Хороший урок

Спорный бросок выиграла команда Корая. Хазан натужно зевнула и вновь достала телефон. Она намеренно демонстрировала полное равнодушие к игре и к её результатам, прежде всего, самой себе. Ни директор, ни его паршивая школа не дождутся от неё больше проявления эмоций, их и так было немало потрачено впустую. Группы поддержки обеих команд стояли по краям площадки, размахивая помпонами. Эдже изредка бросала на сестру вопросительные взгляды, и Хазан коротко кивала в ответ. Она еле отсидела первую четверть и уже была готова уйти на середине второй. Тарык Корай эмоционально реагировал на всё происходящее на паркете: душераздирающие крики разносились по всему залу, заглушая даже усиленные динамиками разглагольствования ведущего и бесконечные отбивки. Эгемен же, наоборот, был раздражающе спокоен. Словно всосав пузырёк «Антизверина», он тихо-мирно раздавал команды баскетболистам, не заорав даже, когда центровой Бурак с расстояния метра промазал мимо корзины. На перерыв команды ушли с минимальным преимуществом школы Эгемена в два очка. На этот раз, словно подтверждая своё хлипковатое лидерство, первой танцевала команда в бело-зелёной форме. Лихо отплясывая под трек Skillet «Чувствую себя монстром», чирлидерши поразили публику групповым сальто. Хазан хмыкнула забавному музыкальному вкусу того, кто выбирал песню, а на припеве не могла не посмотреть на господина директора. «Свою тайную сторону я храню За семью замками. Я держу его в клетке, но не могу контролировать, Потому что если я выпущу его, Монстр разорвёт меня на части, погубит меня. Почему кто-нибудь не придёт и не спасёт меня от этого? Пусть всё закончится». — Сопливые сказочки, — проворчала Хазан, разглядывая сверху вихрастую макушку монстра. После окончания танца она поспешила на выход.

***

В коридорах школы было малолюдно. Хазан повернула за угол и с размаху врезалась в нечто высокое и тёмное. — Простите, — пробормотала она, глядя себе под ноги. — Ерунда, — человек отряхнул полы чёрного пиджака, и тогда только Хазан подняла на него глаза. Это был Корай. Она поспешила обойти его, но внезапно он схватил её за предплечье. — Постой! Я где-то тебя видел... От подобной наглости Хазан одновременно потеряла дар речи и быстроту реакции ставить таких молодчиков на место. Она просто застыла, хлопая глазами, пока Корай обшаривал её фигуру нехорошим взглядом, не разжимая крючковатых пальцев. Мимо них прошла шумная людская компания, и он отступил к помещению, из которого только что вышел — то была одна из раздевалок, отданная в пользование его команде. В момент, когда дверь в раздевалку открылась, Хазан выдернула руку из его цепких лап. — Вспомнил, — губы Корая расплылись в мерзкой ухмылке. — Ты потаскушка Эгемена. Она не могла поверить в то, что слышит такие слова, да ещё и от этого человека. — Что ты сказал? — произнесла Хазан сипло, подходя ближе. Продолжая ухмыляться, Корай отступил назад: — Жаль, что ты ему надоела, и он тебя выгнал. Какую жирную газетную статейку можно было бы состряпать! — он мечтательно закатил глаза. — «Чем занимаются директор школы и учительница физкультуры после уроков в стенах школы?». По-моему, неплохо звучит, что скажешь? Хазан сделала ещё один шаг вперёд. Чувства обострились. Она уловила аромат парфюмированной воды, исходящий от тёмной фигуры, — насыщенный, резкий, он вызвал у неё приступ тошноты. За спиной захлопнулась дверь. Они остались наедине в небольшом помещении, по периметру которого стояли шкафчики и скамейки. Корай упёрся ногами в одну из них и остановился. — Судя по всему, ты ошарашена: незнакомец, которого и видишь-то впервые, бросает в лицо такие обвинения. Не стоит удивляться. Так бывает, когда связываешься не с тем человеком. А Ягыз Эгемен явно не тот, на кого следует тратить время. — Я только одного не пойму, — зазвучал, наконец, голос Хазан, — тебе какая печаль? Лихорадочно блестящие глаза Корая продолжали обшаривать её лицо и одежду, словно надеясь обнаружить там что-то из ряда вон выходящее. — У нас с Эгеменом давние счёты. Хазан заставила себя рассмеяться почти искренне: — Ты тратишь время на слежку за тем, с кем спит твой враг? Какая интересная жизнь. Есть чему завидовать. Самодовольный