Главный приоритет

Пирс был на взводе, несмотря на внешнюю холодность и колкие комментарии, что уже стали частью образа. Сбежавший с алгоритмом «Озарения» капитан Роджерс словно накинул на себя и своего сообщника мантию-невидимку. Всё что у них было — это показания не славившихся честностью мафиозных крыс, но даже они не могли дать ответа на вопрос куда делись солдаты. На границе Италии след обрывался. Райт с серьёзным видом выслушивала все лестные комментарии в сторону своего брата, спецгруппы Брока, Фьюри, Капитана и всех-всех-всех, причастных к расследованию, иногда вставляя мрачное «угу» в знак солидарности. Когда Александр всё же переходил к сути, она подбиралась и цепляла из его монолога всё, что только можно, лишь бы удостовериться в его полном неведении относительно их диверсии. — Мистер Пирс, а с чего вы вообще взяли, что на той флешке действительно был алгоритм Золы? И разве он не может просто дать вам ещё один? Разве вы не сохранили резервные копии? — Фьюри не идиот, а очень предусмотрительный мудила! — Александр всё-таки сорвался. — Он не только выкрал оригинал, но ещё и вычистил с помощью вируса базы данных. Наши технари успели спасти только жалкие обрывки, да и те повреждены так, что еле расшифруешь. На восстановление кода понадобиться не один год, а столько времени у нас нет. Если в ближайшее время не возобновить проект, правительство прекратит его финансирование, и мы понесём огромные убытки. Эта флешка — наш последний шанс. Обещаю, когда мы найдём этих крыс, я лично вышибу им мозги. А я ведь верил Нику, думал что мы сработаемся на одной стороне, но… За деньги, похоже, действительно можно купить всё. — Вы думаете, ему заказали эту кражу? — А зачем ему ещё это делать? Он полностью поддерживал этот проект, так же как и я веря, что так мы сделаем мир куда безопасней. Жизнь тысяч не такая уж великая цена за спасение миллиардов. — Может, Ник изменил своё мнение? Как я знаю, он довольно близко общался с Роджерсом, а тот полный идеалист. — Может быть. Но это не отменяет факт его предательства… Иди, Джаред. Мне нужно позвонить. Девушка сдержанно попрощалась и вышла, изо всех сил стараясь не сорваться на бег — так хотелось скорее оказаться как можно дальше от этого человека. Дверь за спиной хирурга закрылась и Пирс долго выдохнул, снимая с себя маску сурового лидера. Его план был так близок к завершению… Почему люди не понимают простой вещи: преступники не меняются. Все эти «исправительные учреждения», как некоторые упорно называют тюрьмы, не способны никого изменить, это только временная мера и рассадник банд. Опасных для общества людей бесполезно на время изолировать, их надо физически уничтожать, как чумных крыс. Разве это не правильно — пожертвовать кучкой уродов ради процветания остальных? Без них мир был бы в разы спокойней и безопасней. Для него сомнений не было, да… Но не все считали так же.

***

Ночь вступила в свои права, но яркие фонари, что стояли в ряд вдоль дороги, освещали всё вокруг не хуже солнца. Лонг-Айленд сиял, как никогда. Александр с родителями и маленькой сестрой возвращались домой в весёлом настроении — они только-только вышли из театра, обсуждая соответствие возраста актёров их героям. Выходной прошёл на редкость отлично и, казалось, ничто не могло его испортить. Вместе они подошли к припаркованной машине, но не успела она приветливо минуть фарами, как сзади послышались ругательства. Все невольно обернулись на голоса. Двое вооружённых людей в балаклавах бежали к ним. — Руки, руки кому говорю! Ключи гони, быстро! — нервно крикнул один из грабителей. — Ну, блять, давай! — Спокойно, — Джозеф поднял руки с ключами. — Берите, но нас не трогайте. Вдалеке послышался лай собак, а через мгновение из-за угла показалась группа полицейских, тут же взявших налетчиков на прицел. Заметив гражданских они замерли, но оружие не опустили. Всё произошло очень быстро. Схватив малышку Мию и прижав к её виску дуло, один из нападавших крикнул, что убьёт девочку, если им не дадут уйти. Елена бросилась к дочери, забыв обо всем от страха за ребенка. Грабитель нацелился на неё и то ли у него дрогнула рука, то ли он так и задумывал, но пистолет выстрелил в упор. Все замерли в оцепенении. Женщина не смогла даже вскрикнуть от боли, страшно исказившей ее лицо. Зажав живот дрожащими руками, она опустилась на асфальт, смотря пустыми глазами на убийцу, в руках которого всё ещё была её дочь. Что было дальше Алекс не мог вспомнить, воспоминания заволокло плотным белым туманом, пахнущим пороховой гарью. Зато, что было после, врезалось в память на всю оставшуюся жизнь, и во многом её определило. Отец замкнулся, стал много пить, даже иногда порывался взять в руки лезвие, но что-то всегда его останавливало — возможно страх перед богом, а может тот факт, что у него ещё остались дети, которым он был нужен. Джозеф взял себя в руки, бросил пить, вернулся к работе, но депрессия съела его, и Алексу пришлось смотреть, как медленно умирает ещё один близкий человек. Мие приходилось не лучше. Девочка всё ещё с надеждой спрашивала: «А мама скоро вернётся?» — зная, прекрасно зная, что нет. Зал суда был пропитан ненавистью и презрением отца и негодованием на грани открытого возмущения Александра. Слишком милосердно! Этим тварям дали слишком милосердный приговор за убийство любимого человека и разрушение трёх жизней. Внутри бурлил океан из боли и ненависти, пальцы дрожали, а в глазах лопались капилляры. Пересмотр дела не дал никаких результатов, приговор остался неизменным. И Алекс почти смирился с этим. Время всё-таки лечило, и он не мог позволить себе упиваться ненавистью — не это было нужно сестренке и отцу. Но прошлое нельзя забывать. Несколько лет спустя, когда он уже закончил академию Щита, они сидели с друзьями в баре, отмечая своё первое серьёзное задание. На одном из экранов над стойкой крутили местный новостной канал, и сразу после доставучей рекламы стали крутить репортаж о том, что из тюрьмы Рукер Айленд освобождаются двое заключённых. Он их узнал. Не мог не узнать. В нём взыграла такая ярость, что из разгромленного бара его утаскивали силой, благо обошлись без полиции. Досрочное освобождение. Он помнил, как орал на весь бар: «Как? Как, вашу мать, их могли отпустить?! Разве не очевидно, что они не изменились?! Они не могут измениться!» Но ему снова пришлось ждать — он не имел права ошибиться, и не собирался пустить карьеру под откос из-за этих ублюдков. Наконец, упорство и ум обеспечили ему необходимые средства. Сидя за столом в своём кабинете он перебирал дела тех, кто стоял на учёте Щита как потенциально опасные элементы. Искал одного конкретного человека — некого «Юрия», что подозревался в совершении заказного убийства. Убедительных доказательств обнаружено не было, но Пирс чувствовал: это именно тот кто ему нужен. Тоненькая папка с личным делом лежала чуть ли не в самом конце — прописка, номер телефона, всё здесь. Почти наудачу Алекс набрал номер, и к его удивлению послышались гудки. — Слушаю, товарищ полиционер, — с характерным русским акцентом сказал мужчина. — Мне нужно с вами поговорить… Лично. — Не вопрос. Где встречаемся? — Пирсу показалось, что Юрий уже знал, по какому делу он ему позвонил. Не сказать, что Александр был удивлён, но уже через два дня его заказ был выполнен настолько чисто, что даже не поверилось сразу. «Убийство или суицид? Скандально освобождённые заключённые были найдены отравленными в своих квартирах. Полиция выясняет обстоятельства происшествия» — пестрили заголовки газет и новостных репортажей. И поначалу всё было замечательно, он радовался тому, что мир стал чуть чище. Но чем дольше Пирс над этим думал, тем крепче становилась мысль, что этого мало. Он может сделать нечто большее для своей страны, для своего мира. Мало уничтожить двух жалких убийц. Ему нужна справедливость для всех…

***

Черепа было не оторвать от свежеукраденного ноутбука. Стив только показал ему, как выйти в интернет, и через несколько часов этот невозможный человек уже учился программированию. И у Роджерса было подозрение, что напарник уже пробовал взламывать чьи-то аккаунты, тренируясь, прежде чем взяться за флешку ЩИТА. Был вечер, они сидели в полупустом кафе. От любых других заведений, в которых они успели побывать, это отличалось каким-то особым русским колоритом. Кажется, даже воздух был по-особому холоден и влажен. Но возможно это потому, что за окном сплошной стеной стояла гроза, и Роджерсу поневоле вспомнился день его первого пребывания на территории СССР. Тогда тоже была жуткая гроза, и он вместе с Командос гнали мотоциклетный батальон гидровцев, да как-то прозевали момент, когда пересекли чужую границу. И только спустя четверть часа, несясь за вражескими солдатами, как гончие за лисицей, они попали под обстрел партизан, что особо не церемонясь, палили и по ним, и по немцам. Всё могло закончиться печально, если бы Капитан быстро не сообразил как уйти, оставив на растерзание советов оставшихся к тому моменту врагов. Стив снова перевёл взгляд на Ганна. Он был просто идеальной моделью, когда чем-то увлекался. Кажется, он даже дыхание замедлял, лишь бы не отвлекаться и совершать как можно меньше «лишних» телодвижений. Только пальцы выстукивали по клавиатуре, и серьёзные холодные глаза лишь изредка то расширялись в удивлении, то сосредоточенно хмурились. Стив каждой линией старался передать его нрав, но каждый раз казалось, что он что-то упускает. В очередной раз посмотрев на модель, Роджерс замер. Шмидт смотрел прямо на него и улыбался, сжав губы, словно пытаясь сдержать смех.  — Что? Шмидт развернул ноутбук, явив ему подборку мемов «This is America's ass». Стив с трудом подавил желание спрятаться под стол от стыда. Хуже самих картинок были только комментарии, самые приличные из которых ограничивались простым восхвалением его фигуры.  — Ты издеваешься, да? — не переставая полыхать, фыркнул Стив, закрывая крышку ноутбука. — Немного. И это ещё не самое худшее, что я успел нарыть, — непривычно весело ответил Иоганн, положив прибор в сумку. — Ну что, пошли? — Скорее побежали, — взглянув на стену дождя, выдохнул Роджерс.

***

 — Номеров с двумя кроватями нет, есть с одной двуспальной, — девушка за стойкой невозмутимо перекатывала во рту жвачку. Всего несколько часов назад они прибыли в Вязьму, голодные и безумно уставшие. Граница с Россией — это не Евросоюз. Не терпевший вторжения незнакомцев в личное пространство, Ганн был сравни гранате без чеки — одно неверное движение, и кто-то останется без руки. Стив, уже набивший глаз на мелочи вроде взглядов, впивающихся в ладонь ногтей, стиснутых почти до скрежета зубов, вовремя появлялся рядом, успокаивая одним своим присутствием. В конце концов, они решили дать себе полчаса отдыха, забежав в кафе, где их и настигла стихия. Сейчас совершенно не было желания где-то лазить и искать свободные хостелы, да и чёртов холодный осенний дождь, что шёл уже с час, не оставил им никакого выбора. Иоганн печально выдохнул:  — Давайте. Разберёмся сами. Расплатившись, они поднялись на указанный этаж. Небольшая комната, коридор и совсем крохотная ванная — обычный хостел на одну ночь, который можно найти в любом даже в самом маленьком городе. Шмидт не любил их: слишком мало места для манёвра в случае форс мажора, да и память услужливо напоминала, что он делал после ночевки в таких местах. Убивал, а после возвращался… Комната преобразилась — стала заметно темнее, лишь масляная лампа создавала островок света у тумбочки. Было до безумия тихо. Как наяву перед ним возник образ любимой. Лора сидела на кровати — среди серых стен она казалась белее накрахмаленных простыней — читала очередную книгу, но лишь заслышав шаги, подняла глаза, полные радости и беспокойства. Тряхнув головой, Ганн отогнал от себя наваждение — безусловно приятное, но тянущее за собой другие, кровавые, унизительные, которые он хотел бы просто вырезать из памяти. Чтобы отвлечься от мыслей, Иоганн перевёл взгляд на напарника, но тут же понял, что зря. Стив разделся до пояса и слишком любопытные глаза быстро оценили, словно те самые комментаторы, все прелести фигуры суперсолдата. «Как у него отросли волосы. Так бы и вцепился, оттянул назад, чтобы аж вскрикнул. Ах, а спина. Роскошна, не правда ли?» — «Голос» не заставил себя ждать. — Тебе надо подстричься. А то ты из сурового дровосека в заросшего бомжа превращаешься. — Поправив выбившуюся прядь за ухо, Ганн подавил в себе желание всё-таки сделать, как хотел «голос». Вопреки ожиданиям Стив даже не вздрогнул, а повернувшись к нему, смущенно улыбнулся и кивнул. Когда за спиной немца закрылась дверь ванной, он наконец позволил себе вздрогнуть — неплохо научился у Ганна самообладанию, и только оно позволило скрыть, как на самом деле его перетряхнуло от этого короткого прикосновения. Безумно захотелось податься под руку, потянуться за невольной лаской. Странные мысли, но вопреки всему они не вызывали отторжения. После всего, что они открыли друг другу, какими видели, что изменит какое-то прикосновение? Первое, что они сделали после водных процедур — это обновили повязки. Раны, оставшиеся после столкновения с Братьями, все еще напоминали о себе. Стив почти перестал смущаться чужой наготы, хотя Ганн ревностно сохранял рамки приличия, лишний раз стараясь не показываться голым даже по пояс. Пулевое ранение уже не доставляло немцу особого дискомфорта и он мог спокойно обойтись без перевязки, но сопротивляться заботе Роджерса было себе дороже. Под его строгим взглядом, кажется, даже железо плавилось и в трубочку скручивалось, чего уж там Шмидт. Он свято держал слово, что дал… Три месяца назад, в начале августа? Они уже так долго вместе, даже не верится. Мелкие порезы на Стиве полностью затянулись, и их больше не нужно было чем-то обрабатывать и закрывать. Четко видимым остался только след от самого жестокого удара. Роджерс вытянулся на простыне обняв подушку, упиваясь горячей рукой, почти ласкавшей его спину, то и дело останавливаясь на крупном шраме чуть выше лопатки. Было так спокойно, словно во всём мире остались только они одни.  — Как мне хочется, чтобы это длилось вечно… — сонно пробормотал Стив, убаюканный поглаживаниями.  — Мне тоже, Стив… Мне тоже.

