I'm the real drug to take To numb your heartache (Brian Head Welch — L.O.V.E)
Гул пьяных голосов доносился откуда-то из бара. Казалось, лагерь Монтенегро ни на мгновенье не засыпал. В нем всегда кипела жизнь, не обращая внимание на время суток. Даже в глубокую ночь пираты умудрялись поругаться, затеять драку или же поговорить на такие темы, мысли о которых в голову в светлое время суток не приходят. Джина стояла возле обшарпанной светлого цвета двери, которая вела в дом Вааса. Она только недавно вернулась в лагерь с тремя выжившими, включая Итана. И как раз таки он подсказал ей, где живет их предводитель. Австрийка первым делом решила сообщить испанцу, что жива и с ней ничего не случилось. Даже банальной пули не удалось подхватить, что не могло не радовать. Девушка громко постучала в дверь, надеясь, что Ваас не спит. Но прошло примерно минуты две и австрийка не уловила ни единого шороха с той стороны. Кажется, он спит. На минуту она замешкалась. Если он спит, то почему бы ей не уйти? Но что-то внутри настаивало на том, чтобы девушка вошла. И Джина, повинуясь внутреннему чутью, взялась за ручку и потянула дверь на себя. Она оказалась открытой. Девушка медленно вошла в дом, осматриваясь. В нос ударил странный травяной запах, заставив Джину слегка поморщить нос. Красный кожаный диван стоял напротив двери, а справа от него находился большой деревянный стол, содержащий на себе целую кипу каких-то документов. Они так и манили подойти и взглянуть на то, что же там написано. Но девушка удержалась. Слева от дивана стоял большой дубовый шкаф, вероятно, с одеждой. В комнате также были две двери, которые вели в другие комнаты: одна возле стола, а другая сзади дивана. — Ваас? — негромко окликнула мужчину австрийка, нерешительно подходя к двери возле стола. — Ты спишь? В голове промелькнула мысль о том, что, быть может, его нет дома? Но она сразу же бесследно растаяла. Ведь стояла глубокая ночь и вряд ли Монтенегро мог куда-нибудь уйти. Во всяком случае, Джине так казалось. Она бы могла развернуться и уйти, оставить это все на утро. Но что-то внутри нее не давало это сделать. Какой-то из инстинктов упорно заявлял, что она должна все осмотреть. А, быть может, это снова манипуляции Уйдейкхаала. Но в любом случае девушка послушалась. Пальцы обвили холодную ручку двери. Джина посмотрела на кусок металла, который обхватила пальцами. Девушке показалось собственное поведение странным: она врывается в дом босса пиратов и расхаживает здесь так, словно хозяйка. Джина вообще не имела право входить сюда без спроса. А что, если Ваас проснется в ужасном настроении? Он же ее просто снесет вихрем своего горячего гнева! — Ну и пусть, — сказала она сама себе и потянула ручку на себя. Девушка открыла дверь и проскользнула, по-видимому, в спальню. Комната оказалась довольно просторной. Возле стены стоял большой тяжелый шкаф, почти такой же, какой она видела ранее. В углу комнаты располагался коричневого цвета стол, на котором лежал черный ноутбук. За столом стоял стул с металлическим каркасом. Но привлекло внимание девушки совсем не это. Прямо напротив нее, возле окна, располагалась большая двуспальная кровать с деревянным изголовьем, застеленная простыней в красную клетку. На ней, положив голову на большую серую подушку, лежал Ваас. Его левая рука безжизненно свисала, касаясь пола пальцами. Цвет кожи мужчины был каким-то неестественно бледным, даже белым. По спине Джины пробежал могильный холодок и сердце забилось как бешеное. Ужас мертвой хваткой сжал ее горло, не позволяя издать душераздирающий крик. «Ваас мертв?!» Но затем ее взгляд наткнулся на одну странную вещь на полу. Так как освещения в комнате было немного, а именно горела лишь одна лампочка над потолком, то девушка сначала не поняла, что это такое лежит возле пальцев мужчины. Она подошла ближе и опустилась на колени рядом с его рукой. Ее ноздри широко раздулись, ощущая сильный запах крови. Крови… «Но откуда тут кровь?» Девушка с осторожностью и недоверчивостью обхватила пальцами этот предмет. И уже на ощупь