***
Она плохо помнила дорогу от клиники к военному аэродрому. Штраус качественно обеспечил ей развлечение в виде галлюцинаций. Последнее, что ухватило ее сознание - сильные руки Клауса, прижимающего ее к себе, его напряженный взгляд и потрясенный голос: - Что он с тобой сделал? А дальше все словно завертелось в воронке, заполнившей ее голову - крики больных из подопытных палат, мешанина из лиц заключенных лагеря, огненные всполохи взрывов, грубая речь солдат. Ей казалось, что она снова находится в лагере и должна бежать с Колей, но у них на пути возникал Ягер. Он улыбался ей той жесткой, коварной усмешкой, которую она так часто видела в те времена. Она не понимала говорит вслух, или это ее сон: - Нет, Клаус, отпусти, я должна сделать то, что собралась. Прости, я не смогу остаться с тобой. Через калейдоскоп образов и звуков в ее голове, откуда-то шел голос Коли, приглушенно говорившего по-русски: - Лина, пожалуйста, не говори ничего, это все ненастоящее, ты в безопасности. Она снова проваливалась в эти липкие, вызванные препаратами сновидения, пыталась вспомнить что-то важное, что нельзя забывать. В следующий раз, когда проблеск сознания проявился в ее мыслях, Лина снова слышала негромкие голоса Коли и...Клауса? Она попыталась разлепить глаза, поднять голову, с трудом разомкнула сухие губы: - Коля, помоги мне найти Кристофа, я не уйду без него. - Лина, пожалуйста, молчи,- снова по-русски сказал Коля. Девушка с трудом открыла глаза, она видела встревоженные глаза Коли, он сидел рядом с Ягером, повернувшись к ней. - Бумаги, - Лина, наконец вспомнила то важное, что ускользало все время из ее мыслей.- Они в кейсе в моей комнате, я спрятала туда все... - Тише,- прошептал Коля, умоляюще глядя на нее,- я тебя понял, я заберу их, больше не говори ничего. Она слышала, как он негромко говорил Ягеру: - У нее полная потеря реальности. Что ты хочешь, этот потрошитель накачал ее морфием по самую макушку. Она снова стала проваливаться в темный водоворот сновидений, услышала только торопливый шепот Коли: - Лина, постарайся вспомнить код замка, это важно. - Пятнадцать, одиннадцать, девятнадцать, сорок один,- медленно сказала девушка, цифры в это время плыли перед ее глазами в виде огромных огненных фигур. - Точно? - голос Коли то приближался, то пропадал в ее сознании. Лине хотелось открыть глаза, чтобы посмотреть на него, потрепать по волосам и спросить, почему он сомневается, с ней ведь все хорошо. - Конечно,- девушка чувствовала, как безмятежная улыбка растягивает ее губы, - это же день, когда я встретила тебя.***
Николай поежился от холодных капель дождя, стекающих с мокрых волос на шею, забирающихся под одежду. Он припарковал машину возле небольшой гостиницы - им требовался хотя бы небольшой отдых. Его все больше беспокоила Лина - девушка последние несколько часов не произнесла не слова, отрешенно глядя в окно машины. Он сам чувствовал, как скопившиеся за последние сутки напряжение, сжимает каждую мышцу, мешает мыслить четко. После того, сколько они уже рисковали, несколько часов отдыха не прибавят большей опасности.***
Они бежали из клиники, понимая, что, когда Штраус очнется, за ними объявят охоту. Ягер бережно опустил Лину на заднее сидение, подождал, пока Коля сядет рядом с ним, и протянул руку: - Верни пистолет. Коля спорить не стал - сейчас было важно без разногласий уйти от опасности. - Что дальше? - коротко спросил он. - Придется вернуться домой, там документы, потом заберу сына и едем на аэродром. Самолет будет ждать до полуночи. Они ехали в напряженном молчании, когда вдруг услышали слабый голос Лины. Коля похолодел - она говорила по-русски, но то, что с головой выдавало их план сбежать. Ягер слегка повернулся к нему: - Что она говорит? - Блять, Ягер, что она может говорить? - раздраженно ответил Коля.