***
— Что ты собираешься предпринять? — поинтересовалась Юркова при следующем звонке. — Хочу рискнуть, Лена, — твердым голосом ответила полковник. — У меня теперь есть любимый человек и я не хочу чтобы он умер. Последовало продолжительное молчание, во время которого Галина слышала только дыхание собеседницы. — Не знаю, в курсе ли ты, — решилась продолжить Рогозина. — Но Слава никогда не любил меня. Так получилось, Лена, что у меня есть его дневник. У меня есть дневник Славы и… — Ты врешь. У Славы не было дневника. — Ошибаешься. Ты же знаешь, я говорю лишь то, что могу доказать. Слава продолжал любить тебя, но доверял это только своему дневнику. Я нашла его после его смерти, так что теперь он у меня… Последовала секундная пауза. — Прочти его. Прочти его мне — тогда я пойму, что ты не лжешь. Галина достала из кармана небольшую пухлую записную книжку в коричневом коленкоровом переплете, старую, с желтыми страницами. — Он писал что дарил тебе астры, такие же белые, под цвет твоих волос, — заговорила полковник, напрягая память, которая могла подвести. — Он писал что это были твои любимые цветы. Он спрятал его между страниц дневника вашу фотографию… — Прочти. Я хочу слышать его слова… — Охотно. Я прочту тебе его дневник, но ты тоже должна дать мне что-то взамен. — Прочти страницу. Если я узнаю его слова, то отпущу одного заложника. Галина почувствовала, что теперь террористка говорит правду. — Отпусти Круглова, и я прочту тебе страницу. Слава писал что у тебя был девиз «Per aspera ad astra» — «через тернии к звёздам». Отпусти пятерых, и я прочту тебе это. А если отпустишь всех, я найду способ принести его тебе в магазин. Приду сама и принесу с собой дневник. — Вынеси его на улицу — туда, где я смогу увидеть его. Никто не выйдет из магазина, пока я не пойму, что у тебя и в самом деле его дневник. — Хочешь, чтобы я вынесла его? Хорошо, я постараюсь это сделать. Но что ты дашь мне взамен? — Троих заложников. Неси дневник. — Ты освободишь троих заложников, если я покажу тебе дневник? — Живей! — Хорошо. Сейчас я попытаюсь договориться с генералом. Как только все будет решено, я позвоню тебе. — Давай же быстрей! — Уже иду. Рогозина вскочила со стула, схватила свой сотовый. — Запомни, — обратилась она к Майскому. — Сигналом будет фраза: «Это все, что я могу сделать для тебя». Я произнесу ее лишь в том случае, если пойму, что иного выхода у нас нет. — Как ты догадалась, что она купится на это? — поинтересовался Сергей. — Понимаешь, дневник — это нечто очень личное. Что-то, что принадлежало Славе. Она просто не может пренебречь этим. Так что я рассчитываю как следует поторговаться с ней. Только для начала мне нужно обговорить все с командиром группы. — А почему ты думаешь, что она не застрелит тебя в тот же момент, как ты окажешься перед магазином? — спросил майор. — Эта записная книжка действительно принадлежала Славе и Юркова узнает ее. Ей нужен дневник. Более того, если она сможет взять меня на прицел, то же самое — но в отношении его — смогут сделать и наши ребята. Как только она достанет оружие, с ней покончат. Я могу увести ее от детонатора. Она объяснила свой план, после чего надела протянутый кем-то бронежилет. — Как только она отойдет, я постараюсь удержать ее на этом месте. Или, что еще лучше, попытаюсь подманить поближе к витрине. Как только вы снимете бомбу с задней двери… — Это не составит труда, — заверил ее майор. Уже на пороге Галина сунула в руку Майскому сложенный листок бумаги и шепнула: «Отдай это Круглову потом». Он кивнул и опустил бумажку в карман. Рогозина вышла на улицу. Вынув мобильный, она позвонила Юрковой. — Я иду к тебе. Приготовь заложников. Ты должна отпустить троих — таковы условия сделки. — Сначала я увижу тебя и дневник, потом отпущу троих. — Меня ты увидишь. А