***

Прошло четыре дня. Солдаты благополучно продвигались вглубь самой большой страны мира, осев на время в Краснознаменске, чтобы вплотную заняться картами и документами. В Москве им будет не до этого — город-миллионник был опасен для них так же как логово «Зелёных Братьев». Огромная плотность населения означала в десятки раз больше потенциальных свидетелей, если что-то вдруг пойдет не так, и намного больше риск попасть под «всевидящее око» камер. Случись что, и на их след выйдут в кратчайшие сроки. Потому стоило задержаться, обдумать все риски, прежде чем вторгаться в игру по-настоящему.  — Я не помешаю? — Иоганн врубил ноутбук на самую слабую яркость и поставил на колени. Этой ночью он не собирался спать, хотя стоило бы. Было забавно видеть удивлённые глаза Роджерса, когда Шмидт положил перед ним списки погибших и другие не самые приятные документы, непрозрачно намекая на потребность в альтернативном взгляде. Иоганн перестал отнимать у него отчеты, а Стив понемногу наращивал броню и уже не так остро воспринимал написанное. Эмоции отходили на задний план, а имена, даты, связи — анализировались и откладывались в памяти. И Череп вынужден был признать, что в аналитике — особенно оперативной — Роджерс ему не уступал. И пусть методы у них были разные, целями они видели одних и тех же людей.  — Нет, мне нормально. — Стив завернулся в одеяло и благополучно заснул под тихое жужжание и быстрый стук клавиш. Череп долгие часы штудировал новейшую историю, особенно тщательно изучая период холодной войны и конец второй мировой. Фото последствий от ядерного взрыва в Хиросиме и Нагасаки повергли его в долгое оцепенение. Пускай оружие на энергии Тессеракта было в сто раз смертоносней, но оно не оставляло после себя ничего — только пепел. А такие последствия… Решив пока оставить историю в покое, он принялся за изучение технологий, каждая из которых для него было сравни новому чуду света. Особенно его заинтересовали биоинженерия и выращивание новых тканей из стволовых клеток. Кто знает, может и ему смогут сделать хотя бы новое лицо? Искать было непросто. На каждую вполне научную статью приходилось по пять-шесть абсолютно бредовых. Особенно забавно было читать, как из любого чиха выводили очередную теорию «мирового заговора». Не так это работает, не так! Он тихонько смеялся, читая комментарии к таким статьям, поражаясь тому, что в век открытой информации люди оставались такими же наивными, веря в бред очевидный даже для него. По совету Стива он нашел видео с МКС и надолго залип на панораму Земли с орбиты, ускоренную во много раз, и наблюдал, как день сменяет ночь и на темных материках расцветают огни больших годов, а освещённые трассы вьются в странном узоре. Сияющий земной шар в страшной черноте космоса казался таким хрупким, словно стеклянным. Его хотелось оберегать. Может, и к добру то, что Стив не позволил ему сбросить бомбы. Но тогда война закончилась бы уже в сорок третьем, и не было бы никакой Хиросимы, и вообще никаких войн. Но мир дорого заплатил бы за это. И не было бы всего того, что он видит сейчас. Он пропустил столько, что казалось и года не хватит, чтобы охватить и четверть. А было бы то альтернативное будущее хоть немного лучше? Никто уже не узнает. Немного поколебавшись и поборовшись с мучающим любопытством, он все же нашёл информацию о гомосексуальности, с интересом обнаружив, что в этой области исследования тоже на месте не стояли. Оказалось, что все определяется еще во время внутриутробного развития. «Перенося большой стресс во время беременности, организм женщины вырабатывает больше гормонов, что может стать одной из причин… » «А жизнь с мужем пьяницей считается за большой стресс?» — спросил сам себя Иоганн. Эта мысль была неожиданной, но и отбросить ее как очевидно бредовую он уже не мог. Он не замечал этого за собой… Ему просто не с чем сравнивать. Единственные действительно близкие отношения у него были с Лорой, и вот сейчас с Роджерсом закреплялось нечто похожее. Слишком похожее. «Так, хватит мне на сегодня», — на часах было около четырех часов ночи. Он выключил ноутбук и вытянулся на кровати, задремал. Рядом заворочался Стив, перевернулся с боку на бок, и неожиданно закинул руку ему на живот. Застигнутый врасплох, Иоганн напрягся, но сосед больше не двигался. Тёплая тяжесть на животе совсем не мешала, а беспокоить и так измученного Стива не хотелось.

***

Они проснулись почти одновременно, повинуясь вбитому в подкорку распорядку, хоть Шмидт и предпочёл бы подремать ещё как минимум часа два-три. До ещё дремлющего сознания не сразу дошло, что Стив крепко обнимает и прижимается к нему со спины. И Ганн был безумно рад, что между ними было одеяло — под рукой Стива ощущалось жжение как от ожога, которое, чёрт возьми, было слишком приятным. Наверное, ощути он это всем телом, вспыхнул как спичка. Черт знает, к чему бы это привело, но явно ни к увеличению доверия и взаимопонимания. Медленно тлея в руках капитана, Иоганн сосредоточился на дыхании, избавляясь от внутреннего жара. — Ганн, вот скажи… Какого чёрта мы лежим в одной кровати, когда в зале есть диван? Череп настороженно приподнялся, но сжавшаяся на предплечье ладонь остановила его от дальнейшего движения. Стив сел, подогнув под себя ноги. — Я не говорил, что мне это не нравится. Мне просто интересно, — к счастью, он так и не поднял взгляд — встретиться с ним глазами Иоганн был совершенно не готов, но сжимавшая руку ладонь неуклонно сдвигалась ниже, пока не накрыла его кисть. Мелкая дрожь прошлась по телу, утихнувший было огонь снова затлел под рёбрами. — Мне… Спокойней с тобой, — после короткой борьбы с собой сказал чистую правду Шмидт. Капитан самым странным образом действовал на него. Стоило этому голубоглазому солдату оказаться рядом, разрывающие сознание чувства опасности, паранойи и тревоги сменялись неведомым ранее спокойствием. Стив словно обещал безопасность, и Ганн, хоть и знал, что это не так, ничего не мог поделать с этим иррациональным ощущением, и, когда сил терпеть уже совсем не оставалось, неосознанно пытался быть ближе. Он пытался понять когда слова «безопасность», «спокойствие», и самое странное, «сон» стали синонимами имени «Стив Роджерс», но уже несколько дней как оставил попытки, принимая это за данность. Стив мягко провёл большим пальцем по «линии жизни».

***

Джаред и представить не могла, скольких трудов стоило изъять истерзанные Шмидтом тела у итальянских коллег, чтобы это не разлетелось по местным газетам. Но дело сделано — трупы у них, осталось только провести повторные вскрытия. Может, удастся обнаружить что-то интересное. — Матерь божья, — без особой эмоциональности удивился патологоанатом, когда завезли первое тело. — Это кто ж тебя так? И вправду, на первый взгляд могло показаться, что тело растерзали бродячие псы, обглодав торчащие наружу обломки рёбер. Но уже на второй можно было понять — грудную клетку сначала сломали, потом разрезали и раскрыли «бабочкой». Невиданная жестокость, благо человек был уже мёртв к тому моменту, как миру явили его прокуренные лёгкие. Мужчина сделал некоторые заметки и попросил закатить все трупы. Они выглядели немногим лучше, но больше ни над кем убийца так не измывался, как над первым. Открытые и закрытые переломы костей рук, ног, рёбер, у кого-то даже сломан позвоночник, и у всех по контрольному в голову — очевидно, некто пытал этих мужчин, но по завершению дела поступал достаточно милосердно, не оставляя в живых и не обрекая на долгие предсмертные муки. Что же такого особенного было в этом брюнете, что с ним так жестоко расправились? Пытались запугать остальных? Всё будет ясно позже, когда придут результаты анализов. — Бедняги, — услышав голос, мужчина вздрогнул, но быстро взял себя в руки. — Простите, не хотела напугать. — Да ничего, Райт. Ты по делу или так? — И то и то. Пришла убедиться, что среди них нет моего брата. Слава Богу, обошлось. Есть какие-нибудь мысли по поводу? — она кивнула в сторону изуродованных трупов. «Осторожно, Джек. Не повреди внутренние органы, а то мясо будет горчить… Грудную клетку раскрывают только после изъятия лёгких и сердца…» — Слышался в мыслях голос отца. — Их пытали, однозначно. Я предполагаю, что вон того убили первым, чтобы запугать остальных, но кто его знает. Никогда ещё не видел такой жестокости от одного человека. Словно он не испытывал абсолютно никакого сострадания. Да и сила его впечатляет… Это ведь тот, который с Капитаном сбежал, да? Это он? — шёпотом спросил врач, косясь на замершую девушку. — Не знаю. А если бы и знала, я не имею права сказать. До встречи, мистер Кёрст.

***

Стеклянный стакан звонко разбился в руках девушки. Боль от впившихся в руку осколков не отбила желания кричать — она была и зла, и напугана, и расстроена. Джек, её любимый Джек, разделал мужчину как чёртового оленя! И даже то, что тот уже был мёртв, не успокаивало. Ни капли. Но, несмотря на состояние расстроенного рояля, ей следовало подготовиться к приёму гостей. Как она и предполагала, Джек с Броком встали на её сторону, несмотря на некоторые разногласия и обиды. Им всем хотелось жить и желательно не под дулом пистолета.

***

— Твою же мать! — Брок отвернулся от экрана телефона Джар, уперевшись в плечо Джеку. Тот понятливо приобнял командира. Броку было не впервой видеть развороченные трупы, но всё же рвотный позыв застрял где-то в горле. Шерон поморщилась и отложила домашние вафли, на которые их всех пригласила Джар. — Это отвратительно. Даже развороченные взрывом трупы лучше выглядят, чем то, что он… Пиздец просто. Ты вообще уверена, что Роджерс ещё жив? — Да. Они пересекли границу Белоруссии и, похоже, движутся к России. Нат на связь как не выходила, так и не выходит. У них с Фьюри должен был быть перевалочный пункт на восточной границе, я подумала, что туда она и отправится, но сейчас уже не уверена. — И что мы будем делать? — поинтересовалась блондинка. — Ждать. Пока они не пересекут границу России, я ничего не смогу сделать, разве что заметать их редкие следы. А когда они уже будут там, я возьму отпускные и мы вместе поедем «отдыхать». — Райт показала кавычки, отпивая кофе из цветастой чашки. — Найдём, расспросим, а дальше по обстоятельствам. Заодно и Джек извинится. Стоило упомянуть брата, Роллинз громко скрипнул зубами. Брок тоже сверкнул недобрым взглядом. — То есть у тебя вообще нет плана? — вовремя вклинилась Шерон, разбивая напряжение. — Обстоятельства, Шер. Всё упирается в них. Мы не знаем, зачем и почему эти двое сбежали, даже не попытавшись оправдаться или разъяснить ситуацию. — Стив шуганулся. Мы с Ударом пытались его повязать. До сих пор спину ломит от столкновения с потолком. Но теперь я понимаю, что чертовски легко отделался… Мы ведь с самим Черепом встретились. Кстати, этот красномордый как был дохуя загадочным, так и остался. Просветишь, док? Райт закатила глаза. Вот только разговора о нём ей и не хватало.

