***
Когда Уилл проснулся в следующий раз, то чувствовал себя уже яснее, но отнюдь не менее поломанным. Он потерял чувство времени и спросил медсестру, какой сегодня день. Во избежание зависимости, его медленно отучали от морфина. Медсестра объяснила, что через несколько дней уберут дренаж. Она обтёрла его губкой и помогла выпить из чашки. Теплая вода на вкус была лучше, чем самое изысканное вино, которое он пил за столом Ганнибала. Он поймал себя ощупывающим ещё чувствительный живот, ища пустое пространство, оставленное почкой, которую они удалили. Медсестра осторожно убрала его руку. Он сделал это снова. Она ласково сказала ему, что если он не прекратит так делать, то его придется зафиксировать. Уилл перестал так делать.***
Дни проходили, плавно переходя из утра в полдень и в ночь, без очевидных изменений. Он отказывался думать. Он боялся того, что придёт в голову, если начнет.***
А потом всё же пришлось. Однажды утром Алана вкатилась в больничную палату Уилла в инвалидном кресле, преследуемая протестующим охранником. Она бросила на него такой унылый взгляд, что он заметно от неё отшатнулся, нервно перебирая по рукояти револьвера в набедренной кобуре, пока его взгляд метался взад-вперед между Аланой и Уиллом. — Я заключенный? — спросил Уилл. Его голос звучал слабо и хрипло. Медсёстры уже знали, что не стоит вовлекать его в бессмысленные разговоры. — Нет, но… — охранник умолк. Алана бросила на него всю тяжесть неодобрительного взгляда, в котором можно было прочитать метафорическую демонстрацию зубов. — Я буду снаружи, — это было адресовано Алане. — Позовите, если вам будет нужна помощь. Кровать Уилла окружали переносные медустройства, контролирующие всё — от уровня кислорода до частоты сердечных сокращений. Поэтому Алане пришлось смириться с парковкой у изножья, но всё же она была достаточно близко, чтобы схватить его протянутую руку. Она выглядела истощенной и бледной, с распущенными волосами и глазами, окружёнными голубоватыми тенями. Под больничным халатом она носила жёсткий белый медицинский корсет, удерживающий её в вертикальном положении, а на лбу, вокруг изогнутого шрама, кожа опухла и покраснела. Уилл едва мог заставить себя взглянуть на неё. — Можешь ли ты… Сможешь ли ты… Она сжала его руку. — Меня ждут месяцы интенсивной физиотерапии, но я снова смогу ходить. Я, возможно, буду хромать. Мне тогда нужна будет трость, как тебе кажется? Не как доктор Чилтон, хотя… На мой взгляд, он уж совсем как рок-звезда. Уилл убрал руку. Его затопил стыд. Алана была взрослой женщиной и принимала свои собственные решения, но Уилл не мог не чувствовать ответственности за её травмы. Он должен был быть более непреклонен предупреждая её — они должны были включить её в план — она была так близка к Ганнибалу… — Это не твоя вина, Уилл, — тихо сказала Алана. Разве нет? Это ведь была его идея — выманить Ганнибала на улицу. Он думал, что сможет приманить его, но, в конце концов, Уилл оказался загнанным в свою же западню, которой Ганнибал соблазнил его так же сильно, как Уилл пытался соблазнить его. Он должен был нажать на курок, как только тот положил руку ему на щёку. Вместо этого же замер, как олень в свете фар приближающейся машины, и позволил Ганнибалу выпотрошить себя. Он даже надеялся умереть — спастись от ужасной самообвиняющей уверенности в том, что он уже не сможет передать Ганнибалу ещё больше власти, даже если полностью отдастся разрушительным побуждениям внутри. — Мне так жаль, — прошептал Уилл. Он сделал всё возможное, чтобы не думать о той ночи, и с помощью морфина и снотворных средств это более или менее получилось, но теперь всё вернулось назад. Он понял, что