***
У Уилла было четыре дня относительного спокойствия, прежде чем всё покатилось к чертям. Газеты и тв-репортажи, а также большая часть освещенного в интернете, были в основном сосредоточены на Ганнибале, а также на некоторых его бывших пациентах из высшего общества. Картер Джонс выполнил свою часть сделки; Уилл не знал, как новый глава БАУ справился с этим, но упоминаний о других вовлечённых сторонах было мало — просто сноски. Затем Фредди Лаундс опубликовала фотографию Уилла на больничной койке на Tattlecrime.com, на которой были видны свисающие с него трубки, идущие в разные стороны капельницы, и, внезапно, каждый репортёр и журналист, которые ранее писали или следили за делом Лектера сместили акцент на «Уилла Грэма, человека, который почти поймал людоеда». К счастью, Уилл уже успел забрать собак из приюта. Повезло, что он уже прошёлся по магазинам. В то утро, стоя на крыльце, он наблюдал, как собаки бегают во дворе. Он всё ещё не знал о существовании статьи о нём и, с растущим чувством недоверия, наблюдал, как лавина из машин катится к его дому. Он позвал собак. Он закрыл все двери. Он задернул шторы и опустил жалюзи. Ганнибал назвал бы это сокрытием. Уилл назвал это задраиванием люков. Через два дня после того, как фото Уилла стало вирусным, Фредди превзошла саму себя. Она опубликовала статью об Алане Блум и её злополучной связи с Ганнибалом Лектером. Фотография, сопровождающая статью, представляла собой зернистый снимок Аланы, выходящей из машины, загруженной пакетами с продуктами, — далеко от площади Чандлер в Балтиморе, где находился дом Ганнибала, но это не имело значения: вред был нанесен. Уилл попытался позвонить Алане по её мобильному телефону тем же утром, после того как он в шоке уставился на сенсационную статью о ней в своей местной газете «Фэйрфакс Коннект». Он попал на её голосовую почту, оставил неловкое «Сожалею» и снова повесил трубку. Его телефон звонил без перерыва, пока он не сменил громкость звонка на отключение звука. Мигающий экран было легко игнорировать. Он не мог сделать ни шага за пределы дома, не столкнувшись со вспышкой камер и выкриков вопросов. Уилл был в ярости. Фредди сразу подняла трубку, когда он позвонил ей. — Как приятно вас слышать, мистер Грэм, — поприветствовала она его игривым, кокетливым тоном. — Вам понравились мои статьи? — Ты просто втянула Алану в это, не так ли? — О, но люди же имеют право знать, не так ли? Доктор Блум — профессор психологии и консультант ФБР. Я думаю, что жизненно важно продемонстрировать, насколько далеко простирался охват Ганнибала Лектера, что он обманывал своих пациентов, а также своих сверстников. И конечно, любовь продаётся. Особенно такая любовь. Уилл сжал пальцами переносицу. Головная боль уже колотилась за его висками. Он не собирался предполагать, что сможет говорить за чувства Аланы по этому вопросу, но он был совершенно уверен, что-то, что Ганнибал чувствовал к ней, не совсем было «любовью», в традиционном смысле. Если бы Уилл не прибыл вовремя, чтобы предупредить команду экстренного реагирования, Ганнибал просто позволил бы ей истечь кровью, на крыльце под ледяным дождём. — Он чуть не убил её, — Фредди не должна была знать, что это не Ганнибал, а Эбигейл вытолкнула Алану из окна. Это было нечто, чего не знало даже ФБР, пока Алана не передумает. — Она пошла туда остановить его. Она рисковала своей жизнью. Как и Джек. Как и я, — он оборвал себя и вздохнул. Он сказал Фредди, что она может написать о нём, о Ганнибале, но попросил её оставить Эбигейл. Когда он это сделал, он не знал, как всё пойдет, его неуверенность отразилась в задумчивом комментарии Фредди о том, что Уилл действительно не знал, собирался ли Ганнибал дать ему выжить. Он даже не подумал о том, чтобы исключить Алану из этого списка, и не упомянул о ней Картеру Джонсу. Его