***

 — Иоганн! У меня плохие новости! Только он это сказал, как Шмидт оказался за плечом, словно только и ждал момента.  — Вот, — он протянул Ганну пожелтевшие листы. — Тут о том куда пересылали и что делали с образцами твоей крови. Обрати внимание на последние записи.  — СССР, Москва, Мурманск. Какого хрена её туда посла?.. — Череп застыл и с каждым мгновением на его лице расцветала гримаса неподдельного удивления и негодования. — «Zur weiteren Untersuchung geschickt.» — отправлено для дальнейшего изучения… И судя по тому, что они запрашивали ещё образцы и они выдавались — исследование было успешным. Советские суперсолдаты — это, конечно… Интересно.  — В том-то и дело — их нет. Нат, конечно, рассказывала мне о «Зимнем Солдате», но в него как-то не верится.  — И это что, нам на север придётся ехать? Боже, да я же там сдохну. — Ганн сел и в наглую закинул ноги на стол.  — Не сдохнешь. Ганн, ну вот зачем тебе это сдалось? Нам бы с нынешней Гидрой разобраться, а потом с прошлой. Ганн помрачнел, но не замолк как это иногда бывало. Ему хотелось поговорить, пускай даже ни о чем. Лишь бы заглушить голос и давящую на мозг тишину.  — Я хочу избавиться от всего, что осталось от Красного Черепа. Хочу вернуть то, что потерял. Что у меня отняли. Я понимаю, что скорее всего, мне это не удастся, но это поможет мне, наконец, отпустить этот ад. Мне это нужно, Стив.  — Понимаю… — Над головой Стива словно собиралась свинцовая туча. Мысли о прошлом редко когда приносили радость — даже самые лучшие моменты омрачались пониманием, что все кто был тогда рядом, мертвы. По его вине или нет, но это так.  — Тебя мучают кошмары, Стив? — неожиданный холод прошёлся по коже, вырывая его из апатии.  — Иногда… Когда начинаю вспоминать. А это происходит всегда, когда я не занят работой или чем-то ещё. Хотя и это не всегда спасает.  — А меня спасаешь ты, — отводя взгляд, сказал Ион. Стив восхищался его умением контролировать себя и свой голос в частности. Он великолепно знал, каких усилий стоило это признание скупому на откровения немцу, но фраза прозвучала абсолютно ровно, даже мягко. Губы чуть тронула улыбка, но Стив подавил её. Не тот был момент. — Утром я этого не сказал, но это так. Я не вижу кошмаров рядом с тобой, и меня это удивляет. Но я не хочу в этом даже разбираться… Сегодня я, кажется, даже видел обычный цветной сон. Не помню правда, про что он был, но это уже что-то. Обычно перед глазами просто пустота.  — Как в тебе сочетается безумный холод и такой темперамент? Просто как?  — Актёрская практика… Я уже и забыл когда был собой.  — А со мной ты?..  — Нет… — Не дослушав вопроса, перебил Ганн, скидывая ноги со стола и придвигаясь чуть ближе. — Вернее, не всегда получается. Мне хочется быть собой, но когда я это делаю, что-то всё время идёт не так. Наверное, мне стоит не забываться и продолжать играть роль тихони.  — Ион, прекрати. Все мы ошибаемся, но это не значит, что нужно выворачиваться наизнанку и пытаться подстроиться под кого-то. Особенно если тебе самому от этого плохо… Что-то случилось? Ты последние дни сам не свой, — Роджерс осторожно положил ладонь ему на плечо.  — Знаю, знаю… Последние дни были одними из самых спокойных, что не помешало им стать и самыми выматывающими. А все из-за «голоса», который разгулялся в голове, стоило чуть стихнуть буре событий снаружи. Он комментировал буквально всё, в том числе Роджерса. И ладно бы он его оскорблял, это было бы понятно… Но он словно издевался… Подмечал те вещи, которые Ганн тщательно игнорировал, ибо они пробуждали не совсем те эмоции, которые должны чувствовать друзья. Шмидт рвался изнутри от противоречащих друг другу установок, с того самого момента, как они сидели в обнимку на холодном балконе. Тогда он пообещал не бросать, быть рядом. Но то что происходило сейчас, то как его тело реагировало на Роджерса… Приходилось контролировать себя каждую секунду, чтобы не шарахаться от него слишком явно. И это была только одна из его проблем, которые начинали напоминать лавину — даже громкого звука хватит, чтобы всё это рухнуло, погребя его под собой. И ладно, если только его самого, но нет, это поглотит ещё и Стива. Он, этот добрый небезразличный мальчишка, хочет быть рядом, даже не осознавая, на что себя обрекает. Видимо его глаза сказали намного больше, чем слова. Оказавшись в кольце сильных рук, он понял, что стал уязвимым, как никогда раньше. Как пресловутая птичка из легенды о сфинксе — ни жив, ни мёртв. Ганна мелко затрясло, и Стив верно истолковал эту дрожь, став мягко успокаивающе водить по спине кончиками пальцев.  — Ты выгораешь, Ганн, это уже даже мне очевидно. Я не в праве тебе приказывать, но, пожалуйста, перестань играть. Хотя бы дома. Брюнет положил голову Стиву на грудь, слушая, сквозь мерный стук сердца, взволнованный голос. Чувство уязвимости притупилось, как всегда бывало рядом с голубоглазым, что не особо спасало и его продолжало трясти, словно… Ему лучше не думать об этом.  — Ты не понял. Мне неспокойно, когда я не играю.  — Почему? Поговори со мной, Ганн.  — Я притворяюсь всю свою жизнь. Наверное, только в юношестве я мог себе позволить себе настоящие эмоции, да и то мне хорошо за это влетало. В итоге я просто опасаюсь показываться из-под маски, жду удара в спину. Не бери на свой счёт и… Давай сменим тему, а то меня совсем понесло. Я тут кое-что раскопал из старых архивов, — под недовольный выдох Стивена, который рассчитывал поговорить по душам, Ганн неохотно вывернулся из тёплых объятий, выудил из горы бумаги отреставрированную карту. — Тут относительно рядом был исследовательский центр. Их достаточно мало на территории России, но в них сто процентов остались записи Эрскина. Он любил работать в тишине, в окружении глухих лесов. Там было красиво в мою последнюю поездку туда.  — Ладно, заодно и развеемся. Завтра с утра едем?  — Соберёмся с вечера, выспимся и на два дня в леса… Меня интересует конкретно вот этот блок, — обвёл левую часть здания Шмидт. — Архивы и лаборатории. Хоть бы они не были разгромлены, там же столько исследований проводилось до войны.  — Стоп… А как вы вообще на территорию СССР попали?  — С большим трудом. Мы там совместно с советскими учёными несколько лет разрешение на совместные исследование требовали. Выбили только пару мест в закрытых научных центрах, благо быстро сообразили, как можно связь поддерживать. Везде есть лазейки.  — Эм… Если это советские центры, какого они отмечены как гидровские? Вы там завербовали всех, что-ли?  — Не всех, но крысы всегда найдутся, а они быстро заразу разносят. Идея ведь сама по себе была хороша — объединить мир под единой властью. Справедливой и честной. Утопия, конечно, но… — Ганн коротко засмеялся. — Ja, definitiv Utopie. (1) Теперь понял, почему из меня такой хреновый патриот?  — Я просто не думал, что нацист способен на верность, — по привычке выдал чистую правду Стив, и вздрогнул, осознав, что ляпнул. Но Ганн от души рассмеялся, и от этого хриплого резкого хохота на сердце потеплело.  — Пропаганда работала на славу, да? — отсмеявшись, заявил Череп и махнул рукой. — Не оправдывайся. Не то было время, чтобы задумываться о мотивах врага и рефлексировать. Если бы ты начал сомневаться, из тебя вышел бы такой же хреновый подчиненный, как и из меня. Перейдя на лёгкую непринуждённую болтовню, оба расслабились, как будто бы забыв о возникшем всего несколько минут назад напряжении. Но на самом деле Ганн с трудом подавлял в себе желание снова опустить голову, чтобы его снова обняли — такое потрясающее ощущение, которое мог дать, опять же, только Стив. Но не хотелось показаться совсем уж уставшим и «выгоревшим», не хотелось еще больше грузить напарника, хоть разум настаивал, что это будет правильным решением. «Тебе не кажется, что это нечестно с твоей стороны? Он открыт перед тобой, доверяет тебе свои слабости, хоть и боится, а ты? Закрываешься и тонешь в собственном дерьме сам. Ты трус, боишься ему довериться…» — «Голос» перешёл на издевательски-томный шёпот. — «Или дело в другом? Он пробуждает в тебе воспоминания о ней. Он тебе нравится, как нравилась и она. Но ты ведь знаешь — все вокруг тебя умирают. И он тоже умрёт. Так зачем терять такое скоротечное время?..»  — Ион? Ион, ты меня слушаешь вообще? — пощёлкав перед лицом внезапно впавшего в ступор Черепа, обеспокоено спросил Стив.  — А? Прости, я задумался, — Шмидт не знал, как реагировать. «Голос» уже не в первый раз указывал ему на схожесть отношения к Стиву и Лоре. Вот только Ганн был уверен, что это не так — между ними не было той упоительной заботы, желания оберегать любой ценой, быть рядом в трудную минуту. Но теперь, анализируя свои эмоции и действия, он не мог сказать того же. Он запутался.  — О чём, если не секрет?  — Кто мы? В смысле, кто мы друг для друга. Я до сих пор не понимаю. Мы слишком близки для коллег, приятелей, да даже напарников. Но, мне кажется, друзьями нас тоже не назовёшь. Слишком разные, да и наше с тобой прошлое вносит свою лепту.  — Именно прошлое и позволило нам стать друзьями, Ион, — Стив положил ладонь ему на тыльную сторону шеи, притягивая ближе к себе, упёрся лбом в лоб, чтобы немец не отвёл взгляд и не закрылся. — Появившись в моей жизни, ты показал мне, что война ещё не окончена. Что враг буквально у меня под носом, а я этого даже не замечаю… Да, ты не самое лучшее моё воспоминание, твои руки по локоть в крови, и мне самому не верится, что мы смогли так сродниться и понять друг друга… Но я безумно благодарен тебе, что открыл мне глаза. И теперь у нас обоих есть второй шанс, мы можем всё исправить. Не сказать, что Шмидту стало легче после этой проникновенной речи, но уверенности в искренности Стивена прибавилось на порядок. От этого становилось совсем не по себе — для Стива это дружба, для «голоса» влюблённость, а что это для него самого? А чёрт его знает. Больше немец не стал заигрывать с собственным разумом и чувствами, предпочтя заняться делом. Мелкие бытовые дела закончились быстро, а на улице была до неприличия хорошая погода: серые тучи разошлись и солнце отдавало земле последнее тепло. Ещё по приезде в Вязьму немец заметил огромную разницу между Европой и Россией — здесь ещё осталось что-то, напоминающее исконную глубинку. Не гетто, не совсем уж трущобы, хотя они тоже были, а именно смесь города и деревни, где есть все блага цивилизации, а люди так и живут от рассвета до заката. В первое время не на шутку разыгралась профессиональная паранойя Черепа — по опыту он предполагал, что в таком маленьком городке чужак будет выделяться, привлекать внимание, но ничего подобного в поведении соседей он в итоге не обнаружил. В их районе было столько приезжих — большая часть квартир в подъезде была сдана, и по итогу они оказались самыми неприметными жильцами. Краснознаменск, на удивление, был совсем не «красным». За исключением нескольких краснокирпичных домов, встретившихся им на пути к центру, всё вокруг было серым или же бледно жёлтым, невпопад разукрашенным рекламой и кривым безвкусным граффити. И пускай Иоганн знал русский, перевести особо хитроумную игру слов был не в состоянии, лишь приблизительно понимая о чём вообще идёт речь. Мужчина остановился около одной из многоэтажек, привлечённые одобрительным улюлюканьем небольшой толпы. Из человеческой массы неслись выкрики одобрения и ругательства. «Викинг» — для настоящих бойцов» — гласила вывеска над дверью. Любопытство пересилило лёгкую тревогу и Шмидт вошёл в полутёмное помещение, бывшее когда-то подвалом многоэтажки. Обстановка вокруг была бойцовская: плакаты со знаменитыми боксёрами, потёртые перчатки и вырезки из газет в рамочках, гласившие о победах местной спортивной команды. Было слегка пустовато, но это можно было списать на будний день и ранний вечер. На одной из стен висела плазма — именно на неё было обращено большинство посетителей. Но чуть в отдалении, где было потише и потемнее, сидела спокойная компания культурно выпивающих мужчин. К ним и направился Шмидт, снова включивший всё своё обаяние. Как оказалось это были не постоянные клиенты, а такие же как и он залётные, так что Ганн быстро вписался в небольшую компанию. Он специально не стал скрывать акцента, надеясь на некоторое снисхождение к иностранцу, и да, мужчины достаточно радушно приняли «немчика», как назвал его мужчина с проседью, отличавшийся от собеседников большей солидностью. Посидев всего час в заведении, послушав разговоры вокруг и аккуратно порасспрашивав официантов, Череп успел понять, что бар был не так прост. Часов в десять, когда они официально закрывались, можно было попасть на бои без правил и неплохо так подзаработать на ставках. Попрощавшись со случайными знакомыми, немец ушёл дальше изучать город, но не найдя больше ничего интересного, вернулся в квартиру. Собрав в их уже родную спортивную сумку всё, что могло пригодится при вылазке в глушь, само собой, перепроверив это раза три для верности, они улеглись спать как привыкли: вместе, спина к спине. Сон не шёл, и Стив ворочался, то вглядываясь в трещины на потолке, то в узоры на несуразных обоях. Мысли стали мучить его с того самого жёсткого разговора, не отпуская по сей день. Единственное, что Роджерс мог сказать наверняка, ему стало спокойней и приятней быть рядом со Шмидтом, и иногда это приобретало достаточно причудливые формы — как сейчас. Чужое тело грело спину в начинавшей остывать от ночной прохлады комнате, и появлялось настойчивое желание перевернуться и крепко прижаться к этому ходячему противоречию. С одной стороны это пугало — вдруг Ганн его неправильно поймёт и окончательно запутается. Хотя, невозможно запутаться в том, что не распутывалось, да и в прошлый раз он достаточно спокойно воспринял внезапные объятия, не сбросил руку, даже не заметил как Стив прижался к нему в попытке согреться. Что тоже странно, не тот он человек, чтобы позволять так нагло вторгаться в личное пространство, а тут в последнее время прямо растаял. Привыкает? Стив надеялся, что да, иначе будет совсем неловко. Его легонько толкнули в бок локтем, отвлекая от разглядывания очередной ветвистой трещины на потолке, недовольно прошептали:  — Ты можешь перестать ворочаться и так громко думать? — впрочем, его тон быстро стал мягче. — Оставь всё до завтра и спи. У нас будет много времени чтобы поговорить.

