Мой личный Апокалипсис

POV Анастасия Стрелки настенных часов синхронно остановились на цифре двенадцать. Словно не зимние, солнечные лучи, нагло посмевшие просочиться в окно, аж слепили глаза, издевательски сообщая о том, что зачет затянулся. И о том, что на улице «мороз и солнце; день чудесный!». Все равно это лучше, чем бесконечные бураны и метели, из-за которых, что называется, не пройти и не проехать. Как, например, в прошлом году, когда попытка доехать до любимого института по короткой дороге обернулась для меня многочасовым затором в одном из захудалых, помнящих, кажется, саму революцию, дворов. «Это Россия, детка». Хуже — это Сибирь. Поживи здесь годик — и никакие Северные полюса здесь не страшны. А после тридцати с лишним лет и Апокалипсис показался бы детской войнушкой. А погода и вправду ничего. Неплохо бы выехать на природу. Благо, вместе со мной в совсем скором времени отмучаются и мои обормоты — Машка и Мирон. Да, близнецы — хуже, чем Апокалипсис состоящий из игрушек уроков и бесконечных активных, безусловно, шумных игр. Но куда деваться — приходиться существовать среди него, надеясь на два стакана воды в грядущей старости. Тем более, что я сильно и искренне люблю этот Апокалипсис и с удовольствием вывезу его покататься на лыжах. Ну, после того, как дослушаю сочинение очередной нерадивой студентки, вяло что-то мямлящей себе под нос. — В 1671 году, когда Яков Первый… — боже, какой Яков первый в 1671 году. Девочка определенно надеется, что я не слушаю. Нет, я не так уж и слушаю, но она явно не знает об удивительной способности преподавателей, которой позавидовал бы сам Юлий Цезарь — делать несколько дел качественно и одновременно. И слушать нескольких студентов и, что самое важное, — понимать, что из их сказанного бред, а что полный. — На пересдачу, — устало сообщаю я, отдавая бедной студентке зачетку. Она вздыхает. А что делать? Всем тяжело. Мне еще стол накрывать… Ох уж этот Новый Год! Кстати, на рынке еще остались свиные ножки для холодца? Стоп. Аудитория свободна? Не верю своим глазам. Можно идти домой. Или на рынок? Там разберемся. Потягиваясь в предвкушении грядущего отдыха, я слышу недобрый скрип дверей. Да. Недолго музыка играла. Неужели не все? Горя нестерпимым желанием выместить весь объем скопившегося от усталости недовольства, я бросаю взгляд на персону, посмевшую нарушить мой покой. Да так и застываю — с поднятыми руками, будто застуканная с поличным, когда моим глазам предстает одновременно незнакомый и до боли знакомый образ хрупкой, миниатюрной… Нет, не блондинки, как могло бы подуматься, а брюнетки. Почему-то подумалось, что так должны выглядеть золушки или феи из тех самых сказок, которые я читала детям пару лет назад. — Извините… Анастасия Евгеньевна, кажется? — ожидаемо сладкий, как нектар, робкий голос проливается по венам. Черт, отомри же! — А я к вам на зачет. — Ко мне? — удивленно, наконец опустив руки, говорю я. — Вы уверены? — ой, неужели ты хочешь, чтобы это чудо ошиблось и ушло сдавать другому преподавателю? — Может, склероз пришел ко мне раньше срока, но я вас не припомню, — прищуриваюсь я, ощущая странное, нехорошее веселье. — Я Майя Тихомирова, — еле слышно сообщает она, когда круговорот разнообразных мыслей в моей голове останавливается в одной точке. В журнале, в котором я регулярно наблюдала ее имя, на которое никто никогда не отзывался. Обладательницу которого я уже не надеялась увидеть. Видимо, надежда умирает последней. Но именно после ее смерти желаемое так неожиданно становится доступным. — Ну что, Майя, — коварный недобрый смешок слетает с уст, а сердце наполняется странным злорадством. Ну, сейчас я с тобой расквитаюсь. Ты у меня за все ответишь. За то, что забила на зарубежную историю и не соизволила являться на мои семинары хотя бы для виду. — Красивое имя, — да. Майя. В памяти всплывают древние племена и пугающие предсказания. «Ох, не