Павлин и Пёс

Желание секса было таким нестерпимым, что полностью растворяло всякий стыд, и очень скоро Люциус снова скулил, стоя на коленях в своей тесной клетке, выгибаясь в спине и тихо умоляя отыметь себя. По внутренней стороне бедер стекали капли спермы, смешанные с сукровицей, анус напоминал о себе легкой саднящей болью — и все же полученного казалось ему мало, очень мало. Хотелось стонать от чьих-нибудь грубых объятий и быстрых движений, но за ним лишь наблюдали. На лице Волдеморта появилась сдержанная улыбка. — Прошу вас, мой Лорд… Умоляю… Окажите мне честь. Конечно, Люциус не владел собой, но привычный льстивый тон и униженная просьба неожиданно возымели действие. Волдеморт поднялся с места всё с той же улыбкой. Поинтересовался вкрадчиво: — Ты уверен, друг мой? Он прошел пару шагов до клетки и вдруг вошел в нее сам, хотя до этого и уверял, что мараться об Люциуса не станет. Быстро призванное на помощь очищающее заклятье уничтожило следы семени Нотта-младшего. — Ну, подойди сюда. Ближе, ближе… Темный Лорд сам раздеваться не стал, однако заставил встать перед собой на четвереньки и прижал к себе с намерением вполне ясным; правда, раздеваться ему и не требовалось — разве что немного задрать верхнюю черную хламиду. Люциусу, стоящему спиной, ничего видно не было, зато, судя по тому, как довольно взвизгнула Белла — с тем, что скрывалось под ней, она знакома была хорошо. Острые ногти больно впились в бедра, не давая отстраниться, хотя Люциус и не собирался — пока не ощутил, как прижимается к нему что-то горячее и куда более широкое, чем обычный член. Он полуобернулся, заглядывая через плечо, лицо обожгло пощечиной, Волдеморт прошипел «Отвернись!», но все-таки главное разглядеть удалось: его половой орган словно состоял из двух разом, полупрозрачная тонкая кожа с сеткой вен обтягивала два ствола… Он вздрогнул и сжался. Но Волдеморт не испытывал трепета и не настроен был на уговоры и долгие прелюдии. Никакой ласки, скованные снова руки, два пальца, растягивающих узкую дырку, царапающих и призванных облегчить вход себе, а не готовить к соитию того, кого он собирался отыметь. Ровно таким его Люциус и ожидал увидеть — жестким и холодным. Он громко кричал от боли, просил отпустить, пока Волдеморт не пресек и эти мольбы заглушающим речь заклятьем; после него оставалось лишь скулить, что он и делал, ёрзая и вырываясь. Движение, словно разрывающее изнутри, резкий шлепок по бедрам, потом еще и еще одно, точно такое же болезненное. На глазах стояли слезы, текли вниз, срываясь, и он стонал от боли, пока один из толчков не вызвал очередной приступ боли, в этот раз смешавшейся вдруг с самым острым наслаждением. Люциус отреагировал, живо перестав сжиматься, сам подался навстречу, покраснел, когда услышал брошенное в спину «Похотливая сучка» — но выгибаться не прекратил. Тело требовало всё большего, и он стонал, извивался, находя нужный изгиб, чтобы подостлаться под своего господина поудобнее, чтобы желанные толчки были еще ближе и еще сильнее. Он понял, что кончил сам, даже не дотрагиваясь до собственного члена. Ноги подгибались от слабости и не держали ослабшее тело. Люциус растянулся на животе, лежа в лужице собственной спермы и нескольких капель стекшей вниз крови, впервые испытав минутное облегчение от действия зелья. Длилось оно недолго. Сквозь помутившееся сознание доносился насмешливый голос Волдеморта. Тот отошел, очистился одним взмахом и сейчас обращался к кому-то еще, предлагая и ему опробовать новую игрушку. Непреклонный и возмущенный голос отвечал, что мараться не станет. Голос этот дрожал, и внезапно Люциус узнал в нем Драко: это отрезвляло лучше всякого антидота. Ему стало стыдно даже оборачиваться на сына. Он уткнулся лицом в пол, ощущая, как нарастает внизу живота жар и возвращается вновь проклятое желание. Он понял, что потирается о пол, желая кончить снова. — Кажется, ему было мало? Родольфус, друг мой, я думаю, ты сможешь взять с собой брата и развлечься как следует. И они развлеклись. Развлеклись на славу. Белла принесла им зелье потенции, сделав их поистине неутомимыми. Первым его брал Родольфус. Приставив орудие ко вспухшему анусу, он нажал, вызывая вскрик, и начал двигаться размеренными долгими движениями. Он не хотел получить удовлетворения сам, он желал причинить как можно больше боли. Малфой, возбуждённый зельем, пытался подставить свой зад как можно удобнее, но Лестрейндж не собирался доставлять ему никакого удовольствия. Иногда он