а затем еще одна, еще и еще; потоки воды хлынули по полю, к небу потянулись столпы белого пара, а дракон, заметив, что что-то идет не так, перестал выдыхать огонь и удивленно уставился вниз, не понимая, почему не пахнет жареным мясом, почему все вокруг не охвачено огнем. Перед ним стояла лишь невысокая, невзрачная девушка, а под ним земля вдруг превратилась в болото, в котором увязли лапы. Кимберли де Роз выпрямилась, сжала свои белые руки в кулаки, повернула к Джули свое бледное лицо и громко сказала:       — Бегите!       И тело Джули само собой послушалось.       Прижав к себе Авалона, она бросилась прочь, так быстро, как только могла, а то и даже быстрее, пересекая границу своих возможностей, и как величайшее сокровище держа у груди друга. Кимберли де Роз осталась на поле, один на один с ужасным чудовищем, для которых такие, как она, были все равно что оливки с косточкой в салате; но Джули не могла думать о том, в какой опасности она оставила свою одноклассницу, не могла думать о том, что будет дальше. Она лишь бежала, бежала, задыхаясь, чувствуя, что легкие жжет сухость, а ноги режет боль; и даже после того, как, вбежав в корпус номер шесть, она забралась в кладовку и задвинула дверь в нее шкафом, ее сердце все равно колотилось, ноги все равно продолжали двигаться, все тело было болезненно возбуждено. В беспамятстве она принялась нарезать круги по крохотному помещению, ничего не видя и не замечая.       Голос Авалона заставил ее остановиться:       — Джули?       Джули замерла, взмахнула руками, словно пытаясь укрыться от удара, и громко взвизгнула:       — Он убьет меня!       Авалон был растерян.       — Да теперь уже вряд ли, вообще-то…       Джули почувствовала облегчение, но оно тут же сменилось новой лихорадкой.       Усевшись на пол, она принялась трястись и рыдать, выплескивая накопившийся в душе страх. Перед глазами стояла морда дракона, его глаза, то, как он смотрел на нее, его пасть, из которой на нее устремлялось пламя. Страх, который она, как ей казалось, совсем не испытывала тогда, перед лицом опасности, нахлынул на нее с двойной силой, когда отступил прилив адреналина.       Авалон был слегка напуган истерикой подруги, но нашел в себе достаточно мужества, чтобы подойти к ней, сесть рядом и начать гладить, невнятно уверяя, что все позади, и что бояться нечего.       Джули боялась, очень боялась, безумно боялась, невероятно боялась, и по ее красному лицу струились слезы, сопли и слюна; в итоге, подавившись этой смесью, попавшей в горло, она испугалась уже реальности, а не фантомного воспоминания, осознала, что все позади, и слегка пришла в себя, хотя ее все еще трясло. Авалон глядел на нее огромными, полными восхищения глазами.       — Джули.       — Абети, Абети, Абети…       — Джули, ты спасла меня!       — О Абети, я сейчас умру…       — Да! От смерти меня спасла!       — Сердце выпрыгнет из груди, а-а, Абети… дракон…       — Ты героиня!       Джули замолчала, выдохнула, сглотнула и вытерла свое лицо рукавом.       — Да брось, да что я такого сделала?       — Ты бросилась, как фурия! — восторженно заявил Авалон. — Как настоящая валькирия! Амазонка! Ты запрыгнула этому дракону на нос…       Джули вспомнила об этом, и была вынуждена прочистить желудок в ближайшее ведро. Лони отнесся к этому нелицеприятному происшествию с королевским равнодушием и даже не поморщился.       — Я правда это сделала?..       — Да! Ты теперь мой герой, Джули!       — Надеюсь, для того, чтобы стать твоим героем, не обязательно было блевать в ведро?       — Совсем не обязательно, Джули.       Они крепко обняли друг друга, и Джули почувствовала себя уже почти спокойной. За дверью кладовки было тихо, похоже, никто не искал их. Джули пока боялась выходить, а Авалон был не против остаться, и, усевшись рядышком, они попытались переварить все произошедшее.       Джули еще раз прокрутила все нападение дракона в голове, морщась от этих воспоминаний, и вдруг закричала:       — Кимберли!       — О-она будет в порядке, — Авалон взял ее за руку. — Она очень могущественная.       — Могущественная? Она? Это звучит так же невероятно, как и то, что я пережила нападение дракона, ха!..       — Но ты пережила, — напомнил мягко Лони. — И Кимберли — могущественная. Она защитила нас от огня, ты не заметила?       Джули была вынуждена признать, что в тот момент не замечала ничего.       — Я-я имею ввиду, что, наша Кимберли, она, о-ого-го, — Лони слегка растерялся. — Она делает руками пассы, и откуда-то появляется лед, много льда, очень много…       Джули понимающе кивнула и после этих слов смогла вспомнить стену льда, которой Кимберли отгородила их с Авалоном от драконьего пламени.       — Да… Очень много льда, это точно…       — Поэтому, я думаю, она в порядке, — улыбнулся Лони. — В-важнее, чтобы ты была в порядке, Джули.       — Я в норме, — Джули постаралась обаятельно улыбнуться, показывая другу вытянутые указательный и средний пальцы на левой руке. — Меня каким-то драконишкой не возьмешь!..       — Ты говоришь как настоящая воительница!       — Да… «Настоящая»…       Авалон взглянул на нее слегка обеспокоенно и решил сделать еще один комплимент:       — Ты как Эрида!..       В мыслях Джули тут же возникла цепочка недавних событий, связанных с этой героиней, Соусаканой, кольцом-каплей и Кругом Магов, и на ее еще не до конца установившееся душевное равновесие эта цепочка оказала разрушительное влияние — Джули снова начала рыдать.       Авалон не понял, что сделал не так, но возненавидел себя за это.       Опустив беспощадно гудевшую голову на плечо мальчика, Джули несколько минут беспомощно вытирала слезы о его футболку, силясь прийти в себя и успокоиться, а Авалон находился в ступоре и ничего не делал; а потом она вдруг уставилась на него своими раскрасневшимися глазами, разомкнула дрожащие губы, и почти скороговоркой рассказала все, что было на ее сердце.       Лони едва не потерялся в таком количестве информации, и был готов биться об заклад, что ничегошеньки не понял, но все же спросил:       — И-и ты теперь… Вроде как, колдунья?       — Я не колдунья, — возразила Джули. — Я дура, которая сама себя запихала по шею в какое-то магическое дерьмо.       — А с драконом это связано?       — С каким драконом?       Лони был шокирован. Джули спохватилась и потянула:       — А-а, с драконом… А при чем тут дракон?       — Н-ну, ты не думаешь, что его мог натравить на нас этот дядя с бабочками?       — Тогда она бы напал на меня, а не на тебя, Лони.       — А, — Лони покраснел. — Да он и не нападал на меня вовсе.       Джули тоже покраснела, хлопнула себя рукой по лицу и нервно засмеялась. Авалон не на шутку за нее волновался.       — Знаешь, я… — она выдохнула и села, скрестив ноги. — Я, конечно, не колдунья и не героиня, вроде Эриды, но, если это благодаря Кругу я не побоялась и помогла тебе…       — Я думаю, ты помогла мне не благодаря Кругу, а потому, что ты очень хорошая девушка, Джули.       Джули была крайне тронута этими словами и заключила друга в крепкие объятия.       В маленькой кладовке было легко потерять представление о времени, и ни Джули, ни Авалон не могли точно сказать себе, сколько прошло минут или даже часов до того момента, когда снаружи послышались шаги, кто-то дернул дверную ручку, пытаясь открыть дверь, и громко выкрикнул:       — Юмено дель Драгон?       Джули немедленно отозвалась:       — Да?       — Выходите, — ответил голос. — Вас все ищут!       — Минуту, — она встала, приблизилась к двери и уперлась руками в шкаф, пытаясь его сдвинуть и удивляясь тому, как легко ей это удалось в прошлый раз. — Сейчас…       Авалон встал и помог. Вдвоем они смогли немного отодвинуть шкаф, Джули отодвинула шпингалет на двери (которая, к слову, открывалась наружу, что делало баррикаду весьма сомнительным решением), и человек с другой стороны тут же ее распахнул. Это был незнакомый Джули учитель, должно быть, из другого корпуса; он схватил ее за предплечье и вытащил в коридор:       — Вы целы?       — Ну, — потянула она неуверенно. — Не то, чтобы, но, в общем, да…       Учитель больше ничего не сказал.       Джули чувствовала, что ее собираются наказывать, и не могла понять, за что, но вполне смирилась со своей незавидной судьбой. Учитель вывел ее и Лони на улицу, где собралась толпа взволнованных родителей и беззаботных детей; здесь было шумно, многолюдно, холодно, каждый что-то говорил или обсуждал, но стоило Джули появиться, как разговоры стихли, а все взгляды уставились на нее.       — Ч-чего? — растерянно спросила Джули. — Я ничего не сделала!       От толпы родителей отделилась одна фигура, в хорошо знакомом ей сером платье. Растрепанная, румяная, госпожа Пурус бросилась к дочери и заключила в горячие объятия, а по тому, как дрожала ее грудь, Джули поняла, что мама плачет, и растерялась еще больше. С другого конца улицы к ней поспешно двигался директор Академии, высокий и дородный мужчина пятидесяти лет с проплешиной на макушке и серьезным взглядом; увидев его, Джули сжала зубы, чувствуя, что к ее глазам опять подступают слезы отчаяния, и отчеканила:       — Я ни в чем не виновата!       А директор, остановившись в паре шагов от нее и плачущей Эжени, развел своими широкими, пухлыми руками:       — Тебя ни в чем и не винят. Ты героиня!       