***

С утра Стив проснулся от ощущения прошедшегося по позвоночнику холодка. Соседнее место пустовало и было лишь слегка тёплым, видимо Шмидт проснулся не так давно и не стал тревожить. С кухни приятно пахло печёными яблоками, свежесваренным кофе — стало уютно, как в родном доме в окружении семьи. Ганн стоял у открытого окна и курил, ожидая, когда пропищит таймер. На фоне красного рассвета чёрная фигура немца смотрелась необычайно органично — глаза художника радовались сочетанию цветов и удачной композиции. Здесь было теплее.  — Снова печёшь что-то, — усмехнулся Роджерс, подходя к задумчивому брюнету и забирая сигарету. Затянулся. Пускай никотин действовал всего пару секунд, смотря на Ганна, он научился ловить кайф даже без него. — Хозяюшка.  — Ну должен же кто-то этим заниматься. Ты ж помрёшь с голоду, сидя на диете из макарон. — Шутливо ответил Ганн, довольно щуря глаза.  — Ха-ха смешно. — Стиву было бы обидно, не будь это правдой. Он не был таким кулинаром, как Шмидт, от слова совсем. — Где ты так готовить научился? У тебя очень хорошо получается.  — Чему-то сам, всё же жил один, нужно было как-то выживать. Чему-то Лора во времена когда мы… — Шмидт долго и печально выдохнул. Всё его приподнятое настроение в миг растворилось. — Ещё жили вместе.  — Расстались? — Осторожно спросил Стив, понимая, что заходит за ту черту, за которую и сам Череп не очень-то рвётся заходить.  — Её убили… Из-за меня, — он умолк, опустив взгляд. Роджерс прекрасно представлял, какие чувства сейчас разъедают Иоганна — во время войны все теряли близких, но их истории с каждой новой деталью становились всё более похожими, оставаясь несравнимыми. И, наверное, нормальный человек сказал бы слова сочувствия и утешения, вот только зачем сдались эти пустые слова тому кто уже смирился? Зачем ковырять зажившие раны, которые и без того болят? Коротко проведя ладонью по напряжённому плечу, капитан отошёл к столу, где остывал его кофе. Пропищала печь, выдергивая Шмидта из размышлений. Открыв дверцу, он выпустил сладкий запах печёных яблок, быстро заполонивший комнату и ненадолго прогнавший мрачные мысли. Они сидели за столом, спокойно завтракая, пока за окном потихоньку просыпался город. Серые вороны угрюмо сидели на верхушках подрубленных тополей, изредка нарушая утреннюю тишь пронзительными криками. Ганн всё время напрягался когда слышал их, но мгновенно возвращал спокойное выражение лица. Наблюдая за ним исподтишка, Стив прибывал в лёгком неверии, настолько немец был… Весел? Громко сказано, скорее просто в хорошем расположении духа, которое уж очень резко колебалось, стоило появиться поводу. Но, чего уж жаловаться, это лучше, чем вечно печально-задумчивый взгляд и молчаливая отрешённость, которыми Ганн в иной раз заставлял мурашки бегать по коже. Закончив с трапезой, солдаты за считанные минуты убрались и, забрав лежавшую с вечера в прихожей сумку, вышли на улицу. Погода обещала быть хорошей, несмотря на поджидавший их за городом ветер. Именно с этого начался их диалог, тянувшийся до самой окраины Краснознаменска, плавно переливаясь из одной темы в другую. Дальше они с час шли полем, изредка сверяясь с картой грунтовой дороги и сравнивая с маршрутами армейских марш бросков. Стив с любопытством осматривался. Несомненно русская осень была великолепна в своей красочности, пестрящим обилием рыжего, красного и жёлтого, но весна была ему куда приятней. Несмотря на все обстоятельства жизни в душе он оставался романтиком. Он даже хотел спросить Ганна, ведь он родился именно когда спадали последние снега и на ранних деревьях уже набухали почки, но тот только поморщился — обстоятельства его рождения не способствовали любви к чему бы то ни было. Откровенно говоря, пешая прогулка тоже была не самым любимым делом не в меру активного офицера, и в какой-то момент Ганн перешёл на бег, чтобы хоть как-то разнообразить нагрузку, которой ему так не хватало в квартире. Наконец свернув с дороги, они углубились в чащу. Словно соревнуясь в опыте, солдаты наперебой делились какими-то историями о боевых и разведывательных операциях в лесах, с упоением слушая друг друга, подобно совсем зелёным курсантам слушающим байки старожил. Бредя меж столетних стволов, шурша только опавшими мокрыми листьями и всё никак не находя крупное, судя по схеме, здание, мужчины начинали нервничать. Не могло же оно исчезнуть без следа. Ладно дорога или площадка перед лабораторией, они могли зарасти за столько лет, но стены должны стоять и стоять. В очередной раз сверившись с картой, они прошли ещё на пару километров в чащу, и обнаружили секретный комплекс: маленький «город» в несколько длинных домов, окружавших низкое здание, уходящее вглубь на три этажа. Такие города сложно было разглядеть даже с вертолёта, низкие крыши защитного цвета скрывали кроны разросшихся диких деревьев, а на картах они не отмечались, так что город был не тронут ещё с тех времён, как его покинули последние жители. Было отрадно смотреть, как природа восстанавливается после человеческого вмешательства: среди остатков асфальта прорастали мелкие кустарнички и травы, деревья величественно возвышались над грузными зданиями, подрывая фундамент могучими корнями. Наверно, именно так будет выглядеть планета, когда человечество отживёт свой долгий век. Как бы им не хотелось побродить по всему комплексу, всё свое время им нужно было посвятить именно архивам — ещё не факт, что они успеют вернуться до заката или придётся идти в свете дорожных фонарей. Здание лаборатории было запечатано, но на окнах не было даже решёток, лишь голые полотна бронированного стекла, которое вполне могло выдержать выстрел из крупнокалиберного орудия.  — Ну, кто выбивать будет? — спросил Стив, скидывая с плеча сумку.  — Стив, ты, конечно, ещё тот орёл белоголовый, но биться о стекло? Это уже перебор, — Ганн не был любителем подколов, но иногда на язык так и просились колкости. — Пошли, обойдём здание, наверняка должен быть чёрный ход.  — Орлан, — автоматически поправил Роджерс. — Это ты меня сейчас оскорбил или сделал комплимент? — Наравне с этим вопросом в голове звучало: «Ты чего такой весёлый?» Шмидт не показывал этого, но даже по расслабленным плечам и посветлевшим глазам можно было понять — у него на редкость хорошее настроение. И вроде радоваться надо, наконец немец преодолел свою апатию, но… Фальшь всё портила. Наверное, не проведи Стив столько времени бок о бок с ним, даже не заметил бы. Ион никогда не показывал веселье напрямую, лишь изредка позволяя себе искренний смех. Он улыбался только глазами, смотря чуть с прищуром, так что постороннему взгляд казался бы даже холоднее обычного. До Рима Роджерс часто видел эту «улыбку». Только сейчас он заметил слишком резкую, даже для Ганна, смену настроения. Горечь начала ощущаться на языке всё яснее и яснее, разрывая в клочья последние остатки надежды на то, что Шмидт не солгал. Задняя дверь была заперта, но, вытащив из кармана нечто похожие на самодельные отмычки — чем только не займёшься, когда есть куча свободно времени и опыт — немец отпер замок. Толкнув створку, он первым вошёл в тёмное пыльное помещение, но почувствовав спиной тяжёлый взгляд и услышав, как с характерным хлопком упала сумка, подняв вокруг себя оболочка пыли, обернулся. Роджерс смотрел на него тем самым взглядом, под которым стоять спокойно не вышло бы даже у человека с безупречной репутацией. Его так взбесила эта ложь, эта фальшиво улыбающаяся маска, что захотелось сиюсекундно её сорвать, разорвать в клочья и угрожающе прошипеть, что это единственный раз, когда Стив его простит за такое. Чего-чего, а фальшивых улыбок он терпеть не мог, не в счёт тех, которые нужны для поддержания легенды, хотя и они в иной раз были противны в своей слишком открытой лживости.  — Стив? — Шмидт пытался отступить в сторону. — Стив, всё в порядке? Спину пробила тупая боль от удара о стену, на пол посыпалась мелкая крошка. Роджерс крепко держал его за полы куртки, вжимая в стену, острыми костяшками упираясь под ключицы, отчего там болело, словно его приложили кастетом.  — Нет, не в порядке, Ион. И только попробуй опять соскочить с темы, добавлю, — зарычал Роджерс, не скрывая ярости.  — Und der Morgen begann so gut… (2) — перехватывая чужие запястья, чтобы хоть немного уменьшить давление, прошептал Шмидт. Хватка чуть ослабла, дышать стало легче.  — Да, действительно хорошо. Я ведь тебе даже поверил, думал тебе стало хоть немного лучше… Но ты, блять, снова меня наебал! — Стив и сам не ожидал, что это его настолько взбесит и он опустится до сквернословия. — Я понимаю, когда ты играешь, чтобы сохранить легенду или кого-то одурачить, но какого хрена ты врёшь мне, причём так нагло?! Чем я дал тебе повод не доверять мне? Я нихуя не понимаю тебя, Иоганн! Вжатый в стену Ганн с таким искренним удивлением, на грани лёгкой паники — словно его раскусили на одной из миссий — распахнул свои невозможные глаза, что сомнений не осталось, его в очередной раз одурачили. Пальцы на запястьях сжались сильнее, Ион опустил голову, скрывая неумолимо проступающую на лице вину. Он делал так, как привык, это всегда срабатывало и казалось правильным. В безразличном обществе никто не замечал его лжи, ведясь на фальшивые улыбки, но похоже Стив действительно особенный. Оттого становилось ещё тяжелее держаться под его взглядом, осознавая, что барьер безразличия к чужому мнению, всегда спасавший его, между ними уже давно пропал. Стив единственный чьё слово действительно обрело вес для него. Стив был поражён, как его слова подействовали на немца, ведь он был почти уверен, что Ганн просто замкнется, как и раньше, ответит апатичным, бесстрастным, задумчивым взглядом.  — Прости. Прости меня. Я не… — голос дрогнул в самый неподходящий момент. «Да что, чёрт побери, происходит со мной? Совсем размяк… Слабак, тряпка, размазня, как же ты жалок», — в унисон с «голосом» распекал себя Ганн, пытаясь вернуть сдающие нервы на место. Этой ночью он снова видел тот кошмар: Рейхстаг, рассвет, кричащие на него трупы — но на этот раз между ними он увидел знакомую высокую фигуру. Пустые бледно-голубые, почти белые, такие знакомые глаза, смотрели на него сначала с безразличием, а после сверкнули презрением; он развернулся спиной, скрылся за чужими фигурами. Внезапное оцепенение пропало, мертвецы возобновили обвинения, но теперь он думал только об одном… Иоганн проснулся и рывком повернул голову так, что хрустнули позвонки. Стив крепко спал рядом. На секунду пришло облегчение, но кошмар быстро напомнил о себе, заставив вздрогнуть от прошедшегося вдоль позвоночника холода. Там больше не было Лоры, только Стив в белой, окровавленной форме. Они словно слились в один образ. По тяжёлому надрывному дыханию, Стив понял, что Шмидту сейчас совсем плохо. Срывать с него маску оказалось не таким удачным решением, как казалось раньше. Может именно маска не позволяла Ганну скатиться в острый психоз и держала на плову, а содрав её, причём так грубо, он лишил его опоры. В этом смысле Стив мог в очередной раз укорить себя за поспешное решение, принятое на эмоциях. Переместив руки с воротника куртки на напряженную каменную спину, Роджерс крепко обнял немца, мгновенно застывшего как статуя.  — И ты меня прости, — Ион всё так же еле дышал в его руках, хоть и сомкнул руки за его спиной так, что даже через ткань куртки чувствовалось, как впиваются пальцы. Это ощущалось на удивление приятно. — Я поспешил с обвинениями, нужно было сначала узнать причину. Думаю ещё не поздно спросить, что с тобой?  — Кошмары из прошлой жизни. Они снова возобновились и, похоже, ты был прав насчёт моих досье. Мне не стоит разбирать их в одиночку. Но с каждым воспоминанием это всё нарастает как лавина, и мне очень не хочется чтобы она накрыла ещё и тебя. У тебя и так своих проблем хватает. Стив хотел было начать убеждать в обратном, но Шмидт с таким усталым, молящем о пощаде вздохом опустил тяжелую голову на его плечо, что единственным желанием осталось только дать этому до безумия странному человеку хотя бы пару минут покоя. Скоро дыхание Ганна стало спокойным, а сам он слегка сонным, от того что капитан слегка покачивался, убаюкивая.  — Прости, — виновато прошептал Стивен, уткнувшись носом в открытую жилистую шею.  — Прощаю, — так же тихо ответил Иоганн, чтобы не потерять потрясающие ощущение защищённости. Ему было безумно комфортно в чужих руках. — Мы оба хотели как лучше.  — Я ведь правда поверил, что тебе стало лучше, а оказывается совсем наоборот… И хорошо было бы им на этом остановиться, уйти домой и больше не возвращаться к тем покрытым вековой пылью осколкам памяти, что мало-помалу становились на место, как витраж, в кровавое полотно жизни. Но отступать было уже поздно, картина начала собираться, и если не закончить её, то она так и будет резать душу острыми не отшлифованными краями. Проронив короткое «пойдём», Шмидт вывернулся из объятий, отчётливо вздрогнув от пробежавшегося по телу холода, вызванного едким и едва ли различимым шёпотом в голове. Вход в левое крыло напоминал арку в больших библиотеках, отделяющими читальный зал от архивных помещений. Толкнув не запечатанные двери, они вошли в тёмное помещение лаборатории, разделённое столами и стеллажами на несколько больших секций. Тут не было ничего интересного: рутинные отчёты и другая повседневная мелочь, так что солдаты сразу спустились на этаж ниже. Такая же дверь скрывала за собой длинные ряды таких же полупустых стеллажей, и с ними уже можно было работать. Вот только дело осложнялось тем, что здесь хранилось абсолютно всё: исследования, отчёты, досье, финансовые бумаги, и многое другое — и этот ворох документов был настолько хаотичен, словно его скинули сюда в спешке, даже не сортируя. Быстро пройдясь вдоль рядов, Шмидт уловил краем глаза знакомые буквы. Заметив, что Иоганн отвлёкся на нечто интересное, Стив тоже стал искать — правда не знал, что конкретно. Железный ящик с его инициалами и датами жизни был заперт небольшим замком, который он без труда сломал. Внутри была капсула с его кровью, тёмно-красной, всё ещё жидкой, но разделившейся на слоёный коктейль из плазмы и кровяных телец, побочные документы, вроде адресных листов с указанием откуда эта красота прибыла и… Награды «За ранение» и «Танковую атаку»? Это было на базе в Альпах, в память о тех событиях, что заставили его окончательно отвернуться от Гитлера. Точнее это сейчас он понимал, что та атака была последней каплей, а тогда он даже не думал о своих мотивах. Он был суровым, холодным лидером, непоколебимым авторитетом для подчиненных. Но внутри у него бушевали боль, тоска и вина, мысленно он разрывал самого себя на части. Примерно в то время «Красный Череп» перестал быть чем-то абстрактным в его голове, одной из масок, надеваемых лишь на время. Постепенно разделяя себя на до и после, «Иоганн» уходил всё глубже в закоулки разума, уступая место более сильному, иначе он бы просто не выжил — пистолет всегда был под рукой. Маска все прочнее прирастала к лицу, и теперь тот, кого Шмидт как минимум уважал, затрепетал от ужаса перед своим же детищем, перед монстром за спиной которого стояло нечто ещё более страшное. Его близких соратников и его самого сослали в Альпы и начался новый этап войны — войны Гидры и Третьего рейха. Красный Череп переставал быть просто символом, просто маской — он становился всем. Воспоминания накатывали волнами, с каждым разом становясь всё чётче…

***

Это был не первый его бой, но впервые он вёл новобранцев, которые едва ли понимали, что такое смерть на поле боя, в окружении безразличной толпы, где всем плевать, выживешь ты или нет. Тех «счастливчиков», которые попали в руки полевых врачей, можно было только пожалеть — многие из них уже списаны и их не будут лечить. Многим, особенно гражданским врачам, такой подход казался абсолютно бесчеловечным, но это война, здесь спасают только тех, кто ещё может на что-то сгодиться, вернуться в строй и умереть за родину. Смысл тратить медикаменты, которых всегда не хватает, на заведомо обречённых и недееспособных инвалидов? Такой жестокой логики придерживалась война, и люди не смели ей перечить. Он потерял четверть своего штурме, а половина оставшихся сейчас корчилась перед ним на жёстких кушетках лазарета. Здесь были не только его парни, но Шмидт не видел, чтобы ещё хоть кто-то из командиров пришёл «попрощаться», все ждали заключений врачей о смерти, готовясь подписывать похоронки. К горлу подступала тошнота, но вызвана она была отнюдь не запахом гнили, от которого при всём желании нельзя было избавиться, а лицемерием и цинизмом «тех самых», которые отдают приказы, даже не думая о последствиях. Его отвлекла компания из пяти парней, окруживших одну из кушеток. Они всё ещё могли смеяться и улыбаться, но было видно, как тяжело им это делать после случившегося. И каждый понимал — это только начало. Ганн смотрел на этих парней… Нет, какие они парни — мальчишки! Только-только понимающие, что их юношество закончилось. Им всего лет двадцать, не больше, они вот буквально вчера вышли из школ, начали вкушать взрослую жизнь, а теперь их гонят на верную смерть под знаменем борьбы за «чистую кровь», за «чистый мир». И только высшие чины знали — они всего лишь пушечное мясо. Шмидту было тошно, даже где-то в глубине души совестно, что он самолично повёл их в бой, зная чем это обернётся. Жизни этих мальчишек тоже на его совести… Вчерашние новобранцы с такой горечью и одновременно надеждой на лучшее смотрели на своего раненого друга, который вряд ли доживёт и до утра, что не будь Шмидт настолько очерствевшим, сказал бы несколько слов утешения. Но командир смотрел на них с непроницаемым лицом — он настолько привык к смерти, что уже не чувствовал к обречённым ничего, даже сочувствия. Более того, в какой-то момент промелькнула мысль незаметно добить этого бедолагу. Иногда смерть лучше любого помилования. Она не мучает долгие часы, как этих бедняг в лазарете, она просто оставляет тебя в небытие, где нет ничего. Очень хотелось верить, что за всеми этими мальчишками спустятся Валькирии и унесут в Вальхаллу — это хоть немного обнадёживало и снимало груз с сердца.  — Время, — Иоганн заметил, как вздрогнули его солдаты от холодного баса, не выражавшего ни единой эмоции. Все смотрели на его лицо, пытаясь уловить хоть что-то. Но силиконовая маска не могла передать той едва заметной дрожи глаз и губ, того гнева, горя и безумия, что раздирали его. Он и сам сейчас походил на свою посмертную маску, что было совсем не далеко от правды.  — Идите в лагерь, мне нужно кое-что сделать.  — Есть, Герр Шмидт, — вяло и устало отозвались те кто стоял ближе к нему. Их всех выжал этот бой. Все ушли, только его наводчик — солдат постарше и поопытнее остальных, но всё ещё не привыкший к вечным смертям — остановился возле него и тихо сказал:  — Большинство из них не выживет. Медикаментов…  — Я знаю, — резковато отозвался Череп, сверкнув почерневшими от ярости глазами. — Иди, отдыхай с остальными, пока есть такая возможность. Постояв ещё с минуту около тяжело раненых, Череп ушёл дальше по коридору, в комнату где уставшие врачи записывали имена погибших. Только завидев высокую фигуру, один из врачей, тёмноволосый жилистый мужчина со всеми признаками недосыпа, встал из-за стола, жестом приглашая в соседнее помещение. Маленькая светлая комната была запланирована как приёмный кабинет, но по факту использовался сотрудниками чтобы подремать хотя бы несколько минут после суток непрерывной работы — после крупных боёв медперсонала было в дефиците, приходилось забывать, что такое выходные. Врач тяжело выдохнул, закрывая деревянную дверь на щеколду. Его уставшие карие глаза быстро пробежались по телу офицера, моментально замечая свежие пятна крови на чёрной рубашке, которые тот прятал за полами кожаной шинели.  — Что с боком, герр Шмидт? Я не видел, чтобы вы ходили на осмотр.  — Вы же знаете, док, я могу довериться только вам, — стащив шинель и рубашку, Шмидт продемонстрировал разорванный осколком снаряда бок. Металлическая пластинка поблёскивала в тусклом жёлтом свете лампочки, от которого красная кожа Черепа казалась совсем искусственной, становясь похожей на обшивку какого-то механизма. Ещё совсем недавно врач был свидетелем, как некогда и так сильного мужчину превращали в «совершенное оружие» и, признаться честно, у них это вышло, пускай и с очень большими побочными эффектами. Теперь же Красный Череп внушал ужас всем, поговаривали даже фюрер содрогался от одного его слова — не особо верилось, но то, что этот суперсолдат и его Гидра, неожиданно поднявшая головы, могли пошатнуть политический строй, сомнений не вызывало. Всё же за всё время существования этой организации в неё успело вступить столько учёных, солдат и просто тех кому больше нечего было терять, что ещё было загадкой, а не рванёт ли эта гремучая смесь по велению их «бога»? Не став медлить, врач достал хранящиеся в тумбе на «чёрный день» спирт и вату. За нитками, иглами и пинцетом пришлось выйти в операционную, благо всем сейчас было не до этого, и пропажу даже не заметят.  — Может хлебнёте спирту? — участливо предложил врач.  — Нечего казённые препараты почём зря тратить. Всё равно на меня они не действуют.  — Что? Прям вообще никак?  — Да, ещё один побочный эффект. Обмен веществ ускорен, даже напиться не получается — алкоголь разлагается мгновенно. Так что вы шейте, а я уж стерплю.