ошибка, правда. Спорить об этом с Фредди бесполезно. Она же проныра. Укажет на лазейку в их маленьком соглашении, которое на самом деле не было соглашением, когда он повторно поднимет вопрос. К настоящему времени он уже достаточно знал о Фредди, чтобы понимать, что этика профессиональной журналистики не распространяется на её сферу деятельности. Из-за этого она и находилась там, где была сегодня. Фредди Лаундс была не просто грубой. Она была невнимательным, оппортунистическим отродьем, которое не оставляло после себя ничего, кроме руин. Уилл понял, что хочет убить Фредди, хотя бы для того, чтобы избавить Алану от гарантированных проблем, принесённых её отношениями с Ганнибалом. Ему потребовалось много времени, чтобы отпустить довольно привлекательную идею — придушить Фредди её собственными волосами и, прежде чем он не свернул в это направление, перешёл на другую тему. Это было так заманчиво. — Моё фото на больничной койке. — Его не я снимала, — быстро ответила Фредди. Уилл издевался. — Не ври мне. — Я не вру. Поверьте мне, я пыталась проникнуть в вашу палату, но эти чёртовы охранники сидели практически у двери. Фото мне прислали по электронной почте. Какой-то одноразовый адрес, который с тех пор был деактивирован, — и самодовольно подчеркнула, — мне даже не пришлось платить за него. Кто-то действительно хотел, чтобы оно попало ко мне. Уилл запоздало понял, что любой мог сделать эту фотографию. Медсёстры. Врачи. Даже охранники. Две недели он был в коме, в милости любого, кто имел доступ к его палате. Именно так большинство «просочившейся» информации и доходило до широкой публики в наши дни: первая помощь снимала памятные фотографии с помощью своих мобильных, полицейские записывали видео с мест преступлений, хвастались дома или продавали за быстрые деньги. — Теперь, — продолжила Фредди, внезапно занявшись другими делами, — о той книге, которую я собираюсь написать. Ввиду того, что вы выжили после дела Ганнибала Лектера, я думаю, вы всё ещё должны мне несколько интервью и… Он повесил трубку.***
Алана на звонок Уилла не ответила.***
Репортёры в тв-фургонах несколько дней держали в осаде его дом, пока не отказались от этой безнадёжной затеи. Когда же Уиллу действительно пришлось выйти, то пришлось идти сквозь тычущиеся ему в лицо микрофоны и диктофоны. А однажды утром позади длинного ряда фургонов обнаружилась улыбающаяся Фредди, прислонившаяся к двери своего джипа. Уилл следил за ней, пока садился в свою машину, и, может быть, ему показалось, но было похоже, что чем дольше он смотрел ей в глаза, тем меньше становилась её улыбка.***
Ганнибал прислал ему открытку. Она пришла в немаркированном конверте с пупырчатой плёнкой, и Уилл уже почти выбросил его, если бы не заметил на обороте отчетливый почерк. Почти ничего, не реальный адрес, нет: простое «Г», настолько маленькое, что его легко было пропустить среди марок и плохого состояния конверта. Ни конверт, ни открытку Уилл не удосужился взять в Квантико на анализ. Ганнибал не настолько небрежен, чтобы оставить хоть что-то прослеживаемое. Уилл провёл собственное, безусловно, довольно ограниченное судебно-медицинское расследование. Конверт прошел через такое множество международных служб, что его отслеживание было бы пустой тратой ресурсов. Даже если бы они узнали, откуда его первоначально отправили, к тому времени, когда они туда доберутся, Ганнибала уже давно там не будет. Уилл распечатал конверт, полностью осознавая, что нивелирует первые реальные улики, подтверждающие существование Ганнибала с момента его исчезновения. Открытка была обычной сувенирной макулатурой, изображающей под неудачным ракурсом Капелла Палатина — Палатинскую часовню в Палермо. Крошечная надпись на обороте открытки гласила, что её отпечатали в небольшой французской компании, снабжающей газетные магазины по всему