Джули была так удивлена, что не удержалась на ногах и повисла в объятиях госпожи Пурус.       — О, Абети…       Ее обступили дети, спрашивавшие наперебой, как это произошло и что она чувствовала, когда дракон смотрел прямо ей в глаза; Джули была не в силах ответить ни на один вопрос, но потом, вскочив, словно ужаленная, закричала:       — Кимберли!       Из толпы учеников вышла Кимберли де Роз и вопросительно на нее посмотрела.       — О, ты жива! — Джули бросилась к ней и схватила за холодные руки — лицо Кимберли стало пурпурным. — Абети, Абети, я думала, ты погибла! Кимберли, если бы, если бы не ты…       Кимберли молчала, а в глазах ее стояли слезы; увидев это, Джули отпустила ее и отошла на несколько шагов назад, а Кимберли развернулась и как можно быстрее скрылась в толпе, закрывая лицо руками. Джули была сбита с толку, но слишком устала, чтобы уделять этому поведению одноклассницы какое-то внимание.       Сзади на нее со слезами набросилась Орин, но Джули не различала ее слов, только думала, что школа захлебнется в девичьих слезках в этот странный день.       Директор снова подошел к ней и спокойным, дружелюбным тоном сообщил:       — Мое сердце переполняет гордость, когда я думаю о том, что в моей школе учатся такие анэзийки, как вы и юмено де Роз. Я верю, что пока в нашем мире есть столь героические женщины, никакие угрозы ему не страшны, и мои дети могут спать спокойно, а…       Джули его не слушала.       — Дракона убили?       — Конечно.       — Какое счастье… Ох, мое сердце сейчас выпадет из груди, принесите мне успокоительное… А лучше флакон яда…       Директор пропустил эту фразочку мимо ушей.       — Поскольку вы пережили страшное событие, — сказал он миролюбиво, — я даю вам и юмено де Роз три выходных дня, чтобы вы смогли прийти в себя и вернуться к учебе уже в стабильном душевном состоянии. Я так же могу посоветовать вам хорошего душевного доктора…       Джули смотрела на его шею и думала о том, как смешно двигается кадык под слоями жира. Затем кто-то обнял ее за плечи и куда-то повел, кто-то другой держал за руку и что-то говорил, но слова не доходили до ее разума. Не заметив, как, она вдруг оказалась дома, и чьи-то руки довели ее до ванны; остановившись перед зеркалом, Джули увидела грязное, опухшее красное лицо, окруженное торчащими во все стороны волосами, и спросила у кого-то:       — У нас гости? Выглядят что-то дурно.       А в ответ услышала только вздох, и вдруг поняла, что смотрит на себя.       — Абети…       Сознание понемногу прояснялось, и Джули смогла понять, что рядом с ней госпожа Пурус, и что она раздевает ее, чтобы помочь принять ванну; поняв это, Джули осторожно остановила руки матери и взглянула в ее заплаканное лицо:       — Я… Я сама могу, мама…       Госпожа Пурус настойчиво продолжила снимать с дочери спортивную форму, но Джули снова повторила:       — Я могу сама, мама, я в порядке.       И госпожа Пурус сдалась.       Когда за ней закрылась дверь, Джули стянула с себя грязную одежду и с удовольствием погрузилась в воду. Все тело ныло, на локтях краснели свежие ссадины, болела голова; но глубоко в своей душе она чувствовала какое-то облегчение и почти удовольствие от того, что ее прилюдно назвали героиней (пусть и не только ее), и что теперь до следующей недели ей не нужно будет ходить в школу. Понятное дело, она спасала Лони не ради признания и наград, но и доблестно отказываться от них не собиралась, да и чувствовала себя вполне достойной всеобщего восхищения. Конечно, ей было немного мерзко из-за того, что она едва не довела Кимберли до слез, ведь именно Кимберли, фактически, спасла кому-то жизнь, а не Джули, просто подставившая себя под удар; но она не могла объяснить себе, что именно сделала не так, чем расстроила тихую принцессу, и беспечно решила, что чья-то экстраординарная ранимость — это личная проблема этого индивида, а никак не окружающих.       Трижды вымыв волосы и до красноты растерев мочалкой все тело, Джули все же покинула ванную. У дверей дежурила Адриана, бледная и взволнованная, но, увидев улыбку на лице сестры, она успокоилась и осторожно поинтересовалась, не голодна ли Джули, и Джули с удивлением осознала, что дико голодна, а затем съела почти все, что было на кухне, поднялась в свою комнату, отбросила халат, рухнула на постель и отрубилась, как подстреленная. Во сне ее подсознание воссоздавало все события этого ужасного дня: и то, как Джули просила у Адрианы карандаш, и встречу с Авалоном, и начало спортивного занятия, и нападение дракона; но в конце сна дракон выдыхал пламя, а Кимберли не вставала на его пути, и Джули, сжимая Лони в объятиях, гибла в огне, как осужденная ведьма.