всё ещё находится в этой бесконечной петле, разделённый между верностью своим моральным принципам и песней сирены из мира Ганнибала. Он даже не мог заставить себя ненавидеть Ганнибала. Вместо этого, иррационально, Уилл скучал по нему. И по Эбигейл. Боже, Эбигейл. Алана ничего не сказала, только пристально посмотрела на него, и её рука теперь лежала на лодыжке Уилла поверх тонкого больничного одеяла. Пришедшая с обедом для него медсестра поставила поднос и вышла, не сказав ни слова, чувствуя, что любые попытки нарушить тишину нежелательны для обоих обитателей палаты. Охранник сунул голову в дверь, проверил их и тоже удалился без комментариев. Солнечный свет мерцал по потолку, течение минут отсчитывалось по ровному звуковому сигналу мониторов. В конце концов, Алана сказала: — Похороны Джека через две недели. Я планирую присутствовать. Я буду присутствовать, даже если мне придется катиться до самого кладбища. Уилл глубоко вздохнул. — Я буду там, — не он вытолкнул её из окна, но он мог быть тем, кто толкнул её в инвалидное кресло. — Мы сможем прикатиться туда вместе. Она осторожно ему улыбнулась.***
За неделю до похорон Джека и через месяц после ночи в доме Ганнибала, Уилл встал с постели под наблюдением врача и двух медсестёр. Дренаж убрали. Ему впервые дали полноценную, мягкую пищу, и перспектива принять душ и посетить другие достопримечательности, что-то помимо наблюдения за потолком своей палаты, были достаточной мотивацией, чтобы помочь ему проигнорировать очень серьёзную боль, которая всё ещё трепетала в животе. Ему удалось пройти всего десять шагов, прежде чем он почувствовал, будто пробежал марафон, и ему пришлось опереться на маленький столик в углу, ослабленным и с кружащейся головой. — Это нормально, — заверил его доктор. — Ваши мышцы должны вспомнить, как двигаться после долгого выздоровления. Я предлагаю короткие прогулки с большими перерывами на отдых между ними. Убедитесь, что вы не ходите там, где вас никто не увидит, если вам нужна помощь. Уилл принял душ с животом плотно упакованным в пластик. Затем он пол вечности смотрел на своё отражение в маленьком зеркале ванной, капая водой на коврики. Его небрежная пятидневная щетина превратилась в полноценную бороду, которая нисколько не скрывала, насколько измождённым он выглядел, как кожа натянулась на скулах. Он потерял мышечную массу — недостаточную, чтобы выглядеть измождённым, но достаточную, чтобы заставить чувствовать, будто он смотрит на незнакомца. Ему потребовалось минут сорок, чтобы убрать растительность на лице до чего-то менее дикого. В конце он так устал, что чуть не уснул у раковины, и после проспал весь день. На следующее утро Уилл в течение двадцати минут ходил вверх и вниз по коридору за пределами своей палаты. Шрам на животе тянул и болел с каждым шагом. Это была ужасная штука, толстая и красная. Врачи сказали ему, что со временем он немного побледнеет, и, если это его слишком беспокоит, то есть вариант косметической операции. Уилл не собирался с ним ничего делать. Шрам был единственным видимым доказательством его встречи с Ганнибалом Лектером, не считая тех, что были в голове; он будет носить его — не гордо, а упрямо, как напоминание о… О чём? О своей собственной несовершенной природе? Своём провале? Уилл сел на скамейку для посетителей возле своей палаты, не обращая внимания на охранника — суровую, недружелюбно выглядящую брюнетку, которая всё время следовала за ним — и других пациентов и медсестёр. Джек предостерегал его не позволять эмпатии запутать себя. Хотя Уилл и не был запутан, в конце концов. Он точно знал, что такое Ганнибал, и это было совсем не то же самое, что закрепило