Павлин и Пёс

Заставлять неверного слугу страдать здесь и сейчас ему не хотелось: время стояло раннее, и никого почти из внутреннего круга упивающихся смертью не было. Кроме того, ему казалось особенно забавным, если Люциус станет страдать неведением подольше; а уж потом, ближе к вечеру, если вообще не на завтрашний день, наступит самое время. Волдеморт за прошедшие годы успел забыть о павлине, одни сигнальные чары напомнили о том, что в пределы Малфой-Мэнора кто-то вторгся. Потом ему хотелось отыскать того только чтобы выведать планы Блэка, а затем моментально лишить жизни и забыть навсегда. Но страх Люциуса перед собой показался ему таким забавным, что было бы непростительно не воспользоваться им. Он наблюдал за тем, как тот кутается в брошенную мантию, устраивается поудобнее, привалившись затылком к креслу, с таким снисхождением, точно любовался птицей в клетке или мышкой. Потом потянулся к нему рукой, унимая дрожь, гладя, будто успокаивая, пока сам тянулся к нему чарами легилеменции, но в голове у Люциуса было все то же, что ему и донесли: одни обрывки мыслей, неясные и бессвязные, точно за время превращения он разучился размышлять . Вот подбегает огромный черный пес, хватает его, чуть не свернув шею, пугает до полусмерти, затем оборачивается высоким оборванцем — Сириус Блэк собственной персоной — потом утаскивает к себе, уговаривая помочь добраться до ненавистных ему приспешников темного Лорда. Волдеморт усмехнулся. Незавидная участь: сперва быть запертым в тело птицы, потом найти спасение и тут же его потерять. — Вряд ли твой новый друг станет тебя вызволять... А? Как думаешь? Люциус сглотнул и покачал отрицательно головой. Пробовал прошептать что-то, но не вышло: не то горло пересохло от ужаса, не то просто забыл всякую человеческую речь, будучи птицей так долго. — Вот и я думаю, что нет. Сейчас для него главное — спасти собственную шкуру. В действительности Тёмный Лорд вовсе так не думал. И наоборот, надеялся выманить Блэка — но и впрямь не верил, что тот кинется вызволять не слишком-то близкого и родного ему лорда Малфоя вот так сразу. Куда разумней было бы подождать, выведать хоть что-то, прежде чем лезть в стан врага. Впрочем, Блэк и разум... Он снова фыркнул. — Его я, конечно, убью, а вот для тебя стоит выдумать что-нибудь пострашнее. Ты так забавно боишься. Надо думать, если бы Малфой умел лезть на рожон или взбесить его, был бы лишен жизни еще до заката — но он сидел совершенно тихо, ухитрился даже уснуть, так что когда вернувшемуся в ночного караула Лестрейнджу было приказано отвести его в министерскую темницу на нижний ярус, тому пришлось долго расталкивать и поднимать чуть ли не силой. — Думаете казнить его, милорд? — Думаю развлечься ближе к вечеру. Приходи, — и Волдеморт неожиданно расхохотался. Поманил Люциуса к себе. — Ты, наверное, и забыл, как мы развлекались все вместе? Не беспокойся, ты тоже приглашен. Как это бывало раньше — веселиться всю ночь напролет... Малфой отрицательно помотал головой и слабо запротестовал. — Что ты говоришь? Не хватит сил? Это можно исправить. Они отправились вниз: Волдеморт впереди, Лестрейндж, тащивший Малфоя, сзади. Завернули куда-то вбок, но не к темницам, а под низкие своды широкого помещения, напоминавшего школьный класс зельеварения, разве что без парт, — министерскую лабораторию. Зельевары в длинных белых мантиях почтительно кланялись и расступались, Волдеморт досадливо морщился. — Настойку корня мандрагоры лорду Малфою, — произнес он, широко улыбнувшись. — Хотим воскресить его былые силы. Рядом угодливо засмеялись. — Две или три капли на стакан воды, мой Лорд. Волдеморту протянули пробирку с золотистой жидкостью и стакан. Тот отмахнулся — мол, сам знаю. — Держи его, Родольфус. Лестрейндж перехватил слабо трепыхавшегося Малфоя поперек груди одной рукой, второй зафиксировал