- У нее сейчас в голове не пойми что, после зелья чокнутого айболита, она бредит. Лина по-русски обращалась то к нему, то к Ягеру, Николай в растерянности пытался ее успокоить, но как можно успокоить человека, не осознающего, что он говорит? Не бить же ее по голове, чтобы замолчала? Пока он видел на лице Ягера только беспокойство и подумал, что возможно, тревога за Лину перевесит его обычно безошибочное чутье. Они приехали к дому Ягера, и между мужчинами повисла напряженная неопределенность - как действовать дальше? Нужно было быстро взять необходимые вещи и снова уезжать, но смог бы Ягер настолько довериться своему врагу и сопернику, чтобы сейчас оставить его с Линой? Также Николай думал о кейсе с бумагами, который как-то нужно было вынести. Он насмешливо сказал: - Да ладно, Николаус, ясен хер, что ты не доверяешь мне, только выхода-то сейчас другого у тебя нет. Ты уверен, что сможешь в одиночку добраться до аэродрома с младенцем, и с ней в таком состоянии? - Я не уверен, что если сейчас оставлю тебя с ней, ты не увезешь ее,- процедил Ягер, его взгляд, казалось, считывал намерения соперника. - Давай так, я пойду с тобой,- прищурился Коля.- Ты забирай, что собирался, я могу взять вещи, которые приготовила Лина. Клаус еще раз прожег его взглядом, затем раздраженно кивнул, не видя других вариантов: - Идем. Времени действительно уже нет. Но если сделаешь хотя бы шаг не в том направлении, я без предупреждения застрелю тебя. Они поднялись в дом, Ягер прошел к себе, указав Коле комнату Лины. Он быстро сориентировался, увидев приготовленные сумку с детскими вещами и небольшой кейс. Осторожно оглянулся - Ягера пока не было слышно, быстро начал крутить цифры, названные Линой. Он боялся, что она ошиблась, ведь в своем состоянии разве могла она верно помнить цифры замка? Кейс с мягким щелчком раскрылся - Коля с радостной усмешкой увидел небольшой флакон, слегка приоткрыл его. Почувствовав резкий запах, понял, что не ошибся - спрятал в карман. - Ты ее вещи заново пакуешь? - услышал сзади резкий вопрос. Николай застыл, не найдя чем можно объяснить ситуацию - выдать бумаги в раскрытом кейсе за что-то безобидное, да еще Ягеру, явно не выйдет. Броситься сейчас на него и попробовать убить, конечно заманчиво, но тоже нет. В любой момент в дом могли нагрянуть эсэсовцы, нужно уходить, как можно быстрее. Он посмотрел на Ягера - в его глазах расцветало недоверие, насмешливая уверенность солдата, поймавшего на месте преступления врага. - Ну давай, застрели меня,- со злостью сказал Коля,- сожги эти бумаги, выгораживая своих врачей-мясников. Этот урод хотел выпотрошить ее наживую, и ты слышал, что он собирается свалить, как ни в чем ни бывало. Я уверен, что он перед этим тщательно уничтожит свои записи. Ты позволишь, чтобы он безнаказанно где-то жил и продолжал дальше творить ту же херню? Ягер, плохо сдерживая ярость, процедил сквозь зубы: - Пристрелить бы тебя за такое геройство. Ты опять каким-то образом втянул в это ее. С чего вы при этом меня за последнего идиота держите, не просветишь? Они в молчании шли к машине, Коля все еще был готов, что в любую минуту прозвучит выстрел, обрывающий его жизнь. Ох, недооценивали они Ягера, он словно злой гений, после своей ошибки в лагере, оказывается чувствовал почти каждый их шаг. Они подошли к машине, Ягер открыл дверь, проверяя не очнулась Лина. Коля складывал в багажник вещи, в том числе и кейс. Возможно Ягер его и не убьет, либо он решил оставить компромат на доктора себе. Лина все еще не пришла в себя, но, похоже галлюцинации прекратились - сейчас она мирно спала. Они сели в машину, Ягер довольно долго молчал, пока они ехали в училище. Затем повернулся к Коле: - Поедешь с нами. Мы должны беспрепятственно добраться до аэродрома. Затем все в твоих руках. Можешь оставить машину, карта у тебя есть, как и куда ты скроешься, уже не моя проблема. Николай кивнул - это было намного больше того, на что он мог рассчитывать. И теперь он мог без опасений планировать свои действия, наплевав на то, что они идут вразрез с планами Ягера.***