Гаррета Джейкоба Хоббса в подсознании Уилла. Под вежливым, утончённым внешним видом Ганнибала, под слоями садизма и манипуляций скрывалось шрамированное существо — в шрамах, но не смирившееся и не стыдящееся. Гордое. В отличие от большинства серийных убийц, Ганнибал не бредил и не пытался объяснять свои действия, рационализируя их. Конечно, детская травма, вероятно, связана с давно умершей сестрой Мишей. Никто не рождается полноценным каннибалом со склонностью к приготовлению пятизвёздных блюд из своих жертв. Эмпатия Уилла не нашла отклика ни у шрамованного существа, ни у травмированного ребёнка, но нашла у человека, который ел грубиянов и превращал их останки в искусство. Его не соблазнили кровь и мясо, хотя Уилл больше не мог утверждать, что «делать плохие вещи с плохими людьми» уже не заставляло его чувствовать себя хорошо. Он до сих пор заботился о Ганнибале. Возможно, он был влюблён в него или, по крайней мере, в идеал, представленный им: в ту железную уверенность, что в этом мире есть для него место, и в его право требовать и защищать его. В его право быть тем, кем он был, без необходимости объяснять или оправдываться за это. Уилл мог понять. Всё это. Никогда не будучи самым стабильным из людей, Уилл видел, как он жаждет этой уверенности и человека, который её представлял. А кто бы не стал, когда тот обещал так много свободы от атрибутов условности и чумы неуверенности в себе? Но это ещё не всё, правда? Он… — Эй. Вы в порядке? Уилл сморгнул, всплывая. Охранник нахмурившись смотрела ему в глаза. — Да, у меня всё хорошо. Извините. — Вы сидели там минут десять не двигаясь. — Я, бывает, делаю так, как сейчас и потом тоже. Он не хотел с ней объясняться. Балтиморская полиция и ФБР вместе пообещали ему, что к нему не относятся как к подозреваемому, что охранники здесь защищают Уилла, но он знал, что это не совсем так. Охота на Ганнибала Лектера стала новостью национального масштаба; в последний раз его видели сотрудники аэропорта, садящимся в самолёт на Францию в компании женщины, которая соответствовала описанию Беделии дю Морье. Интерпол уже вмешался. Ганнибал не собирался внезапно появляться в Балтиморе и врываться в палату Уилла, чтобы закончить то, что начал. Если бы он хотел его смерти, то позаботился бы о том, чтобы Уилл был мёртв той ночью в его доме. Охранники тут не для защиты Уилла. При отсутствии Джека и физической записи их плана было очень мало доказательств того, что Уилл не соблазнился тёмной стороной. Он убил Рэндалла Тира, а затем изуродовал труп. Он почти застрелил Кларка Ингрэма, и кто знает, что расскажет Мейсон Верджер, если его спросят об участии Уилла в его любопытном «несчастном случае» в свином загоне, сейчас, когда Ганнибала больше не было на американской земле? — Вам, вероятно, следует вернуться в кровать, — сказала охранник. — Вы выглядите несколько пьяным.***
* За день до похорон Джека, Уилл принял гостя. Человек, который вошёл к нему в палату, был очень высоким и худым, с седыми каштановыми волосами и привычкой опускать лицо, пытаясь свести к минимуму давящее впечатление от своего роста. Ну или его предупредили о неустойчивых социальных навыках Уилла, его мышлении белой вороны. — Я Картер Джонс, ФБР, — представился мужчина, не предлагая Уиллу своей руки. — Я преемник Джека Кроуфорда. Уиллу он не понравился с первого взгляда. Преемник. Как будто Джек просто ушёл в отставку, на вполне заслуженную пенсию после стольких прекрасных лет. Джонс принес портфель, полный файлов, и, не теряя времени, разложил их на кровати Уилла и маленьком столике в углу, где тот обычно ел. Это были дела. Небольшое фото было прикреплено к каждой