***

Стерпел. Но это не спасло его от ссылки под видом благодеяния, в далёкие холодные Альпы, где располагался самый дальний из центров «Аненэрбе» — общества исследования духовной предыстории, к которой раньше, до отделения и переклассификации в автономную организацию, принадлежала Гидра. Анализируя легенды и записи древних лет, они искали полулегендарные артефакты, но зачастую все их усилия уходили впустую, а всё потому что руководители были шарлатанами. Привлеки они того же Шмидта, и не нужно было бы тратить средства на поиск бесполезных «побрякушек» в пустынях Египта. Но нет, диверсант должен оставаться диверсантом, а не просиживать штаны за картами и книгами. Зачем тогда его пригласили и дали собрать собственное подразделение? У них ведь и так было достаточно людей для «разведки на местности» и вывоза артефактов в Германию. Он не понимал логики даже сейчас. Но, если быть честным, начитанность Ганна в скандинавской мифологии всё-таки очень помогла в самом начале войны — выкрасть Тессеракт из-под носа глав СС было, наверное, самым смачным ударом по самолюбию Гиммлера, что слыл не меньшим эзотериком, чем сам Череп. Чего стоили только кольца «Мёртвая голова», они явно были вдохновлены теми самыми «кольцами Мандарина».  — Ганн, тут макулатуры… — обернувшись, Стив понял, что его не слушают. Шмидт сидел на пыльном столе, вертя в пальцах что-то металлическое, похожее на округлую брошь. Присмотревшись, он понял, что это награда. — Ты участвовал в боях?  — Первый бой с Союзом стал моим последним. Битва в треугольнике Дубно-Луцк-Броды. Мы тогда победили, но потеряли около двухсот машин, в основном были перебиты новобранцы, которых вёл я. Вот это, — Ганн показал награду полностью, скрипя зубами и сверкая злыми чёрными глазами. — Я получил за то, что угробил три четверти своих бойцов. Представляешь, в какой ярости я был?  — Нет и не хочется… Что нам нужно, а что можно оставить? Тут столько всего, прям глаза разбегаются.  — Всё что включает в себе исследования крови и любые записи на немецком. И похоже сюда свезли всё, что было в «Острове», но этим займусь я. Они потратили несколько часов, перебирая бумаги и с интересом вчитываясь в научные труды, которые к сожалению так и не были опубликованы. Казалось странным, что это место осталось настолько нетронутым, словно все люди пропали единомоментно, не успев ничего забрать с собой. Стив даже предположил, что город из-за чего-то зачистили военные, но тогда должны были остаться если не трупы, то хотя бы следы крови или пуль, так что он быстро отмёл эту мысль. Спустившись на минус третий этаж, Роджерс стал методично перебирать папки в железных ящиках, выискивая хоть что-то связанное с суперсолдатом Рейха. В полной тишине архивов, пахнущих старой бумагой и пылью, прекрасно думалось о прошлом, как недавнем, так и том, что покрылось туманом и почти забылось. Как так получилось, что некогда заклятые враги стали… Эх, снова он возвращается к тому пресловутому вопросу Шмидта, на который он уже дал ответ. Неверный, и они оба это понимали. Доставая очередную папку, он случайно выронил из нее что-то, звонко ударившееся о пол. В свете фонарика мелькнули армейские жетоны, и каково было удивление Стивена, когда он различил на них знакомое имя. Отряхнув пластинки от многолетней пыли и быстро рассмотрев, он положил их в карман джинс, возвращаясь к обыску. Наконец он нашёл нечто действительно интересное — личное дело заведённое на Шмидта во времена, когда не было ещё никакого «Красного Черепа». Это была явно ничтожно малая часть документов, которые могли привести сюда после войны, когда часть Германии была под властью Союза. Фразы биографии были по-армейски скупыми и сухими, но смысл ужасал. С каждым прочитанным словом Роджерсу казалось, что у Иоганна не было нормальной жизни, что он всегда был на войне, вырос и воспитывался в ней. Может именно поэтому жизнь для него стоила всего один патрон, выпущенный точно в голову? За этим человеком всегда следовала чёрная фигура смерти, уча его не привязываться к таким недолговечным созданиям как люди. И ладно бы это были хорошие люди, но словно издеваясь, судьба посылала ему на пути таких мразей, что любая вера в лучшее должна была потухнуть. Начиная от отца, заканчивая Эрскином — все они повлияли на становление Шмидта, и кто знает, может повстречай он на своём пути других личностей… Он нашел и показания того живодера, натравившего мальчишку-сироту на свору собак. В отличие от четких строчек отчета, или скупых воспоминаний Иоганна — которому отчего-то запомнились именно собаки, а человек остался где-то на периферии памяти — они были записаны с предельной тщательностью и всеми тошнотворными подробностями. А ведь он даже не думал, к чему это приведет. Обычный садист, которому просто захотелось развлечься, и от которого маленького Ганна просто некому было защитить. После был мафиози, который использовал мальчишку сперва в качестве вора, а потом как тихого и неприметного убийцу, поручая ему самые грязные заказы, которые Иоганн просто не мог не выполнять, иначе бы просто не выжил. Он был зависим от этого гада, который по словам его подельников, не гнушался физическим и моральным насилием над мальчишкой, регулярно избивая и… Нанося раны ножом по спине, добивался от него полного смирения. Стива передёрнуло как от удара. После такого не удивительно, что Шмидт искал любые способы выбраться из капкана, в который сам же по неопытности угодил. И ведь нашёл! Убийство Рёма было прекрасным шансом втереться в доверие к Гитлеру, и он его не упустил. Семь лет упорной учёбы и параллельная шлифовка опыта шпионажа, уже имевшегося у него благодаря итальянцу, которому он позже щедро отплатил за развитие своих «талантов». Тело мафиози обнаружили изуродованным в его собственном доме, виновного не нашли, но в досье было чётко написано, что именно Шмидт совершил это убийство. Посчитав в уме, Роджерс понял, что на момент окончания учёбы Ганну было всего двадцать два — по отзывам преподавателей, он был очень способным учеником и программа давалась ему даже слишком легко. «Парень даже не тянулся, рвался к знаниям, особенно хорошо ему давалась физика и история литературы…» — капитан даже не удивился такой характеристике от одного из учителей. Но не всё было так хорошо, как могло показаться. Параллельно с институтскими учебниками на столе Шмидта всегда были бинты и швейные иглы с нитками, так как обучение выдержке в военной академии было… радикальным. Да и в самом коллективе студентов было немало отморозков, так что дни, когда Ганн возвращался в общежитие без побоев, можно было пересчитать по пальцам. Каждый чёртов день он терпел боль и унижения и подыскивал момент для мести. Перед самым выпускным два самых отбитых студента старших курсов были изуродованы неизвестной едкой смесью, что оставила от их лиц только «красные черепа» — никаких улик не было найдено, но дело всё равно приписали Шмидту, как главному подозреваемому. Возможно это было его «дипломной работой»… Стив на секунду замер, притаив дыхание. Прикрыв глаза, он попытался представить Ганна выросшего не в том аду послевоенной раздавленной Германии, а вот совсем рядом, в соседнем дворе огромного для мелкого задохлика Бруклина. И вот вроде даже стал вырисовываться образ — острые черты, злой синий взгляд. Но нет, это уже совсем не тот Шмидт, которого он знает сейчас — хотя знает это очень громко сказано. Эта жестокость и грязь настолько пропитала его характер, его личность, что попытка убрать даже малую часть из этого будет сравнима с изъятием жизненно важного органа. Но вопреки всему Ганн вырос не озлобленным маньяком, живущим только ради крови и страданий, которые он видел вокруг себя. Стив мог только восхищённо завидовать тому внутреннему стержню, который взрастил в себе немец под гнётом жизни, терзая себя за малейшую слабость. Сглотнув отчего-то ставшую густой слюну, капитан вздрогнул всем телом. Он всегда ценил в людях именно внутреннюю силу, зная, что именно она может спасти там, где физическая мощь бесполезна. Шмидт стал безжалостен, но именно по этому он сможет пережить любые страдания, как чужие, так и свои. Он слишком упрям и горд, чтобы отступить и достаточно умён, чтобы не оступиться. Роджерс оказался не таким: он не смог понять, что его развели как последнего лоха, почти сломался, когда понял, был готов отступить. Ему был нужен кто-то за плечом — тот кто вовремя отвесит подзатыльник, укажет на ошибку и поймает, если он всё же оступится. И если быть честным, хотя бы с самим собой… Шмидт просто идеально подходил на эту роль. «Вот только самому Иону это надо?» — Роджерс снова споткнулся о уже осточертевшее, но безусловно правильное «кто мы друг другу». О таком ведь не спросишь прямо, а в намёках он очень плох. Тяжело, долго выдохнув, капитан понял, что завёлся от одних только мыслей. По телу растекался жар сравнимый с тем, который он чувствовал, прикасаясь к сухой красной коже. Распахнув глаза, блондин встряхнул головой, отгоняя уже совсем нездоровые ассоциации. В последний раз он такое чувствовал, общаясь с Пегги и иногда с Баки. С другом он мог быть уверенным в безопасности, а с любимой — что он нужен кому-то таким, какой он есть, со всеми его слабостями и недостатками. «Но Шмидт-то тут при чём?!» — кричал его разум, но едва ли он мог дать ответ на это вопрос. Вернувшись к своему занятию, капитан всеми силами гнал от себя лишние мысли. Получалось с переменным успехом, они снова и снова возвращались к странной параллели, возникшей в голове. Лишь скупые обрывки чужой жизни могли отвлечь, да так, что он даже не заметил, как к нему подкрались. Ганн легонько пихнул его плечом — капитан отчётливо вздрогнул, слегка испугавшись — и быстро пробежался по строкам собственной биографии, которые с явной неохотой показал ему Стив. Первый год его «официальной» работы, то самое время, когда он под кодовым именем «Агент с тысячью лиц» набирал себе авторитет в шпионских кругах. Первая поездка в США, первые серьёзные операции — всё тогда казалось таким важным и правильным. Была у него тогда особенность — если он что-то делал, то настолько хорошо насколько это вообще было возможно, на грани нездорового фанатического перфекционизма. Он и учился так же, и работал, и дрался, и врал; как будто мог умереть буквально в следующую секунду и желал уйти на пике мастерства. «Юношеский максимализм» в самом его нездоровом проявлении, который, тем не менее, помог ему выделиться и укрепить позиции в высших кругах.  — Ты не рассказывал, что «порошок смерти» был твоей подписью. Ты вообще не рассказывал об этом периоде своей жизни, — сказал Стив, пытаясь не смотреть на помрачневшее лицо Черепа.  — А тебе интересно слушать о том, как я подставлял и убивал людей? Поверь, это скучно и рутинно, когда раз за разом делаешь одно и то же. Три долгих года я только и делал, что выведывал информацию и наводил ужас на определённых личностей.  — А остальные годы до войны?  — Служил в «Аненэрбе». Два года «Гидра» существовала как ее подразделение, но в начале второй фазы войны, где-то за пару недель до начала операции «Барбаросса», отделилась и сконцентрировалась на разработке оружия, не отвлекаясь на побочное…  — Стой, то есть на момент нашего исчезновения тебе было… — посчитав в уме, Стив с таким удивление поднял глаза на Иоганна, что тот смутился. — Всего лишь тридцать?.. Ты кажешься старше.  — Мне, как и всем моим ровесникам, пришлось быстро повзрослеть, чтобы не сдохнуть где-нибудь в подворотне. Сам видишь, мою жизнь нельзя назвать счастливой, но это намного лучше, чем могло быть… Я не понимаю, за что Адольф так обошёлся со мной. Сначала вытащил в высший свет, дал надежду на нормальную жизнь. А потом выкинул, как больную, побитую собаку. Словно не я столько раз ловил вместо него пули, словно не я беспрекословно выполнял любые его поручения… Может сыворотка и правда так меня изменила?  — Я не знал тебя раньше, но мне кажется, что дело в другом.  — В любом случае, я пришёл не за этим. Нам пора возвращаться. Завтра вернёмся, заберём что осталось. Когда они зашли в квартиру за окном уже было темно, но вечер только начался, скоро должны зажечься огни уличных фонарей, да немногочисленные вывески ночных заведений. Дни становились всё короче, а ночи холоднее — приближалась так нелюбимая ими зима. Сидеть в четырёх стенах, раздираемым назойливыми образами и мыслями, было подобно самоубийству. Череп жаждал драки, жаждал выпустить обуревающий его ураган эмоций, но до последнего держал себя в узде, чтобы не навредить Стивену. Решение пришло в голову когда он, в очередной раз метаясь от стены к стене, заглянул в окно.  — Слушай, Стив… — Названый оторвал взгляд от альбома. — Не жди меня сегодня, я ухожу на бои без правил в бар «Викинг».  — Что? Иоганн, у нас же всё в порядке с деньгами.  — Да не в этом дело. Мне нужно выпустить пар. Несколько боёв и я вернусь, чтобы не привлекать внимание. Удивляюсь, как ты держишь в узде свои, уж точно не уступающие моим, силы.  — Ладно, но как ты отмажешься по поводу… — Стив потёр предплечье. — Сложно не обращать на неё внимание, да и кто не захочет узнать?  — Забинтую руки и надену водолазку. Кто там будет на мои пальцы смотреть?  — Может все же останешься дома? — с надеждой спросил Стивен, решив хотя бы попробовать переубедить немца. — Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, пока меня не будет рядом.  — Так пойди со мной, — невозмутимо парировал Иоганн, пожимая плечами. — Развлечёмся.  — Драка это не развлечение…  — Вот только не нужно мне морали читать, пожалуйста. Я это не для себя делаю.  — Ты никогда ничего не делаешь просто так. И похоже это единственное, что я действительно знаю о тебе, — Стив не хотел этого, но фраза вышла с явным укором.  — Ты знаешь намного больше, чем думаешь. Больше чем кто либо, — последние слова Ганн сказал уже стоя у прохода в спальню, остановившись всего на секунду, чтобы услышать ответ. Но его не последовало, и Шмидт закрыл за собой дверь. Долго сверля взглядом матовые вставки на двери, за которой слышалось шуршание одежды, Стив кусал губу, переходя от мысли к мысли. С одной стороны он только что видел, как Ганн метался по комнате, ему явно не хватало тех эмоций, что были в его прошлой жизни. Не привык Шмидт к размеренной жизни на «гражданке», он не может жить без погонь, без драк и без театра одного актёра, как если бы дикую птицу посадили в клетку, а она, напуганная и растерянная, била бы крыльями, ломая перья и не понимая, что делает только хуже. И вот это «только хуже» встало поперёк горла моральной дилеммой: дать ему снова ощутить те эмоции или остановить, надеясь, что он привыкнет к новым правилам игры? Что будет для него хуже? Метясь от аргумента к аргументу, он чуть не пропустил момент, когда Ганн вышел. Едва успев, Роджерс преградил ему путь рукой, отрезая от прихожей. Непонятная дрожь прошлась по всему телу, за ней появилась тяжесть, всё пространство сжалось до этих несчастных метров, в которых они были скованы, как в клетке. И было полное ощущение, что они голодные звери на краю своих границ — стоит одному сделать лишний шаг, второй вопьётся в шею.  — Останься… — попросил он, не поднимая взгляда на лицо немца. Стив не был уверен, что выдержит давление его пронзительного взгляда. Ногти прошлись по старым обоям, сжимаясь в кулак до лёгкой боли, что немного ослабило напряжение. — Прошу, останься.  — Почему? Если не доверяешь мне, так и скажи, — этот хриплый голос не мог не завораживать. Он как шипение змеи, одновременно пугал и вызывал трепет. От вопроса в горле встал ком, мешающий вдохнуть. У него не было аргументов, почему Череп должен остаться. Было лишь желание, его личная прихоть, хоть и основанная на благих намерениях. Желание быть рядом и быть как можно дальше от такой привычной для Шмидта бойни рвали изнутри. Казалось, от этих метаний кружится голова.  — Доверяю. Всё ещё доверяю, — фраза вырвалась почти на автомате.  — Тогда в чем причина? — шаг ближе. Стив словно кожей чувствовал жар, что исходил от немца, настолько он был напряжён.  — Я волнуюсь за тебя, Ганн, — он говорил, сплетая истину с попытками манипуляции, хоть в последнем он был абсолютным профаном. — Ты сдержан, но до какой поры? Сможешь ли ты остановится в пылу боя, не поддаться эмоциям? Тебя даже сейчас трясёт.  — Ты не умеешь врать. Абсолютно, — на шею легла ладонь, щеку опалило жаркое дыхание. Роджерс остолбенел, всё же поймав синий взгляд, полоснувший по коже, как заточенный нож. Совсем не больно, но адреналин подскочил, давая ложное чувство эйфории. — Всё будет в порядке, Стив. Возможно это прозвучит грубо, но сейчас мне абсолютно наплевать на твои мнимые опасения. Мне плохо, ты сам, чёрт побери, видишь, что меня разрывает от агрессии, от гнева на тех кому я не могу отомстить. Я не хочу навредить тебе во время очередного срыва.  — А другим? — предпринял последнюю отчаянную попытку Стив, уже не особо веря, что он вообще может повлиять на уже принятое Ганном решение.  — А на других мне плевать, — резкая смена тона на доверительный окончательно выбило из колеи. Звучало почти как признание. Капитан не нашелся что ответить и отступил, провожая тяжёлым взглядом скрывшуюся за входной дверью спину. Резко стало холодно. Скрипя зубами Роджерс признал своё поражение в этом раунде. Но мириться с этим он не собирался: «Хочешь драки, я её тебе обеспечу».