вот дневник сможешь увидеть только после того, как отпустишь заложников. У тебя и так останется четырнадцать человек. Отпуская троих, ты ровным счетом ничего не теряешь. За троих я покажу тебе его дневник, а еще за троих прочту оттуда одну страницу. Тогда мы и поговорим об обмене. — Глупо с твоей стороны полагаться на бронежилет, — резко сменила тему террористка. — Я ведь могу выстрелить тебе в голову. При этих словах горло у Галины пересохло. В ту же минуту защелкали замки, и дверь распахнулась. Люди выбегали из магазина, выкрикивая на ходу: «Не стреляйте!». Их тут же утащили их в укрытие. — Все трое. Покажи мне дневник. — Хорошо. Пусть только полицейские выведут гражданских за пределы внутреннего оцепления, — она вытащила из-за спины записную книжку. — Вот дневник Славы. — Открой, я хочу видеть его изнутри… — Мне нужно еще три заложника, — сказала Рогозина. — И Круглов. Отпусти его, Лена. — Нет! Он останется, как и все прочие. Хочешь увидеть его? Галина заметила движение, и тут же у витрины оказался Николай — как будто кто-то толкнул его вперед. Кровь на его лице запеклась и почернела. На теле у него висела бомба. — Открывай, или я взорву его. Вместе с ним на тот свет отправятся еще несколько человек. А потом я подорву вторую бомбу — вот тогда-то не выживет никто. Так что открывай. Больше никаких переговоров. Рогозина шагнула чуть ближе и тут же услышала резкий оклик — полицейские приказывали ей остановиться. — Я готова, Лена, — сказала полковник, открыв книжку и повернув ее страницами в сторону магазина. — Снимок, — ответила Юркова прерывающимся от волнения голосом. — Я хочу видеть фотографию, которую он вложил в дневник. Будешь просить, чтобы я освободила заложников, — я стану стрелять в них по очереди… «Прочесть так быстро она не могла, но почерк узнала» — подумала Галина и зашелестела страницами книжки. — Слава сохранил твою фотографию, — сказала она. — Лена, я делаю все, как ты хочешь. Я открыла дневник, но мне нельзя подойти ближе — меня тут же оттащат назад. Рогозина подняла записную книжку, чуть развернула ее, показывая вложенную между страниц старую черно белую фотографию. В голове ее всплыла схема магазина — с местами, помеченными красным крестиком. В тот же момент Юркова отпихнула Николая в сторону, чтобы лучше видеть через витрину. На какое-то мгновение Галина встретилась с ним взглядом. — Это все, что я могу сделать для тебя, — произнесла полковник кодовую фразу. «Давай!» Звук выстрела оглушил Галину. После этого она лишь смутно слышала крики, вопли, топот бегущих ног. Дальнейшие события она помнила плохо. Действие таблетки заканчивалось и память частично отказала. Воспоминания были отрывочны, несвязны и перепутаны по времени. Мимо нее к магазину пробежал Сергей Майский. Полковник выронила записную книжку, повернулась на его голос… — Граждане, выходим организованно, без паники… Мельтешение лиц, очередь рыдающих, подавленных, подвывающих от ужаса или стиснувших зубы людей — каждый реагировал на произошедшее по‑своему. Голова кружилась и без них, а с ними и вовсе хотелось сесть прямо на землю и забыться. Нервное напряжение не отпускало… Следом донесся приглушенный звук взрыва. Потом в носу у нее защекотало от дыма и запаха гари, и Рогозина обернулась. Дым ел глаза, и слезы потекли у нее по щекам. В водовороте дыма, полуослепшая от слез, она увидела Николая, с которого сняли взрывчатку. Откуда он появился она в суматохе не поняла. Галина видела, как его шатает, расслышала кашель, на мгновение сквозь серую пелену проглянуло его бледное, напряженное лицо с зажмуренными от дыма глазами. Протекла еще целая вечность, пока она услышала его радостный крик «Галя!». Энергично проталкиваясь, он устремилась прямо к ней. В следующее мгновение они уже сжимали друг друга в