***
Будильник звенит как нельзя кстати, когда ты приходишь домой — залезаешь через окно, чтобы не разбудить мать — под пять утра, ложишься спать с абсолютной уверенностью, что часа на сон тебе хватит. Ложишься, наслаждаясь этим моментом соприкосновения головы с подушкой, предвкушаешь приятные ощущения расслабления тела, когда входишь в царство великого Морфея. Ожидания идут в разрез с реальностью, на деле все происходит так, как будто ты моргнул. Никакого удовольствия от сна, сплошное разрушение ожиданий. Чертова ловушка в виде: "да сейчас я высплюсь, где-то читал, что даже десяти минут сна хватает на восстановление двадцати процентов энергии" —захлопывается и ты даже не сопротивляешься. Киришима ненавидит свою наивность в этом плане и выключает пищащую хреновину, созданную, несомненно, дьяволом и купленную на гаражной распродаже за гроши. Он встает раньше матери на час, залезает под холодный душ и смывает с себя все остатки прошлой ночи. Из памяти тоже. Вместе с потом: своим и явно чужим тоже, вместе с прикосновениями какого-то незнакомца, вместе с грязью и запахом табака с него стекает вода: прохладная, чтобы проснуться. Во сколько бы он ни лег и сколько бы не проспал, он всегда идет в душ ровно в шесть утра, находится там минут двадцать максимум, чистит зубы раза на три, чтоб наверняка, а потом идет обратно в кровать. Если и удается поспать, то минут десять. Шесть тридцать на часах и снова будильник. Только на этот раз в универ. К первой паре. Но сегодня воскресенье, а это значит, что на сон есть больше, чем десять минут. Можно нежится в кровати и дальше, снова наслаждаться приятной магкостью подушки, теплотой постели и мыслями, что сегодня не надо сидеть на жопе ровно шесть часов, пытаться не уснуть и еще успевать писать конспекты. На парах выживает сильнейший, к первой приходят отбитые, правильные и Киришима. Но в воскресенье расслабляться не стоит. Мать каждую неделю тащит его с собой в церковь, считает, что он просто обязан исповедоваться господу, чтобы в будущем стать правильным человеком. Как ей объяснить, что отнюдь не еженедельные походы в церковь делают человека правильным? За завтраком все как обычно: они молятся, благодарят господа за еду на столе, обсуждают учебу. Его мама такая замечательная: она не знает, что делает ее сын, когда она не видит. — Эйджиро, ты у меня такой хороший. Самый лучший. Ты можешь доверять мне, ты ведь знаешь это? Я всегда тебя поддержу, — Мама всегда так говорит. Поддержит, любит, гордится. Но вот только она не знает, что ее сын практически каждую ночь уходит из дома, ебет парней, участвует в подпольных боях, когда не хватает денег. Он в принципе готов зарабатывать по-разному, только бы платили сразу. Одно время он работал в борделе — не лучший вид заработка, если честно, ведь выбираешь не ты, выбирают тебя — Конечно, мам, — Киришима улыбается своей натренированной теплой улыбкой, чтобы мама не прознала, что он ей не верит, не верит, что она будет с ним, если узнает, на какие деньги куплены все те продукты, что стоят сейчас на столе. Приятного аппетита, мамочка, вкусно, когда не знаешь, из чего сделано?***
На самом деле, в церкви не так уж и скучно, когда есть на что посмотреть. И речь сейчас ни о иконах, о кое-чем поприятнее. Эйджиро удивляется каждый раз, когда заходит сюда: один очень интересный священник все еще работает здесь. Он грубый, сквернословит каждый раз, когда думает, что его никто не слышит. А Киришима слышит. Он выходит на задний двор церкви, когда прихожан очень мало и курит там две подряд: купленные сигареты и самокрутку. Думает, наверное, что никто не видит, но это вряд ли. Все же мимо заднего двора ежедневно проходят люди, а еще там недалеко школа. Эйджиро бы соврал, если бы сказал, что ему противно такое поведение. Наоборот, ему интересно. Приятно каждый раз вылезать следом за ним на улицу и наблюдать, как тонкие бледные пальцы держат сигарету, приятно наблюдать, как губы обхватывают фильтр, на него в принципе приятно смотреть. Его бледная кожа выделяется на темном фоне церкви и черных ряс. Их хочется стянуть. Флирт — это по его части, он умело может соблазнить любого, неважно: парень, девушка. От первых приятно физически, вторые удовлетворяют морально. Но к этому священнику его тянет отнюдь не животная потребность потрахаться, его тянет интерес и эстетическое удовольствие. хочется снять с него одежду и глубже поставить вопрос эстетики. Мать как обычно пропускает его первого в кабинку, в которой он, по сути, должен говорить всю правду. Как обычно: я пил, я трахал парней, не ходил на пары, не слушался мать и так далее, и тому подобное. Но вот на этот раз, когда он заходит в кабинку, он слышит усталый вздох, который кое-что ему напоминает. Прошлую ночь. Он никогда не исповедовался у этого священника и слышал разве что маты тихим, но грубым голосом. Очень странно, что он не узнал их вчера. Ему хватает пары секунд, чтобы выпалить короткое: "Кажется, я вчера трахнул священника" — чтобы увидеть ошарашенный взгляд напротив себя.