вид вмиг слетел с бледного лица: — Не твоё дело, шлюха! Рефлексы на некоторые доли секунды опередили работу мозга, и Хазан с размаху двинула ногой в дряблый живот. Корай повалился на скамейку, перевернул её и злобно зарычал: — Ты ответишь за это! — Что, даже не ударишь в ответ? Или смелости хватило только на слова? — Я мог бы размазать тебя по стенке, но поквитаюсь другим способом! Ты ещё пожалеешь, что посмела прикоснуться ко мне, тварь! Согнувшись и держась за живот, он проскочил мимо и исчез, хлопнув дверью. Хазан осталась одна в пустой раздевалке и стала с недоумением осматривать устроенный ими погром, словно удивляясь, что всё это случилось с ней на самом деле. Но произошедшее и вправду не было плохим сном, а лишь суровой, бьющей наотмашь реальностью. Дверь за спиной распахнулась. Хазан дёрнулась, ожидая, что Корай всё-таки вернулся, чтобы отомстить ей за растоптанную гордость, но на пороге стоял директор Эгемен с бешено вращающимися глазами и озабоченным лицом. Она выдохнула с облегчением. — Что он сказал тебе? — требовательность и властность в голосе Эгемена зашкалила за все разумные пределы. Вопрос прозвучал так, словно человек имел абсолютное и неоспоримое право задать его. — Ничего, что стало бы для меня новостью. — Хазан! От имени, слетевшего с его губ, по спине пробежали мурашки. Она рассерженно уставилась на директора. — В этой комнате нет никакой дамы в беде, Прекрасный Принц, так что можешь поворачивать своего коня и мчаться в другую сторону. — Ты выбрала неудачное время для насмешек надо мной. Я спрашиваю, что тебе сказал Тарык Корай? — Ну, судя по всему, кое-кто сливает ему инфу о твоей личной жизни, и он не упустил случая сообщить мне о том, что мы с тобой состояли в интимной связи. Я же говорю, ничего нового. Кулаки директора пугающе сжались, челюсти напряглись, в общем, он всячески демонстрировал степень той ярости, которую собрался выплеснуть на голову закадычного врага. — Я не нуждаюсь в твоей защите, Ягыз Эгемен, — сочла нужным напомнить Хазан. — Сама могу за себя постоять. — О, — грозное лицо озарила ещё более пугающая улыбка, — это мне слишком хорошо известно. Прекрасно известно. Прекрасно. Хазан начинала терять терпение и тяготиться разговором. Она чувствовала, что недолго сможет сохранять выдержку и хладнокровие. — Послушай, что ты здесь забыл? Вернись к команде, а то без твоих ценных указаний малыши растеряются и не будут знать в какую корзину забрасывать мяч. Ещё проиграют, а ты это вряд ли переживёшь. — Я знаю, что ты нарочно пытаешься вывести меня из себя, но зря стараешься. Сегодня я спокоен. Можешь говорить что хочешь. У Хазан даже нос зачесался от любопытства о причине его спокойствия. Однако спустя мгновение она решила, что он, скорее всего, блефует. По крайней мере, у неё в рукаве была припрятана пара-тройка тем, способных разогреть круглый зад директора до температуры поверхности Венеры. — Нам по-прежнему не о чем разговаривать, — проворчала она, направляясь к выходу. — Да постой же ты! Хвалёное спокойствие Эгемена вмиг улетучилось с раскрасневшегося лица, в голосе зазвучала откровеннейшая мольба. Хазан с недоумением уставилась на директора. Её терзал только один вопрос. — Зачем? — Что? — удивился он. — Зачем? Зачем мне стоять, зачем нам смотреть друг другу в лицо, зачем разговаривать? Для чего? — Ты совсем не видишь в этом смысла? — Совсем! Разговоры с тобой бессмысленны чуть более чем полностью, возьмём хотя бы последний. Ты не извинился... — Прости меня! — ...сказал, что не собираешься меняться... — Я попытаюсь. — Да поздно уже! Поздно! Не понимаю, для чего ты это делаешь. Всё, что можно, ты уже получил от меня в первый же день нашего знакомства. В первый же час! Так зачем продолжаешь мучать и себя, и меня? — Нет, не всё. Я скучал. Он приблизился быстро и обнял крепко, прижал к себе что было сил. Хазан ощутила тепло его прикосновений, вдохнула до боли знакомый запах его тела и поняла, что теряет голову. Вместо того, чтобы оттолкнуть его, она притянула его ближе, вцепившись в рукава пиджака. Ободрённый тёплым приёмом, Эгемен распахнул ворот её куртки и, шумно сопя, присосался губами к коже. Эти касания мало походили на нормальные