Призраки школьной программы

Ни о каком уроке русского, который шёл следом после физики, не могло быть и речи. Дуя на обожжённое холодом плечо, Юра напряжённо прислушивался к шуму за дверью и судорожно соображал, что теперь с ним будет дальше. Когда голоса в коридоре начали отдаляться, а после и вовсе стихли, он тихонько выскользнул из дальней кабинки. Подойдя к раскрытому окну юноша вновь поёжился, но уже от уличного холода. Осенняя свежая прохлада наполняла лёгкие и немного успокаивала, а холодный ветер растрепал и без того взъерошенные светло-русые волосы. В любой момент сюда мог зайти один из учащихся, или ещё хуже — разъярённый учитель физики. Но в коридоре за закрытой дверью пока по-прежнему стояла тишина, изредка нарушаемая стуком женских каблучков. — Второй этаж значит… — тихо прошептал Юра, чуть наклонившись вперёд и разглядывая пожухшие кусты шиповника, что росли под окнами школы. Побег казался заманчивой идеей, но на деле являлся полным абсурдом. Он вызовет ещё больше проблем, чем есть сейчас, и привлечёт лишнее внимание. Оно определенно не будет выглядеть, как проявление любви и заботы, а совсем наоборот. Парень вздрогнул, представив, какую истерику закатила бы ему мать, грустно усмехнулся и ещё раз глянул вниз. Перспектива быть исцарапанным его не устраивала, да и вещи свои надо бы забрать. Жгучая, холодная боль вновь внезапно дала о себе знать. Он ещё раз оглядел больное место. Синева почти исчезла, но болезненность ещё оставалась. В ожидании, пока жжение вновь утихнет, Юра решил всё-таки вернуться после звонка в класс и, если вдруг спросят, сделать вид, что ему внезапно стало плохо. Хотя, фактически всё так и было, только в нестандартной форме. Он умыл лицо прохладной водой, взъерошил и без того торчащие в разные стороны волосы и попытался выдавить из себя гримасу мученика. «Надеюсь, у физика этот урок на сегодня последний», — парень быстро просмотрел электронное расписание. Да, у Ивана Васильевича сегодня занятий больше не было. — «Хоть что-то удачное». Резкий, настойчивый стук. Парень вздрогнул и тут же убрал руки с подоконника перед тем, как открылась дверь туалета. Немного полноватый юноша с рыжеватой шевелюрой показался в проходе и окинул Беликова обеспокоенным взглядом. — Юр, ты в порядке? Ярослав Мельников, зам.старосты класса. Повезло, что не сам физик решил заявиться сюда собственной персоной. Ярослав был постоянным соседом по парте, но близким другом Юра его назвать не решался. Скорее они просто приятели, чей дневной диалог ограничивался фразами «привет» и «пока». Иногда добавлялась фраза: «Дай списать». Но не более. — Да, в норме. С утра, видимо, съел что-то не то. В жизни больше не буду мешать квашеную капусту с майонезом, фу, — Беликов вымученно, без фальши улыбнулся. Его действительно сейчас немного подташнивало от этих навалившихся «видений». — Думаю, мне стоит пойти домой. — Может в медпункт для начала сходишь? — предложил Ярик, в душе скривившись от кулинарных изысков своего соседа. Тот и на литературе был дерганый, теперь понятно, почему. — Я передам учителям, что ты ушёл. — Да, было бы неплохо. Я наверное пока тут побуду, дождусь звонка, а потом быстро заскочу в класс и заберу свои вещи. — Хорошо, — понимающие кивнул Мельников и собрался уходить, зная, что физик может начать докапываться. — Только поторопись, иначе кабинет закроют. Как только прозвенела долгожданная трель, Беликов вышел из туалета и специально неторопливым шагом направился к кабинету физики, молясь на то, чтобы его главного обитателя там не находилось. Или той призрачной парочки. Пусть он и оставил им записку, хотя даже сам не понимал, зачем он это сделал, но соблюдать своё обещание пока не собирался. «Я же не писал, после каких конкретно уроков. Может я имел в виду завтрашние? Или на следующей неделе?» Глупые оправдания постоянно лезли в голову, заглушая остальные мысли. К счастью, никого в кабинете не оказалось, и парень, быстро схватив сумку, поспешил скрыться с этого проклятого места под названием «школа». Он и без того её не особо любил, но сегодня день окончательно выбил из колеи. Он казался одним сплошным глюком. Мистика, конечно, штука интересная, но гораздо логичнее предположить, что это начало проблем с психикой. Беликов вышел на улицу и вновь вдохнул свежий после