Парижу. Эту открытку можно было купить где угодно, и ничего, кроме изображения на лицевой стороне, её не выделяло. На месте текста, с другой стороны открытки, было только два слова: Теперь квиты. Без подписи. Первым порывом Уилла было сжечь открытку и конверт. Несмотря на беспокойство от общественного интереса к своей персоне, он замечательно провёл несколько дней, не думая о Ганнибале вообще, по крайней мере, когда не спал. Его сны были совсем другими: он уже потерял счёт тому, сколько раз умирал рядом с Эбигейл, истекая кровью на кухонном полу у Ганнибала дома. Одной ночью он умер в мучениях; потом он умер в сладком восторге мученика; затем он умер тихо и нежно; он умирал озлобленным, разъяренным, отчаявшимся. Только Ганнибал никогда не менялся, наблюдая за ним, тёмными влажными глазами, а его лицо будто вырезали из камня. Не было ни одного варианта, где Уилл не умирал. В часы бодрствования он о других результатах не фантазировал. События той ночи были предопределены; у Уилла буквально не было другого выхода, кроме как преодолеть свою сомнительную верность и не поддаться своим воющим, запутанным побуждениям. И вот теперь — открытка, как будто даже через полмира, Ганнибал всё ещё точно знал, как завести Уилла. — Ублюдок, — громко сказал Уилл, застряв где-то между истерическим весельем и желанием заползти в ближайший угол. Собаки дремали на привычных местах перед камином, но при звуке его голоса немного приподнялись. Уинстон поднял голову и с любопытством глядя на Уилла зевнул, вывалив розовый язык. — Ты просто должен был оставить последнее слово за собой, не так ли? Где-то под этими весельем и мукой, Уилл был безумно счастлив. Ганнибал ушёл из его жизни в новую, но, может быть, подумал Уилл, может быть, он был не единственным, кто не мог просто отпустить. Знать, что он был прав, было приятным чувством. Ты веришь, что можешь изменить меня так же, как я изменил тебя? Он положил открытку обратно в конверт. Я уже это сделал.***
Через месяц после освобождения из больницы, Уилл поехал в Академию в Квантико, чтобы разобрать свой стол и шкафчик. Возвращаться туда он не собирался. Он в любом случае почти прекратил преподавать, как только Джек настоял на его восстановлении в должности официального агента ФБР, и, конечно же, после заключения в тюрьму. Теперь ему было неинтересно стоять в переполненных аудиториях, до краев заполненных людьми, которые будут посещать занятия не потому, что хотят учиться, а потому, что хотят его разглядывать. Его появление без объявления в середине дня устроило небольшую сцену в коридорах: студенты и учителя, повернувшись, смотрели ему вслед и шептались, когда видели, что он приближается. Вспыхивали камеры мобильных. Несколько старших учеников даже показали Уиллу большие пальцы, когда он проходил мимо них. Они вели себя так, будто Уилл поймал Ганнибала, хотя на самом деле он позволил Ганнибалу убить себя. Он даже не мог потратить энергию, чтобы исправить их безвкусное поведение. По дороге домой ему позвонила Алана. Уилл остановился на обочине дороги. — Привет. — Привет. Прости, что не перезвонила раньше, Уилл. — Всё в порядке, — он вспомнил о статьях и телешоу. — Как, эм… Как ты? — Лучше. Я слышала, ты бросил работу в Академии. Не было смысла спрашивать, откуда она знает. Алану любили в Квантико; у неё были связи, которые Уилл никогда не задумывался завести. Учитывая их историю, кто-то должен был позвонить ей в тот момент, когда письмо Уилла об отставке оказалось на столе его руководителя. — Я ушёл. Он ожидал, что она попытается отговорить его от этого, возможно, доказать, что увольнение с работы можно рассматривать как признак слабости, сдачи, информирования мира о том, что Ганнибал Лектер сломал Уилла Грэма до такой степени, что он даже не может заниматься своей работой. Вместо этого Алана сказала: — Хорошо. Это хорошо. Как у тебя дела? — Я… В порядке. Я в порядке. Занят накопившимся, — прошла минута неловкого молчания. Уилл наконец вспомнил о своих манерах. — Как проходит физиотерапия? — В процессе. Я всё ещё в инвалидной коляске, но есть прогресс. Именно поэтому я и позвонила, — где-то на заднем плане залаяла собака. Пюрешка, скорее всего. — Мой терапевт считает, что смена обстановки пойдёт мне на пользу, и я согласна. Вот, собираюсь навестить маму во Флориде. Уилл почувствовал легкую панику. — Ты совсем уезжаешь? — Нет. Вся моя жизнь здесь, и я не сдамся. Просто… У меня не было ни минуты покоя с тех пор, как Фредди опубликовала эту статью, — Алана безрадостно рассмеялась. — Мне пришлось защищаться из-за того, что я не хотела рассказывать историю своей жизни каждому крупному изданию. Большинство людей, с которыми я разговаривала, удивились, что я не захотела заработать денег на своей «славе», — Уилл мог слышать сопровождающие кавычки и горький сарказм. — Я не могу выйти из дома без того, что бы кто-то меня не сфотографировал или не следовал за мной с микрофоном. Это мешает даже моей терапии. Уилл думал о народе, появившемся практически у него на пороге благодаря статье Фредди. Однажды его преследовали до самого города, когда он отправился купить собачьей еды. Всё ухудшилось настолько, что владелец магазина угрожал выбросить не только репортёров, но и Уилла вместе с ними. — Как знакомо. — Мне бы хотелось думать, что я не убегаю, — призналась Алана, — но я убегаю. На время. Уилл не хотел, чтобы она расстраивалась. Они не разговаривали несколько недель, но теперь, когда он услышал голос Аланы, то вдруг соскучился по ней. Она всегда пыталась быть ему другом, пока его собственные действия и вмешательство Ганнибала не вбили клин между ними; мысль о том, что Алана переедет не только из города, но и из штата, даже если это будет только на время, оставила у него ощущение, что он собирается потерять последнюю прочную связь с нормой, существовавшей в его жизни. — Уилл? — Извини, я… Могу ли я чем-нибудь помочь? Упаковать коробки? Отвезти тебя в аэропорт? — Я обо всем позаботилась, спасибо. Я не упаковываю коробки. Подойдут несколько чемоданов, — со своей стороны Алана заколебалась на мгновение. — Я думала попытаться убедить тебя съездить со мной, но, я полагаю, агенту Джонсу это не понравится. — Нет, не понравится. Картеру Джонсу это совсем не понравится, несмотря на то, что тот оставил Уилла в одиночестве на большую часть месяца, и, как бы ни было заманчиво предложение, Уилл просто не мог этого сделать. В конце концов, всё ещё существовала реальная угроза того, что ему придётся предстать перед судьей, если он заставит всё выглядеть так, будто он пытается уклониться от продолжения сделки с Джонсом. — Я позвоню тебе, как только заселюсь, — пообещала Алана. На заднем плане Пюрешка снова начала лаять. Уиллу показалось, что он слышит звон дверного звонка, и ему пришло в голову, что, хотя Алана часто навещала его в Wolf Trap, он сам даже не знал, где она живет. — Надеюсь, это моя подруга Сьюзан пришла помочь мне с упаковкой, а не просто ещё один репортёр. Береги себя, ладно? Он пообещал ей, что будет, а затем сидел в машине минут двадцать, слушая тишину звонка, заканчивающегося в динамике телефона. Что касается разговоров, то этот — один из самых неловких, которые у него когда-либо были. Уилл знал, что это эгоистично, но внутри он чувствовал себя преданным. Предательство подразумевает ожидания. Слова, сказанные его собственными устами, целую жизнь назад: уничижительный комментарий, имевший в виду больше себя, чем окружающих людей. Она не бросит тебя, — подумал Уилл, раздражённый таким поворотом мыслей. Он завёл машину и выехал обратно на полосу. У тебя нет претензий к ней. У тебя нет претензий ни к кому. Сейчас ты не более стабилен, чем был до того, как Ганнибал проник в твою голову, и Алана тебе ничего не должна.***