папке, демонстрируя мужчин и женщин всех национальностей. Уилл посмотрел на файлы, на Джонса. — Что это? — Жертвы Чесапикского Потрошителя. Я уверен, что вы знакомы с некоторыми делами. Мы медленно разворачиваем «карьеру» Ганнибала Лектера здесь, в Балтиморе. Джонс занял единственный стул в комнате, заставив Уилла оставаться стоять, поскольку его кровать в настоящее время была занята файлами. — Я уверен, что мы откопаем ещё больше. Лектер был осторожен, не оставлял следов, но теперь, когда мы знаем, что ищем, мы, наконец, собираемся прищучить ублюдка. Желание засмеяться прямо в лицо Джонсу было непреодолимым, но Уилл подавил его. «Прищучить» Ганнибала. Как будто ФБР когда-либо станет ближе, чем Ганнибал позволит им. Как будто они подозревали его в течение многих лет. Если бы обстоятельства не поместили Уилла Грэма и Ганнибала Лектера в одну комнату, если бы Уиллу, каким-то образом, не удалось пробраться сквозь осторожную оборону Ганнибала, если бы он не позволил Ганнибалу пройти мимо него, то там бы уже были тела, подготовленные на долгую перспективу для выкладки по трое. — Вы меня неправильно поняли. Что эти файлы делают в моей палате? Джонс закинул одну ногу на другую, сделав удивлённое выражение лица. — Несомненно, вы заинтересованы в том, чтобы внести свой вклад в поимку человека, который чуть не убил вас. Внутренняя реакция прошла у Уилла минуя фильтр между мозгом и ртом. — Нет. Брови Джонса приблизились к линии роста его волос. — Нет? Очень плохо. Мы собирались предложить вам шанс искупления. Уилл был не в настроении играть в словесную игру. — Ближе к делу. Джонс поднимал палец для каждого упомянутого им пункта. — Мистер Грэм, вы подозреваетесь в убийстве Рэндалла Тира. Также Кларк Ингрэм рассказал довольно интересную историю. И давайте не будем забывать, что вы изуродовали труп Тира и посадили его на постамент в Музее естественной истории. Также тот факт, что вы выступали в качестве соучастника в ловушке, независимо от того, виновен Лектер или нет. Всего этого достаточно, чтобы оставить вас за решёткой на всю оставшуюся жизнь. Уилл пожал плечами. Он не услышал ничего нового. Он знал Джека, и он опасно приблизился к тёмной стороне закона, и, хотя ни один из них не ожидал, что Уиллу придется убивать кого-то в целях самообороны, они оба знали, что подобное сопровождает такую работу по умолчанию. Хотя Ганнибала и не поймали с поличным, и как они оба знали, в нормальных обстоятельствах этого не случится, у них было не много вариантов. И Уилл так хотел быть тем, кто поймает Ганнибала, тогда, когда он только что вышел из государственной больницы Балтимора и жаждал мести. Забавно, как всё изменилось. — Единственное, что до сих пор удерживало вас от тюрьмы, — Джонс направил на него острый взгляд, затем обвёл рукой по довольно уютной больничной палате, — это тот факт, что вы тот парень, который первым опознал Лектера как Чесапикского Потрошителя. И, конечно же, эти странные вещи, которые вы делаете. Вы ценны. И мы готовы предложить вам сделку. Уилл сгрёб несколько файлов в неопрятную кучу и присел на край кровати. — Дайте угадаю. Вы хотите моего полного сотрудничества. Джонс кивнул. — Генеральный инспектор уже согласился снять все обвинения, если вы поможете нам разыскать и поймать Лектера. Учитывая личный подсчёт Рэндалла Тира и состояние его жертв, когда он покончил с ними, вы действовали под, скажем так, крайним принуждением. Это может иметь большое значение для оправдания некоторых действий. Кейд Пурнелл никогда бы так просто не отступила. Кто-то, кто был выше по лестнице командования, чем она, настоял на своем и держал защитную руку над Уиллом, ну или ФБР действительно