поняла что это. Осознание от того, что это такое и для чего, ударило ее, будто ток. Она уставилась на вещь перед собой, чувствуя, как внутри все пересыхает. Шприц. Не надо быть слишком умным, дабы понять для чего он понадобился испанцу. Руки Джины отчаянно затряслись, а затем она и вовсе выронила шприц из рук. «Нет… Только не это!» Живот вмиг свело от ужаса, а тело и вовсе пробила крупная дрожь. Девушка моментально поднялась на ноги и посмотрела на лежащего с диким, животным страхом. То, что он принял — может убить его в считанные минуты. Именно это ее так напугало. Джина грубо схватила мужчину за плечи и стала, что есть силы, тормошить его. — Господи… Ваас! Проснись, боже, проснись! — кричала она, предаваясь панике. Австрийка никогда не сталкивалась с подобным и понятия не имела, что вообще в таких ситуациях следует делать. Но единственным разумным ей показалось то, что нужно его разбудить. Девушка на всякий случай приложила ухо к его груди и, услышав характерный стук сердца, глубоко выдохнула. А затем продолжила дергать его, прикладывая больше усилий, чем в первый раз. — Проснись же ты! — завопила девушка, чувствуя, как ее сердце бьется настолько сильно, что, казалось, сейчас выпрыгнет из груди. «Хоть бы он был жив… Хоть бы он проснулся!», — мысленно умоляла Джина. Где-то минуту она продолжала так делать, а затем случилось то, чего она ждала. Ваас лениво открыл глаза. Зрачки его глаз оказались расширены, а взгляд затуманен. Губы растянулись в блуждающей улыбке. Джина перестала его тормошить, опустив руки. Она с облегчением вздохнула, когда он открыл глаза. Он жив. Жив. — О, детка… Жива, — сладко протянул Ваас, пытаясь сфокусировать на ней взгляд. — Как прошла твоя битва? Но на место облегчению пришла злость. Ваас придавался тем веществам, которые могли в одночасье убить. Стоит лишь перепутать дозировку и можно отправиться в вечное плаванье. Разве он этого не понимал? — Ваас, что ты себе за дрянь вколол?! — закричала она, игнорируя его вопрос. — Ты понимаешь, что можешь умереть?! Однако эти слова никак не тронули работорговца. Он лежал, пребывая в полном экстазе и с непониманием уставившись на девушку. Его сознание было накрыто плотным одеялом удовольствия. Ваас находился в мире, где нет ни насилия, ни боли, ничего, кроме наслаждения. Ведь оно так сладко текло по венам, распространяясь по всему телу. — Эй, Джина, расслабься. Можешь взять себе тоже, там еще осталось, — лениво протянул он, совершенно не тронутый ее страхом. Джина стояла, совершенно растерянная в данной ситуации. Она не знала, как действовать. Да и мужчина пребывал в таком состоянии, что ему просто все равно на то, что она скажет. И от этого ей было весьма больно и обидно. А еще чертовски страшно, ведь Монтенегро стал ей дорогим человеком. — Нет, Ваас! Ты больше не будешь пускать себе эту гадость в вены! Ты не будешь поступать со мной вот так! — взвизгнула она, не сводя с него испуганный взгляд. Монтенегро некоторое время молчал. До него медленно доходил смысл ее слов, но тон говорил сам за себя. Она пыталась выдернуть его из пучины наслаждений, настоящего удовольствия, экстаза. Из паутины блаженства, где он, будучи мухой, ловил кайф от каждой ниточки, которая оплетала его сильное тело. Слабая искра раздражения пронеслась по телу. — Почему ты решаешь за меня, детка? — грозно спросил он. Мужчина вдруг заметил, что ее тело буквально трясет. — Я не понимаю… Почему ты, блять, так дрожишь? Лучше ляг рядом со мной и раздели placer*. Ему сейчас казалось, что этой девушке не хватает того самого, что он употребил. Именно это расслабит ее полностью и она откинет все сомнения по поводу его решения. Ему казалось, что ей тоже нужно стать мухой, дабы почувствовать себя на грани сладостного счастья. Но в отличие от Вааса, девушка понимала, что каждая муха в паутине со временем умирает. Джина молчала. Она смотрела на него, мысленно сдаваясь. Что ей можно сделать в такой ситуации? Девушка не обладала нужными знаниями и привести мужчину в чувства по щелчку пальцев вряд ли возможно. Она