Тем не менее ощущение предательства осталось. На следующий день оно усугубилось приглашением Картера Джонса в БАУ. Все улики по делу Лектера перенесли в отдельную специальную комнату, дальше по коридору от кабинета Джека. Офис Джека был теперь офисом Джонса. Уилл мельком увидел Зеллера и Прайса, склонившихся над столом для вскрытия, как всегда дружелюбно спорящих. Они не узнали о его присутствии, так как Джонс направил его, положив руку на плечо и отняв у него — или спасая, в зависимости от того, как на это посмотреть, от возможности сказать привет. Джонс открыл узкую дверь и пропустил Уилла вперёд. — Агент Грэм, это ваш новый офис. Это был не офис. Это была коробка без окон, с бледно-зелёным ковром и тёмно-красной краской на стенах. Коробки сложили у одной стены, почти до самого потолка. Уилл узнал почерк Беверли Кац на некоторых из них: улики по Чесапикскому Потрошителю, теперь всё это стало частью большой массы, принадлежащей Ганнибалу уже как людоеду. В одном углу стоял стол, так что если Уилл сядет за него, то окажется спиной к двери. На столе стояли одинокая лампа и телефон. Остальные стены были покрыты досками для улик, их углы полнились булавками в ожидании использования. — Ну, — сказал Джонс, — приступайте к работе. Уилл уставился на него. Приступить к работе над чем? — Чего именно вы от меня ожидаете, агент Джонс? — Того же самого что вы всегда делаете, — Джонс сделал приглашающий жест в сторону коробок. — Всё, что мы собрали о Ганнибале Лектере, находится в этой комнате, насколько мы смогли пропихнуть через дверь. Что ещё вам нужно? — Я думал, вы хотели, чтобы я помог вам поймать его. — Я и хочу, — Джонс быстро пригладил лацканы своего костюма дёрнувшейся рукой, создав Уиллу отчетливое впечатление, что он был не рад этому обсуждению. — След Лектера остывает в Париже. Мы ничего не получили от трупа доктора дю Морье, так что это всё, что нам нужно. Я не знаю, как вы делаете свою работу, и, честно говоря, мне всё равно. Станцуйте вуду, если поможет. Просто принесите мне то, с чем я смогу работать. Ганнибал, возможно, подал бы язык Картера Джонса в жареном горшочке или нарезал бы мелко и подавал лишь с небольшим оттенком трав и легким вином, чтобы подчеркнуть вкус мяса. У блюда было бы какое-то непроизносимое название, а мясо таяло бы у Уилла во рту, пока… Дверь захлопнулась за Джонcом, и щелчок разбудил Уилла снова в настоящем. Он снял пиджак и сел на край стола, разглядывая коробки и пустые доски. Джонс бредил, если думал, что Уилл мог каким-то волшебным образом отследить Ганнибала по другую сторону планеты, пройдя через гору старых улик. Уилл уже был знаком с большинством дел Чесапикского Потрошителя, как старых, так и новых, — он знал, что не найдет в этих коробках ничего, что могло бы привести их к нынешнему укрытию Ганнибала. Если он вообще прятался. Если он не ждал… Ждал? Уилл подумал об открытке, схоронившейся в сейфе вместе с другими документами, такими как свидетельство о рождении, в буфете на кухне. Ганнибал упоминал Палатинскую часовню в Палермо, когда они сжигали его записи о пациентах, говорил о том месте с любовью и, в то же время, с почтением. Концепция Дворца разума Уиллу была знакома, даже если у него он был совсем не таким. У него был речной поток — тихое место, окружённое природой, олицетворение мира и спокойствия, которого ему так часто не хватало в жизни. Ничего такого грандиозного, как фойе, залы и, возможно, темницы, пахнущие старой кровью, кишками и… Знаниями. Уилл очень мало знал о европейских корнях Ганнибала. Он знал, что у того была сестра, что их родители умерли, когда Ганнибал был молод, что он воспитывался в приюте, пока его дядя не усыновил его. Ганнибал, вероятно, путешествовал в юности, нет, скорее всего, много путешествовал, прежде чем обосновался в Балтиморе. Время от времени Ганнибал комментировал блюда, рассказывая, как он ел их в тех местах, где рецепты были не экзотическим, а национальным достоянием. Он сделал бы то же самое в своем дворце разума. Он бы объединил то, что знал и видел. Была ли открытка намёком? Вызовом? Чем-то настолько вопиющим, что простой взгляд на картинку откроет, какое место предпочёл Ганнибал? И если да, то зачем?***