человеческие поцелуи, скорее на грубые животные попытки сожрать не способную к сопротивлению жертву. Он жадно прикусил нежный участок шеи за ухом, рывком спустился вниз, рыча облизал ключицу, заскользил языком ещё ниже... В мозгу Хазан вспыхнула ярко-красная лампочка, сигнализирующая об опасности. Собрав остатки силы воли, она легонько толкнула его в грудь. — Мне остановиться? — с недоверием спросил Эгемен. — Да, — она смогла выдохнуть это, несмотря на жуткую сухость в горле и жгучую жажду продолжения. — Да, чёрт тебя дери! Руки Хазан что было сил упёрлись в крепкое тело, а глаза встретились с похолодевшим взглядом. Это всё уже было между ними, пусть не так, пусть по-другому, но было. И тогда у неё не хватило ума оттолкнуть его. Должно хватить сейчас. — Если ты хочешь, чтобы хоть что-то изменилось, если я хоть что-то для тебя значу, — она прервалась, тяжело дыша, — ты сам остановишься. Зная, какой властью обладаешь, сам не захочешь воспользоваться ею. Хазан показалось, что прозвучало чуть слышное «значишь», и пристально посмотрела в лицо Эгемену. Теперь ей было мало слов. Теперь ей нужны были его поступки. Он с трудом оторвал руки от её куртки, словно оставляя на воротнике кусочки кожи со своих ладоней. — Хорошо, — в голосе директора совсем не слышалось твёрдости и уверенности. — Тебе нужно вернуться на матч. — Хазан, — уже второй раз за сегодняшний день он называл её по имени, но на этот раз тихо и трепетно, вызывая огненный вихрь в груди. — Хазан, не отталкивай меня снова... Она едва не задохнулась: — Разве это я отталкивала тебя? Разве я шантажировала благополучием сестры? Разве я прикасалась к твоему телу, не имея на то разрешения? Лицо Эгемена исказилось от боли, он резко отпрянул, взъерошил волосы: — Я запутался, Хазан, я так запутался… В ней всколыхнулось непрошеное чувство жалости, которое она тут же постаралась погасить. — Да, я поступал непростительно. Намеренно. Ты всегда… ты всегда могла задеть меня настолько, что я терял голову. Этому нет оправдания. Но если я хоть чем-то могу заслужить твоё прощение… — Не знаю. Я правда пока не знаю. Я не знаю тебя. А то, что мне известно, не делает тебе чести. Тогда ты сказал, что я тебе нужна, но я до сих пор не понимаю, зачем. — Я не могу этого объяснить, то есть, я не понимаю, что со мной происходит. Я обижаю тебя и одновременно хочу, чтобы ты была рядом. Запутался. Я запутался. — Тогда, боюсь, нам не по пути… — Хазан! Его имя вертелось у неё на языке совершенно чужеродным предметом, и она не смогла заставить себя произнести его в ответ. — Я не буду с тем, кто не уважает меня, кто обижает, кто хочет причинить боль. Если ты думаешь обо мне так же, как и Корай, то… Эгемен зарычал, развернувшись, подцепил ногой валяющуюся на полу скамейку и запустил ею в стену. От удара деревянная конструкция развалилась на части. Хазан вздрогнула, втянув голову в плечи. — Я уничтожу этого сукиного сына, вырву его грязный язык и скормлю червям! Зелёные глаза вмиг налились кровью, кулаки сжались. Эта вечная директорская неуравновешенность как всегда подействовала на Хазан возбуждающе, и только чтобы скинуть с себя похотливый морок, она крикнула: — А в чём он не прав? В чём? Она и сама не знала, что хотела услышать в ответ. Заверения, что является чистейшей и целомудреннейшей девушкой на планете? Смешно. В унисон собственным мыслям Хазан неловко хмыкнула. Эгемен подскочил к ней и сомкнул ладони чуть ниже шеи, причиняя слабую боль. — Не смей унижать себя, слышишь? Это я во всём виноват. Если кого и нужно оскорблять, то только меня! Я сам себе постоянное оскорбление и напоминание о том, что натворил! Она молчала, глядя себе под ноги и понимая, что они оба натворили много того, чего не решишь простым разговором. Директор сел на одну из уцелевших скамеек, жалобно скрипнувшей под тяжестью его веса. — В прошлый раз ты сказала, что я не заслуживаю, чтобы ради меня менялись. Ты в который раз прочла мои собственные мысли. О том, что не заслуживаю тебя. Я много раз пытался заслужить любовь, сначала родителей и братьев, потом женщин… Но каждый раз терпел неудачу. И поняв, что не достоин того, чтобы меня любили, стал вести себя так… Как ты знаешь. — То, что