***

Вывеска бара не горела, но от одного сплошного звука толпы можно было понять — сегодня аншлаг. Ганн всю дорогу думал, с чего вдруг Стив так резко решил его остановить, а потом сдался. И сдался ли? Чего-чего, а упрямства этому парню не занимать. Красное освещение придавало помещению шарма, а заодно удачно помогало скрыть неестественный цвет кожи. В нос тут же ударил особый запах, который можно встретить только там, где люди собираются с конкретной целью — причинять боль. Так пахли бары в тридцатых, так пахли улицы Берлина во время рейдов, так пахли казармы и лагеря. Даже то, что тут звучала русская, а не германская речь, ничего особо не меняло настолько эти языки были схожи на слух в своей рычаще-грубой манере. Просачиваясь сквозь толпу, в которой он уже смог найти знакомые лица и спины, Шмидт подходил ближе к импровизированному рингу. Пространство четыре на четыре метра было огорожено тяжелыми столами, на которые облокачивались пьяные зрители, рискуя случайно получить по роже от бойцов. Встав за невысоким парнем, Череп наблюдал за неумелыми попытками двух мужчин за тридцать повалить друг друга на пол. Они были похожи на сумоистов — такие же жирные и не наносящие действительно серьёзных ударов. Взглядом и слухом выцепив человека, что принимал ставки и следил за боем, Ганн тут же поймал его за локоть:  — Заявочки ещё принимаются? — хотелось добавит усмешливое «щегол» — парень действительно был похож на эту птичку — но он сдержался. Студентик, по другому не скажешь, хотел было возмутится и послать его, но задрав голову, прикусил язык. Он еда доставал немцу до ключиц, а в плечах был уже почти вдвое.  — Я у вас впервые, просветишь? — оскалившись ещё нахальней от реакции растрёпанного юноши, спросил немец. Всё оказалось просто: правил нет, ставки по желанию, взносы тоже не обязательны — всё чисто для зрелища, а основной доход шёл с выпивки, которую продавали приветливые дамочки за стойкой. Это было понятно сразу, если бы они действительно зарабатывали боями, то и ринг бы был приличней и контингент другой. Толпа зашевелилась и «щегол» поспешил к рингу. Определился победитель, прозвучал гонг, ставки были разделены и поставлены вновь: двое молодых парней буквально выпрыгнули из толпы, разбежавшись по разным углам. Таких Шмидт за глаза называл «петухами» за схожее поведение. Они налетали друг на друга, делали серию быстрых ударов, а после разлетались, и так по кругу, пока один не выдохнется — не хватало только вырванных перьев, хотя иногда их заменяли клоки волос, если неудачливый боец обладал хоть какой-то шевелюрой. Шмидт наблюдал за ними, но вскоре потерял интерес, предпочтя посидеть за стойкой в ожидании сигнала. Пару раз его локтя кокетливо касались женские пальцы, да только не было у него настроения ворковать, так что он быстро делал нахальным девицам отворот-поворот. Сканируя зал бесстрастным взглядом, Шмидт наткнулся на знакомую широкую спину и светлые волосы, которые Стив так и не обстриг. Он был в противоположном конце комнаты, разговаривал с «щеглом», видимо о том же, что и Ганн. Наконец раздался сигнал и немец сорвался с места в нетерпении ожидая долгожданного адреналина. Пронзительный звон отвлёк от болтовни, и Роджерс повернулся к толпе, вместе со всеми наблюдая как победитель сплёвывает кровавую слюну и уходит, оставив проигравшего валяться в луже крови. Избавившись от грязи, «судья» начал зазывать новых участников. Они встретились взглядами и Стив был готов поклясться, что Иоганн усмехнулся и подмигнул ему, выходя на ринг. Следом вышел нагловатого вида поджарый парень, который был явно не в весовой категории Шмидта. Они обошли площадку по кругу, рассматривая и оценивая друг друга, и остановились в противоположных углах. Стив лишь усмехнулся — Шмидт этого малолетку мог пополам сломать простым прокидом через колено, у него нет шансов. Ганн это тоже понимал и откровенно веселился с потуг парня выставить себя хоть мало-мальски достойным противником. Стоило прозвучать сигналу, парень подлетел к немцу, собираясь ударить в челюсть, но его руку мгновенно перехватили, заламывая за спину, и послали лёгкое тельце в полёт ударом ноги. Послышался злобный рык, и русый вскочил и вновь напал. Ганн же, откровенно издеваясь, вальсировал вокруг него, уклоняясь и раз за разом отправляя парня на пол, чем веселил не только себя, но и толпу. Только Роджерсу было не весело — немец то и дело кидал на него насмешливые взгляды, мол «выкуси, Стивен, ты оказался не прав», распаляя желание выйти на ринг и устроить знатную взбучку. Взбешённый, извалявшийся в грязи и разукрашенный парой синяков от ответных ударов брюнета парниша громко сопел, но рьяно нападать уже не спешил. Шмидт окинул его грозным взглядом и предупреждающе прошипел:  — Больше я жалеть тебя не буду, пацан, порву на британский флаг. Это твой шанс закончить бой без переломов. Разочарованные зрители запротестовали, когда русый благоразумно сдался, но Щегол быстро подозвал кого-то из-за дальнего столика. Когда через ограждение перепрыгнула здоровая мускулистая туша в наколках и с золотыми зубами, демонстративно щёлкая суставами пальцев, Череп довольно оскалился. Это было намного лучше, чем юные воодушевлённые задохлики — этот мужик явно имел больше опыта, судя по котлам сидел за убийство, и мог хотя бы претендовать на статус достойного противника. Метнув короткий взгляд на хмурого капитана, которого чуть не трясло от злости, Ион неожиданно понял, чего хочет от сегодняшнего вечера. Оставалось только спровоцировать Стива выйти сюда, к нему, и он знал как это сделать. Бой начался бодро, оба бойца показывали хорошие навыки рукопашного, что не особо помогло бандиту — да будь он хоть профессиональным боксёром, против силы, реакции и боевого опыта суперсолдата не попрёшь. Уже через полминуты в нос татуированному прилетел кулак. Послышался хруст хряща, бандит взвыл, зажимая нос из которого хлынула кровь. Толпа начала скандировать «Бурый! Бурый!», подбадривая своего чемпиона, который и в правду чем-то неуловимо напоминал медведя.  — Ну давай! Докажи, что хоть чего-то да стоишь! — громко и чётко проговорил немец, самодовольно скалясь и раскидывая руки в стороны. Стива передёрнуло от гнева. Да как он смеет?! Шмидт обращался вроде бы к противнику, но после резко обернулся, посмотрел точно на него, прямо показывая, что слова предназначены ему.  — Давай, повали меня на лопатки, это же так просто! Или у тебя кишка тонка?! — именно после этих слов сомнения покинули капитана окончательно, и он твёрдо решил устроить Ганну знатную трёпку за всё хорошее. Сколько можно уже терпеть его выходки? Добившись своего, Череп принялся за бандита, желая поскорее от него избавиться. Он всё ещё не бил в полную силу чтобы случайно не убить, но и щадить не собирался. Несколько серий тяжёлых ударов по корпусу, оставивших синяки, которые будут сходить несколько недель, контрольный в солнечное сплетение, чтобы скрючившийся Бурый замер, не в силах вдохнуть, и вывернуть плечо, чтобы окончательно деморализовать противника острой болью — простая, но действенная комбинация. Напоследок откинув на грязный пол согнувшегося в три погибели мужика, корчившегося от адской боли в теле, отчего его и так сломанный нос закровоточил ещё хлеще, Шмидт принялся принимать овации от довольных зрителей.  — О! Стив, а я думал, ты против подобного, — усмехнулся Ганн, видя как Стив пробирается к «рингу» сквозь орущую толпу. — Как я мог пропустить, как тебя укладывают на лопатки?! Хотя, судя по этому достаточно унылому зрелищу, я не дождусь. Так что сделаю сам. — Последняя фраза была уже прямой угрозой, это бы даже глухой понял, настолько разозлённым выглядел Роджерс. Он лёгким движением перепрыгнул через своеобразную перегородку, отделяющую «ринг» от пьяных и полупьяных зрителей. Избитый мужик, жалобно поскуливая, уполз в сторону, где товарищи, поминая Ганна недобрым словом, помогли ему уйти. Наблюдая за этим жалким побегом, Стив думал, что было бы, дерись Шмидт в полную силу. В голове так отчётливо раздался хруст раздробленных костей, что солдат поморщился. «Трибуны» оживились, Стив слышал, как начались ставки — хорошенькая девушка огласила о скором начале. Щегол же куда-то смылся. Никому и в голову не пришло спросить, откуда он такой взялся. Ну и пусть, денег он точно требовать не собирался, а на остальное здешней публике было наплевать. Напарники разошлись по углам в ожидании сигнала. Роджерс дал себе установку не жалеть и наконец выплеснуть всё накопившийся. Не успел оборваться пронзительный звон, блондин подлетел к Шмидту и отточенным движением ударил в челюсть. Толпа на секунду затихла, а потом взорвалось одобрительным криком. Уйдя от следующего удара в корпус, Ион сверкнул глазами полными восторга и азарта. Оскалившись подобно дикому зверю на арене Колизея, он бросился на соперника, и стало понятно — пощады не будет. Первый же пропущенный Стивом удар раскроил губу, костяшки у немца были железные и били не хуже кастета. Но Роджерс даже не понял, что ему больно, только яркая вспышка на секунду ослепила, и только рефлексы позволили уйти от следующей атаки. В крови вскипел азарт, и с него слетели последние тормоза. Сначала это всё походило на забаву, обычный спортивный бой, но с каждой секундой накал эмоций, агрессии становился выше, а крови больше, и уже даже у зрителей закрадывались мысли, что скоро кто-то из них перейдёт черту. Они дрались яростно, как смертельные враги, и от этого становилось не по себе. Словно не было месяцев, проведенных плечом к плечу, ближе, чем с любым из друзей. Но Стив не мог заглянуть в чужие мысли, да и свои были заняты совсем не тем. Гнев поглотил его полностью, притихший цербер поднял головы, оскалил пасти. Такой ярости он не чувствовал даже когда впервые столкнулся с суперсолдатом Рейха. Они давно сбили костяшки в мясо, и останавливаться не собирались. Толпа криками подгоняла их как бойцовских псов. И они дрались, «рвали» друг друга так, что глаза заливались кровью и потом, а мышцы и разодранная кожа горели огнём. В какой-то момент Шмидт стал замедляться, уходить от атак, заходить за спину. Он уставал. Иоганн походил на бушующий океан, подлетая к сопернику штормовой волной, а после отходя, чем только больше злил Стива, ведь он сам пользовался похожей тактикой. Они долго вальсировали по рингу, пытаясь повалить друг друга на лопатки, но лишь раззадоривались. Когда немец в очередной раз ушел от удара, капитан вопреки обыкновению не отступил, а сделал ещё один резкий рывок в сторону противника и, взяв в тиски, стал бить по рёбрам, не жалея от чего-то не особо сопротивляющегося соперника. Окровавленная ладонь вцепилась в его промокшую от пота майку, и больше он не двигался, не пытался хотя бы прикрыть бок, принимая все удары. В какой-то момент Роджерсу послышался хруст и слабый болезненный стон у самого уха — Ганн буквально упёрся лбом ему в плечо, пачкая кровью. Секундной заминки Стива хватило, чтобы Шмидт нанёс неожиданный удар коленом в живот, выбив весь оставшийся в лёгких воздух и подняв осевшую муть гнева. Два рывка — один, чтобы увернуться от апперкота, второй, чтобы повалить на грязный деревянный пол. От удара Череп глухо вскрикнул, доски затрещали. Капитан не бил в лицо, только в грудь, словно хотел проломить её, так же как сам Череп, чтобы от ударов осталось только месиво из мяса и костей. И снова этот самоубийца не пытался вырваться, лишь раз поставив блок, когда кулак Роджерса дрогнул и сместился выше чем обычно. Он старался дышать настолько глубоко насколько позволяла боль, колючей проволокой обвившаяся вокруг груди и стягивающаяся с каждым ударом все сильней. Что он действительно хорошо умел — так это игнорировать боль, и сейчас пользовался этим, выжидая удачный момент для ответа. Кто-то из наблюдателей уже хотел вмешаться, когда Иоганн сильным толчком ногой в грудь откинул соперника на несколько метров, и тут же вскочил, словно абсолютно не чувствовал боли. Даже много повидавшие зрители были в шоке, от криков, казалось, задрожали стены. Роджерс тоже успел встать. Поднявшись, они буквально на пару мгновений встретились взглядами, но Стиву этого хватило, чтобы разглядеть всё от дрожи в ногах, до неровного поверхностного дыхания от адской боли, что раздирала тело немца. Но во взгляде полыхало по-настоящему адское пламя, а лицо кривила полубезумная окровавленная улыбка. И в ту безумно длинную секунду пришло осознание, что сам Череп не остановится, и если не вырубить Шмидта прямо сейчас, то Стив его убьёт. От этой мысли из головы пропало всё кроме страха навредить человеку, который ещё недавно был его самой главной угрозой. Они с разницей всего в миллисекунду атаковали друг друга, но именно этот несчастный разрыв во времени определил исход битвы. Сильнейший удар под челюсть, от которого обычный человек умер бы на месте, повалил Красного Черепа на пол.  — Не поднимайся. Не поднимайся, прошу… Пожалуйста, — одними губами шептал Роджерс, смотря сквозь красноватую пелену, как судья склоняется над бездвижным телом, отсчитывая секунды в унисон с толпой. Снова раздался пронзительный до боли в ушах звон, ознаменовавший конец боя. Секундная острая боль вмиг протрезвила, и Стив кинулся к неподвижному телу друга. Перевернул на спину, положил руки на шею, отсчитывая чужой пульс под пальцами — ритмичный и спокойный.  — Вам помочь? — К ним подошёл мужчина лет сорока, видимо частый гость подобных сражений. — Он живой вообще? Это был, наверное, самый зрелищный бой на моём веку.  — Живой. Нет, спасибо, я сам. Подняв потяжелевшего немца и оттащив его к диванам у стены, Стив заметил, что русские оказались очень беспокойными, но абсолютно безучастными. О них говорили, беспокоились за Иоганна, за самого Стива, но никто не подошёл, а когда начали объявлять выигрыши — и вовсе позабыли. Хотя сильно ли это отличалось от его родной Америки? Возможно, будь он постоянным посетителем таких «бойцовских клубов», то не заметил бы особой разницы в зрителях, ведь люди вне зависимости от национальности, времени и места, всегда хотели «хлеба и зрелищ». И если раньше люди могли собраться на огромной арене или площади, то сейчас, в эпоху невиданного гуманизма, им приходится довольствоваться такими маленькими полуподвальными помещениями. С арены смыли кровь и начался новый бой. Стив изредка из любопытства поглядывал на схватку, но всё его внимание занимал Ганн, чья шальная голова покоилась у него на коленях, чтобы стекающая густой струйкой из носа кровь не затекала в горло. И о чем он только думал, хорошо, что маска выдержала. Стараясь лишний раз не шевелиться и не тревожить Ганна, Роджерс положил руку ему на живот и, откинулся на спинку дивана. Крики превратились в фоновый шум и уже не мешали, а ему нужно было подумать. Не верилось, что такой опытный боец мог позволить избить себя как грушу, даже не попытавшись закрыться. В голове прояснилось, и он смог проанализировать их бой. Ион, чёрт тебя дери! Настало время в очередной раз удивлялся тому, как странно этот человек проявляет заботу и вообще теплые чувства. Теперь Капитан был уверен, что Ганн специально дал ему повод выместить всю злость на нём. Дал возможность поставить последнюю точку в борьбе с прежним собой, пусть и доведя себя просто до полусмерти.  — Дурак. Ты такой дурак, Ион. Шмидт долго выдохнул и вздрогнул — боль прошлась вдоль позвоночника, особенно долго задержавшись в ребре, и резко утихла, сменяясь нарастающим жаром. Чужая прохладная ладонь легла на щёку, и брюнет не стал сдерживать блаженный вздох, узнав прикосновение. Такой холодный. Приоткрыл глаза, но не смог удержать взгляд на лице напарника.  — Стив, ты в порядке? У тебя такие холодные руки, — прошептал Ганн.  — Это просто ты горячий. Я бы даже сказал раскалённый до красна. Немец оценил каламбур, насмешливо прищурив почерневшие глаза, а после сомкнув веки от усталости. Они достаточно долго пробыли в баре, пока Ганн не смог спокойно поднять голову без дикой боли в висках и вертолётов перед глазами. Стоять ровно без поддержки он не мог, вестибулярный аппарат всё ещё штормило после нокаута, но крепкие плечи Роджерса были великолепной опорой. Просочившись мимо увлечённой борьбой толпы, они вышли на ночную улицу, с удовольствием вдыхая прохладный влажный воздух, который сразу же облизал их мокрые тела ледяным ветром, и даже куртки не спасали положение. Добрались до дома они как могли быстро, несмотря на боль, и все равно продрогли до такой степени, что онемели пальцы. Со второй попытки Стив отпер дверь, оба ввалились в квартиру и начали раздеваться.  — Почему так холодно? — чутка стуча зубами, спросил Шмидт, выпуская изо рта облачко пара.  — Чёрт. Я забыл закрыть окно, — уловив движение шторы, ответил Стив, который тоже дрожал. Ночи стали совсем холодными.  — Я тебя… Обожаю. Умереть от переохлаждения после того, как выжил в бою с Капитаном Америка — это то что нужно.  — Ганн… — Капитан усмехнулся. Он не ожидал, что Иоганн будет таким спокойным и весёлым после поражения. — Не драматизируй. Сейчас согреемся.  — А помнишь, ты обещал, что будешь пользоваться мной вместо грелки? — напомнил Иоганн, снова наваливаясь на могучие плечи Стивена.  — Это был намёк? Пошлый намёк?  — Мы видим то, что хотим видеть. Мужчины громко засмеялись, не расцепляя объятий, от которых уже начинали побаливать плечи. Запёкшаяся рана на губе Стива разошлась и пряная струйка крови медленно потекла вниз.  — Иди в ванну, приготовь перекись с ватными дисками, а я пока закрою окно и поставлю чайник. — Рука уже было потянулась стереть кровоподтёк, но Шмидт вовремя себя одёрнул. — У тебя ранка разошлась.  — Оу, спасибо. Они разошлись и Ганн только сейчас понял, насколько сильно болит треснутое ребро, да и всё остальное тело. Но говорить об этом Стиву он не собирался — зарастёт само через неделю-другую, да и зачем давать повод для беспокойства этому изводящему себя по пустякам человеку. Закрыв окно, опалившее его напоследок ледяным ветром с улицы, Ганн поставил чайник на плиту. Облокотившись о столешницу, Шмидт осторожно разворачивал окровавленные бинты, с досадой думая, что из-за них он только сильнее сбил костяшки. Резкая боль прострелила ребро, и он чуть ли не лёг на холодную поверхность стола, шипя сквозь сомкнутые зубы. Череп и не заметил как вернулся Стив, находясь в каком-то тумане из боли и облегчения, даже Голос молчал, сжалившись над ним. Во рту до сих был железный привкус крови.  — Ион? — прохладные ладони легли на плечи, заставляя выпрямиться. Роджерс медленно развернул его к себе, осматривая со всех сторон. — Признавайся, что ещё я тебе сломал кроме ребра? Только честно.  — Ничего. Правда. Я даже удивлён этим, думал ты от меня и мокрого места не оставишь.  — Ох, дурень… — осуждающе покачал головой Стив, приподнимая чёрную ткань водолазки, чтобы осмотреть отёкший чернильный синяк. Ребро не выпирало и не было скошено куда-то в сторону, значит, вероятно, просто трещина, что немного облегчило муки совести. — Сможешь дойти до ванны? Я всё приготовил, но, думаю, смывать с себя кровь тебе будет комфортнее самому.  — Д-да. Пожалуй, — с трудом сдерживая дрожь во всём теле, ответил Иоганн. Такая реакция на осторожные прикосновения прохладной руки была неадекватной, но он списывал всё на взбудораженность после боя. Под обеспокоенным голубым взглядом немец вышел из кухни и только за закрытыми дверями ванны позволил себе отчётливо вздрогнуть, отчего по телу одновременно прошлись боль и то ли жар, то ли возбуждение. Стащив мокрую от пота и крови водолазку, облепившую его как вторая кожа, он прошёлся ногтями по шее и груди, надавливая до лёгкой боли, стремясь вернуть разум на место. Выходило паршиво, он только больше заводился, вспоминая холод пальцев, что едва касались кожи, задирая чёрную ткань. «Это ещё что за хуйня?!» — мысленно прошипел Череп, одёргивая себя. — «Совсем крыша едет». Вода неприятно холодила кожу, перекись пенилась и шипела, соприкасаясь с кровью из нанесенных кулаками Стива ссадин, что горели огнём от любого движения. Левый бок был чёрным и отёкшим, на коже не осталось живого места. Хорошо хоть лицевые кости остались целы, хотя фингал уже вовсю светился, и даже маска не скрывала его, передавая всю глубину цвета. Но несмотря на всё, Шмидт был до неприличия доволен, и не только собой. Стив показал ему то, что скрывалось глубоко в душе и вырывалось наружу лишь в гневе. Уняв дрожь в пальцах, Иоганн накинул на плечи полотенце и вышел к Стиву на кухню, о чём сразу пожалел, стоило холодному воздуху пройтись по мокрой коже. Смерив мелко вздрагивающего от холода Иона недовольным взглядом, капитан передал ему кружку пахучего чёрного чая и отправил в спальню. Сам он особо не заморачивался обработкой ран, просто смыл кровь, торопясь вернутся к Черепу, к которому у него появилось несколько вопросов. Почувствовав знакомый взгляд, Шмидт приоткрыл глаза, осторожно обернулся, чтобы не тревожить и без того ноющее ребро. Чай немного согрел, как и плед, но отчего-то было неспокойно. Впрочем, ответ был прост и понятен — Роджерсу было неспокойно, и он передавал это настроение ему. Блондин обошёл кровать, лёг, не спуская с него глаз, словно ожидал очередного выпада, но нет, Шмидт слишком измотан и не скрывал этого. Приглашающе приподняв край пледа, он вымученно усмехнулся: — Ложись, так теплее будет. На секунду оробев от такого неожиданного предложения, капитан осторожно полез под чужую руку, перетягивая край пледа на себя. Шмидт, видя, что одеяла на двоих им не хватит, придвинулся ближе, удобно расположившись под боком Роджерса. Его горячее дыхание обжигало чужую бледную шею, не давая свободно вдохнуть. Было очень неловко, хотя они даже не касались друг друга и были не совсем уж обнажёнными. И непонятно в чём дело, это ведь не самое откровенное, что с ними происходило. Те же перевязки были в разы интимнее, если это слово вообще можно было применить в таком ключе. Впрочем, неловкость быстро прошла, уступив место приятному теплу, мягко окутывающему и будто бы впитывающемуся в кожу. Стало очень тихо. Настолько, что можно было услышать собственное сердцебиение, похожее на ритмичные шаги, как если бы кто-то ходил туда-сюда. И больше всего оно походило на шаги Черепа — такие же чёткие, ритмичные, как армейский марш. Намечался очередной серьёзный разговор, но Стив, прокручивая в голове начало диалога, даже не заметил как Ганн уснул. Горячая рука, неожиданно закинутая на талию, заставила встрепенуться, но скидывать её Стивен не стал, сам ведь грешил подобным. Череп тихо что-то прорычал во сне на родном языке, выразительно хмурясь, и замер как ни в чём не бывало. Роджерсу до смерти хотелось узнать, что ему снится. Прошлое, обычный сон или может очередной кошмар? Он никогда не говорил конкретно, ведь сам зачастую не помнил. Руководствуясь больше всё ещё переполняющими его эмоциями, чем разумом, Стив положил ладонь на твёрдую как сталь спину. Ганн даже не дрогнул. Под пальцами, если сильно захотеть, можно было почувствовать мелкие бугорки шрамов, и сейчас знание о том, как они были получены, вызывало в душе Стива дискомфорт. Не заслужил Шмидт тех страданий, что выпали на его долю. Его нельзя было назвать убийцей — он солдат, выполнявший чужие приказы. Роджерс был почти уверен, попади он сам в обстоятельства, в которых побывал Шмидт, и мир бы получил ещё одну «машину для убийств». Страшное словосочетание. И не только потому, что человек против воли или в следствии обстоятельств становился убийцей — слово машина в этом смысле как никогда точно отображало суть. Бездушные и не имеющие права на выбор, просто механизмы на службе у людей — вот кто они есть, вот чем они задумывались изначально. Идеальные солдаты. Неожиданно Стив понял, что они оба не оправдали ожидания своего «создателя». Стив с самого начала не хотел плясать под чью-то дудку, нарушил первый же отданный ему приказ, отправившись в одиночку спасать Баки и сто седьмой пехотный. Шмидт терпел, но в конце концов тоже взбунтовал, отрёкся от человека, что вытащил его со дна. Наверное, это что-то и говорило, но Стив был слишком вымотан, чтобы делать далеко идущие выводы. Уцепившись за простую идею их «неидеальности», он стал внимательней всматриваться в самое «не идеальное» лицо, которое он видел так близко. Оно не подходило под абсолютно все стандарты красоты, но стоило немного вглядеться, и вот перед тобой уже произведение искусства. Кто сказал что оно, искусство, должно быть эстетичным? Почему прекрасное не может вызывать отвращение, а после трепет и восторг от того, как точно автор смог сыграть на человеческих эмоциях? Осторожно коснувшись острых выпирающих скул, Стив подумал, что пора уже послать все стереотипы о прекрасном, которые ему так долго вбивали в голову преподаватели в художественной школе. Вот оно, настоящее произведение искусства, к которому он имеет право прикоснуться. Когда Череп открыл глаза, он даже не подумал убрать руку — его разум сейчас заполняли мысли иного толка. Ганн щурился одним глазом из-за налившегося цветом синяка, и Стиву было совестно за то, что это именно он его оставил.  — Ион. Прости меня… — Совершенно искренне сказал Стив, не отрывая взгляда от глаз, что переливались от чёрного до глубокого насыщенного синего.  — Не извиняйся. Ты столько натерпелся от меня и из-за меня, — Ганн придвинулся ещё ближе, ступни Стива были холодными, но он даже не вздрогнул. Несчастные сантиметры отделяли их губы друг от друга. — Это был божественный бой, Стив. Самый лучший из всех.  — Я сломал тебе ребро и чуть не сломал грудину, — Стивен лишь на секунду отвёл взгляд, чтобы осторожно пройтись кончиками пальцев по налившейся чёрными синяками груди. — Чуть не убил.  — Да… Когда ты в очередной раз занёс кулак, мне на секунду показалось, что ты действительно хочешь меня прикончить. И знаешь, что? Мне понравилось. Понравилось ощущение от твоих яростных ударов. Наконец я увидел зверя в твоих глазах… Он прекрасен, Стив.  — Похоже, я приложил тебя сильнее чем думал. Что за чушь ты несёшь? Как тебе может нравится боль? Решил попробовать себя в садо-мазо? Он прикусил язык, поняв, что только что ляпнул. Ганн негромко засмеялся, и эта вибрация отдалась во всем теле, кажется, даже в душе что-то дрогнуло. Под общим одеялом было уже жарко, Стив буквально чувствовал, как тепло обжигало кожу. Иоганн дышал чуть быстрее и глубже, чем обычно, и Стив чувствовал, как его собственное сердце бьется все быстрее. Он все еще был взбудоражен и просто физически не мог просто лежать и молчать. Только не рядом с таким горячим Ганном.  — Или… — Неожиданная теория пришла в голову Стива и он незамедлительно решил её проверить. — Тебе понравился сам контакт. Понравилось, что я к тебе прикасался, — последние слова он почти прошептал. Это звучало странно. Притянуто за уши, но ему необходим был предлог, чтобы снова ощутить под ладонями горячее твердое тело. Но проводя рукой по пламенеющей коже, обходя синяки и поджившие ссадины, он почувствовал мелкую дрожь под пальцами. Почувствовал, как закаменели мышцы. Чужие пьяные глаза потемнели, закрылись, а потом вспыхнули так напугано и загнанно, словно Стив раскрыл его самый постыдный секрет. С широко открытыми враз прояснившимися глазами Ганн резко отпрянул к краю кровати и почти сполз на пол, коснувшись ногами уже немного нагревшихся половиц. Замер, вцепившись сбитыми пальцами в край покрывала, удерживая самого себя от позорного бегства. Боль сейчас казалась такой незначительной мелочью, что он почти её не замечал, хотя стиснутые до скрежета зубы говорили об обратном.  — Я не… Я не должен так реагировать. Это отвратительно. Я теряю самоконтроль. Мы друзья и не более… Друзья? Дьявол.  — Всё в порядке, Ион. Это нормально.  — Не нормально! Ничерта не нормально! Мы только-только смогли наконец во всём разобраться, и снова я умудряюсь перевернуть всё с ног на голову… Снова рушу всё.  — Вот только не начинай самобичевание. Ты на редкость странный человек, и вряд ли я когда-нибудь смогу понять твою загадочную, противоречивую натуру полностью. Наши отношения с самого начала были чем-то из ряда вон: ещё до того, как ты снял маску на мосту, ты показался мне… Странным. В тебе не было ненависти, ко мне так точно. Я увидел в тебе отчаянное безумие. Помнишь, мы оба словно забыли, что вокруг вот-вот всё взлетит на воздух. Сошлись на мосту, и если бы Зола его не развел, думаю, не смогли бы остановиться. Тогда у меня не было времени над этим задумываться, но теперь, когда я немного узнал тебя, понимаю: такое бывает после великой потери. Я ведь прав? Ты потерял кого-то? Череп пересилил себя, развернулся к Роджерсу и присел на край кровати, горбясь и сжимая ладони в замок.  — Да… Не просто кого-то. Я потерял всё: любовь, смысл жизни, себя. Обезумел. Ха, как точно это слово описывает моё состояние в то время.  — Расскажешь? Не буду настаивать, но если тебе нужно — я всегда выслушаю.  — Нет. Не сейчас уж точно, — вопреки своим словам он продолжил, подняв синие глаза на собеседника. — Мне так сложно это всё переосмысливать, понимать что я творил. Не ради этого я потратил столько времени и сил. Угробил столько людей. Хороших людей, у которых могло быть будущее. Мои руки не по локти и даже не по плечи в крови… Так почему ты, чёрт побери, не бросил меня раньше, когда ещё был шанс выйти из этого болота?! Да, может я и был частью твоей прошлой жизни, но едва ли той которую стоило бы вспоминать… Из-за меня погиб сержант Барнс, твой лучший друг, так почему ты меня простил?!  — Понял и простил. В этом не было твоей вины, да и чьей либо ещё… У тебя не было выбора… Мне страшно представить, что бы я делал на твоём месте.  — Не сравнивай себя и меня. Мы слишком разные и по мировоззрению, и по характеру. Ты не жестокий человек. Жесткий, иногда твердолобый, но не жестокий.  — Ровно как и ты, — парировал Стив. Он протянул к Иоганну руку и потянул на себя, когда твёрдые горячие пальцы сомкнулись на его запястье, вынуждая придвинутся ближе. Стив накинул на его плечи плед, помня, насколько плохо Череп переносит холод, еще скользивший по коже, но уже не настолько сильно, чтобы тёплый воздух из лёгких становился мелким облачком пара. — Я так понимаю, завтра мы никуда не идём? — уточнил капитан, хотя уже твёрдо решил, что не выпустит Ганна из постели, пока хотя бы не сойдут все синяки. — Да. Не думал, что ты будешь настолько зол, — укутываясь сильнее, ответил немец. — Ганн, вот скажи мне… Зачем? Зачем ты это сделал? — задал он самый животрепещущий вопрос, что возник ещё в баре. — Для веселья, — слишком бесстрастно пожал плечами Череп и отвёл взгляд, явно показывая свою незаинтересованность в диалоге. — Шмидт, я сейчас серьёзно! — Не ори, у меня и так голова после твоего удара раскалывается, — скривившись, прошипел Иоганн. — Я просто хотел, чтобы ты тоже расслабился, выпустил пар. Думаешь, я не знаю, что раздражаю, когда начинаю беситься в замкнутом пространстве? Мне самому это не нравится… И ещё я не хотел срываться на тебе. На ком угодно, только не на тебе. Моя злость на давно умерших людей — это сугубо моя проблема, и ты не обязан лезть в это болото… Наши отношения для меня важнее, чем это тело. Оно рано или поздно восстановится, так что я скорее пожертвую им, чем этим. Он легко постучал Роджерсу по груди напротив сердца, вводя того в недолгий ступор. Точно так же когда-то сделал Эрскин, прося оставаться тем, кто он есть. И несмотря на то, что он теперь знал об этом человеке, он не собирался нарушать данное слово. Хотя видит Бог, сейчас это было как никогда сложно. — И как это понимать? — выдохнул блондин, начиная закипать. — Ты ведь только недавно говорил, что не понимаешь, кто мы. Тогда ради чего ты готов себя калечить? Моими руками калечить!.. Ты просто заставил меня это сделать, не спрашивая, а я сам-то этого хотел. Почему тебе взбрело в голову, что это нужно решать именно так и не иначе? Почему не поговорил со мной? Я ведь всегда готов помочь… Может для тебя это и выглядит, как… Как… Да не знаю я, как это складывается в твоей голове! Он говорил громко, на грани крика, и с каждым словом Иоганн отстранялся, пытался отвернуться, но что-то не позволяло, и ему приходилось смотреть разозлённому Стиву в лицо, которое от злости словно заострилось. Наверное на его обезображенном лице все же проступила та смесь вины и непонимания, что он делает не так — капитан замер, медленно обвёл его взглядом и сам отступил. — Почему? Я не прошу тебя распахивать передо мной душу, мне просто нужна причина… Я тебе не враг, Ион, — смягчив тон, Стив с осторожностью провёл рукой по красному плечу. — Я запутался. Я правда запутался, — отчего-то это «правда» больно кольнуло душу. Словно он, Стив, мог не поверить ему. — Я не знаю как общаться с тобой. Именно то, что мы «не враги», как бы странно это не звучало, bricht mich. (3) Не было у меня никогда друзей… Когда мы были врагами, всё было намного проще — я знал, что должен делать. Я знал свою роль. Und jetzt?! Was ist meine Rolle in diesen Beziehungen? Ich fühle mich schlecht… Ich fühle mich sehr schlecht, Steve. (4) Шмидт редко переходил на немецкий в диалоге, чаще говоря на нём «для себя», но сейчас он просто не мог переключиться на другое мышление, другой язык; говорил именно то, что думал, без анализа, без перевода. Между словами настолько отчётливо сквозила холодная острая боль, которая просто так не отпустит, будет держать до последнего, что стало не по себе. Первым порывом было просто прижать Иоганна к груди и дать им успокоится. Стив не стал противиться этому желанию, как и обхваченный тёплым кольцом рук немец. Капитан смотрел куда-то в пустоту, чувствуя грудью, как шало бьётся чужое сердце. «Как можно жить, не зная такого базового понятия как «дружба»? До какой степени нужно было сломать человека, чтобы простые человеческие отношения вызывали панику?» — думал он, успокаивающе поглаживая раскалённую спину. Стив провёл ладонью по напряжённым плечам, осторожно, самыми кончиками пальцев коснулся жилистой шеи. Ганн чуть расслабился, склонил шальную голову к плечу, давая больше простора для робко ласкающей руки. Под кожей затомило приятным жаром с примесью боли, словно его гладили по поджившим синякам. Ловкие тонкие пальцы бродили по обнажённому телу, на котором некрасивыми грязными пятнами наливались синяки. Тёплые девичьи губы целовали доверчиво открытую шею, от чего молчаливый, всегда серьёзный командир громко вздыхал, не скрывая пленяющего сердце удовольствия. Сильные руки лежали на тонкой талии, прижимая к мужскому телу — горячему, твёрдому, исцарапанному осколками. Запустив пальцы в светлые, чуть растрёпанные пряди, Шмидт поймал её ненасытные губы, целуя как в последний раз. Распахнув глаза, Шмидт отвернулся, скрывая ладонью полыхающие скулы. Только спустя секунду он понял, что сам себя сдал, и рассмеялся, не зная, как ещё реагировать на эту неловкую ситуацию. Подхватив настроение Стив тоже засмеялся, но не неловко-нервно как немец, а так по детски звонко, что сердце пропустило пару ударов. Его порозовевшие от смущения щёки, весёлые морщинки около зажмуренных глаз, по настоящему беззаботная улыбка — всё это било напрямую в сердце, и неожиданно стало так спокойно и хорошо, так… Правильно? Голубые глаза, поблёскивающие озорным огоньком, не дали мыслям омрачить момент; Стив снова протянул ладонь к чужой шее, и Иоганн охотно поддался, склоняя голову как большой кот. Он не знал, как это выглядит со стороны, но судя по мягкой улыбке и грусти в голубых глазах, не так уж всё и плохо, как могло быть.  — Ты просто до абсурда странный, Шмидт.  — Какой есть, — ему было почти смешно. Ещё никогда он так резко не прыгал от эмоции к эмоции, как грёбаный истерик. — Но я быстро учусь.  — Я надеюсь, таких выходок больше не будет? — притворно недовольно спросил капитан, хотя глаза так и блестели.  — Не надейся, — честно ответил Иоганн, зная, что вряд ли он сможет так просто изменить своё поведение. — Я ещё успею потрепать тебе нервы, так что крепись. Роджерс то ли обречённо, то ли облегчённо выдохнул и утянул Шмидта обратно на подушки, ибо спать хотелось неимоверно, а времени на это оставалось всё меньше — внутренние часы разбудят их, насколько бы выспавшимся они не были. И не факт, что им удастся поспать днём. Так и не сняв с себя оставшуюся одежду, они утихли, едва разместились на широкой кровати.