Лина по-прежнему смотрела в одну точку, слушая мерный звук капель дождя. Ей даже не было больно - она чувствовала, словно внутри, там, где раньше билось живыми эмоциями ее сердце, сейчас разлита пустота. Словно равнодушный сквозняк унес все чувства. Перед глазами, как кинолента, крутились события последних часов.***
Она помнила обволакивающую темноту, уже без снов, из которой периодически выныривало ее сознание. Лина открыла глаза, услышав негромкий голос фрау Лизер: - Бедная девочка, что с ней? - Все будет в порядке,- ответил Клаус.- Вы сможете сейчас поехать с нами? Пока Лина не придет в себя, она не сможет заниматься ребенком. - Ох, конечно,- женщина села рядом с ней,- бедный малыш только заснул, не стоит его тревожить. Лина слабо прошептала: - Кристоф, дайте его мне. Фрау Лизер с сомнением смотрела на ее заторможенные движения: - Лина, отдохни еще немного. Смотри он спит, пусть побудет у меня . Девушке пришлось согласиться - когда машина поехала, вновь навалилась сонливость. Не в силах бороться с тяжелой усталостью, она прикрыла глаза. Более-менее прийти в себя у нее получилось уже, когда они подъезжали к аэродрому. Она открыла глаза - Кристоф все еще спал на руках у фрау Лизер, Коля и Ягер о чем-то негромко переговаривались. - Мы почти приехали,- услышала Лина.- Я сейчас иду к пилоту, ты займешься вещами. - Фрау Лизер, я в порядке,- тихо сказала девушка.- Дайте пожалуйста мне Кристофа. - Ты проснулась? - обернулся к ним Коля, нахмурился, заметив, что женщина собирается передать Лине ребенка.- Не стоит сейчас брать его, ты еще слаба. - Что такое? - теперь и Ягер обернулся к ним. - Думаю она сейчас не в том состоянии, чтобы самой заниматься мелким,- ответил ему Коля.- Сейчас выйдем, ей может стать плохо, еще уронит его, а там смотри сам. Ягер внимательно оглядел бледную девушку, ее все еще сонные глаза, и решил: - Фрау Лизер, вы отнесете Кристофа в самолет. Лина видела, как Коля и Клаус идут к самолету, она вышла из машины вместе с фрау Лизер. Действительно, ей было все еще нехорошо - кружилась голова, но свежий воздух немного взбодрил. Лина осторожно сделала несколько шагов - к ним шел Николай, подгоняя фрау Лизер: - Быстрее, проходите в салон, устроите ребенка. Времени мало, самолет уже должен подниматься в воздух. Лина медленно шла за ними, все происходило слишком быстро, она не понимала, для чего Коля потащил в самолет женщину, ведь сын должен остаться с ней. Страшная догадка молнией взорвалась в ее голове - словно подтверждая ее, из самолета торопливо вышел Коля. Один. Только сейчас она поняла, что уже довольно долго не видно Клауса - он бы уже давно вернулся за ней. Лина быстро, насколько позволяло ее состояние, пошла к самолету. Коля перехватил ее, когда оставалось пройти немного: - Что ты делаешь? Все сделано в лучшем виде - я вырубил его, но он же скоро очнется... - Там мой сын,- перебила его Лина, с неожиданной силой вырываясь из его рук.- Пусти меня, я не брошу его, слышишь? - Лина, все, тебе нельзя туда, самолет сейчас взлетит, ты уже не успеешь... - Плевать,- Лина резко выскользнула из его рук, сама не понимая, откуда в ее измученном теле взялись эти силы. Ей казалось, она сейчас способна убить, если ей будут мешать.