Павлин и Пёс

Спорить с ним мне не хочется. «Строго говоря, всегда можно запастись едой и вещами, наложить двойные или тройные защитные чары — и тогда уже безразлично, будут ли нас искать или нет», — убеждаю я себя. Люциус вдруг тихо стонет и съезжает вниз, опускаясь на землю. — Что с тобой? Я едва успеваю подхватить его под руки, пытаюсь повести рядом, но ноги его совсем не держат. Вижу капли крови на траве, тоже охаю от страха, подхватываю его на руки и уношу внутрь особняка. Дверь захлопывается, а я быстро взбегаю вверх по широкой лестнице, бросаюсь влево, отыскиваю в череде комнат маленькую и наименее приметную спальню, укладываю Люциуса, морщусь от боли сам, когда он стонет, подтягивая колени к животу, потом быстро обхожу комнатку кругом и накладываю запирающие чары на дверь. Наверное, зря: наверняка сейчас понадобятся и вода, и чистые полотенца, и целебные отвары, и заживляющая мазь… Всматриваюсь взволнованно в побледневшее обескровленное лицо с бессмысленно широко распахнутыми от боли глазами, осторожно снимаю свой плащ с него, вижу, как ладонь, несмотря ни на что, тянется к промежности, оглаживая окровавленный член, и перехватываю ее. — Пусти, — слабо протестует он. — Ты же сам делаешь себе больно, втолковываю ему, а потом понимаю, что мой гордый павлин, похоже, собой не владеет. Он изгибается, трется о ткань, несмотря ни на что, двигает бёдрами, будто сгорая от нетерпения. Это смотрится до крайности странно в сравнении с обычной его сдержанностью. — Меня заставили выпить зелье, Блэк, — произносит он, набравшись сил, а потом снова падает на подушки. — Какое? С кровью единорога? Или мандрагору? — Да, да! Взгляд его умоляющий. Он ловит мою ладонь, кладёт ее себе на член, когда я не позволяю и отдергиваю ее, переворачивается вдруг на живот. Ноги раздвинуты, поза самая призывная — Мерлин свидетель, такой откровенной просьбой грех не воспользоваться, но сейчас… — В другое время я бы с радостью, Люциус, — отрицательно качаю головой, — но не сейчас. В голубых глазах стоят слезы обиды, такие искренние, что им, кажется, нельзя не поверить. — Пожалуйста… Дотронься до меня. — Ты собой не владеешь, — качаю головой. Я стаскиваю с него остатки одежды, он послушно приподнимается, давая дотронуться до себя, подставляется сам, переворачивается на живот… и я охаю, отшатываясь, когда вижу торчащие красные складки вывернутой кишки. Как еще он не кричит от боли? Это же должно быть невыносимо больно. Или зелье до такой степени затмевает разум? — Лежи тихо и слушайся меня. Сейчас я попытаюсь… Он стонет удовлетворенно, чуть ли не мурчит, как кошка, скучающая по ласке, когда ощущает мою руку на себе, дрожит — наверное, больше от холода… Я пытаюсь наугад вспомнить пару исцеляющих заклинаний, и кровь больше не сочится, но вывернутый анус никуда не делся, а рисковать не хочется. — Вот что: я схожу за антидотом, а ты будь здесь. Где у тебя библиотека? Есть там справочники по медицине? Но он почти без памяти. Вспоминая прошлый раз, я накладываю на него связывающие чары, закрываю дверь в спальню занавесой невидимости и исчезаю. Ничего хорошего! Абсолютно ничего хорошего! Справочник говорит, что как только действие зелья сойдёт на нет, появится боль, а у Люциуса всё разворочено. Травма нанесена недавно, можно попробовать вправить пальцами и закрепить эффект заклинанием, но на три года он может забыть о близости, будь он человеком, то вообще пришлось бы отказаться.

