Странно, но, понимая, что это конец, у меня не было слез. Серьезно, я-то думала, что от души наревусь, в очередной раз кромсая сердце о шипы и лезвия своей бывшей начальницы, которыми она окружила себя, но… нет. Слез не было. Было… никак. Пусто. Ровно. Как линия кардиограммы при остановке сердца. Вообще ничего.
Я провела все выходные в полном уединении, а в понедельник отправилась к Михаилу Андреевичу с требованием об отпуске. Ну, не с требованием, а с просьбой, конечно. Удивительно, но он позволил мне взять отпуск раньше, чем через две недели. Добрейшей души человек. Может, его смутили мои пустые глаза или абсолютная безэмоциональность в голосе, но со среды мне было позволено отчалить на две недели на все четыре стороны. Вместо меня должна была выйти девочка из нашего же подразделения. Поэтому я позвонила Оксанке и протараторила в трубку о том, что в среду я уезжаю к родителям и что отключу телефон, так как хочу побыть одна и разобраться в своей жизни. Оксанка, конечно, попыталась выяснить, что у меня случилось, но, натолкнувшись на мое «все объясню потом», сдалась и пожелала хорошего отдыха.
Да уж, отдых. Мама, папа, вечные вопросы о том, когда я выйду замуж, и рассказы, как «Люба из соседнего подъезда уже третьего ждет» и «Наташка из твоей школы во второй раз разводится». Но вся эта кутерьма и суета должны были сработать. Лучше я буду в вечном раздражении от надоевших вопросов, чем постоянно думать о той, что не только растоптала мое сердце, но еще и сплясала на нем. Поэтому я купила билет на поезд, собрала свои вещи и уже в пятницу утром стояла на вокзале родного города, пытаясь найти среди толпы приехавших и встречающих своего отца.
Папа нашел меня первым. Обнял, похлопал по плечу и, схватив сумку, в которой была в основном сменная одежда, взял меня под руку, направляя к стоянке.
Дома ждала мама, наготовившая разных вкусностей и которая с порога запричитала, как сильно я исхудала и что меня нужно непременно откармливать.
И, находясь в родном доме, среди знакомых всю жизнь вещей, плакатов на стене своей комнаты, рабочего стола, все еще заваленного книгами и журналами, будто я никуда и не уезжала, я почувствовала себя лучше. Значительно лучше. Да, мое сердце разбито всмятку, пропущено через мясорубку и старательно превращено рукой Волжак в фарш, но… жизнь на этом не заканчивается. Я жива, я дышу, я выросла, я изменилась, и я не могу не быть благодарной ей за это. Мой запрос сработал, по большей части. И какое-то время я действительно наслаждалась нашим «общением», пока оно не стало меня убивать. И я поняла, что, в общем-то, все не так уж и плохо.
Я гуляла по знакомым местам, аллеям и паркам. Ходила в кафе, небольшие рестораны, встречалась с одноклассниками, с которыми еще более-менее поддерживала связь, навещала родственников, которые непременно хвалили меня за амбиции и за то, что я хорошо устроилась в новом для меня городе, не сбежала, не вернулась. Было приятно. И я, кажется, впервые не ругалась с мамой по поводу и без. Она перестала меня воспитывать, поучать. Нет, иногда, конечно, у нее это проскакивало, но уже не так, как раньше. Может, поняла, наконец, что я выросла и стала самостоятельной.
Еще я много читала. Перечитывала старые книги, которыми увлекалась в школе, просматривала фотографии, сделанные в подростковом возрасте, и, глядя на все это, понимала, как я изменилась. Я уже не была забитой серой мышкой, у меня появилось собственное мнение, которое я научилась отстаивать, появились сила воли и смелость, которых мне так не хватало в детстве. Я сравнивала себя прошлую и настоящую и не могла поверить, что всего за несколько месяцев я стала практически другим человеком. И мне это нравилось.
***
Через полторы недели отпуска я поняла, что соскучилась. Соскучилась по Оксанке, по работе, по своему дому и по… Волжак. По этим серым холодным глазам, по ее голосу, по ее мерзким шуточкам. А еще мне позвонила Маша, сказала, что приезжает и у нее будет выставка. Та самая. Какой-то владелец галереи увидел ее работы в Москве и захотел показать их у себя. И я была приглашена. Мне ничего не оставалось, как согласиться посетить сие мероприятие, учитывая то, что я тоже «приложила к нему свою руку». Поэтому мне пришлось вернуться на пару дней раньше, чем я собиралась. Мама и папа, провожая меня, даже всплакнули, когда махали мне, уезжающей к себе домой. А я за это время поняла, что очень люблю свою семью. Но все же мой дом не тут.
***
— Ты серьезно в этом пойдешь? — Оксанка, стоя в красивом платье с одним открытым плечом, практически убивала меня взглядом.
— А чем тебе не нравится мой костюм? — возмутилась я, оглядывая брюки, блузку и пиджак. По-моему, я выглядела очень хорошо.
— Во-первых, он не женственный. Во-вторых, надень платье. Это же культурное мероприятие, Ира! — Подруга отодвинула меня от гардероба и начала раздвигать вешалки. — Ты же там сама на этих фотокарточках! Ты должна выглядеть и-зу-ми-тель-но!
— Боже… — простонала я, усаживаясь на кровать. На хрена я вообще решила согласиться пойти, да еще и взять с собой Оксанку?!
— Вот. То, что нужно! — Подруга выудила из шкафа строгое черное платье, а я покраснела.
— Может, что-то другое? — пропищала я. В этом платье у меня был и-зу-ми-тель-ный секс с Волжак на диване в ее офисе.
— Чем тебе не нравится это? — удивленно спросила Оксанка. — Оно очень сексуальное.
Ага, Волжак так же сказала, когда снимала его с меня.
— Ну… Оно…
Ну не говорить же ей правду!
— Что, Ира? — с нетерпением спросила Оксанка.
— У меня с ним связаны некоторые воспоминания… — уклончиво ответила я, отводя глаза.
— Какие? — Оксанка прищурилась, будто догадываясь, о чем я.
— Личного характера, — пискнула я, все больше краснея.
— Дай угадаю, — закатила глаза Оксанка, — ты в нем была со своей Вожлак.
— Волжак, — поправила я. — И… да.
— Прекрасно, — фыркнула подруга, но тем не менее продолжала в меня тыкать этим чертовым платьем. — Но ее же там не будет? Ты сама говорила, что твоя подруга заверила, что она не придет.
— Да, она уехала в командировку и вернется только ночью, — согласно кивнула я.
— Вот и чудно. Тогда надевай. И без разговоров. — Оксанка подняла ладонь вверх, останавливая мои любые протесты.
— Ладно, — вздохнула я. — Но без каблуков!
— В лодочках, — ухмыльнулась подруга, покачивая платьем на вешалке.
— Ненавижу тебя, — проворчала я, начиная снимать пиджак.