опустила голову, тихо вздохнув. — Я переживаю за тебя, потому что боюсь потерять. Я ведь люблю тебя, Ваас, — нерешительно призналась девушка, с растерянностью посмотрев на него. Джина призналась. И ей далось это не так просто, но, быть может, именно это Монтенегро приведет в чувства. Быть может, эти слова он воспримет совершенно неравнодушно. Взгляд мужчины изменился. Он внимательно взглянул на девушку, вернув себе кратковременную ясность. Испанец молчал, нагнетая мрачную атмосферу, ведь Джине казалось, что он может ее отвергнуть. Он, как ни странно, полностью осознал сказанное. Она его любит. А ведь любимые предают, так ведь? Они заставляют тебя делать чертов выбор, который ты делать не должен. Они ломают тебя изнутри, коверкают твой разум и заставляют делать то, чего ты не хочешь. Именно так думал Ваас, применяя эти факты к Джине. Но они совершенно к ней не клеились. Эта девушка не раз доказала свою верность, да и вообще она ему жутко нравилась. И именно те вещества, которые он себе колол, хотя бы на время, латали душевные раны. Сквозь завесу экстаза просочилась одна очень приятная и странная мысль: «И я тебя люблю, детка» Затем его глаза закрылись и испанец снова полностью погрузился в пучину наслаждения. Девушка молча смотрела на него, признавая свое бессилие. И все же она не могла уйти к себе домой, когда ее любимый человек находился в таком состоянии. Просто не могла. Поэтому Джина поспешно сняла с себя рубашку, оставшись в белой майке. Кинув ее на пол, она медленно забралась на кровать, ложась рядом с Ваасом. Горячие слезы мигом выступили на глазах. «Как он может со мной так поступать?! Не беречь себя?!» — взревело сознание и в голову девушки потекли грустные и мрачные мысли. И от этого никак не защититься. Смотря на Вааса, она понимала, что он может даже не дожить до утра. Все ведь возможно, если в игру вступает тяжелая дрянь. Поэтому Джина решила, что останется с испанцем до утра. Внутри скребся страх, заставляя девушку трястись, словно в лихорадке. А затем она и вовсе разрыдалась, утыкаясь носом в грудь мужчины. Не хотелось его потерять вот так, по глупости. Не хотелось с ним расставаться после всего, что случилось. Она влюбилась в него по-настоящему. По-настоящему. Джина раньше считала, что не может взять и снова в кого-то влюбиться. Еще тогда, находясь в Амазонии, она видела в себе лишь монстра, который жаждет человеческой плоти. И места обычной жизни у монстров нет. Чудовища не заслуживают семейного счастья, ведь так? Но, как оказалось, австрийка еще способна на чувства. Даже после того, что происходило в ее жизни, она заслуживала права на нормальную жизнь. Девушка приехала на остров, дабы исправиться, стать человеком. Но, голодный монстр не отпускает ее, куда бы она не пошла. И это навсегда останется в ней, поэтому нужно взять его под полный контроль. Джина осторожно поцеловала Вааса в щечку и горько улыбнулась. Там, в Амазонии, она была настоящим одиночным хищником. Но теперь ее жизнь, как ни странно, зависела от того, кто торгует людьми, как тряпками на рынке. И ему неважно, что будет с этими тряпками в дальнейшем. Главное, чтобы их купили. И Джина была одной из этих тряпок, только вот по стечению обстоятельств она стала ему чем-то больше, чем пират. Чем-то большим… Девушка лелеяла надежду, что Монтенегро ее тоже любит. Ведь он проявляет столько заботы и беспокойства в ее адрес, но по своему. — Я люблю тебя, Ваас. И не могу допустить, чтобы ты вот так умер, — прошептала она сиплым голосом ему на ухо, хотя вряд ли он хоть что-то слышал. А затем Джина задумчиво посмотрела в потолок и произнесла слова, вложив в них весь свой страх и надежду: — Милостливый Уйдейкхаал, не дай ему погибнуть. Не дай.***