объятиях. Полковник покачнулась и полетела куда-то в дымный мрак… Открыв глаза, Галина увидела, что лежит на уличной скамейке, а голова ее покоится на коленях у майора, и лучи послеполуденного солнца заливают ей лицо. Дым продолжал обволакивать все вокруг, и в воздухе стоял удушливый запах гари. Полковник попыталась было подняться, но Николай удержал ее, сказав спокойно: — Лежи тихо, дорогая. Все закончилось… С минуту она лежала неподвижно, потом открыла глаза и поглядела на зама. Волосы у него опалило огнем, лицо было черным от сажи, но глаза возбужденно сверкали, и он улыбался. — Круглов, ты похож на негра, — пробормотала Рогозина и провела осторожно пальцами по волосам, ощупывая засохшую кровь у правого виска. — Ты ранен? Больно? — А что мне сделается? — развел со смехом руками майор и потом постучал себя костяшками пальцев по лбу. — Тут же кость! Зато будет возможность в бинтах пощеголять. Помнишь, как в фильме «Старики-разбойники»? Бандитская пуля! — Хорошо, — прошептала Галина. Неожиданно вспомнилась причина происходящего и она спросила: — Юркова жива? — Жива, но в плохом состоянии… Послышались тяжелые шаги и полковник повернула голову к источнику шума. Сквозь клубы дыма она увидела человеческие силуэты, спешившие к ним. Галина попытался сесть, но тело не слушалось. — Помоги мне сесть! — попросила она майора. Круглов усадил ее. Рогозина с облегчением вздохнула. Со стороны казалось, что она просто удобно расположилась тут, а на самом деле была уже не в силах встать. Поддерживаемая майором, она принимала поздравления от коллег. Хорошо справились, замечательная работа — слышалось со всех сторон. Генерал Султанов, очень довольный исходом дела, пообещал наградить их обоих. — Не могли бы вы оставить меня? — попросила она коллег. — Мне нужно отдохнуть. — Конечно, — ответил Султанов, послушно удаляясь. — Вот это было дельце… — Да уж, — согласилась Рогозина. Мысли ее уже начали путаться, она поняла что вот-вот потеряет сознание. Откуда‑то из тумана вынырнуло лицо Майского. Как сквозь пелену Галина видела как он подошел и протянул что-то Круглову. — Звонила мне Валентина, — сказал Сергей. — К сожалению, она поздно проверила лекарства и обо всем догадалась, иначе я тебя просто не допустил бы до операции… — Сережа, Юркову — арестовать! — произнесла Галина каким-то чужим, незнакомым голосом. — Строгая изоляция! И ждать дальнейших указаний. А пока прими команду. Ее голова закружилась и тяжело упала, глаза закрылись, и она потеряла сознание. Безвольно откинувшись на спинку скамейки, женщина застыла, стремительно бледнея.***
Ожидая, пока Рогозина придет в себя Николай Петрович изучал записную книжку мужа Рогозиной, тот самый «дневник». В основном там были деловые записи, несколько рисунков, карикатур, в ту же книжку он слова песен переписывал. Смысл некоторых записей был не очень понятен. Слава неплохо рисовал и, видно, был человек с юмором. Между страниц несколько карточек — детская его с матерью, солдатская, с Галиной, еще до войны… От записной книжки внимание Круглова отвлек голос… — Что это за запах? — с трудом шевеля губами, спросила Рогозина. — Сладковато-терпкий… — Ожила, полковник? — спросил Николай, внимательно посмотрев на нее. В глазах застыла неподдельная тревога. — Ну, а я уже беспокоиться начал! Это багульник так пахнет. Он указал на пучок тонких прутиков в банке с водой. Веточки покрылись маленькими светло-лиловыми цветами, похожими на фиалки. Из набухших почек прорезались светло-зеленые листья. — Ты выздоравливай. Султанов звонил. Денька через два к тебе с визитом министерское начальство пожалует. Наверное, медалями нас обоих наградят. А, если честно, нас с тобой не награждать надо, а наказывать. Я проморгал, что слежку Юрковой на кладбище. И ты хороша… Грудью на амбразуру! Валя мне