Павлин и Пёс

                    Сильней всего я боялся, что он задерет нос выше прежнего — но нет. Только сжался, будто от холода, совершенно по-птичьи втянул голову в плечи и отшатнулся в испуге, едва я приблизился.       — Да не бойся ты. Я же сказал — не трону.       Собственный голос кажется хриплым, злым, и, услышь я такой в темной подворотне, нипочем не поверил бы обещанному. Я тянусь к нему ладонью снова.       — Не боишься?       — Н-нет.       Но он всё же отодвигается.       — Мы же договаривались, — укоризненно говорю я. — Поможешь мне с Тем-Кого-Нельзя-Называть?       Кивает неуверенно.       — Он меня ненавидит. Думаешь, сможешь противостоять ему со мной на пару? Ты сам знаешь, маг я слабый. Что от меня за помощь? Зачем мне кидаться вперед навстречу смерти?       — Он убил твою жену и сына, и ты еще спрашиваешь? У тебя совсем нет гордости, — кидаю ему в лицо я.       А потом наблюдаю, как он медленно бледнеет до цвета серовато-желтых простыней. Потом падает в них лицом и сжимается, вздрагивая, но не издавая ни звука.       Значит, не знал.       Мне даже немного совестно — но, в конце концов, я не солгал. Да и надо же его как-то было вытащить из ступора. Но выходит только еще хуже. Весь вечер и ночь мой павлин молчит, отвернувшись, так что я вижу только светлые волосы и плечи, на которые не хватило короткого одеяла. От предложений выпить или съесть хоть чего-нибудь отказывается, так что мне остается только одно.       Присаживаюсь рядом осторожно.       — Ты только не глупи, — я прикидываю, что делать, если он вдруг решит наложить на себя руки. — Мне сейчас надо уходить.       Молчание.       Стоя рядом, прикидываю, можно ли его оставить так, а потом решаюсь:       — Прости, но я так не могу оставить тебя.       Взмах палочной, вскрик — и передо мной снова сидит птица, еще сильней ослабевшая и недвижная, будто подстреленная. Я беру цепочку, цепляю один конец к шее, второй — к крюку в стене, и быстро ухожу: хозяин не любит опозданий. Запоздало думаю, что на цепочке павлин сможет, дергаясь, как полоумный, покончить с собой еще быстрее… И машу рукой. Предусмотрительность — не самая сильная моя сторона.       А когда возвращаюсь, то обнаруживаю один обрывок цепи вместо своей драгоценной птицы.       Всё-таки исчез! Но как? Неужели сам? Да нет же, нет, быть того не может. Конец цепи ровный, точно ножом срезан: рассекли заклятьем. Своей палочки у Люциуса не было — значит, кто-то помог. Кто? И как его найти?       Всё как назло. Но тут же понимаю, что всё это лишнее, что волнуюсь не о том. Кто мог следить за разрушенным Малфой-Мэнором? Кто заметил, что его птицу украли? Только тот, кто заколдовал.       Значит, Волдеморт знает обо мне и обо всех моих планах.       Стремительно оборачиваюсь — и вижу стоящую в дверях черную тень.       В следующую же секунду тьму рассекает зеленая молния, я падаю на пол, еле успеваю избежать смертельного ее касания, откатываюсь к кровати, бросаю наугад Сектумсемпрой, слышу вскрик, затем быстрые шаги.       — Думаешь, я не вижу тебя? Выметайся, псина!       Отшатываюсь, вжимаюсь в стену, вслушиваюсь в стук сердца, стараюсь слиться с холодной, как лед, стеной, а потом вдруг слышу треск и чувствую, как слабо она подается под моими движениями. Кажется, я спасен. Старая дощатая стена сарая, где я живу, к счастью, совсем не то, что стены домов и коттеджей, к тому же за зиму изрядно отсырела и прогнила внизу, куда стекает с крыши вся вода. И я посильней на неё наваливаюсь, слышу треск, ставший совсем громким, хруст ломающихся досок, продираюсь сквозь образовавшуюся щель, обдирая бока, и быстрей убегаю прочь, в закоулки, которые здесь никто не изучил так хорошо, как я.