ограничивался резким шлепком по заднице, призванным успокоить непокорную сучку, иногда подтаскивал к себе ближе. Спереди подошёл Рабастан Лестрейндж. — Иди сюда, блондиночка. Мой братец груб с тобой? Люциус почувствовал, как младший из братьев наматывает его волосы на кулак, заставляя откинуть голову, наслаждаясь страхом. — Открой свой красивый рот... Оставшееся время Люциус выказывал возмущение одним сдавленным мычанием, которое провоцировало Рабастана трахать его сильнее. Он стёр ему горло чуть не до крови и сам стонал иногда, наблюдая, как Люциус покорно вылизывает член с мошонкой и заглатывает его целиком. Он кончил, и Люциус чуть было не подавился спермой, но той, по счастью, было не настолько много. Резь в заднем проходе становилась сильнее и не сменялась удовлетворением. Родольфус, все ещё трахавший его, постоянно менял угол проникновения, делая как можно больнее и не задевая простату, вызывая животный вой, хрип и скулёж. — Что ты выгибаешься? Тебе мало? — презрительно спросил он и, не дожидаясь ответа, подозвал брата к себе. - Да, братец, я тоже думаю, что он уже готов принять нас обоих, - негромко рассмеялся Рабастан Лестрейндж, возвращаясь и в этот раз обходя Люциуса сзади. Дырку насильно растянули ещё чуть шире; Люциус задрожал от боли и попытался сжаться, но уже не смог. Рабастан Потерся головкой вновь встававшего члена об его анус, заняв место рядом со старшим братом, толкнулся внутрь и медленно начал входить все глубже. - Узенький как девочка, - хихикнул он, одобрительно шлёпнув Люциуса. У чрезмерной переполненности, помимо боли, был и плюс: два члена разом давили на простату, задевая ее так или иначе, и Люциус скоро почувствовал, что тоже кончил. Минутное облегчение заставило растянуться на полу. Ноги не держали. Но ему не собирались давать прохлаждаться долго и поставили на четвереньки насильно. Родольфус удерживал его. Рабастан, отстранившись, теперь развлекался тем, что наколдовав себе перчатку с мелкими шипами, подрачивал Люциусу. Тот плакал и умолял прекратить. Кожа была стёрта в кровь; надо думать, безумное семейство не отпустило бы его долго, если бы особое внимание Тёмного Лорда не привлёк вдруг Фенрир Сивый. Высокий, крупный, косматый, со звериными чертами лица, он проявлял желание все более явно, так что скоро под сводами зала раздалось холодное: - Родольфус, оставь его. Есть ещё один желающий развлечься с нашей красавицей. Лестрейндж отошли, уступая место и оборотню. Люциус прильнул к полу. Он рад был бы отползти или вовсе скрыться с его глаз, но не мог. - Сейчас мы посмотрим, на что ты согласишься, чтобы только Фенрир не искусал тебя. Снова раздался хриплый смех. В этот раз в него вцепились звериные лапы. Малфой не мог стоять - что ж, зверь держал его на весу, управлялся легко, как с безвольной игрушкой. Запах крови возбуждал его даже сильней мнимой малфоевой течки, и он обнюхивал его, прижимаясь плоским носом к бледной коже. Люциус вздрагивал и молил про себя, чтобы Сивый не разозлился; его он боялся едва ли не сильнее Лорда и старался угодить, выгибался послушно. После двух членов разом достоинство оборотня не показалось ему слишком велико. Он принял его легко, даже со смазкой, если за таковую можно было посчитать кровь, и мог быть собой доволен... Но главная неприятность была впереди. Фенрир оказался куда сильнее и обоих Лестрейнджей, и Волдеморта, и не собирался отпускать. А когда яростные сильные толчки, от которых Люциус взвизгивал, кончились, он понял, что не может слезть с его члена так легко. Он заскулил в ответ, задергался, но в низу живота точно набух узел. Кругом со смехом наблюдали за его попытками разорвать сцепку. Безрезультатно, и, слушая скулёж Малфоя, присутствующая здесь Беллатриса обошла его спереди и с интересом спросила: — И на что ты согласишься, чтобы тебя оставили в покое и отправили обратно в камеру? — На всё, - проскулил Люциус. — Хорошо. Руди! Он готов принять твою руку по локоть. Люциуса растянули достаточно сильно. Лестрейндж был намеренно груб. Пропихнув кулак, он тут же потащил его на себя, выворачивая анус жертвы наизнанку и вызывая хохот Беллы и Лорда. — Очень красивая роза, — заметил Лорд, — покажи нам её ещё раз… Когда он оказался в камере, анус был выворочен наружу каким-то ирреальным цветком, а член всё стоял и несмотря на лютую боль, Малфой пытался дать себе облегчение, всхлипывая и рыдая. Сон был совсем коротким, полным того же измучившего его желания кончить во что бы то ни стало.