голову. — Открой рот... Можно было бы держать челюсти плотно сомкнутыми — но разве это остановило бы его истязателей? Их попытались разжать бы лезвием, порезали бы язык, если только взбесившийся Волдеморт не придумал бы что-нибудь еще хуже. Потому в послушно приоткрытый рот вскоре было вылито всё содержимое пробирки до последней капли. — Нет, мой Лорд, нет! Это же сильнейшее... Не успевший предотвратить катастрофу колдомедик опустил руки и с ужасом всмотрелся в лицо Люциуса — пока ничего страшного не творилось; все оставалось впереди. Лестрейндж, сообразив, в чем шутка Лорда, расхохотался. Медик прекратил спорить, когда понял что аргумент "Сердце может не выдержать сильного возбуждения и отказать" не является здесь весомым ни для кого,кроме, может, самого Малфоя — но его мнением никто не интересовался. — Не сомневайся, я знаю о действии корня мандрагоры побольше тебя, — усмехнулся Волдеморт. — Но лорду Малфою разъясню: первые часы всё будет как прежде, но уже к вечеру мы увидим удивительную перемену, и от прежнего аристократа, хранящего остатки былой гордости, не останется и следа: его место займет существо, умоляющее его отыметь в любых возможных позах. Слышишь? Ты будешь хотеть. Просить. Стонать, поворачиваясь к нам филейной частью.И длиться это будет не день и не два, а долго... Кто знает, может, ты и не вынесешь. К своему счастью. В то время как Лестрейндж от замысла был в восторге, Люциус, и до того немногословный, напротив, будто потерял дар речи. — Молчишь? Посмотрим, как ты запоешь к вечеру... Моя птичка. И холодная рука последний раз оцарапала кожу — а потом оттолкнула Люциуса прочь. Его отвели в самый низ, в холодную темную камеру. — Прикуй его за руки, Руди. — Он и так никуда не денется, мой Лорд? — Может стереть руки до крови, — и Волдеморт смешливо фыркнул. — Или, если успеет до помрачения сознания, наложит их на себя. Правда, при полном отсутствии обстановки и гладких каменных стенах здесь можно было разве что задохнуться волевым решением. — Он не отомкнет дверь? — Он лишен магической силы, иначе не сидел бы, проливая птичьи слезы, на заборе родного имения. Показать, мой Лорд? — Не стоит. Не будем терять время. Оба вышли, оставив Люциуса. В последнем Лестрейндж был не прав: сил на слабую беспалочковую магию хватало — ровно настолько, чтобы вызвать еле заметный Люмос и осветить маленькое помещение, забранное решеткой с одной стороны. Не хватало сил ни сделать его поярче, ни посильнее, чтобы согреться. Он обессиленно повис на цепях, стараясь не прижиматься к влажной ледяной стене. Но холод терзал его недолго. На смену ему пришло тепло, зародившееся в самом низу живота, а потом — настоящий жар. Не такого рода, чтобы выжечь все внутренности, нет. Совсем иной. Тот самый, который зарождал желания, самые низменные и отчаянные. И как же позорно было осознавать это Малфою, гордому и холодному, хранившему невозмутимость и достоинство даже с разбитым в кровь лицом. Он долго терпел, изгибался, пытаясь коснуться себя рукой, но расстояние от ладони до промежности оставалось значительным, и оставалось только кусать губы в кровь. Против воли вырвался стон, сперва тихий, потом всё более громкий, не страдальческий, скорее томный и умоляющий. По телу проходили волны возбуждения, какого он не мог вспомнить ни разу за свою жизнь, член стоял, горячий и прижатый к животу, блестели капельки пота на светлой коже. Он полуприкрыл глаза, пытаясь уговорить себя уснуть — проще было уговорить перестать бить из-под земли фонтан в Кенсингтонском саду. Сердце шумно билось. Так что за шумом этим он даже не расслышал шума шагов: догадался о том, что кто-то подошел, только по яркому свету на кончике палочки. За ним прислали обоих Лестрейнджей; старший, догадываясь об его состоянии, встретил его с той же смешливой улыбкой. Стоило снять оковы, как Люциус