тебя кто-то обидел, не даёт право обижать других! — рассерженно выпалила Хазан, в свою очередь сжимая кулаки. — Я знаю. — И твои родители, наверняка, любят тебя, иначе бы не усыновили! — Нет. Эгемен выглядел потерянным, даже раздавленным. Опустив голову, он смотрел на свои руки, и Хазан заметила, что они дрожат. — Это довольно грустная история. Она не знала, расспрашивать ли его дальше, и готова ли вообще слушать откровения про семью Эгемен. Директор тоже не торопился делиться с ней, сокрушённо качая головой своим размышлениям. Его несчастный вид без ножа резал по сердцу, и Хазан решилась. — Расскажи, — попросила она. — Если хочешь. Он поднял на неё настороженный и даже испуганный взгляд, который тут же ускользнул прочь. — Я ещё никому... никогда... Да и вряд ли могу говорить на эту тему спокойно, хотя прошло столько лет. Молчание повисло неловкой, липкой паутиной, опутывая их двоих, сближая, несмотря ни на что. — Я был усыновлён в младенчестве, почти сразу после рождения. Родители воспитывали меня как собственного сына, не планируя афишировать факт нашего неродства. Мы были обычной семьёй со своими проблемами и трудностями, пусть и живущие в относительном достатке. Отец развивал строительный бизнес, мать занималась тремя детьми... Когда мне исполнилось двенадцать, родители справляли какое-то семейное торжество: то ли годовщину свадьбы, то ли юбилей фирмы. Надо же, сейчас даже и не припомню всех деталей. Он горько усмехнулся. Хазан сосредоточенно слушала его, не отводя взгляд. — В разгар застолья мой младший брат Синан выбежал на середину зала, размахивая какими-то бумажками. Поначалу никто не обращал на него внимания, но он всё же заставил шумных гостей замолчать. «Ягыз приёмный, Ягыз приёмный! — кричал он возбуждённо. — Я нашёл документы». В наступившей тишине я посмотрел на отца, ожидая увидеть на его лице реакцию на розыгрыш Синана, а увидел там такой страх и растерянность, что меня буквально парализовало. Пришло, наконец, осознание, что это никакой не розыгрыш, а моя новая реальность. Оказалось, что отец забыл закрыть сейф в кабинете, а Синан из любопытства полез туда и наткнулся на документы об усыновлении. Правду же говорят, всё тайное рано или поздно становится явным. Эгемен вновь замолчал, на этот раз надолго. — Что после этого изменилось? — подала голос Хазан. Он невесело усмехнулся в ответ: — Всё. Знаешь, дети очень жестоки, очень. Я моментально стал изгоем среди тех, кого ещё вчера считал своей семьёй. Старший брат Гекхан сказал, что меня следует исключить из завещания. Ему было уже семнадцать, и он мыслил масштабно. Тогда отец отвесил ему первую в жизни пощёчину, и Гекхан до сих пор меня за неё не простил. Синан же был более приземлённым, он захотел всего лишь поменяться комнатами, переехать в мою, более просторную, а затем вообще стал требовать, чтобы комнаты объединили, ведь так как я не ребёнок Эгеменов, то не имею права претендовать на что-либо в их доме. Это был как кошмар наяву, я не мог поверить, что те, кого я называл братьями, в одно мгновение переступили через меня, будто меня никогда и не существовало в их жизни. Родители пытались сгладить углы, наказывали братьев, говорили, что я всё равно их сын, что они хотели как лучше. Но ни разу, ни единого разу с того самого дня я не услышал от них: «Ягыз, мы тебя любим». Ни единого грёбаного разу. Хазан тяжело опустилась на скамейку рядом с ним. Ноги уже не держали, с каждым новым словом, с новой деталью её всё больше и больше пригвождало к земле. — На всю эту ситуацию наложился мой начинающийся переходный возраст. Я не знал, кто я, не знал, кто мои настоящие родители, не знал своего места в жизни. Я ничего не знал. Устав от постоянного напряжения, родители отправили меня учиться заграницу, и я окончательно почувствовал себя никому не нужным. После совершеннолетия я вернулся в Турцию, полный решимости найти своих биологических мать и отца. И встретил препятствие в лице Хазыма Эгемена. Он сделал всё, чтобы помешать мне, но я докопался до правды, и она оказалась ужасной. На одном из строящихся объектов нашего холдинга погиб рабочий, как говорят — несчастный случай. У того рабочего была жена на последнем месяце