отчаянно пытались поймать Ганнибала и подёргали за некоторые верёвочки. Учитывая количество жертв Чесапикского Потрошителя и личное участие Ганнибала в БАУ в качестве консультанта, а также тот факт, что Джек Кроуфорд — глава БАУ, умер в доме у Ганнибала, победил, вероятно, второй вариант. Кто-то хотел, чтобы Ганнибала поймали быстро. Уилл знал, что у него не было большого выбора. Он вышел из Государственной больницы Балтимора для душевнобольных, благодаря Мэтью Брауну и Чесапикскому Потрошителю, которые сейчас появляться не собираются. Уилл мог придумать миллион вещей, которые он предпочёл бы сделать, чем снова погрузиться в разум Ганнибала — и на одном дыхании погрузиться в свои извращённые чувства — но он не хотел снова попадать в тюрьму. — У меня два условия, — Уилл уставился на стену прямо над головой Джонса. — Я хочу, чтобы имя Джека было очищено. Он умер, пытаясь остановить Ганнибала. Он не заслуживает, чтобы его валяли в грязи. И я хочу, чтобы имя Эби… Мисс Хоббс, не публиковалось в прессе. Он вспомнил о новостях, которые смотрел ранее, и добавил: — Насколько это возможно, на данный момент. — Принято, — Джонс поднял портфель и поднялся сам, каждой порой излучая ликующие самодовольство. — С возвращением на борт, мистер Грэм. Грубиян — подумал Уилл.***
* Похороны Джека были скромными проводами. Его жена Белла не присутствовала. Она, наконец, уступила быстро прогрессирующему ухудшению состояния своего тела и была прикована к постели в центре Джона Хопкинса. Среди присутствующих было несколько парней из БАУ, Зеллер и Прайс, директор ФБР, и достаточное количество полицейских, чтобы оградить территорию и не дать прессе всё испортить. Официальная версия заключалась в том, что Джек последовал приглашению Лектера на ужин, но его хозяин напал и убил его. Эбигейл и Алана вообще не упоминались. Участие Уилла было намеренно расплывчатым в отношении смертельной игры в кошки-мышки, в которую он играл с Ганнибалом. Пресса в настоящее время хвалила его как «уникально-одаренного агента ФБР, который выследил Ганнибала-Каннибала». Если бы они только знали. Во время службы Уилл то и дело ворочал головой, ожидая, что какой-нибудь рыжеволосый журналист окажется среди толпы, слоняющейся по гравийным дорожкам кладбища, позади полицейских рядов. Он ведь дал Фредди Лаундс карт-бланш на написание о нём и Ганнибале, и он не мог себе представить, что она станет сдерживаться. А если не она, то кто-то ещё. Что-то всегда просачивалось сквозь щели. Но Фредди там не было. После того, как гроб был опущен в землю, и приглашенные на похороны произнесли свои речи, Уилл и Алана медленно подошли к ожидавшей их машине. Она сразу вернёт в больницу их обоих. Врачи тогда спорили о том, позволять ли им присутствовать на похоронах, но Алана была непреклонна. Теперь она выглядела такой же уставшей, как и Уилл. Картер Джонс ждал их у машины. Он коротко кивнул Алане и протянул папку Уиллу. — Они выловили тело из Сены сегодня утром в Париже. Мы всё ещё ждем, когда французские власти отправят нам подробности, но вот предварительный отчёт. — Уилл, — Алана с упрёком посмотрела на него. — Ты не можешь… — она шумно вздохнула, пальцы сжали белые подлокотники её инвалидной коляски, и отвела взгляд. — Боже. Файл содержал один лист бумаги с обрезанным фото. Отчёт был на французском языке. На фотографии изображен обнаженный труп женщины, покрытый водой. Уилл только дважды встречался с Беделией дю Морье, но он узнал её черты на раздувшемся лице трупа. Ганнибал был добр к ней; её не превратили в искусство, не выставили на постыдный, публичный показ и не вспороли. Она не стала чьей-то едой. Просматривая