- Я сказала пусти, мне ребенок гораздо важнее вас обоих! Она вырвалась каким-то чудом, бросилась к самолету, который уже готовился взлетать. Коля в два шага догнал ее, схватил, прижимая к себе, несмотря на то, что она вырывалась, пыталась расцепить руки, сковывающие ее словно обручем. - Ты не можешь так поступить со мной,- сквозь слезы кричала девушка,- я могла сегодня потерять его, и ты опять заставляешь меня пройти через это. Коля, не обращая внимания на довольно ощутимые пинки, крепко держал ее. Он с сожалением сказал: - Так будет лучше для всех. Когда-нибудь ты меня простишь. Лина кричала, до сорванного голоса - перед ее глазами самолет, не спеша поднялся в воздух, и ей оставалось только провожать глазами, смотреть, как он постепенно удаляется и исчезает в небе. Коля все еще крепко сжимал ее, ей казалось эти руки душат ее, вся борьба сейчас потеряла смысл. Лина чувствовала, как последние силы оставили ее, не хотелось больше ни двигаться, ни говорить что-либо, ни плакать. Хотелось, чтобы время остановилось и спасительная темнота без мыслей и чувств поглотила ее.***
- Лина, ты должна съесть хотя бы что-то,- безуспешно уговаривал ее Коля. Он всерьез уже беспокоился за девушку - по-прежнему безразличное молчание, пустой взгляд. Она послушно прошла с ним в номер отеля, сейчас сидела, равнодушно глядя в одну точку. Коля заметил, как на светлой ткани ее джемпера расцветает кровавое пятно. Он шагнул к девушке: - Ты ранена? дай я посмотрю. Она не отстранилась, когда он закатал рукав джемпера, только смотрела, как он достает аптечку, обрабатывает ее рану. - Шов целый, ты видимо его повредила, вот и кровит опять,- говорил Коля, бинтуя ее руку. - Ты с самого начала планировал его бросить, да? - тихо спросила Лина. Коля замер, врать он особо не умел, да и не хотел он сейчас говорить ей бессмысленную чушь. - Лина, пойми я тоже живой человек, мы столько пережили. Ну не смог бы я всю жизнь смотреть на его ребенка и вспоминать, что его папаша с нами сделал,- Коля пытался найти в ее глазах понимание. - Неужели ты не понимаешь, что с мелким ты никогда не смогла бы все забыть? Коля замолчал, боясь добавить то, что уже довольно долго грызло его сомнениями. Он не спросил ее, а только ли к ребенку она так хотела попасть в самолет, и вышла бы она оттуда? Не спросил, потому что боялся, что если услышит подтверждение своих догадок, просто не сможет пережить страшной правды. Слишком много было в последнее время этих маленьких деталей, которые складывались в довольно неприглядную картину. Лина не хотела брать на Ягера компромат; она в полусне пыталась оправдать свой побег, словно ей было жаль; он еще в клинике заметил на ее шее тонкую цепочку, на которой болталось старинное кольцо. Кольцо не могло быть ее личной вещью - после концлагеря у них не оставалось ни единой вещи из прошлого. - Ты меня еще любишь? - решился спросить Коля. Этот вопрос, словно взрывным ударом прошел по окружившей ее оболочке пустоты. Лина чувствовала, как сжалось ее сердце, при виде боли и затаившегося страха в его глазах. Горло перехватил спазм - волна жалости к нему, к ним обоим накрыла щемящим чувством. Коля все так же оставался близким для нее человеком, он столько из-за нее вытерпел, он поступил так из-за страха потерять ее, Лина понимала это. Но то, что он сделал, теперь навсегда останется между ними, пробив трещину в ее чувствах к нему. Она тихо ответила: - ты сам знаешь. - Я уже ничего не знаю,- Коля повысил голос,- сама мне скажи! - Сказать - что? - Лина тоже перешла на крик.