Vienna waits for you

You're so ahead of yourself that you forgot what you need Though you can see when you're wrong You know you can't always see when you're right You got your passion, you got your pride But don't you know that only fools are satisfied?

У Геллерта острые скулы и странные черты лица, но он всё равно самый красивый из всех, кого Альбус видел. Альбус лениво наблюдает за ним из-под полуопущенных век, лёжа на кровати обнажённым, не прикрывшись даже простынёй, как он обязательно сделал бы в другое время, поддавшись своей британской стыдливости, но сейчас ему слишком хорошо, чтобы о ней думать. Так что он просто наблюдает. Геллерт пишет записки и отправляет их с совами, читает ответные и, комкая, швыряет в камин, через который иногда переговаривается с кем-то, а потом меряет нервными шагами комнату, ерошит свои золотистые длинные волосы, бормочет под нос, листает газеты, которыми завален стол. Теперь Альбус понимает, почему ответы на некоторые письма приходили с такой задержкой, а его беркут выглядел таким потрёпанным. А ещё он понимает, почему Геллерт ни разу не указал своё полное имя. «Восстание в Будапеште: ждать ли нам скорой революции?» «Волнения в Восточной Европе — предвестники новой войны». «Повсеместные нарушения статута о секретности в Австро-Венгерской империи и сопредельной Германской империи». Газетчики обоих миров, магического и маггловского, сообща предавались панике, и, пускай — пока что — не все это знали, рождало её одно имя. Геллерт Гриндевальд. Альбусу стоило догадаться. До Британии эта истерия пока не добралась, но многие из тех европейцев, с кем он вёл переписку, упоминали мелкие факты и детали, которые нужно было лишь сопоставить, сложить как самый простой детский паззл из четырёх элементов, чтобы понять — грядёт нечто грандиозное. Некоторые фразы из писем Геллерта тоже обрели смысл. «Дорогой Альбус, ситуация застоя в Европе меня удручает…» «Представляешь, эти важные седые волшебники всерьёз обсуждают, какие жабросли лучше, вместо того, чтобы заняться по-настоящему значимыми вопросами…» «Глупо не пользоваться ресурсом, которым располагаешь, и, поверь мне, магию нужно использовать не для того, чтобы драить полы или готовить штрудель». В переписке они много обсуждали то, чем Геллерт занимается. Косвенно, не напрямую, поскольку Альбус предполагал, что он лишь теоретизировал, когда в ответ на горячие рассуждения Геллерта о мироустройстве выдвинул свою теорию о всеобщем благе. Он правда верил в неё, но не собирался применять. До того, как встретил Геллерта, и он показал ему, что это возможно. Нельзя было сказать, что Геллерту всё удавалось без труда, но в том, за что он брался, он неизменно добивался успеха, чего бы ему это ни стоило. Альбус влюблялся с каждым днём всё больше, хотя прибыл в Вену всего неделю назад. Он возлагал большие надежды на их встречу, но никак не мог предположить, что спустя три дня перевезёт вещи из гостиницы в комнаты на Штефанплатц, арендуемые Геллертом, который полагал, что в Вене нужно устраиваться с роскошью и никак иначе, а посему гостиница Альбусу не подходит. После очередной записки Геллерт выглядит особенно дёрганным, и Альбус решает, что сейчас подходящий момент наконец вручить ему подарок. Не решившись сделать это в самом начале, он решил приберечь его до Рождества, но до него ещё несколько дней, и он вполне успеет найти что-нибудь другое. На крайний случай, носки — они никогда не бывают лишними. — У меня есть для тебя подарок. Геллерт резко разворачивается к нему — сейчас черты лица выглядят ещё острее, делая его похожим на хищника, потому что Геллерт злится. После взгляда на Альбуса он немного смягчается, но плюхается на кровать с раздражением. — Ты знаешь хороших исполнителей не-идиотов? — предполагает Геллерт, утомлённо укладывая голову на подушку. — Лучше, — загадочно улыбается Альбус. По мановению его руки саквояж, с которым он приехал, открывается, являя взгляду кучу отделений, в основном с книгами, и беспорядок. Аккуратно спелёнанный свёрток выглядит чужеродно на фоне этого хаоса, но Альбус знает — дело не в упаковке, а в том, что внутри. — Я не писал тебе об этом, но я отправился в путешествие именно за этой вещью, — начал Альбус, пока Геллерт развязывал алую ленту, уложив свёрток на кровать. — Я нашёл её в Индии, хотя заехал туда, чтобы встретиться с одним алхимиком и, признаться, погреться после двух недель в Норвегии. Это был какой-то старый полузабытый храм, кажется, Шивы — я не силён в индуисткой мифологии, прости… — Геллерт уже шуршал слоями бумаги. Альбус приподнялся на локте, чтобы лучше видеть его лицо. — В нём я встретил только одного служителя. Мы долго беседовали, гуляя по саду, и он пересказал мне историю, которую я знаю с детства. А потом он вручил мне это и сказал, что долго ждал человека, который найдёт ей достойное применение. Альбус не стал договаривать, что после этого служитель вовсе исчез, как будто его никогда и не было, а он вот уже два месяца размышлял, что же всё это значило. Тем временем, Геллерт расправился с бумагой, и теперь его пальцы утопали в полупрозрачном дымчатом шёлке, исчезая в нём и появляясь вновь. — Мантия, что укроет от самой смерти, — прошептал Геллерт и неверяще посмотрел на Альбуса. — Они существуют, Геллерт, — подтвердил он тоже шёпотом. — И мы найдём их все. Газетчикам даже в самых абсурдных ужасных фантазиях и не снилось, на что на самом деле способен Геллерт Гриндевальд, потому что они не знали одной простой вещи — он теперь был не один.