Яркий луч ударил в глаза спящей, заставляя ее проснуться. Джина перевернулась на другую сторону, не открывая глаз. А затем до нее медленно дошло, что вчера она пришла к Ваасу. Не открывая глаз, Джина лениво пошарила рукой по второй половине кровати, где должен был находится ее спутник. Но ладонь лишь нащупала смятую простыню. Тревога мигом охватила разум австрийки, взбодрив. Джина резко распахнула глаза и медленно села, осматриваясь. Как и предполагалось, Вааса рядом не оказалось. Только лишь смятая простыня на другой половине кровати говорила о том, что здесь вообще кто-то лежал. Австрийка вздохнула и встала с кровати. Волнение за Монтенегро охватило ее, словно пламя спичку. Куда мог подеваться Ваас и как давно ушел? А что, если с ним что-то случилось? А что если он ушел посреди ночи и теперь где-то лежит в беспомощном состоянии? Эти мысли просто рвали разум девушки в клочья. Она пошла прочь из спальни, шаря по помещению взглядом, словно могла увидеть то, что бы натолкнуло ее на правильное местоположение Вааса. И выйдя из спальни, волнения разом оставили ее, вместе с тревогой. Ведь мужчина, которого она искала, оказался на диване. Он сидел, держа в руках какой-то документ и сосредоточено читал его. Лицо его искрилось недовольством. Болезненный цвет кожи разом исчез, словно то, что произошло вчера — не существовало в реальности. Ваас в целом выглядел достаточно здоровым и австрийка бы ни за что не сказала, что вчера он лежал, пребывая в сладостном экстазе от запрещенного тяжелого вещества. Но радовало больше всего то, что он жив. — О, боже… Ты жив, — оживленно произнесла девушка, подходя к дивану и лучезарно улыбаясь. Испанец медленно повернулся к ней и на его лице застыло замешательство. Он явно не понимал, с чего она вдруг решила, что он должен был умереть. Как ей вообще такое в голову могло прийти? — Блять, ну ты и выдала, детка. С какого хуя я должен быть дохлым? — раздраженно спросил испанец, с сомнением смотря на нее. — Кстати, хуево выглядишь. Дело в том, что документ, который он держал в руках — ответ от Хойта насчет его милых рабов. Никто их не хотел выкупать. Все семьи, как и следовало ожидать, положили болт на своих любимых дочек и сынков. А раз они положили болт, то и денег, соответственно, нет. И как после этого оставаться в хорошем настроении? Джина остановилась возле дивана и сложила руки на груди. По ее мнению, Монтенегро не понимал всю опасность, которая таится в этих веществах, что он себе вчера вколол. Да она даже название знать не хотела. Главное, чтобы испанец их больше не употреблял. Иначе при следующем его таком состоянии, девушка точно сойдет с ума от волнения и тревоги. Сейчас сам ее вид заметно ухудшился: лицо было изможденным, а под глазами залегли круги. Кожа сделалась бледной от страха, который до сих пор сжимал ей горло. Страх потерять того, кого она любила. — Ваас, ты употребляешь опасные вещества. Прошу, не делай этого больше! Я вчера сильно испугалась, когда увидела тебя в таком состоянии, — хотя лицо ее оставалось бледным и изможденным, взгляд карих глаз сделался ясным, острым. Ваас удивленно поднял бровь, поражаясь словам этой особы. Не делать того, к чему он привык? К тому, что давало ему хоть какое-то наслаждение в этом гребаном мире? Отказаться от того, что убивает в нем воспоминания о чудовищном прошлом? Да она с ума сошла такое просить?! — Джина, С КАКОГО, БЛЯТЬ, хуя мне этого не делать? — спросил он, чувствуя, как на него накатывает злость. Эта особа явно переступает границы дозволенного. Ваас позволил ей жить в своем лагере и даже дал жилье. Позволил ей спать рядом с собой, но то, что она просила… Это было просто уму непостижимо! Джина хотела отобрать у него единственный мир, где Ваас чувствовал себя по настоящему прекрасно. Да еще выбрала такое время, когда он оказался занят. Если Монтенегро не решит поставленную задачу, то Хойт с него шкуру спустит. Девушка положила ладонь на спинку дивана и стала барабанить по ней пальцами, дабы хоть как-то отвлечь себя от воспоминаний о вчерашнем. Она достаточно сильно испугалась за Вааса, за его жизнь. Разве он этого не ценит? Не ценит ее чувств к нему? — Я боюсь за тебя и не хочу потерять, — тихо произнесла она, внутри глубоко надеясь, что Вааса ее слова смягчат. Ведь он являлся такой личностью, которая упиралась рогами в свои суждения и не давала кому-то вставить хоть слово. Лицо