***

      — Ну, здравствуй-здравствуй.       Рот, ощерившийся нехорошей улыбкой, был в неприятной близости. Несло из него, понятное дело, мертвечиной, так что белый павлин, к которому были обращены эти слова, недовольно дернул головой.       Со стороны сцена, наверное, выглядела комично: бледный, как мертвец, маг пытается читать какие-то морали принесенной ему птице — а вот самой птице было вовсе не весело. Тем более, что и не птица это вовсе была, и знали о этом кругом абсолютно все, начиная от самого Волдеморта и заканчивая тем, кто держал его сейчас в руках, удерживая перед лицом будущей смерти. Крепкая хватка и высокая широкоплечая фигура слуги Темного Лорда могли заставить спутать его со старшим из братьев-Лестрейнджей, но голос был такой хриплый и грубый, что Люциусу стало ясно: не он.       — Отпусти его, Риверс.       — Сбежит, — предположил опасливо слуга.       — Подай сюда.       И Люциусу показалось, что к нему потянулись холодные когтистые руки самой Смерти.       — Вот так. Теперь выйди, — и Волдеморт указал слуге на дверь, а павлин, сидевший у него на коленях ни жив ни мертв, тоскливо проводил ушедшего взглядом.       — Вижу, тебе всё же удалось сбежать. Кто тебе помог?       Павлин помотал головой, венчик на голове потешно затрясся.       — Мой непреклонный, — судя по всему, его нежелание выдать спасителя только позабавило.       «Думаешь, я и так не знаю? А?» — усмехался про себя Волдеморт. Он прекрасно сообразил, кто прокрался в разрушенный сад при мэноре — сперва в виде пса, а затем обернувшись каким-то оборванцем, сущим бродягой. Но ему хотелось, чтобы Люциус сам выдал ему имя спасителя и, зная слабую его натуру, он не сомневался, что череда долгих изматывающих пыток непременно заставит того выдать всё, что он успел узнать.       Павлин снова дёрнул головой. Рука поглаживала его, но ласка эта была грубая, жесткая, неприятная, точно Тёмный Лорд пытался ощупать все тощее птичье тело и выбрать самые хрупкие косточки, чтобы затем сломать их.       — Всё, шутки кончились.       Павлин вскрикнул снова, упал, поворачиваясь в воздухе и одним махом длинной узловатой палочки превращаясь в человека, а следующим махом — изгибаясь от боли после прилетевшего в него Круциатуса. Он выгнулся, простонал, стискивая зубы, извивался на холодном каменном полу, словно тот был раскаленной сковородой, хотел было подняться на четвереньки, чтобы скрыться от действия мучившего его красного луча… Но Волдеморт, наступив ему на грудь, надежно прижал к полу и теперь возвышался над ним темной тенью, всё так же недобро улыбаясь.       — Что он рассказывал тебе?       Люциус зажмурился, чтобы не видеть страшной и злой улыбки, из последних сил преодолел судороги и покачал головой отрицательно. Волдеморту, похоже, стало интересно, сколько изматывающих болью заклинаний он сможет вынести, но это только помогало забыться окончательно. Боль затмевала любые мысли и заставляла забыть любые слова, так что признаться хоть в чем-то невозможно было даже не из-за нежелания, а по причине простой физической слабости.       И без того истощенный, он потерял сознание быстро, так что Волдеморт лишился всякого интереса к обессилевшей игрушке.       Но отпускать Люциуса он вовсе не собирался. Больше того, вернул цепь с ошейником на шею, хотел было подтащить за шиворот поближе к своему высокому массивному креслу, но уцепиться было не за что: тот был наг, и его пришлось подтащить подмышки, а затем, услышав стук дамских каблуков, накрыть собственной черной мантией во избежание неудобства.       Вошедшая вслед за тем Беллатриса, увидев мужа сестры, давно, как считала, казненного, даже не удивилась.       — Он жив, мессир?       Не ожидая ответа, она подошла ближе и бесцеремонно потыкала зятя носком туфли в бок, под ребра, заставив издать новый мученический стон.       Изо рта текла тонкая темная струйка крови — прикусил язык, в голове мутилось. Увидев ее, он вздрогнул, чуть подвинулся, будто искал заступничества от женского гнева под сильной рукой Темного Лорда; тот усмехнулся, но все же положил руку на плечо, даже похлопал совершенно по-теплому.       — Как видишь.       — Я думала, он давно уже мертв… Или надежно заперт.       — Был. Но кто-то его вызволил. И я пытаюсь выяснить, кто же этот неведомый спаситель.       Женщина нахмурилась: ей не удалось так легко сообразить, кто это мог бы быть. Впрочем, неосведомленность она с лихвой могла компенсировать жестокостью.       — Позволите мне, мессир?       Люциус вскинулся, хотел отпрянуть, но короткая цепь не дала, и он снова бессильно опустился на пол, уцепившись за мешающий ошейник.       — Кажется, он тебя боится больше, чем меня!       Темный Лорд расхохотался на пару с Беллатрикс, потом снова опустил глаза вниз. Тоже подцепил ногтем ошейник, заставляя запрокинуть голову, всмотрелся в полные страха голубые глаза…       — Не нравится, птичка? Ну, Люциус, ну, ну… На что же ты рассчитывал, сбегая из зачарованного сада? Не хотел терпеть позора там — так придется терпеть его здесь, на виду у всех.       И он довольно усмехнулся, смотря, как блондин пристыженно опускает темные ресницы.       Затем встал, провожая Беллатрису, но очень скоро вернулся, совершенно готовый забавляться с ним сколько угодно долго. Он ждал нового приступа боли, выворачивающей суставы, ждал унижений, думал, что Темный Лорд может выдумать что угодно: от дыбы до стальных игл, впивающихся в его плоть… Но вместо того почувствовал, как под наброшенную мантию пробирается прохладная рука и проводит по груди и плечам, теперь, при отсутствии свидетельницы, совсем мягко, будто нежно, оцарапывая совсем немного.