безвольно упал вниз, но тут же прильнул к телу Родольфуса, поднявшего его, и вжался, потираясь о грубую ткань штанов жаждущим разрядки органом. Носом уткнулся в плечо, вдыхая солоноватый, как никогда почему-то приятный запах мужского пота и снова простонал. Последние силы разума были направлены на то, чтобы приказать себе молчать. — Тише, тише. Руди попытался было брезгливо откинуть его, но Малфой был, во-первых, слишком слаб, чтобы идти самому, во-вторых, вцепился чересчур крепко. Второй из братьев наблюдал за ним со скептической усмешкой. — Действует хлеще Амортенции, — заметил он, пытаясь оттащить Малфоя и заставить идти самостоятельно. — Нет, так не выйдет. Ты же кончишь еще до того, как мы поднимемся в тронный зал! Сам Люциус слышал смешливые комментарии словно сквозь глухую стену. Ноги подгибались от слабости и желания. Его привели, снова бросили на пол перед Волдемортом, и он даже подобрался поближе, цепляясь инстинктивно за край длинных черных его одежд. — Мне лестно твое внимание, — раздался сверху его свистящий шепот. — Но сегодня пусть развлекутся другие. Не хочу об тебя мараться. Люциус затравленно обвел зал затуманившимися глазами: здесь были немногие, всех почти он знал, — вот Долохов, вот Яксли, вот Макнейр, вот Нотт и Розье... И вдруг взор обожгло, и он чуть не распластался по полу окончательно, хватая воздух ртом. Среди них был Драко. Но какой-то совсем иной, совсем выросший, ничем не похожий на того неуверенного в себе юношу с мягкими очертаниями губ, нет: он смотрел перед собой ненавидяще, жестко, сжав их в тонкую полосу. Надо думать, присутствие отца, да еще в таком унизительном и непристойном виде, немало уязвляло его самолюбие. "Но... Но Блэк сказал, что он мертв!" — пронеслось в голове. Темный лорд, наблюдая за его замешательством, довольно ухмыльнулся. — Что скажешь? Отсутствие твоего тлетворного влияния явно пошло Драко на пользу. Как ты, мой мальчик? — Последнее относилось уже к его сыну. Тот вспыхнул и отвернулся. — Не стоит злиться. Мы собираемся здесь позабавиться. Не думай, что позорный вид твоего отца бросает тень на тебя. Всё зависит от того, как ты себя поведешь. — Не притронусь к нему, — процедил он сквозь зубы. — Мудрое решение. Хотя... Можешь лишиться ценного опыта. А, Люциус? Признайся, тебе не раз приходилось участвовать в подобных оргиях? Конечно, с годами здоровье уже не то — но разве я не помог обрести тебе силы? Снова раздался общий хохот. Люциуса заставили встать во весь рост и вытянуться, снова приковав за руки к какой-то стойке, чтобы не дать коснуться себя самому. Он выгнулся. прикрыл глаза, что выглядело скорее томной ужимкой, чем страдальческой гримасой. Смех сменился улыбками, похожими на оскалы хищных зверей при виде беззащитной добычи. Даже больше: при виде добычи, которая сама уговаривала сожрать себя. — Готов повеситься на шею любому, — заметила Белла. — Я уже убедился, — кивнул Родольфус, почти весь путь протащивший его на себе. — Ты меня замарал, скотина. С молчаливого одобрения со стороны Волдеморта он поднялся, подошел к Люциусу, опуская его на колени. Цепь послушно подалась вниз, позволяя опуститься. Его ткнули носом в пятно слизи — не спермы, скорее, смазки, приказали облизать, и он вылизал его до влажности, вцепившись в бедра Руди. Пальцы Лестрейнджа теребили уже застежку ремня. Он намотал светлые волосы на кулак, заставляя уткнуться в собственный член — Люциус отворачивался, сжимал губы, сквозь слезы пытался отказаться, и даже угроза выбить оставшиеся зубы не вызвала особой покорности. — Лезвием, Руди. Он боится порезаться, — насмешливо подсказал Волдеморт. Тёмный Лорд всё знал, и знал, как сделать ему особенно больно. Хотя и не стремился. Позволил отсосать, даже сам пронаблюдал за коротким процессом, но оттрахать не дал. — Ты его порвешь, Руди. А это неинтересно. Интереснее, чтобы