Драбблы по «Сервамп»

Сколько горя переживают бессмертные? На этот вопрос мы не сможем никогда ответить, ведь это проклятие, с которым им приходится жить, потихоньку высасывает все краски этого мира, оставляя, в глазах бессмертных, лишь серую сухую оболочку, мёртвую, как их сердца. Тайо давно не испытывала солнечного, яркого, сочного счастья. А без него, не с чем сравнить то чувство глубочайшего одиночества, способного сжирать человеческую сущность изнутри, отрывать кусками добросердечность человеческой души. Какая ирония, ведь Тайо давно не является человеком. Бессмертие — когда ты его достигаешь, то хочешь умереть. Сколько раз чародейка пыталась покончить с собой? Множество раз, не оставляя попытки и по сей день. Возможно, возможно ведь то, что измученный организм устанет жить, и тогда настанет тягучая и такая сладкая смерть. Но нет, после очередного падения с высокоэтажного здания, отплёвываясь от собственной же крови, она вставала, под удивлённые кудахтанья случайных прохожих, суетящихся и напрасно волнующихся. Это же так удобно, беспокоится за кого-то, но ничего не делать, лишь причитать: «Боже, боже, ещё одна» - или верещать: «Вызывайте скорую, скорую!». С невозмутимым лицом, чародейка уходила своей дорогой, разочаровываясь в жизни, хотя куда уж больше? и думая, как отстирать от крови новенькую дымчатого цвета рубашку. Тайо не раз пыталась умереть, но смерть никогда не придёт за ней. То тёплое чувство никак не хотело прощаться с девятой, так что, оставив свой номер телефона на кофейном столике, вампирша ушла. Она боялась это, дрогнувшее в сердце, чувство заботы, точнее жажда заботы вдруг волной охватила её, и девушка вздохнула. Как давно оно не посещало её. Помнится, что в последний раз оно её охватывало тогда, когда маленький мальчик (златокудрый такой, глазища были у него огромные, голубые), то ли из-за чувства жалости, то ли по другой причине, пожертвовал своей крови изнемогшей чародейке. Её тогда поймали люди, издевались над ней, камни кидали — одним словом боялись вампира. А этот малой, хвала ему, выбежал из толпы со слезами на глазах, видимо слишком жестокое это было зрелище для детского сердечка. Споткнулся этот малой недотёпа и поцарапал колено, а чародейка, с внимательным и испуганным взглядом, наблюдала за ним: клыки её чуть подросли и саднили — жаждали крови. Видно, мальчик заметил этот взгляд, ведь смотрел он Тайо прямо в глаза, и отпрыгнув, чтобы напуганная до смерти мать не поймала его, подбежал к клетке и протянул руку. Чародейка посмотрела на него с недоверием, а люди в изумлении не могли сделать ни шагу. Женщина шептала — «Сириус», а он, посмотрев на мать с лёгким сожалением и что-то сказав, Тайо тогда не расслышала, обернулся к чародейке. В его глазах читалась не детская уверенность, и Юйяке аккуратно надкусила его фарфоровую кожу. На месте укуса появилась маленькая красная струйка, и вампирша слизнула её. Первый человек вышел из ступора и крикнул — «Ах ты чертёнок! Да я с тебя три шкуры сниму!». Мальчик дёрнул рукой так, что сам себя насадил на клыки Тайо. Выпив достаточно крови чтобы сбежать из клетки да так, чтобы толстый мужчина с густыми усами не успел добраться до мальчика, девушка схватила Сириуса и быстро-быстро побежала. Теперь ему не место среди людей, и она это знала. Чародейка подняла свои красные глаза, рассматривая белоснежные облака зимнего дня. Буран стих, снежинки перестали падать, лишь ветер иногда завывал, как будто не хотел, чтобы о нём забывали. Она ухмыльнулась — не забывали. Тот мальчик тоже хотел, чтобы его не забывали. А ещё, он боялся ненависти со стороны людей, поэтому вампирша защищала его от них. В тот промежуток времени, когда он был рядом и своей детской непосредственностью окрашивал одинокую душу, девушка потеряла магию. Она чувствовала, ЧУВСТВОВАЛА! Это было что-то неподдающееся описанию, похожее на материнские чувства. Да, она испытывала материнские чувства, считала, что малютка Сириус — её мальчик, её ребёнок. Пусть не родной, но настоящий и тёплый. Ветер вновь завыл, подхватил её локоны, до сих пор заплетённые в непослушный хвост, и резко затих. Какой непостоянный, кается. Кается за то, что разбудил настолько болезненные сердцу воспоминания. Какая жалость, но чародейке совершенно всё равно. Прошлого не изменить, хотя кровоточащие раны на сердце — та ещё мука. Они не затянутся, никогда, вечно будут напоминать о себе, о том недолгом счастье, о том солнце, что держало её за ручку и улыбалось. Чародейка аккуратно уселась на снег, он захрустел, и девушка вслушивалась в этот