все рассказала... Ты отдавала себе отчет в том, что это непроверенное лекарство, что у него может иметься побочное действие, что твое сердце… — Коля, моему сердцу может позавидовать любой мотор. Последствия будут, но не слишком тяжелые… Пойми, мне нужно было продержаться… Я уже потеряла одного мужчину и не хотела допустить, чтобы это произошло снова. — Сейчас-то легко говорить! Если честно, я бы тебе всыпал, как в детстве… Рогозина смотрела на этот праведный гнев, который пытался пробиться сквозь теплую дружескую улыбку. Не выдержав, полковник улыбнулась в ответ. — Меня отец в детстве не бил, — ответила она. — Чувствуется… — сказал майор. — Знаешь, чего я больше всего боялся? Я боялся, что ты ошиблась с дневником. Ну признайся, Галя, пальцем в небо попала? — Почти, — улыбнулась она. — Правда в моих словах все-таки была. Дай сюда записную книжку. Она перелистала страницы и показала рисунок. Слава хорошо изобразил Юркову — все точно схвачено, чуть шаржировано. Она стояла с букетом астр в руках и подпись «Per aspera ad astra». На вложенной фотографии они стояли втроем: Галина с мужем и Юркова. У девушек в руках были цветы, Слава держал обеих под руки и все трое щурились от солнца, смотря в объектив. — Ведь столько лет прошло, но от лекарства память активизировалась и я все вспомнила — все будто вчера! Мы втроем ходили гулять… будто вчера! — повторила полковник, передохнула минутку и продолжала: — Мы шли вечером, недавно прошел небольшой дождь. Был мокрый асфальт... Старушки сидели у станции и продавали последние цветы. Слава купил последние два букета и спросил кто какой хочет. Елена выбрала астры и рассказала про свой девиз… Мы попросили тогда нас сфотографировать… — Однако, — покачал головой Николай Петрович. — И на таком пустом месте ты сделала вывод? Хорошо, что я об этом только сейчас узнал. Когда ты звонила, у тебя голос был такой уверенный, что я не сомневался: основания у тебя достаточно крепкие. — Но вывод-то оказался правильным, — возразила Галина. — Что с Юрковой? — Умерла. Не сразу, она ещё долго жила. Может, час… — Значит сегодня я убила человека… — сказала Рогозина. — Галя, забудь об этом. — Я сделала это. Я подала сигнал снайперам — разумеется, неофициально. Но все без исключения знали, что это я выманила ее туда, где ее смогли убить. У меня не было выбора. Она собиралась… — Я знаю, — Николай протянул руку и сжал ее ладонь в своей. — Знаю… — И теперь мне придется жить с этим. Я использовала чувства, которые она испытывала к Славе, чтобы манипулировать ею… — Ее чувства нельзя назвать любовью. Для этого они слишком эгоистичны. И ты это знаешь. На самом деле все сводится только к тому, что ты оказалась умнее ее. И не просто умнее, но и храбрее. Ты смогла выйти на улицу, а она пряталась внутри, прикрываясь ни в чем не повинными людьми… Круглов осторожно коснулся губами ее виска. — Так что не нужно жалеть ее. И себя жалеть тоже не нужно. Он крепко обнял ее, согревая своим теплом. — А когда приедет Султанов не забудь сказать, что берешь отпуск на пару дней. — Это еще зачем? — Моя женщина спасла семнадцать человек. Это необходимо отпраздновать… Рогозина удивленно перебила его: — Круглов, с чего это ты взял что я твоя женщина? — От тебя самой, — ответил Николай. — Майский отдал мне это… Он достал записку и развернул ее. «Коля, что бы дальше ни случилось, знай — я люблю тебя», — прочитал Круглов. — Галя, и я тебя люблю, — тихо произнес майор и поцеловал ее. — Ты самая поразительная на свете… Как птица Феникс, которая никогда не умирает, сгорает и снова возрождается из пепла… Галина плотнее прижалась к заму и положила голову ему на плечо. Похоже, ей наконец-то удалось обрести душевный покой, твердую опору под ногами и плечо любимого мужчины, к которому всегда можно прислониться.