***

Когда он вернулся в спальню, Люциус исхитрился тереться пахом о простынь, оставляя кровавый след и рыдая, услышав шаги он в отчаянии зашептал: — Блэк, не томи. Умоляю, трахни меня! Трахни так, чтобы я кричал! Умоляю… — Люц, у меня есть идея. Я поправлю тебе задницу, а потом дам противоядие, только не дёргайся. Люциус охал и стонал, ощущая руку Блэка между половинок, чувствуя его пальцы внутри себя, а затем, когда горькие капли попали в рот и возбуждение развеялось, он сжался, прикрывая коленями пах и пряча лицо в ладонях: — Уходи, не смотри, не надо… Что ты творишь? — Блэк завалил его на спину и осматривал окровавленный член. — Помочь пытаюсь. Теперь он уже всячески демонстрировал характер, зло шипя на Сириуса и прогоняя прочь — Блэка спасало то, что он был сильнее; отлично проходил с ним и известный тюремный фокус с "припугни и накричи погромче", и спорить с силой он не решался. А потом на смену наваждению пришла боль, и он завыл, прячась от Сириуса. Тот не собирался снимать магические путы и орудовал палочкой, всматриваясь в учебник. Сложного, кажется, ничего: вправить кишку назад поосторожней, смотря, не порвана ли, потом дать купленное в аптеке при св.Мунго зелье, и наконец произнести заклинание закрепляющего эффекта. Но продвигалось все, с учётом сопротивления пациента, долго. Люциус выл, бился, как одержимый, невзирая на уговоры, наверняка повредил бы себе что-то, если б не удерживающие чары. В другой раз нетерпеливый Блэк бросил бы и его, и свои попытки, но, понимая, что Люциус не справится без него, продолжал. На свой страх и риск он влил в него немного успокаивающего, но и оно не особенно помогло. Когда все было кончено, оба, обессилев, уснули на постели: один сжавшись от боли, второй наполовину на полу, улёгшись на край головой и плечами. Часов в шесть утра в первых предрассветных сумерках Сириус увидел спутанные волосы, уставшее лицо, услышал тяжёлое дыхание над ухом; не сразу удалось вспомнить, где они и почему вместе. И до сих пор чудом казалось и то, что ему удалось расправиться с главным своим врагом, и то, что удалось спастись. Люциус тоже очнулся. Взгляд его казался потерянным и полным страха. — Сириус? Ты? — искренне поразился он. — Что случилось? — Я навестил твоего господина и предательски убил его Авадой из-за угла. Впрочем, помня, скольких я потерял по его милости, считаю, что совесть меня не съест. Заодно забрал тебя оттуда. — Где мы? — В твоём поместье, где нас могут отыскать в любой момент, хоть я и замаскировал наше убежище как мог. До сих пор не думаю, что это была хорошая идея... — он посмотрел на Люциуса повнимательнее: тот казался так и не пришедшим в себя, голос у него дрожал. — А ты сам ничего не помнишь? Лорд превратил тебя в павлина, и... Долгий стон показал, что память, похоже, вернулась. Сириус не решился его тревожить или, тем более, напоминать о случившемся. Встал, осмотрелся кругом, долго всматривался в окно, обозревая безмолвный и застывший сад; просыпались первые птицы, а в остальном было тихо и глухо. Все равно потребовалось бы высунуть нос из-под чар — хотя бы затем, чтобы добыть еды на них двоих и ещё зелья для Люциуса. — Вот что. Мне нужно будет уйти, раздобыть пожрать, а то у тебя в погребах, поди, одно вино, и то столетней давности, — неловко пошутил он. — Дай, я посмотрю, как ты там у меня, и пойду. Обещаешь не дурить? Но Люциус ничего обещать не собирался. Он перевернулся на спину, потом на живот, но, как ни крути, получалось, что он поворачивается к Блэку уязвимым местом; тогда он закрылся, натянув одеяло. Оттолкнул возмущённо протянутую руку. — Не надо, — чуть не зарыдал он и отвернулся, краснея от стыда: по смущению понятно было, что Малфой обо всем помнит. Сириус перехватил его ладонь. — Для твоего же блага, — объяснял он. Терпения, увы, надолго не хватило. — Прошлой ночью ты точно так же слезно умолял дотронуться до себя и взять в любой позе. Люциус не стал ни возражать, ни объяснять это действием зелья: отвернулся и уже не стыдясь разрыдался, давая и поднять себя, и оттащить в ванную, и смыть влажной губкой все следы прошлой ночи (конечно, до того он очищал его заклинанием, но Сириусу казалось, что от воды непременно станет легче). Потом он сменил повязку, впитавшую кровь, не без удовлетворения заметил, что стертая кожа начала заживать... — Не представляю, что тебе за радость со мной возиться, — еле выговорил Малфой, уняв слезы. Сириус вдруг подумал о том, как он должен сейчас себя ненавидеть, и вместо ответа приобнял осторожно за плечи. Прижимать крепче не решился. — Добавить тебе в воду из какого-нибудь флакона? Ты, наверное, любишь... Вдоль полок у ванной тянулись стеклянные пузырьки: вербена, роза, шиповник, — все, от можжевельника до жасмина, но Люциус покачал головой. Уходя, Сириус подумал, что это, может, и правильно: дать ему хоть немного побыть наедине с собой. Лишь бы не наложил на себя руки... Но это опасение пришло к нему довольно поздно. До того он успел вдоволь набегаться по всем задворкам, разыскивая, где и чем можно было поживиться (сам он согласился бы пообедать чем угодно, но Люциус...), заодно выслушивая, о чем болтали прохожие. Лондон маггловский был тих и мирен, зато в Лютном переулке и на Косой аллее только и разговоров было, что о гибели Того-Кого-Нельзя-Называть. Дело приняло неожиданный оборот: со смертью Лорда власть неожиданно перехватил Яксли; семейство Лестрейнджей было взято под арест, и легко можно было догадаться, что скоро от прежней диктатуры не останется и следа. Самого Блэка, как ни странно, никто не разыскивал. Правда, появиться открыто, а не под чарами невидимости, он так и не решился, а уж когда представил, что может потерять Люциуса в третий раз, то трансгрессировал в Мэнор так быстро, как только смог. Там, на счастье, все было тихо. Люциус спал, иногда стонал сквозь сон. Но стоило лишь коснуться, чтоб поправить одеяло, как он открыл глаза. Взгляд был испуганный; но он тут же отвернулся к стене, безразлично смотря в неё. Сириус трогать его больше не решался. - Сильно болит? Ну, там? - кивнул он головой на его промежность. Тот покачал головой и уткнулся в подушку. - Дать тебе обезболивающего? И этот вопрос остался без ответа. - Вот что: ты можешь сколько угодно изображать из себя страдальца при смерти, но остаться голодным я тебе не дам. Садись. Он рывком поднял его за плечи. - Оставь меня. Что за радость возиться с... - Заткнись, или я превращу тебя обратно в павлина. Честно: птицей тебе было лучше. Ты не спорил, не пререкался, и наконец, об тебя можно было всегда удобно погреть руки. Малфой слабо улыбнулся. Трясущимися руками взял миску, отпил немного.