наш гордый лорд сам умолял взять себя в любой позе. Для этого достаточно было просто оставить его повисеть подольше и дождаться, пока зелье не лишит Люциуса последнего самообладания, но этого явно было мало. — Белла. Подойди сюда. — Я не собираюсь дать ему отыметь себя. — Этого и не нужно. Заставь его стонать. Подумай, как бы ты его наказала. Подумай хорошо... В конце концов, именно из-за него твоей сестры нет сейчас среди нас (ну и еще из-за ее предательства, конечно). Только не переусердствуй, — предупредил Тёмный Лорд, глядя, как она тянется за палочкой. Той части разума, что пока еще слушалась, стало даже чуть легче. На его памяти старшая Блэк не знала других изысков, кроме "Круцио" и "Авады", и он даже несколько расслабился. Уж лучше пытки, чем позор и смех. Но, судя по всему, Волдеморт тоже живо разгадал ее намерения, поскольку прорычал "Без непростительных". Она пожала плечами. — Могу выпороть плеткой. — Чтобы слезла кожа? — До кровавых брызг на этих стенах. Но подобными развлечениями тут были сыты по горло. Волдеморт ощутимо злился. Обводя в очередной раз глазами своих приверженцев, он наткнулся наконец на кого-то, кто явно заинтересовал, и облизнул бескровные губы языком. — Тео! Подойди сюда. С места поднялся до крайности смущенный Теодор Нотт. Люциус плохо помнил его — успел только отметить краем глаза, что тот, похоже, ровесник Драко. — Боюсь, я не слишком сведущ, мой Лорд, в этих делах, и не сумею... — Да от тебя и не требуется чего-то уметь. Только прижмись — и он сам на тебя насадится. Лестрейнджи расхохотались. Втроем, похожие на оборванных черных воронов, они тоже вышли вперед — очевидно, на случай, если Нотт-младший тоже запротивится. Парень явно не был лишен собственного достоинства, но и спорить со своим темным господином не решался. Подошел к Люциусу вплотную, стал рядом, дотронулся — неумело, почти осторожно, вызвав стон и вздох. Люциус всмотрелся в него: желание захлестывало, и никто не казался ему сейчас милее, чем этот смущенный молодой мужчина, почти мальчик; он дернул цепи вперед. — Ты напугал его. Ну же, Люциус, сделай мальчику приятно. А ты, Тео, сними хотя бы плащ и сюртук. Больше никого уговаривать не пришлось, и младший из пожирателей очень скоро сам постанывал, вцепившись в светлые волосы и сквозь зубы просил взять себя поглубже, что Люциус охотно исполнял, заглатывая его постепенно пробуждающийся от спячки член; вылизывал, иногда отвлекался на мошонку, вбирал ее в рот, отпускал, вызывая новый стон и неосознанно улыбаясь... Его оттащили за невесть откуда взявшийся ошейник. — Теперь убеди мальчика взять тебя. Руки освободили. Оба они с Тео оказались в маленькой, два на два, узкой клетке — и тут уже хищником был он, Люциус Малфой, сгоравший от желания из-за зелья. Нотт, похоже, был не слишком рад перспективе провести первый раз с мужчиной — но разве его кто-то спрашивал? Люциус был крупнее и прижал его к полу, потираясь от нетерпения собственным членом, а потом приподнялся, будто хотел оседлать, обхватил его член рукой и направил в себя, опускаясь с долгим довольным стоном. — Ахх... Он напрягся сперва от боли, но она мгновенно сменилась желанием удовлетворять себя еще и еще, и он опустился, давая Нотту войти в себя до конца, после чего начал бешеную быструю скачку, то поднимаясь, то опускаясь. второй рукой он обхватил свой собственный член; странно — если до этого казалось, что он кончит, едва дотронется до него, то теперь потребовалось немало усилий и ожесточенно скорых движений кистью, чтобы он успел кончить и в последний раз со вздохом снова опустился к Нотту, окончательно вжимая в пол. Отпускать его на этом он вовсе не собирался. Увы, силы были не на его стороне. Нотта выволокли из клетки, поздравляя с лишением девственности, тот огрызался, втайне радуясь, что Люциус не любил активные роли.