к добру, не к добру» — некстати проносится в голове. — Бери билет и отвечай. На милом личике застывает гримаса не изумления — ужаса. — Без подготовки? — голос дрожит. Ну, чего ты? Хочется ее успокоить — обнять или позволить, по крайней мере, подготовиться. Но… нет. Иначе как же статус самой строгой преподавательницы в институте? — Нет. Тяни, — голос, кажется, становится мягче. Дрожащая маленькая ручка, наконец, вытягивает из многочисленных бумажек ту самую единственную. Небольшие, но выразительные серо-зеленые глаза не к добру увеличиваются в размерах. Ну, зачем ты так? А она сама хороша. И если не ответит — это будет ее беда и вина. — Этапы Французской революции можно разделить на… — несмело начинает она. Верно. Почти. Ну как… При большом желании, да и не очень можно с чистой совестью отправить на пересдачу. Или не совсем с чистой. Так, Настя, включи стерву. Нет, спит! Ну, должна же я отыграться за то, что на протяжении целого семестра не наблюдала этого наивного ангельского взгляда! — А какое событие, связанное с вашим билетом, произошло 10 августа 1792 года? — заискивающе начинаю я, предвкушая грядущее веселье. Извиняй, пташка — на войне, как на войне. — Десятого августа? — ее лицо расплывается в неожиданной улыбке. — Ой, у меня День Рождения. Бровь изящно взлетает вверх. Взгляд оценивающе пробегает по ней. — О, барышня, да Вы хорошо сохранились? Живенько так. — Извините, — глаза Майи смешно опускаются вниз. — А какого года? — А Вы не помните год своего рождения? — я едва сдерживаю смех. Вот уж чудо… с красивым именем. — Помню. 1998. Но разве это важное событие? — в ее как прежде испуганном взгляде появляются странные искры... интереса? — А разве нет? Низко вы ж себя цените. Ладно, давай зачетку, Майя, — красивое имя все-таки. Никогда такого не встречала. Таких. Ладно. Не будем больше мучить девочку. Хочется, но… Лучше не надо. А то заиграюсь и придется отправлять ее на пересдачу. Заманчиво. Но нет. Я же добрая. Ну, иногда бываю. — Для кого как, — оживленно отвечает девушка, выполняя мое указание. Кажется, на милом круглом личике загорается розовое пламя румянца. Ну что ж. Значит, я все сделала правильно. — Для одних радость, для других — самое досадное недоразумение. — Это для кого это? — неожиданно хмурюсь я, между делом созерцая узоры на ее платье, изящно подчеркивающем каждый элемент ее идеальной, как песочные часы, фигурки. Спасибо, что без декольте. Спасибо. Измайлова, стой! Ты же не какой-нибудь мужик-извращенец. Ага. Баба. Извращенка. Еще хуже. — Вам что — действительно интересно? — ее брови взлетают вверх. Смешно. Необычно. — А как же? Вдруг ты из-за этого Мистера Неважно не будешь ходить весь следующий семестр. В котором я уже не буду такой добренькой! Полетят клочки по закоулочкам! — изо всех сил стараюсь изобразить злюку. Получается слабо. — А может, я тогда это… — она невинно и, черт возьми, трогательно хлопает ресницами. — Продолжу эту традицию? Чтобы клочки не летели… В сердцах откладываю ручку, между делом, ударив кулаком по столу. Экспансивно. Случайно. Вот и что мне с тобой делать? — Тихо…мирова, — набрав побольше воздуха в грудь, выдыхаю я, готовая прибить этого вредного ребенка. — Бери зачетку. От греха. И приходи… хоть иногда, а? — мой взгляд, наверное, приобретает умоляющие оттенки. — Я не шучу. Мало не покажется. — Я поняла, — мило (и игриво?) улыбается она, ловким движением забирая зачетку и грациозно удаляясь прочь. Мне остается проводить ее взглядом. Вот коза! И что это было? И все же интересно — осчастливит ли она меня своими посещениями на парах в следующем семестре? Надо было хоть на пересдачу отправить! Нет. Совесть мне этого не простит! Надеюсь, она все-таки придет. Интересно, а почему она не ходила весь семестр? Узнаем. Дату рождения, во всяком случае, уже знаем. Все еще впереди, Майя. Ну и имя, однако. Как предзнаменование. Чую, Апокалипсис уже близко...