Поздно вечером Уилл вернулся в Wolf Trap, остановившись по дороге домой, чтобы забрать ещё собачьего корма. Он устал и совсем не хотел с утра возвращаться в Квантико. Соблазн просто бросить всё это и пойти домой был почти подавляющим ещё около полудня, особенно с открыткой, засевшей в мозгу. Большую часть дня он провёл в этом вызывающем клаустрофобию «офисе», вяло открывая коробки и просматривая файлы. Первоначальная неприязнь Уилла к Картеру Джонсу в лучших традициях превращалась в ненависть. Джонс, очевидно, ожидал, что Уилл не только вытащит Ганнибала из шляпы, как волшебник кролика, но и сделает всю работу: просто установит временную шкалу убийств Потрошителя и соответствующих жертв на доске, голый фундамент большинства уголовных расследований, потратив большую часть из четырех часов, и никто не помогал ему разбираться. Джек никогда бы так не поступил. Джек хотел быть в гуще событий, сам бы выкопал файлы и выстроил фотографии трупов на доске. Джек бы разозлил Уилла, но по-своему, также отверг бы его, бросив вызов, чтобы преодолеть установленные границы, а не толкать его прямо сквозь них, если бы Уилл сопротивлялся. В действительности, как и Ганнибал. Джонс же просто раздражал. Зеллер и Прайс заглянули немного поболтать, разговор зашёл в тупик и в основном вращался вокруг травм Уилла и того, как ужасно, что всё это время они работали с дьяволом. Даже слушали, как Лектер дает им советы по делам! И как все они были слепы, чтобы не видеть среди них чудовище, когда их задачей было поймать Ганнибала и подобных ему. В этот момент Уилл почти прервал разговор. Его раздражало, что Ганнибала называют монстром, хотя сам Уилл лучше всех знал, что это за кошмарное существо, которое так долго преследовало его. Это раздражало его, потому что все были сосредоточены только на том, что, а не зачем. Люди теперь смотрели на Ганнибала и видели людоеда, и только людоеда. Ганнибал был чем-то большим. И независимо от того, как сильно Уиллу хотелось ненавидеть то, что он видел под монстром, он не мог.***
Он вынул открытку из сейфа и уснул, держа её в руках, растянувшись поверх покрывала на кровати. Ему не снилась смерть на кухне Ганнибала. Вместо этого Уилл стоял в тишине ручья и рядом с ним Эбигейл. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, что на берегу реки что-то есть, наблюдает за ними обоими с жадностью, жаждет быть рядом с ними, и Уилл мог чувствовать огонь на своей коже. Всему своё время. На данный момент была суррогатная дочь, концепция дочери, о которой Уилл должен был заботиться для собственного душевного спокойствия. Эбигейл Хоббс была мертва и похоронена на кладбище в Миннесоте, рядом с могилой своей матери. Он подвел её во многих отношениях. Уилл хотел так много ей показать, научить её. Эбигейл улыбнулась ему, нетерпеливая и прощающая. — Ты можешь сделать это сейчас. — Это всё не реально. — Нет, — согласилась она, — но мы можем притворяться, что это так. На некоторое время. Я думаю, что так было бы хорошо. Как думаешь? Он учил Эбигейл, как бросать леску, как двигаться с водой, а не против неё. Она быстро училась — энергичная ученица. Когда она отвлеклась, занявшись своим новым хобби, Уилл осторожно выбрался из ручья и встал на берегу, сунув руки в карманы. Вендиго сместился и изменился рядом с ним, стремительно поменяв облик в исчезающем свете. — Прекрати