письменный отчёт, Уилл сумел перевести достаточно, чтобы понять суть: предполагаемой причиной смерти была тупая травма в задней части головы. Если полное вскрытие не выявит ничего другого, то судя по местоположению смертельного удара, вероятно, Беделия не видела приближающейся смерти. Отдалённо осознавая, что Алана начала тихий, сердитый разговор с Картером Джонсом, Уилл попытался проникнуть на место, поставить себя на место Ганнибала, когда он убил Беделию, пытался стать Ганнибалом, но связь не установилась. Маятник не качнулся. Всегда было сложнее, если ему предстояло поработать над картинкой, а не на свежем месте преступления. Тем не менее, он должен был хоть что-то получить. Всё, что он получил, было иррациональной вспышкой ревности, которая мешала его концентрации. Уилл раздражённо пытался остановить поток враждебности по отношению к женщине, на труп которой он смотрел, пока не смог. Челюсти сжались, он сдался, позволил себе погрузиться в это. У него был Ганнибал, там на другом конце, Уилл был в этом уверен. Он не знал, что послужило причиной осуществления плана, но у него был он, крюк, леска и грузило. Он соблазнил Ганнибала, поверившего, что Уилл был его другом. Его воспоминания о той ночи были с красным оттенком агонии, но он вспомнил голос Ганнибала, полный едва скрываемой боли. Я дал тебе узнать меня. Увидеть меня. Я сделал тебе редкий подарок, но ты не захотел его. Ганнибал уничтожил Уилла, актом возмездия разорвав узы, которые связали их вместе. Он убил Эбигейл, которая больше не служила какой-либо цели, кроме инструмента для нанесения Уиллу вреда, когда тот отверг эту возможность — реальность того, что чашка снова соберётся вместе: безусловная любовь сестры Ганнибала, переделанная, преобразованная в Уилле. А потом Ганнибал ушёл буквально, как будто Уилл больше не имел для него значения. Он провёл всю дорогу до Франции с Беделией дю Морье. Как будто ничего не было. Как будто Уилл был никем — просто ещё одна жертва Чесапикского Потрошителя, недостойная превращения в искусство. Даже употребления. — Уилл? Уилл! Обеспокоенный окрик Аланы вырвал Уилла из транса. Она потянулась, чтобы схватить его за запястье, потянула его. Картер Джонс смотрел на него взглядом, который был не столько сомневающийся, сколько очарованный — как у посетителя зоопарка, наблюдающего, как животное выполняет аккуратный трюк. Уилл сжал папку с файлами так сильно, что края впились ему в ладони, сминая отчет. — Есть что-нибудь? — нетерпеливо спросил Джонс, не обращая внимания на косо смотрящую Алану. Уилл покачал головой, чтобы развеять затяжные воспоминания и ответил на вопрос. — Мне нужен полный отчет о вскрытии. И если вы не возражаете, я бы сейчас хотел вернуться в больницу. Он с садистским удовольствием наблюдал, как меняется лицо Джонса. Человек хотевший поймать Ганнибала с пылом, граничащим с алчностью, но по совсем неправильным причинам. Джонс был карьеристом, оппортунистом. Уилл мог прочитать его так же легко, как утреннюю газету. Он хотел, чтобы Ганнибал попал в его список достижений не из-за чувства долга перед правосудием или жертвами, а, чтобы подняться ещё выше по карьерной лестнице, возможно, в один прекрасный день до места директора ФБР. Джонс не заслуживал Ганнибала. — Я передам его вам, как только получу, — Джонс надел воображаемую шляпу для Аланы и направился к выходу с парковки, где задерживались ещё несколько журналистов. Алана смотрела на него с выражением недоверия, беспокойства и гнева. — Я даже не могу начать формулировать, насколько всё это плохая идея, я так думаю. Уилл, ты ещё не вышел из больницы. У тебя не было возможности обработать всё, что произошло. Выслеживать