- Я сделала все, для того, чтобы быть с тобой. А ты отказал мне в доверии, решил за меня, так же как всегда поступал со мной он. Пока я не стала матерью, я не знала, что можно любить кого-то настолько сильно. Мой ребенок ни в чем не виноват, а ты заставил меня его бросить! Лина замолчала, больше не в силах сдерживать слезы, она вообще не видела смысла в этом разговоре - ведь уже ничего не исправить. - Я боялся, если ты вернешься за ним, ты останешься,- Коля беспомощно смотрел на нее. - Я схожу с ума от мысли потерять тебя еще раз. Лина зарыдала еще сильнее, она сама не знала, смогла бы найти силы выйти из самолета, если бы вернулась за Кристофом. Коля осторожно обнял ее, она не сопротивлялась, судорожные рыдания перехватывали дыхание болезненными спазмами. Она чувствовала себя преданной и предавшей одновременно, и вместе со слезами вернулась такая боль, что ей казалось, она охватила ее всю горящим огнем. Коля подхватил ее на руки, словно ребенка, прижал к себе, она слышала его привычно-успокаивающий голос: - Моя девочка, все это пройдет. Мы вместе справимся с этим, мы выберемся. Я помогу тебе забыть все это, мы еще будем счастливы.***
Клаус стоял на палубе лайнера, и смотрел, как ветер уносит тонкий смятый тетрадный листок. Ему не было необходимости хранить эту записку - ведь строчки, второпях написанные там, словно каленым железом отпечатались в его памяти.Клаус
Если ты читаешь это, значит я все-таки смогла сделать то, что должна была всегда, с самой первой нашей встречи. Последние месяцы помогли мне примириться со многим, мы c тобой уже не враги. Мы просто люди, которые не увидятся больше никогда. Если бы ты меня спросил, простила ли я тебя, за все, что ты сделал - я бы ответила да. Я больше не испытываю к тебе непримиримой ненависти. Но забыть то, что ты насильно изменил мою жизнь, я не смогу никогда. Ты всегда будешь тем, кто ты есть, ты даже смог в чем-то изменить меня. А я всегда ценила свою свободу превыше всего. То, чего ты никогда не смог бы мне дать. Прости меня за Кристофа. Знаю ты любишь его, но по-другому я поступить не могу. Постарайся начать новую жизнь, тебе многое придется преодолеть, чтобы стереть из памяти все, что случилось за это время. Я тоже хочу все забыть. Надеюсь со временем ты найдешь покой в своей душе. Пальцы Клауса крепко, до побелевшей кожи, сжали ледяной металлический поручень. Ему хотелось выть, рычать как смертельно раненый зверь, но вместо этого вырвался хриплый истеричный смех. Блять, как он мог так просчитаться! И ведь чувствовал, что паршивец Ивушкин темнит, что-то проворачивает за его спиной. Решил, что тот пытается прикрыть свою задницу и пронести компромат, позволяющий спастись от расстрела за пособничество врагу. Ладно, Клаусу было действительно в данном случае на это плевать. Все, что он хотел - увезти Лину и сына. И он же верил ей, разве можно настолько хорошо притворятся, играть любовь? Он сначала не верил, что она сбежала добровольно, была слабая надежда, что Ивушкин, не спрашивая, силой удержал ее. Чертов русский неплохо воспользовался ситуацией - Лина приходила в себя после препаратов Штрауса, ему нужно было договариваться с пилотом, он и отвлекся-то всего на минуту, выпустив Ивушкина из вида. Ему этого хватило, чтобы прижать к его лицу платок, пропитанный эфиром. Когда Клаус пришел в себя, самолет уже летел сквозь огненный шторм, рядом плакал Кристоф, причитала фрау Лизер. Он пытался выяснить у нее, что происходит, но бедная женщина ничего толком не знала - только то, что Коля проводил ее в самолет и приказал пилоту взлетать. Она вообще была в шоке, не рассчитывая на то, что покидает Германию навсегда. Клаус с трудом сдержался, чтобы не нагрубить ей - он тоже не рассчитывал оказаться в подобном положении. Но сейчас ничего нельзя изменить, они не могут вернуться назад, как бы ни хотели. Когда первый шок прошел, Клаус понял, что Лина хладнокровно планировала побег вместе с Николаем - иначе откуда бы взяться эфиру? Память услужливо подсказала ему, как она тайком ездила в клинику, а после того, как он нашел в паспорте записку, сомнений больше не оставалось. Сначала он даже не успел прочувствовать силу нанесенного удара - было не до того. Они летели, прорываясь через обстрелы англичан, затем была посадка на