звук, вдыхала морозный воздух и рисовала на белой пелене его портрет. Хотя, она была далеко не художницей, так что получилось совсем уж плохо. Со вздохом, она всё смела. Чего же она, не заболела ли? Как никогда раньше, она пожелала, чтобы её сердце вновь обросло коркой холодного безразличия, но оно лишь дрогнуло, а потом ещё раз. — Проклятие, — прошипела сервамп, — вроде бы я мертва, а эта хрень до сих пор даёт о себе знать, — и легла на снег, прикрыв глаза. Заснула. Сколько нужно отдать счастья, сколько горя пережить, чтобы страдания закончились, чтобы в один прекрасный и солнечный день понять — ты счастлив, ты жив? Ни сколько, ведь такого райского блаженства, как беззаботная жизнь, не достичь никогда, по крайней мере, в этом была уверена Тайо, переживая множество тревог. Да и можно ли назвать это жизнью? Нет, скорее существованием, когда ты давно перестал цепляться за жизнь, а она тебя не отпускает. Весь мир стал для неё какой-то бездной, а время, отведенное ей в этом мире — падение, оно бесконечно. Жизнь, как пытка, где судьба — насильник, не желающий оставлять свою игрушку, она вечно будет расчленять её измученное тело. Душа: чёрная, чёрствая, холодная, с маленькой белой крапинкой, где-то глубоко спрятанной. Это тлеющий уголь света, а для того, чтобы он вспыхнул вновь, нужна всего лишь искра: яркая, большая, горячая. Вот только где её найти? Через пелену сна слышался чей-то голос, он был очень настойчивым, настолько настойчивым, что Тайо порывалась даже дать смачную оплеуху тому, кто её потревожил. — Ох, очнулась, — сказал некто, когда чародейка распахнула свои недовольные очи. Парень отшатнулся, — я такие глаза видел только у вампиров… В любом случае, вам стоит встать со снега, иначе вы заболеете. — Ты, парень, как на крыше-то оказался? — девушка недовольно осмотрела юношу, а потом кота, расположившегося на плече паренька, явно чувствуя себя вполне комфортно. — Ох, ну я. Это, — парень замялся, не зная, что и ответить, — на метле, — вскоре признался он, показывая свой летательный аппарат и улыбаясь, почесал затылок. — Ева, значит. А кот — это старший братец Лень, — тот, кого упомянули резко распахнул глаза, уставился на чародейку, а потом зевнул и лениво отметил: — Разбираться в родственных узах так геморно. Юноша покачал головой, недовольно цокнув:  — Сервамп ты или нет, не имеет значения. В такую стужу так легко одеваться и сидеть на снегу — не самое лучшее решение. Где твоя ева? Девушка прищурила свои красные глаза, нахохлилась и фыркнула:  — Умер восемьсот лет назад… Хотя, мне совершенно всё равно, ведь людям свойственно умирать. Ты тоже, парень, когда-нибудь умрёшь, и после твоей гибели мой старший братец Лень будет очень мучится… Такова наша доля.  — Тц, слушать тебя так геморно, — с какой-то болью в голосе отозвался кот, вцепившись в ева когтями. Он не хотел об этом думать, а тут нарисовалась безымянная сестрица и принялась расколупывать раны.  — Меня твоё мнение никак не трогает, братец, — девушка со сталью во взгляде посмотрела на шатена и, не задумываясь даже о комфорте евы, сказала, — пригласи уж в гости, раз разбудил. Я хочу чай, да покрепче. А лучше всего чёрный кофе без молока и сахара, а для того, чтобы всё по вкуснее было, нужен белый шоколад.  — Зайдём в магазин п-по дороге, — шатен старался выглядеть невозмутимо, но дрогнувший голос говорил сам за себя — подросток испугался этой суровой девушки, а во сне она выглядела такой безмятежной. Сидя на диване и рассматривая скромное убранство квартиры, Тайо тихо вздохнула. Горячий кофе дымился, но девушка не припадала к нему губами, а сидела в глубокой задумчивости. Это состояние преследовало её каждый божий день, ходило за ней по пятам, но оно никак не волновало чародейку, её вообще мало что волновало, почти ничего не интересовало и вообще не трогало. Юйяке посмотрела на, разлёгшегося на полу, Куро, расслабленного и спокойного, ленивого, как полагается. По правую руку от вампирши сидел шатен, ева с какой-то нервозностью поглядывал на сервампа. Она была странной, не склонной к общению и холодной. Чародейка устала молчать: — Мне, конечно, всё равно, как тебя зовут, но называть тебя «мальчик» мне порядком надоело, — повернувшись к шатену, монотонно произнесла сервамп, надеясь услышать ответ, и услышала. — Широта Махиру, а ты? — и беззаботно улыбнулся, как будто не он бросал настороженные взгляды на чародейку. Впрочем, ей было совершенно всё равно. — Юйяке Тайо, — девушка удивлённо посмотрела на, проявившего странную активность, Махиру. Он улыбнулся, повернулся и заглянул