***

В нос ударил запах табака и псины. Люциус приподнял воспалённые глаза, в которых стояли слёзы, и посмотрел на Сириуса Блэка. Тот приложил палец к губам, а сиятельный лорд задрожал. Как же жалко он выглядел сейчас, это было хуже, чем в образ птицы. Он сидел в луже чужого семени и собственной крови. Его утробу просто стёрли многочисленными грубыми сношениями, в которых он чувствовал только боль и мимолётное облегчение. сейчас, брошенный в холодное подземелье он задыхаясь от слёз боли и унижения дрочил никак не желавший опадать член. Кожа была стёрта в кровь, рука устала и двигалась вяло, между пальцев сочились алые капли, но Люциус не останавливался. Ни тихие уговоры, ни окрики, ни приказы остановиться не помогали, и он прекратил сжимать окровавленный член только тогда, когда Сириус связал ему руки, а затем подхватил и быстрее потащил вверх, к спасительному потайному ходу. Он жалел, что не успел разобраться со всеми поголовно, но возвращаться назад с полуживым Люциусом под руку? Самоубийственно. Судя по эху отдаленных громких голосов, там уже вовсю хозяйничали авроры, обнаружившие погром. Оба выбрались наружу через решетку уличного камина, замаскированного под простой приямок со спуском в подвал, где-то на задворках Лютного переулка. Темнота сменялась серостью предрассветного тумана, и Сириус укрыл спасённого своей курткой, чтобы прикрыть следы крови; правда, их пара все равно обращала на себя внимание, и отсюда тоже следовало поскорей убираться. Но куда? Путь в старое укрытие был заказан, нового отыскать не удалось, а при любой гостинице наверняка толклись егеря или другие готовые донести о внезапно объявившимся преступнике по имени Сириус Блэк в Министерство. — Не представляю, куда мне теперь с тобой деться. Это был не укор, скорее, мысль вслух: Сириус вообще не думал, что его спутник способен на внятную речь. Но тот, прижимаясь к нему так, что со стороны это выглядело, будто Блэк решил снять здесь одну из местных шлюх, тихо и хрипло прошептал: — В Мэнор. — Ты с ума сошёл? Над ним чары слежения, ты же сам говорил, и… — Но следить-то теперь некому, — печально улыбнулся Малфой. — Оставшиеся наверняка ближайшее время будут заняты делёжкой власти, чем наблюдением за заброшенным особняком. — Но егеря! А другие слуги? Их сотни! — В Министерстве об этом никто не знает. Он, видимо, хотел наблюдать за наказанием только сам. Он снова горько улыбнулся. — Только не говори, что ты жалеешь о смерти этого маньяка! — Мне были близки его идеи, — признался Малфой. — Но это же из-за него ты лишился всего! Люциус только вздохнул и уткнулся ему в плечо, вздрагивая. Видимо, сдерживал слезы, — хотя характер объятий явно указывал на то, что он не против утешения более приятным способом. — Эй! Веди свою блондинку к нам, у нас есть, где развлечься! — крикнул им в спину какой-то рано поднявшийся трактирщик, сдававший, видно, комнаты внаём. Люциус снова всхлипнул, но в этот раз от смеха. В любом случае, задерживаться здесь не стоило, и они свернули за угол, перенесясь из грязной подворотни обратно в разрушенный старый парк. Здесь уже вставало солнце, сверкая в мелких каплях осевшего тумана, и зелень прикрывала обломки оград и теплиц; утренний сад был красив, но холоден, так что интерьер особняка в сравнении с ним показался пусть и мрачным, но хотя бы уютным и согревающим.