так делать, — сказал Уилл. — Теперь я знаю, кто ты. Чернокожая, гротескная форма исчезла, оставив на месте гораздо более знакомый образ — даже если Ганнибал и выглядел совершенно неуместно в своём спец пошитом костюме, тонких кожаных туфлях, галстуке и платке в тон. Кромку его брюк пятнала трава, а в пиджак вцепился заблудший лист. Он выглядел обычным. Но Уилла было не провести. Ганнибал надевал внешность, как другие люди надевали рубашки. — Не притворяйся. Листок исчез. Как и пятна от травы. Ганнибал скрестил руки за спиной, выглядя так же нетронуто, как всегда. — Я хотел этого. Для тебя. Для меня. — Ты хотел воссоздать свое счастье в тот момент, когда чашка разбилась. Ты не можешь построить семью на основе страха. Ведь из всех людей ты, со всей своей проницательностью в психике, должен это знать. Эбигейл боялась тебя. Ганнибал, похоже, обдумал это. — А ты? Ты боялся меня? — Нет. Я не боялся. Я — нет, — он испугался за Алану, глубоко шокированную внезапным появлением Эбигейл, а затем опустошенную, но он не боялся Ганнибала. Даже когда Ганнибал его потрошил. — Что сейчас происходит? — Я не знаю. — А что ты хочешь, чтобы случилось? Ганнибал отвёл взгляд. — Я не знаю.***
Утром Уилл обнаружил, что конверт, в котором пришла открытка, свалился ночью с кровати, а затем был покусан больше чем одной собакой. А также обнюхан, обслюнявлен и изуродован. Это было даже хорошо; ему не нужен конверт. Ему также не понадобится и открытка, он сжёг её в кухонной раковине, наблюдая за шипением и искривлением ламинированной картинки с Палатинской часовней, прежде чем она загорелась и почернела. Он позвонил Картеру Джонсу. Было очень рано и Уилл не знал, была ли у Джонса семья, или дети, живущие с ним дома, жена или муж, которые были бы недовольны небольшим вторжением в частную жизнь. Ему было всё равно. — Мне нужно съездить во Францию, — начал Уилл, как только услышал, что звонок принят. — Мне нужно быть там, где он побывал. — Боже, кто это? Грэм? — голос Джонса звучал хриплым со сна. — Сейчас половина шестого утра. Вам лучше иметь хоть одну чёртову вескую причину, чтобы заставить меня встать так рано. Ты, псих, — не сказано, но, тем не менее, Уилл это услышал. — Я могу сидеть в той тесной маленькой комнате в Квантико, пока у меня лицо не посинеет или пока не появится другой труп. Нам повезло, что мы получили Беделию — Ганнибал хотел, чтобы её нашли. Он не собирается снова оказывать нам такую же услугу. За отчётливым щелчком зажигалки последовали треск горящего табака и влажный кашель курильщика. — Господи. Произвольно, Уилл задавался вопросом, будет ли мясо курильщика более дымным, или просто смолистым. Ганнибал бы знал. Фактически, это открывало целый ряд вопросов, не так ли? Как человек, который, по его собственному признанию, был осторожен в отношении того, что он помещает в свое тело, определял, не была ли у свиньи инфекционная болезнь? Уилл не был доктором, но даже он знал, что некоторые болезни передаются при употреблении мяса животных. Не было никаких оснований предполагать, что тоже самое нельзя сказать о человеческом мясе. А Ганнибал так часто подавал мясо в сыром виде. Он заметил, что Джонс разговаривает с ним. — Извините, что? Джонс вздохнул. — Я же сказал, я не могу просто посадить вас в самолёт до Европы. Вы хоть представляете, сколько правовых препон придётся пересечь? Мы даже не знаем во Франции ли всё ещё Лектер! — Ну, мы можем сесть и подождать, пока он не сдастся, чего конечно никогда не произойдёт, — Уилл осторожно выложил приманку. — Или, если хотите, мы можем подождать, пока кто-нибудь из европейских правоохранителей не завладеет им. Выбор ваш. — Я всё устрою, — заверил Джонс, прежде чем Уилл закончил говорить. Он взял очередную сигарету и снова закашлялся. — Лучше бы, Грэм, оно того стоило. — О, конечно — ответил Уилл.