***

Заботу о себе он любил - это его, надо думать, и спасло после всего. А свой вопрос "Что за радость возиться с тем, кто мочится в постель и не сможет отплатить ничем" перестал задавать, когда понял в один момент, что Сириусу доставляет удовольствие просто касаться его. Он даже в угоду ему играл тяжелобольного чуть дольше, чем требовалось, и позволял вымыть себя или смазать ссадины на внутренней стороне бёдер мазью. - Я знаю, о чем ты жалеешь, Сириус, - сказал он однажды, заводя непослушную тёмную прядь волос ему за ухо, пока тот, склонившись, лечил почти полностью зажившие шрамы. - Я ни о чем не жалею. - Кое о чем жалеешь, - предположил Малфой. - Ммм? - О том, что действие зелья давно прошло, а ты так и не успел воспользоваться моей слабостью, - усмехнулся он. - Что? - возмущённо вскинулся Сириус. - Нет! Нет, конечно, нет! Ты же не владел собой, это все равно было бы неискренне, не по-настоящему... - А ты бы хотел искреннего признания? Сириус понял, что сказал лишнего. До сих пор ему удавалось успешно не говорить о собственных чувствах; о том, как его выдавали забота, жесты и выражение лица, он не догадывался. - Что ж... Люциус перевернулся на живот снова, чуть выгибаясь. - Пришла пора признаться тебе, что я давно здоров, но уже слишком привык к твоим прикосновениям. Последнее он произнёс совсем тихо. Сириус замер, точно в шоке. Теперь уже Малфой сам перехватил его руку, заставляя дотронуться себя. Сириус облизывал вдруг пересохшие губы. - Н-нет... Это неправильно. Тебе же больно! - До сих пор ты об этом не волновался, - заметил Люциус. - Но это же не то... И потом, ты всерьёз? Я же снова тебя порву, и все лечение... - Я рассчитывал, что ты будешь понежнее оборотня и уделишь время подготовке. Сириус не решился искушать судьбу повторным отказом. Но в этот раз мазь заменил на другую, более приятную. Несколько капель стекли в ложбинку между ягодиц. - Скажи, как тебе больше нравилось? - прошептал он. - Ты и сам знаешь. Пальцы бережно проходились по складкам, проникли глубже, и Люциус охотно раскрылся им навстречу. Сжался всего пару раз, и то рефлекторно, когда к двум добавился третий. Долгое нажатие изнутри внизу живота - и последующий долгий стон; Сириус засомневался бы, что сделал слишком больно, но голубые глаза с расширенными зрачками, и встающий член под второй его ладонью не давали усомниться. Растягивал он его так долго, что Люциус не раз сам подавался назад, умоляя взять себя глубже. Сириус не был уверен, что речь не шла просто о ласке, и попытался несмело возразить в третий раз: -Ты уверен? Люциус, не стоит предлагать себя без взаимности. Я не Темный Лорд, я не стану наказывать, если... - Пожалуйста, чертов ты Сириус Блэк! Хочешь, чтобы я встал на колени? Или ты думаешь, что я предлагал себя всем мужикам под действием корня только потому, что Лорд так захотел? Но эликсир только открывает скрытые желания! Он, очевидно, сам ненавидел себя за это признание, но стоял сейчас перед Блэком и впрямь на коленях, правда, спиной, демонстрируя уже достаточно широко раскрывшуюся дырку и уткнувшись лицом в одеяло. Сириус потерся об неё пахом; он до сих пор был в штанах, но уже торопливо расстегивал ремень, - а Люциус сходил с ума от нетерпения, поскольку не видел этого. - Умоляю. Что мне ещё надо сказать? - он прижался к нему вплотную светлой и нежной кожей, и Сириус провёл вдоль бёдер ладонью, раздвигая ему ягодицы. - Твоя блондинка хочет тебя, - простонал он в нетерпении. - Я сейчас отхожу тебя этим ремнём, если дёрнешься вперёд и насадишься на меня сам, - заметил Блэк. - Я не хочу порвать тебя.