недавнего дождя воздух. В душе ещё таилась надежда, чтобы эти последние несколько часов оказались обыкновенным сном. Просто. Обычным. Сном. Вот он сейчас закроет глаза, проснётся, и в итоге окажется, что всё это время парень спал на уроке литературы под заунывный голос Анны Александровны. Это было бы наилучшим вариантом. Но, к сожалению, когда он открыл глаза, перед ним всё так же оставалась тоскливая реальность, разбавленная пестротой осеннего цвета листьев. — Может быть во мне решило разыграться осеннее обострение? — тихо задал сам себе вопрос, зная, что его никто не слышит. Хотя бы из живых людей. Пусть он никого сейчас не видит, но чувство тревожности не желало оставлять. — Надеюсь, эти обитают только в школе. *** — Может скажем ему? Как думаете, Пётр Леонидович? — задумчиво проговорил Ландау, наблюдая за поведением этого мальчишки с хитроватой улыбкой. Сейчас он и его коллега старались быть невидимыми, но не знали, насколько сильно эта невидимость была действенна в отношении этого мальца. И поэтому, проявив предусмотрительность, старались держаться от него на максимальном, в их дозволенности, расстоянии. — То, что мы фактически привязаны к нему, как к предмету? — скептически выгнул бровь Капи́ца, стараясь говорить как можно тише. — Думаю, стоит пока повременить. Ему нужно прийти в себя, как и нам. Все-таки Пётр Леонидович был помягче своего коллеги по науке. Он будто являлся противовесом сложному, чудаковатому и своенравному Ландау, что позволяло сгладить углы острохарактерного друга, создавая некий баланс. Подобного успокаивающего противовеса в данный момент очень не хватало дорогому Сергею Александровичу Есенину, известному при жизни своими выходками и крайне буйным характером. Поэт стоял немного в стороне от учёных и никак не мог угомониться в возмущениях по поводу понимания своей поэзии. В какой-то момент терпение Льва Давидовича начало сходить на нет, и он, раздумывая, как бы угомонить этот разбушевавшийся творческий вихрь, медленно подплыл к «источнику шума». — Сергей Александрович, — он тронул поэта за руку, чтобы привлечь его внимание. Есенин будто очнулся от недовольства и рассеянно посмотрел на своего нового собеседника. Обычно колючие черные глаза Льва Давидовича, в которых частенько плескалась капля хитрости, в этот раз больше выражали некое сожаление и жалость к нынешнему состоянию новоиспеченного товарища. — Я уважаю ваше творчество и понимаю, каково это, когда окружающие не могут правильно понять порыв мысли и трактуют её совершенно неверно, но… — физик глубоко вздохнул, создавая небольшую паузу. Он действительно уважал литературу и вечерами, отдыхая от научной работы, любил разгрузить свой мозг художественной информацией. Зачитывал наизусть Лермонтова, Жуковского, и со стихами Есенина тоже имел порою дело, и поэтому для него эта встреча с представителем Серебряного века была достаточно значима. Пусть даже после смерти. — …но, поверьте мне, не все окружающие такие. Поэтому не принимайте это близко к сердцу. Тем более сейчас перед нами стоит довольно интересная задача, — Ландау кивнул на паренька, что шёл впереди чуть отдаленно и явно не слышал разговоров невидимых наблюдателей. — Вы думаете, он считает иначе? — поэт кинул на идущего вдали мальца заинтересованный взгляд. — Не так, как та женщина? Эта с… — Т-с-с, — оборвал его Лев Давидович, видя, как на мертвенно-бледном лице начал резко проявляться серовато-голубой оттенок, а синеватые прожилки капилляров стали походить на черные трещины, будто у разбитой фарфоровой куклы. — Даже если он разделяет мнение той учительницы, вам ничего не мешает его переубедить. Разумеется, в спокойной обстановке и спокойным тоном. Кому он больше поверит: самому автору или какому-то левому человеку, который даже вас лично не знал? — Автору. Вернее, его призраку, — мрачно констатировал Сергей Александрович и взглянул на свои бледные полупрозрачные руки, расписанные пустыми черными сосудами, и казавшиеся мраморными в дневном свете. — Если не сойдёт с ума, — добавил он и оценивающе оглядел ученых. Ландау и Капица выглядели также не лучшим образом. — Рано или поздно он тоже окажется на нашем месте. Смерть неизбежна, каким бы великим человек не был. Но давайте, мы все будем вести себя тише, иначе этот юнец точно сойдёт с ума.