лайнер, вместе с обезумевшими от страха беженцами. Благодаря бумагам, подписанными лично Даллесом, проблем с фрау Лизер не возникло, но Клаус ощущал свою вину, видя как подавлена женщина. И все время был крик Кристофа, малыш большую часть суток захлебывался требовательным плачем. - Герр Ягер, я не могу успокоить его, он плачет за ней, ведь Лина раньше не оставляла его,- добрая женщина сама чуть не плакала. Клаус беспомощно смотрел на плачущего ребенка, и за одно это готов был задушить его мать голыми руками, попадись она ему сейчас. Он пробовал сам укачать сына, но получалось не очень - ведь он редко брал его на руки, последние месяцы он приходил домой глубокой ночью. - Мне жаль, что вам пришлось оказаться в этой ситуации,- он посмотрел на фрау Лизер.- Но вы же понимаете, назад уже вернуться нельзя. Я позабочусь о вас. Вы нужны мне, нужны Кристофу. Женщина, кивнула, утирая слезы: - Конечно, куда же я теперь денусь. Ничего, малыш еще маленький, он со временем привыкнет, мы справимся.***
Боль пришла к нему позже. Плыть им предстояло долго - и теперь дни, ночи, каждое мгновение было пропитано этой едкой болью; ненавистью, сжигающей его сердце; яростью, кипевшей в венах вместо крови. Он ведь часто слышал, насколько дикая, коварная и жестокая нация русских. Как же он мог так расслабиться, чтобы подпустить близко к себе этих двоих? Он должен был повесить Ивушкина вместе с его командой на башне танка тогда. Разве не глупо было считать, что дикого зверя можно приручить? Зверей либо убивают, либо всю жизнь держат под надежным замком в клетке. Ему нужно было так и поступить с Линой - без жалости сломать ее, пользоваться без малейшей привязанности. Никогда больше он не подпустит другого человека настолько близко к себе. Никогда он не сможет больше менять себя ради кого-то. Лина так и не поняла, насколько часто последнее время ему приходилось идти на компромиссы с самим собой ради нее. Она хотела свободу? Но разве он сейчас относился к ней как к пленной? Она стала для него всем, ну а то, что он не мог позволить ей жить, так как ей вздумается - разве могло быть по-другому, когда кругом шла война? Он постоянно был вынужден следить, чтобы она не попала в очередную задницу, что она, кстати и делала, с завидным постоянством. Окончательно же добило его то, что она бросила их сына ради Ивушкина. Клаус до хруста сжал челюсть - больше всего бесило собственное бессилие. Он привык к тому, что на любом поле боя всегда имеется варианты для маневров. Но сейчас это все, полный шах и мат. Он никогда не сможет взять реванш над Ивушкиным, никогда больше не увидит Лину. Каков бы ни был исход войны - между многими государствами опустится железный занавес, и ему никогда не удастся сунуться на территорию Союза. И вряд ли Лина окажется каким-то чудом в Штатах. Он не мог, не хотел окончательно ставить точку, свыкнуться с мыслью, что навсегда потерял ее. Внутри, казалось не осталось живого места, его сердце медленно кромсали ножами, прибивали тупыми гвоздями, прижигали огнем. Этот персональный ад теперь - неумолимая реальность. И с ним придется как-то учиться жить. Но, как говорится, то, что не убивает - делает сильнее. Впереди целая жизнь, которая перечеркнет последние дни. Всю эту клокочущую злость, на себя, на них. В будущем он должен вновь принимать решения, мыслить здраво. Со временем он сможет вернуть хладнокровие и ледяную бесстрастность ко всему. А сейчас хотелось одного - вырвать вместе с терзающей болью, с мясом, свое сердце, стереть все воспоминания о ней . Хотелось не помнить, не чувствовать, перестать существовать вообще. Холодный воздух резко ворвался в легкие, что-то коснулось его лица мокрым холодом. Клаус поднял голову и увидел, как с пепельно-серого неба над Атлантикой невесомо падают снежинки.