Ганнибала после всего — это самое худшее, что ты можешь сделать. Я не могу поверить, что они попросили тебя сделать это! — Я не слежу за ним, — возразил Уилл, слова чувствовались затхлыми, жалкими, даже когда он их произносил. Он так долго ненавидел Ганнибала, что не мог просто остановиться. Даже тогда, когда тот сам, вероятно, считал Уилла порченным мясом. Вопрошающий взгляд Аланы побудил его добавить: — Они дали мне выбор — пойти в тюрьму или помочь им. Я решил помочь им. — Не велик был выбор, не так ли? — Нет. Но ты не можешь отрицать, что у меня наилучший шанс поймать его. Мускул дернулся на щеке Аланы. Она провела взглядом сквозь мирное раннее утреннее кладбище с его акрами вечнозелёного газона, сотнями надгробий и резными крестами — искусственными напоминаниями о хрупкости жизни. Ночью шёл дождь, и между деревьями висел тонкий туман. — Обещай мне, что в этот раз ты не станешь подходить слишком близко. — Обещаю. Она посмотрела на него. — Лжец.***
Вечером того же дня курьер ФБР принёс копию переведённого полного отчета о вскрытии. Там были и более подробные фотографии трупа Беделии, с разных точек обзора, чем те, что Уилл уже видел. Вместо ревности Уилл теперь смутно сожалел об этой женщине — какую бы цель она не имела в виду, когда сопровождала Ганнибала в Европу, она явно её не достигла. Он не мог сказать, было ли это профессиональным любопытством, возможностью изучить, так сказать, редкого зверя в его естественной среде обитания, побудившее Беделию рискнуть не только своей карьерой, но и свободой. Уилл знал, что она была терапевтом Ганнибала, но была ли она чем-то большим? Они составляли прекрасную пару — оба блестящие и безжалостные. Они бы штурмом взяли высшее общество Балтимора. Если бы Ганнибал ухаживал за ней так же, как он готовил Уилла следовать своим побуждениям, так же, как он готовил Эбигейл стать Мишей Уилла? Была ли Беделия реинкарнацией Миши, сейчас, когда Уилл не справился? Уилл действительно поверил в рассказ Беделии о том, что её убедили убить пациента, который напал на неё. Он слишком хорошо знал, что может сделать с тобой Ганнибал Лектер в твоей голове. Тем не менее, она продемонстрировала способность к хладнокровным расчетам и обману. Она не выдвинула всей правды, пока федеральный прокурор не предоставил ей иммунитет от судебного преследования, несмотря на то, что на карту были поставлены жизни тех, кого она должна была знать. Она посетила Уилла во время его заключения в Государственной больнице Балтимора для душевнобольных, сказала, что верит ему, и все же палец о палец не ударила, чтобы доказать невиновность Уилла. Даже то, что она сказала им, не подготовило Уилла к возможным событиям — пусть Ганнибал был потерян в ту ночь, но восхищение его мастерством не пропало. — Зачем тебя убивать? — пробормотал Уилл, растянувшись на кровати. Он недолго поиграл с мыслью, что всё это было с самого начала. Ганнибал явно тяготел к долгосрочному планированию. Джек много лет охотился на Чесапикского Потрошителя. Уилл мог легко увидеть, как Ганнибал планировал пробиться на сторону Джека с помощью любимого всеми домашнего эмпата: завести Уилла Грэма и наблюдать за ним. Смотреть, как он тащит Джека Кроуфорда в кроличью нору по пути. Он почти сразу отклонил эту идею. Оглядываясь назад, Уилл был уверен, что Ганнибал хотел, чтобы они оба остались невредимыми, чтобы воссоздать своё счастье, даже если это означало принудить руки судьбы. Смерть Джека была бы… Бонусом — большой фигой под нос могучему ФБР: Видите? Я могу достать вас. Любого из вас. Зачем убивать Беделию? Туристы нашли её тело на берегу Сены, за пределами Парижа. В отчёте о вскрытии