беременности. Несмотря на трагедию, она всё же смогла родить ребёнка. Меня. И тогда мой будущий приёмный отец предложил вдове сделку — хорошие отступные в обмен на молчание и ребёнка. Ей всё равно не вырастить из него нормального человека, а Хазым Эгемен сможет дать мальчику всё: кров, воспитание, хорошее образование. Вдова согласилась и продала сына. Знаешь за сколько? Хазан отрицательно помотала головой. — За сорок тысяч лир! Огромные деньги по тем временам. Отец видел в этом жесте своё искупление и успокоение для совести. Смотрите же, он не бросил женщину с новорожденным в беде: забрал ребёнка, заплатил несчастной... Да он почти святой! Потратив всю сумму довольно быстро, моя биологическая мать стала шантажировать Эгеменов угрозами, что всё расскажет журналистам. Поначалу от неё откупались, потом припугнули хорошенько, а там и Синан подоспел со своим открытием. По возвращении на родину я пытался найти её и нашёл. В женской исправительной колонии. Хотел поговорить с ней и... не смог. Потому что я трус. Голос дрогнул. Эгемен поднял глаза вверх, к потолку, и до Хазан дошло, что он пытается сдержать слёзы. Такой большой, взрослый человек почти плакал сейчас рядом с ней от детских обид. — Пока меня не было, Эгемены решили отвлечься и завели ещё одного ребёнка. Селин стала их отдушиной, да и моей тоже. Она единственная относится ко мне как к брату, хоть и знает, что мы не родственники по крови. Родители же предпочли вести себя так, словно ничего не случилось. Мы вежливы друг с другом, заботливы, понимающи. Я благодарен им за всё, что они для меня сделали, но... семья у меня так и не появилась. Я как будто застрял на том празднике, оглушённый и потерянный, и никак не могу оттуда выбраться. Всё жду, что кто-то придёт и заберёт меня, всё надеюсь, что я кому-то нужен. Это так глупо, но я даже ходил по психологам. Не помогло. Словно кто-то пробил зияющую дыру в её груди. С болью в сердце Хазан внимала этой истории. Что если бы она сама оказалась в такой ситуации? Или выяснилось, что они с Эдже не родные? Изменилось бы отношение к ней, и как она сама стала бы относиться к сестре? О таких вещах страшно раздумывать даже теоретически, не то что столкнуться в реальности. — Это совсем не оправдывает меня и мои поступки, — тон Эгемена стал жёстче, — я пытался найти безусловную любовь, а сам превратился в чудовище, не заслуживающее даже снисхождения. — Безусловной любви не бывает во взрослом мире. — Я это понял. Много раз я задумывался, смогла бы ты почувствовать ко мне что-то, кроме отвращения, так явственно читаемого на твоём лице при каждой нашей встрече, и сам же отвечал на свой вопрос. Злился и разрушал себя и всё вокруг. Он сделал рывок, чтобы встать, но Хазан удержала его. — Мне очень жаль, что тебе пришлось пережить... — она легонько коснулась пальцами его руки. — Такое. — Ты жалеешь меня, несмотря на всё то зло, что я тебе причинил? — директор смотрел на неё как на внеземной разум. Хазан молчала. Она бы не сказала, что чувствует именно жалость, но что-то внутри неё горело от обиды за маленького мальчика, брошенного и одинокого, до сих пор блуждающего среди людей в поисках тепла и поддержки. Да, этот выросший мальчик делал ей больно не единожды, и она не собиралась прощать это так просто, но и оставить его сейчас у неё не было сил. Зелёный взгляд вдруг робко скользнул ниже, к её губам. Хазан замерла. Он потянулся к ней, сначала на миллиметр, потом ещё на один и ещё. Она не могла да и не хотела уклоняться. Видя, с каким неверием и надеждой он смотрит на неё, просто закрыла глаза, когда его губы, наконец, встретились с её. Он неумело ткнулся ей в рот, но быстро освоился и, привыкший как всегда подчинять своей воле, жадно захватил инициативу, целуя с жаром, но не переходя границы. Хазан потерялась в этом поцелуе. В нём было всё, что имело для неё значение: доверие, страсть и — самое главное — обещание. Обещание любить. В коридоре послышались громкие возгласы: «Победа!», шумный людской поток звенел за дверью. Эгемен вздохнул и прервался, нехотя отстраняясь. Его широкая ладонь легла ей на щёку, нежно поглаживая. — Интересно, кто победил? — тихо спросила Хазан, открыв глаза. — Это неважно.