***
У него ни денег, ни жилья, ни любви нет. И некому присмотреть за кактусами Киришимы которые ему подарила Мина, некому сказать, чтоб меньше пил, ему приходится звонить соседке и просить, чтобы она смотрела за квартирой, когда он не хочет возвращаться домой. Хотя, погодите, градус, кажется, копошится в его мозгах и выбрасывает на видное место то, что вообще-то должен хранить под замком. Ага, Киришима, по всем законам жанра пьет, чтобы забыть. Ну, а получается, что только помнит. Любовь у него все-таки есть. Еще со старшей школы. Тихая такая, уже незаметная. Хотя раньше была под стать Эйджиро, такая же яркая, но вот, как оказалось, ни в бок он никому не уперся со своей любовью. Ну и пошел он к черту, Киришима и без этого проживет. Самое сложное — делать вид, что все давно прошло. Не после первого отказа, нет, ему раз двести говорили в лоб, что ничего у них не получится, когда Киришима, солнышко наивное, признавался в любви. И все думал, что одумается, сможет его переубедить. Ага. Детям положено верить в чудеса. От любви осталась только ссылка на страницу в Фейсбуке и противное прозвище, которое ему дал Денки — Сталкер. Эйджиро понятия не имеет, с чего бы это ему его так называть, только плечами жмет и недовольно хмурится, когда слышит это. Ну и конечно выходит с профиля Кацуки. Ему уже двадцать шесть и кажется, что мир его ненавидит и хочет, чтоб он уже загнулся поскорее. Ну что ж, приказы не оглашаются. Только вот допьет последнюю кружку, ладно?***
На вечеринку приглашен не только он. Весь бывший Бакусквад в сборе: Мина под ручку с Серо — выглядят они, кстати, послаще любой карамели, но это только издалека, лучше никому не знать, на что способен этот тандем. Каминари с Джиро, Бакугой пришел с красоткой Ураракой, а Киришима с кружкой пива. Новость о том, что Бакугоу и Урарака начали встречаться настигла Кири поздно ночью, когда он в соцсетях увидел пост, к которому была прикреплена их совместная фотография и надпись: «эта сучка теперь моя!». Тогда он не удивился, даже не расстроился, это ведь не его дело, но вот в груди неприятно сжимается сердце, будто бы плачет за него, а легкая улыбка на лице Баку закрывает ему вход в царство Морфея. Киришима не спит трое суток. Не приходит к себе в квартиру, ночует у Денки и съедает все их сладости. По слухам Блондин потом получил за этот комментарий, но Киришиме легче не стало. Он стал только больше пить и вовсе перестал заходить на страницу Бакугоу. Даже в инстраграмм не зашел, когда Денки начал орать во все горло, что у него подписчиков больше — обидчивый, балбес. Киришима изо дня в день выслушивает шутки Каминари о его задротстве, одержимостью работой, и, кажется, демоном. Но хотя бы не Бакугоу. Сам смеется от этого, но внутри как бы не до смеха, ощущение такое, будто сейчас расплачется. Все его работы, если вам интересно, — а если нет, то выбора у вас как бы тоже нет — связаны с мифологией и фантастикой, ему просто нравится рисовать темнокожих фей — считает их горячими, богинь и инопланетян, которые обязательно заберут его, прочь с этой планеты и из пазухи Бога, в которой, как любит говорить Мидория, все они находятся. Кажется, Киришима просто где-то сбоку, вываливается с теплого места под защитой Господа и ничего не может с этим поделать. Киришиме двадцать шесть. Он чувствует себя никчемным, у него алкоголизм, безответная любовь, а еще он верит в чудеса. Напротив сидит само искусство, тот, кого он бы рисовал сутки напролет — Бакугоу Кацуки, а рядом Урарака. Просто Урарака. Милая, конечно, добрая, веселая и невинная, а еще Киришима не может на нее злиться, любит ее, как друга, конечно. И на Бакугоу тоже не злится, просто расстроен. А на что ему злиться? Разве что на себя. Что снова сидит, испытывает свои нервы и не слушает свой разум, который, в отличие от него, вообще-то трезв. Смотрит прям в упор на блондина, не скрывает этого, не прячется за толпой и не краснеет. Смотрит, пьет и пытается протолкнуть обратно в горло ком алкоголем. Он просто расстроен, просто чувствует, что с каждым мягким и нежным прикосновением Урараки к Бакугоу он начинает прибавлять по еще одной кружке к уже выпитому. Пока что он насчитал четыре. Кружки постепенно прибавляются, — добро пожаловать, Киришима рад их видеть — а он просто сидит и смотрит, считает, уже просто в надежде на большее. Кажется, Киришиму не любит даже Бог, — хоть на рельсы ложись, чувствует он себя паршиво — только Каминари, засранец, да не так, как просит душа, и не тот он человек вовсе, с него сполна хватит того, что он уже дал красноволосому. Он благодарен, правда, безмерно. Урарака со спокойной улыбкой кладет голову на плечо Бакугоу, закрывает глаза и расслабляется с его объятиях. Тот целует ее в макушку и не смотрит на Киришиму, будто бы не видит, не чувствует на себе тяжелый, полный мольбы то ли прекратить, то ли продолжать, взгляд. Все это кажется тупым розыгрышем, неприятной и неудачной шуткой, жертвой которой Эйджиро выбрали его собственные друзья — спасибо, блин. Хочется верить, что сейчас из-под барной стойки выпрыгнет Мидория с камерой, Шото со своей неизменной миной подойдет и взорвет конфетти, Бакугоу наконец посмотрит на него и тепло улыбнется, и эта шутка, которая так неудачно затянулась на десять лет, наконец закончится. Но Урарака берет руку Бакугоу в свою, они переплетают пальцы и что-то шепчут друг другу. Влюбленные, молодые и красивые, спорить тут не с чем. Пиво заканчивается, фантазии обрываются хрупкими и аккуратными пальцами Очако и ниточки, на которых держался все это время Киришима просто рвутся. Ноги крепко стоят на полу, но ощущение такое, будто он просто падает в бездну и поделать с этим ничего не может. Киришима разворачивается и уходит прочь отсюда, уходит с места, где всем хорошо, кроме него одного. У него сердце сжимается, и грудь болит так, словно в нее петарды запускали. Не оборачивается даже когда Каминари его зовет. Прости, Денки, но Киришиме не до этого, он не хочет оборачиваться, потому что хочет жить, но чувствует, что скоро сорвется. Он извинится за это, позже извинится за все, даже за то, чего не было и не будет, например, за свой переезд к нему. Позже он покупает снотворное, потому что устал, и ящик темного, потому что хочет.