в глаза чародейке. — А я уж думал, — хмыкнул парень, — что ты сейчас холодно скажешь " зачем тебе его знать?». Девушка отвернулась и тихонько вздохнула. Её мысли вновь улетели куда-то, взгляд расфокусировался, и Тайо погрузилась в глубокую думу, в какие погружалась почти каждый день. Мысли — расплывчатые, нечёткие, похожие на чернильные узоры на поверхности прозрачной, чистой воды. Такие мысли всегда были странными, а чёткие всегда причиняли боль полуразрушенному сознанию. Какая цель была у создателя? Почему он сотворил из почти мёртвых людей — вампиров? Почему? Он думал, что это правильно? Бессмертие — это настоящий яд, разрушающий тебя изнутри, твой, израненный трагедиями, мозг. Разве он не понимал, разве он не осознавал этого? Думать об этом уже бесполезно, создатель мёртв, как и мертвы предыдущие евы её братьев и сестры. Девушка снова вздохнула, разве сожаления не оставили её со времён смерти того голубоглазого мальчишки? Он был так юн, совсем ещё ребёнком был, когда его убили люди, причитая о том, что парнишка связался с дьяволом. Значит, Тайо тоже виновата в смерти Сириуса? Да, она была уверена в том, что её руки причастны к гибели её ева, её единственного ева, первого и последнего хозяина. Как бы не замораживала чародейка свою душу, она оставалась ранимой. Тайо понимала, что она далеко не безразлична к миру, а, возможно, потеряна? Нет, лучше оставаться такой, какая она есть. — А почему ты не находишь себе еву? — с любопытством спросил Махиру, улыбнувшись. — Вы же становитесь сильнее с ними. — Да как-то, — девушка посмотрела на потолок, — не задумывалась об этом. Понимаешь, если ты решил найти себе еву, то должен выбрать того, в ком будешь уверен, того, кто не предаст. За свою долгую жизнь, я нашла лишь одного такого человека: весёлый такой парнишка, забавный малый, был мне как сын. Махиру молчал, и молчал он долго. Вероятно, по глупости заключал свой контракт со старшим братцем Ленью, а тут Тайо со своими требованиями. Наконец, Широта ответил, но смотря в сторону Слиппи Эша. — Я доверяю Куро… Мы столько всего с ним пережили… Да и привык я к нему, — он вздохнул, а потом расслаблено улыбнулся, — без его «как же это геморно» не представляю и дня. — Ты хороший ева, Широта, — тихо сказала чародейка, — моему старшему брату так повезло, будь уверен в моих словах. Я долгие годы следила за своими братьями и сестрой. Куро часто не везло с хозяевами, они называли его нахлебником, терпеть его не могли. Ты же принял его таким, какой он есть. Я немного завидую. Хотя, по сути, мне всё равно. — А у тебя были подклассы? — не унимался Махиру, но говорил уже не таким радостным голосом, как раньше, всё время поглядывая в сторону дремлющего Куро. Наверное, он впервые об этом слышит. — Нет, их больно терять, даже такому бесчувственному существу, как я… — тут Тайо обомлела. Впервые, кто-то разговорил её настолько, что чародейка начала говорить о себе, о своём прошлом. Хорошо это или плохо, она не знала, но какая-то лёгкая безмятежность охватила её. Чародейка сняла свои чёрные очки, и мир стал красочней, ярче, и девушка хихикнула и сразу же, в изумлении, прикрыла рот ладонью. — А ты не хочешь найти себе еву? — спросил вдруг Широта, а вампирша охнула, — просто, я думаю вот… Ты же совершенно одна, так же можно с ума сойти. — Я… — Тайо опустила глаза и сжала чёрную ткань брюк, — очень хочу найти того, кто не предаст… Я почти и не видала таких людей и… Мне должно быть всё равно, но нет… Я думаю об этом, думаю и страдаю от своих же мыслей… Это больно, так что приходится становится тем, кем меня создали — бесчувственным вампиром. Но… Я была человеком… И иногда, случаются вот такие истерики. Мне, конечно, всё равно, но надеюсь, что я тебе не надоела. — Может, ты станешь моим вторым сервампом? — участливо спросил Махиру. Тайо подняла насмехающиеся глаза и криво улыбнулась, — если бы так можно было бы, то я бы попросила тебя об этом, Махиру-кун, — чародейка горько вздохнула, — я правда думаю, что мне нужен такой ева, как ты, но… У тебя уже есть старший братец Лень. Уверена, ты его ни на кого не променяешь. Обо мне не беспокойся, мне всё равно… И ещё, я теперь частенько буду заходить к вам и пить чай. И улыбнулась… Как же хорошо, что Махиру позвал её там на крыше, согласился принять её как гостью, поговорил по душам. Скоро случится что-то плохое, ведь не может же что-то настолько хорошее продолжаться так долго. Завибрировал телефон, заставив чародейку вздрогнуть и затравленно на него посмотреть. Вспомнишь, как говорится. Тайо судорожно взяла мобильник.