время смерти определили: примерно две недели назад — всегда трудно точно сказать про тела из воды. У неё не было никаких других серьёзных ран, кроме раздробленного черепа, без органов, без трофеев, без случайных увечий. Просто обычные повреждения тела в реке. Уилл закрыл глаза. Они идут вдоль реки. Это ночь. Ночью Париж всегда прекрасен, Эйфелева башня — сияющий маяк, возвышающийся над городом, и пирамида Лувра, а над ней — мелодия, отголосок прошедших времен… Интерпол и все европейские силы полиции предупреждены о людоеде, находящемся в бегах, поэтому Беделия и Ганнибал должны оставаться анонимными, пока буря не успокоится, пока всевидящее око прессы не повернется в другое место: ещё одна война, очередной политический скандал. Мир забывает. Это всегда так. Беделия, сногсшибательная в своем платье от Armani, элегантно накинула шаль на плечи, чтобы защититься от холода. Цок-цок-цок от её высоких каблуков по асфальту. Её рука легонько покоится в сгибе руки Ганнибала, не собственнически, но с осторожностью, как рука укротителя львов, протянутая погладить величественную, большую кошку… Ганнибал благороден, как всегда, но всё же озабочен. Недовольство. Жжёт предательство. Жажда чужого присутствия… Осторожный вопрос, в мягких, деликатных тонах от Беделии. Ганнибал отвечает почти небрежно, близкий к расстройству и ярости. Беделия осторожно прощупывает, оценивает состояние его разума. Они поворачиваются от реки к городу. Ганнибал, как фокусник, подбирает маленький цветочный горшок с низкого подоконника. Беделия ничего не замечает. Улицы здесь узкие, уличные фонари влажные и далекие, и уже достаточно поздно, чтобы их не заметили ни местные жители, ни туристы. Тем не менее, она должна следить куда идет, если не хочет споткнуться на неровной улице. Горшок тяжёлый, полностью вырезанный из камня. Хороший вес в руке Ганнибала. Он направляет его в затылок Беделии и чувствует… …Ничего такого. Уилл ничего не почувствовал. Он открыл глаза. Изображения детализированы как всегда, но эмоциональной составляющей не было. Ганнибал ничего не чувствовал. По крайней мере, ничего более нежного, чем он демонстрировал Уиллу, до тех пор, пока изогнутый клинок не погрузился тому в живот. Это был Ганнибал в своей подлости. Лишённый всех эмоций, потому что он плотно запер их. До своей попытки заманить его, Уилл не смог бы заметить разницу — Ганнибал подарил миру тщательно подобранные выражения и поведение — но теперь это было похоже на возвращение в то время в Миннесоте, где Уилл познал негативное, чтобы увидеть положительное. Беделия была средством для достижения цели. Пара вызывала меньше подозрений в аэропорту, если искали мужчину, путешествующего в одиночку. Власти искали белого человека лет сорока, который убил десятки людей в Америке, и только бог знает, где ещё, а не обожающего, внимательного мужа. О, Ганнибал знал об интересе Беделии, о том, что это уникальная возможность изучить серийного убийцу-каннибала с близкого расстояния и вживую рассказать об этом… Ганнибал, как всегда благородный, всё же озабочен. Недовольство. Он убил её, потому что она не была Уиллом. Возможно, он хотел, чтобы она была им. Он скучает по мне, — подумал Уилл. — Он так сильно хотел того, что могло бы быть. Он был одинок, искал кого-то, кто наконец увидел бы его таким, какой он есть. Принял таким, какой есть. Он думал, что нашёл этого человека во мне. И как теперь мы к этому относимся, а, мистер Грэм? 1- Ernest Hemingway, «On the Blue Water, » Esquire, April 1936 2- https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D1%82%D1%80%D0%BE%D0%B1%D0%BE%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%BF