испанца заметно помрачнело. Ему сейчас было совершенно не до разборок с Джиной. На кону стояли большие деньги, которые ни Ваас, ни Хойт не могли получить. И с этим надо было что-то делать. Сейчас. И поэтому над сказанным Джиной просто даже думать не хотелось. То, чего она хочет просто невыполнимо. Наверное… — Послушай вот что, bebe*. Меня сейчас не особо ебет то, что ты говоришь, усекла? Я живу ради ебаных placeres* и не собираюсь, блять, ничего менять! Или ты хочешь дать мне выбор, а? ДАТЬ ЕБАНЫЙ ВЫБОР?! Ну, тогда, мне придется послать тебя на хуй, — сердито произнес он и снова уткнулся в присланный документ. Дела свалились на него просто неоткуда! Так еще эта девушка лезет со своими «пожалуйста, откажись». Это дико нервировало. Она его отвлекала в данный момент и рисковала получить тяжелый кулак в челюсть. Некоторое время девушка молчала, разглядывая испанца. Он явно не хотел ее слушать, просто-напросто не желал. Джина почувствовала, как острое лезвие ножа проходит по ее чувствам к Монтенегро. Этот мужчина, которому она призналась вчера в любви, отвергал ее сейчас и посылал куда подальше. Это сильно огорчало и заставляло даже подумать над тем, а правильный ли Джина выбрала путь? Хотя Ваас не каждый день был таким. Изредка его пробивало такое бешенство и раздражение, что он с удовольствием мог все это излить на Джине. Поэтому австрийка собрала всю свою волю в кулак и продолжила стоять на своем. — Послушай, Ваас. Ты должен от них отказаться! Понимаешь?! Должен! И я не даю тебе никакого выбора, совсем нет. Я прошу тебя отказаться от хотя бы тяжелых веществ, — умоляюще произнесла она, всей душой надеясь, что мужчина ее послушает. Ваас тяжело вздохнул и снова обернулся к ней. Он посмотрел на девушку настолько сердитым взглядом, что ей пришлось отвести взгляд. Джине даже показалось, что он сейчас встанет, схватит ее за волосы и впечатает в стену головой — настолько сильным казался гнев в его глазах. Она даже успела пожалеть о том, что сказала. Разозлить Вааса ей уже удавалось и тогда он чуть не сломал ей шею. Повторять не хотелось. — Джина, иди на хуй, окей? ТЫ, БЛЯТЬ, ДЕЙСТВУЕШЬ МНЕ НА НЕРВЫ СЕЙЧАС, понимаешь? Я, блять, СЕЙЧАС ЗАГРУЖЕН РАБОТОЙ. И отказываться от наркоты, блять, не буду. Так что не еби мне мозги, окей? — произнес он дрожащим от гнева голосом. Так и хотелось встать и показать Джине кто тут хозяин. Она имела наглость прийти вчера к нему ночью, попытаться выдернуть его из щупалец наслаждения, а теперь качает свои права. Так и хотелось заорать на нее, избить до потери сознания. Но что-то его останавливало. Кажется то самое чувство, которое Ваас стал испытывать к ней недавно. А именно — любовь. Мужчина отвернулся от нее, дабы снова сосредоточиться на работе. Плечи девушки разом поникли, а голову она опустила. Австрийка, кажется, проиграла в этой битве. Если она что-нибудь еще в таком духе скажет, то точно может схлопотать пулю в лоб или кулак в челюсть. Слезы мигом нахлынули, заставляя девушку поспешно вытирать глаза, дабы Монтенегро ничего не заметил. Ей было до острой боли в груди обидно, что испанец сейчас к ней так относится. Конечно, она ожидала чего-то подобного, но не такого, где он прямым текстом ее посылает. Австрийка стала медленно дышать, пытаясь привести свое дыхание в норму. Так хотелось упасть перед Монтенегро на колени и расплакаться. Расплакаться от бессилия и отчаяния. Неужели он ее совсем не слушает? Неужели ему совсем плевать на то, что она говорит? Неужели ему плевать на ее волнение? Но вместо того, чтобы разрыдаться, девушка мысленно собралась и стала высказывать все то, что действительно имело значение: — Знаешь, Ваас, если бы я тоже жила в свое удовольствие, то все было по другому! Я тоже нахожусь в зависимости от этого чертова голода! И если бы я дала себе волю, то сожрала бы всех вокруг, как настоящий монстр! Понимаешь? И даже тебя, — проговорила она дрожащим от обиды голосом, а затем, не дожидаясь новых грубых слов в ее сторону, поспешно покинула дом, оставив Вааса думать над всем тем, что она сказала.