***

Утро наступило для Стива даже слишком резко — неприятный скрежет тормозившей где-то на улице машины бесцеремонно вырвал его из сладких сновидений. Он не помнил, что видел во сне, но впервые за долгое время проснулся с хорошим настроением. Шмидт же спал на на редкость крепко и пробуждаться не собирался, хотя обычно именно он вставал ни свет ни заря, готовил завтрак и варил Стиву кофе, прежде чем приступить к работе.  — Похоже, теперь моя очередь заботиться о тебе, — мягко сказал Роджерс, легко сжав горящее огнём плечо. Кухня встретила слегка сероватым светом солнца, еле пробивающимся сквозь тучи, медленно плывущие за окном. «Она почему-то кажется теплее, когда здесь Иоганн», — думал капитан осматриваясь и не зная за что взяться в первую очередь.

***

Они зашли в просторный дом где-то на северной окраине Берлина. Девушка лучезарно улыбается, осматриваясь по сторонам. — Мы дома, Иоганн! Мы дома. Больше никаких командировок и перестрелок… Мы наконец можем обвенчаться, как ты и хотел. — Нет, — это не его голос. Он словно везде и понять, откуда он исходит, невозможно. — Что? Почему Иоганн? — она искренне удивляется. Он не чувствует своего тела, не чувствует руки, в которой держит парабеллум. Целится. Пытается отвести взгляд от недоумевающего и напуганного лица белокурой девушки, но его словно что-то держит, не даёт даже моргнуть. «Смотри… Смотри, что ты сделал… Смотри… Это твоя вина…» — За что? — тихо спрашивает она, сдерживая поступившие слёзы. Её трясёт. — Ион… Пожалуйста… Не надо. Выстрел оглушает, и с этим уходит паралич. Горло сдавливает от спазмов, его тоже бьёт мелкая дрожь, на глазах проступают первые слёзы. Кусая до крови губы, Шмидт сдерживает внутри крик отчаяния, боли, скорби и вины. — Как же ты жалок. Всё вокруг обволакивает чёрная тень, больше похожая на черноту космоса. Кто-то сильно толкает его в спину, и он оборачивается, само собой не видя «голоса». — Ты пытаешься вернуть «себя прошлого», думая, что был лучше. Что кто-то другой сделал тебя жестоким, заставлял убивать. Может хватит уже врать себе? Ты тварь, Шмидт, ты грёбаный маньяк, который всегда любил убивать. Твоя рука даже не дрогнула, когда ты целился в Лору, которая, вроде, была твоей любовью, нет? Или даже эти чувства были ложью?! — Не смей! — он крикнул в пустоту, вертя головой, словно мог увидеть обвинителя. — Можешь думать что угодно, но не смей сомневаться в моих чувствах к ней! — Не я это думаю. Ты сам так думаешь. Ты это знаешь… Я всего лишь голос в твоём больном сознании. — Тон резко изменился на ласково-печальный, и от этого стало ещё страшнее. На плечи легли неподъёмные ладони, в шею упёрся чужой лоб, и шёпот продолжил медленно погребать его под тяжестью собственных слов. — Ты ведь сам говорил: «чтобы я жил, кто-то должен умирать». На войне это было просто. А сейчас? Ты готов пожертвовать им? Готов видеть их смерти раз за разом? — Нет… Не хочу. Но я знаю, что не убью Стива. Больше нет того, кто мог бы мне приказывать. У меня наконец появился выбор. — Выбор?! — чужие ногти впились глубоко в кожу. «Голос» был зол. — Он был у тебя всегда! И ты выбрал убить Эберхард, вместо того чтобы спасти. Ты в любой момент мог оспорить данный тебе приказ, отказаться от его выполнения. И только попробуй сказать, что это не так. Твой голос почти всегда имел вес. Но ты исполнял команды, как натасканная собака. Ты можешь врать себе, но не мне. Я знаю тебя даже лучше тебя самого. — Не знаешь… — Да? Ну тогда расскажи мне о ней. Куда вы ходили? Какие цветы она любила? Какую музыку предпочитала? Как выглядели её родители? Когда был первый поцелуй? Когда был ваш первый раз? Что ты тогда чувствовал?.. Молчишь. Разве можно забыть того, кого любишь? Все твои чувства — фальшивка. Одно из сотен созданных тобой ложных воспоминаний, что составляют твою жалкую жизнь. Она как стена, собранная из осколков мутного стекла. И стоит только убрать один… И всё, что держало тебя, рассыплется в труху… Просто признай — ты ничто без этой лжи. Обезумевший от одиночества зверь, разговаривающий со своим воображаемым врагом. Врагом, который стал всем. Я — единственное что осталось от тебя настоящего. Я — свет в конце дороги жизни. Я — смысл твоего существования. Я — твоё безумие. Я — Красный Череп! Вокруг снова была гробовая тишина. Одновременно всё и ничего. Он пытался, пытался отвлечься хоть на что-то, но в голове была только одна единственная картина. Белокурая девушка с дырой во лбу. — Можешь сколько угодно убеждать себя в обратном, но я знаю — ты убьёшь Стива. Рано или поздно. А после себя. Ты не сможешь выдержать потерю любимого человека ещё раз… Единственное, что ты можешь сделать — это избавиться от него сейчас, когда ни ты, ни он ещё не привязаны друг к другу. — Нет! Я ему нужен… — Или ты думаешь, что нужен… Хватит. Врать. Себе. Ты никому не нужен. Иоганн повторял себе, что это неправда, но только всё больше погружался в пучину безумия, убеждаясь в правоте своего демона. Он тонул в чёрной крови, лёгкие сдавливало от жгучей боли.

***

Иоганна раздирало изнутри, он метался, словно в предсмертной агонии, едва сдерживая внутри слёзы и крики. Он не понимал, что с ним, с чего вдруг он впал в истерику и готов чуть ли не кусать запястья до крови, лишь бы заглушить голоса боли и безумия. Хотелось забиться в самый тёмный угол комнаты, спрятаться, сбежать от невидимого врага, засевшего в голове и не желавшего уходить, нанося всё новые удары куда-то в сердце. Лёгкие болели от недостатка кислорода. Он задыхается от собственных безмолвных криков. Почувствовав неладное, Роджерс вернулся в спальню. На секунду замерев на пороге от вида мечущегося Иона, он тут же оказался на кровати, совсем рядом с чуть не воющим другом. Глаза его были так плотно сомкнуты от боли, казалось если он их откроет, вместо слёз польётся кровь из лопнувших капилляров. Недолго думая, Стив упал рядом, крепко прижимая безумно горячее тело к себе. Железные пальцы мёртвой хваткой вцепились в плечо, оставляя на голой коже красные отметины.  — Дыши, Ион, только дыши, — Стив и сам стал вдыхать глубже, надеясь, что друг неосознанно станет повторять за ним. Сработало, дыхание выровнялось, но он так и продолжал вздрагивать от струящегося по взмокшей коже холода и боли во всём теле.  — Что с тобой творится?  — Я не знаю. Не знаю…  — У всего есть причина, Ион. Что случилось?  — Оставь меня, Стив…  — Как я могу оставить тебя в таком состоянии?!  — Пожалуйста… Прошу. Почувствовав на груди почти обжигающую влагу, Стив с ужасом понял что он плачет. Иоганн не всхлипывал, даже почти не дышал, только слезы беззвучно пропитывали футболку. Он почти физически чувствовал, как жгут его боль и отчаяние. Лучше ему действительно оставить его, дать успокоиться — здраво рассудил капитан и вышел из комнаты.