Кокон безумия

I can't believe in you any longer, any longer, I am stronger.I can't believe in you any longer, any longer, I am stronger, stronger than you.You are empty, you are guilty, you are dead, you are dead(Emphatic — Stronger)

      Пока Джина неслась по бесконечным джунглям, ведомая только своими гневом, Цитра готовилась к ритуалу убийства Джейсона. Она оголила свое красивое тело, вывела на груди, бедрах и руках кроваво-красные узоры, смысл которых был понятен лишь ей. Она готовила себя к поглощению жизненной энергии Джейсона-Вендиго: его храбрости, воинственности и, конечно, могущественной силы. А также к тому вечному наслаждению мучению врага. Ее уши ловили фантомные крики ненавистного врага, а тело покрывалось легкой дрожью. Скоро она услышит эти крики наяву. Рассматривая каждый новоявленный узор на своем красивом теле, Талугмай думала лишь о том, что совсем скоро ее победа будет объявлена самими Духами острова. Победа над теми, кто ворвался на ее остров и стал хозяйничать тут, словно так и должно быть. Жрица невольно улыбнулась от мысли, что Люк проиграет. Он падет перед ней — жрицей Ракьят, защитнице своего племени. Ведь кто такой Люк Рассел? Всего лишь захватчик, воин Раздора и безликая тварь, вышедшая из тени. Однако остроте его ума можно было позавидовать. «Духи острова помогают мне, Рассел. А дьявол, помогающий тебе, кажется, предал тебя, » — именно так объяснила Цитра свой удачный захват Джейсона и Вааса в одно мгновенье. Цитра с гордым видом вплыла в земляной зал, где на каменной кровати ее ожидал Джейсон, руки и ноги которого были закованы в стальные оковы с кроваво-красными нарисованными символами. Джейсон лежал на каменном ложе, ощущая лишь тьму, которая ступала на него из другого зала — Цитру. Она казалась ему тварью сотканной из тени, несущая в себе всего лишь одно желание — причинять боль. Броди не боялся ее, вовсе нет. Страх исходил только из понимания того, что Талугмай сделает с Джиной. Дабы не смотреть в янтарные глаза теневому монстру, Джейсон уставился в потолок. Где-то там в лесу, по словам жрицы, Джина следовала за ним по пятам. Почему он не смог ее заметить? Почему не учуял ее запах? «Почему?» — этот вопрос только и задавал сейчас себе Джейсон. Броди хотел вырваться и сбежать, дабы найти свою любовь и спасти ее. Только вот силы, как ни странно, оставили его: те самые волшебные силы, на которые он привык полагаться. На земляном потолке Джейсон едва различил бабочку: рыжую, с черными точками на крыльях. Но откуда же здесь она взялась? Ведь бабочки вовсе не любят пещеры. Мужчина сосредоточился на ней, ведь смотреть в другую сторону ему не хотелось. И в какой-то момент черный рисунок на бабочке стал трансформироваться в мысли, которые исходили из самого Джейсона. Он смотрел на бабочку, которая являлась полным отражением его эмоционального состояния. Рисунок стал стекать по крыльям, превращая их в воспоминания. Что-то пошло в разуме Джейсона не так — что-то изнутри пыталось его спасти. «Мне так жаль, Джина. Мне так, мать его, жаль, что я не смог тебя защитить», — раскаивался в душе Броди. А тем временем Цитра, взяв ритуальный нож, подошла к своему бывшему воину. Несколько факелов освещали небольшой зал, в котором были лишь двое. Прекрасное тело Цитры переливалось в рыжем свете факелов, а янтарные глаза были буквально заполнены безудержным ликованием. Без сомнений, Талугмай оказалась счастлива поймать Джейсона и восстановить над ним свою власть.        — Пора ответить за все, что ты сделал, Джейсон, — грозно произнесла Цитра, мягко улыбнувшись. — Ты будешь страдать, как страдал каждый мой воин, убитый тобой. Ты стал злом и пришло время тебя уничтожить. Джейсон никак не реагировал на слова Талугмай, сосредоточив свое внимание на бабочке. Ему вдруг стало настолько больно внутри от собственного бессилия, что он оказался готов разрыдаться и эти мысли заставили крылья бабочки дрожать. Она вдруг махнула своими чернеющими крыльями и с ее взмахом Джейсон устремился за ускользающим от теней воспоминанием. Его разум поглотил тот момент, когда Броди впервые спасал Джину, спал с ней, учился быть с ней рядом, пытался адаптировать ее к себе. Глубокая любовь, исходящая из чего-то чистого, прекрасного и древнего — выползла наружу, словно огромная полосатая змея. Рисунок бабочки вновь изменился: крылья из глубоко рыжего стали переходить в сочный красный. Полосатая змея, имеющая вместо чешуи — серебристый пушистый мех, окутала тело Джейсона, запирая его в блестящем коконе вечной любви. Лик бездушного монстра, который стремился причинить мужчине боль, исчез. А вместе с ним исчез и зал, оставив только бабочку, крылья которой осторожно дергались, а цвет изменялся столь быстро, что нельзя было сказать каким он был секунду назад. Только вот Талугмай понятия не имела, что разум Джейсона далеко не здесь. Она не обратила внимание на то, что его зрачки заметно расширились, а конечности напряглись. Жрица подняла нож высоко вверх, заставив его лезвие блестеть в рыжем свете факелов. Для нее сейчас не существовало ничего, кроме мести. Именно боль — эта именно тот аспект, который она хотела пронести через месть, довести Джейсона до состояния нескончаемого ада. Только вот ее попытки сразу были обречены на провал.        — Этот нож станет орудием сотни душ, которых ты погубил. Это лезвие станет их Местью, — прошептала загадочно девушка и резко вонзила лезвие ножа в левую руку Джейсона. Но он даже не дернулся. Блестящий кокон принял на себя удар и завибрировал, а бабочка окрасилась в лиловый цвет, а затем вновь махнула крыльями, унося сознание мужчины в синеву ночного неба. Вместо жрицы и пещеры, Броди ясно видел Джину, которая стояла в ночи на берегу и не верила в то, что ее мир изменился, повернулся на сто восемьдесят градусов. Она упорно сомневалась в том, что слышала и видела. Ведь могла ли она когда-нибудь поверить в то, что враг станет ей самым близким существом? Могла ли она поверить, что враг, который из кожи вон лез, дабы отрезать ей голову, теперь делает все, ради ее блага? «Мне кажется, что я в другом мире или даже мертва, » — говорила австрийка тогда, не осознавая насколько переменится ее жизнь. Ведь теперь у нее появился тот, кто поклялся ее защищать ценой своей жизни, заботится о ней, во что бы то ни стало. Но… Рисунок на крыльях бабочки стал переходить в кроваво-красный цвет и капли, похожие на кровь, вырывались с ее крыльев, падая в сознание Джейсона совсем неприятными мыслями. «Но не смог» Цитра тем временем удивилась. Она стояла, углубляя рану в руке Броди, а он на это не реагировал, словно не чувствовал боли. Жрица весь день предвкушала душераздирающие крики, а ее сознание отчаянно нуждалось в хоть каких-то «приятных» звуков боли. Но ничего не происходило. Джейсон упорно молчал. «Как такое может быть?!» — мысленно возмутилась девушка, пытаясь понять в чем причина такого неприятного для нее случая. Она причиняла живому существу боль и впервые не получала от него никаких сигналов, словно существо было мертво. Но ответ был прост — собственный разум Джейсона сколотил защиту в виде сильнейших воспоминаний и эмоций, не давая почувствовать боль. Только Цитра об этом не знала. Она решила, что Джейсон, быть может, прикидывается или очень хорошо скрывает свои эмоции. Ведь чему он мог научиться, проведя у Вендиго столько времени? Нож двинулся дальше, задевая вены, ползя, словно червь, к изгибу локтя. Кровь багровыми каплями стекала вниз, капая на пол и превращаясь в сгусток грязи. Багровые капли расползались по Татау, напоминая жрице, что когда-то Джейсон сражался на ее стороне и тем самым зля ее еще сильнее. Ведь Цитра привыкла играть всеми, кого видела на своем «поле». Однако Джейсон соблазнился сладким плодом, который дал ему Вендиго. Цитра вдруг поняла, что ей хочется срезать это Татау с кожи и уничтожить его, словно это могло уничтожить все, что было сделано Джейсоном. «Ты ведь понимаешь? Я просто… Просто хочу сказать, что никогда не любил никого настолько сильно, как тебя, » — кроваво-красные капли посерели, а бабочка вновь махнула крылом, затаскивая Джейсона в воспоминание, где он впервые лег с Джиной на кровать в Бэдтауне. Казалось, его разум, чувствуя скорую смерть, показывал самые счастливые моменты. Те моменты, которые он никогда не хотел бы забыть. Они жили в самой глубине его души, глубже, чем что-либо другое. Он вспомнил рыдания Джины, ее первые слезы понимания того, что больше ее не запихнут в клетку и не будут обращаться как со скотом. «Но что с ней происходит сейчас? Неужели все ее слезы, боль, слова — напрасны?» — и вновь мужчина задал себе вопрос, на который не знал ответа. Серебристый кокон вновь задрожал, но не потрескался. Змея грозно зашипела на Талугмай, обнажая острые клыки. Цитра полосуя руку Джейсона, предвкушала пир из криков и молитв о пощаде. Но в замен не получила ничего. И это ей совсем не нравилось. Жрица привыкла добиваться того, чего хотела. Но здесь ни одно из ее желаний не было услышано, словно кто-то сторонний решил таким образом пошутить над ней. «Это уже не смешно, Джейсон. Это дико раздражает меня, глупый мальчик. С какими силами ты успел связать свою пустую головку? Неужели они тебя еще пытаются защитить? Что они вообще в тебе нашли? Не понимаю». — Думаешь, что сможешь закрыться от меня? Думаешь, что сможешь ускользнуть от ликов тех, кого ты убил?! — с раздражением выкрикнула девушка прямо на ухо своему бывшему воину. Рисунок на крыльях бабочки стал превращаться в красную геометрически выстроенную форму зверя. Она съежилась и слетела с крыльев в виде большой красной капли и упала на голову змеи.Теперь на Цитру смотрел непонятного происхождения зверь, очертания которого парили над мордой змеи. Теперь разум Джейсона разделился на две половины: Одна была прочно защищена воспоминаниями, дабы не ощущать ни один выпад в свою сторону, а другая отчаянно желала выжить. Цитра немного теряла терпение и разочаровывалась в том, что шоу, которое она планировала, не состоялось. Джейсон словно труп не реагировал на ее слова, прикосновения и боль. Но Талугмай продолжала свой ритуал, надеясь вывести Джейсона в реальность. Она воткнула лезвие прямо в изгиб локтя, продавливая его глубже и глубже. Это, без сомнений, довольно мучительная боль. Только на нее измученный не реагировал. Кокон вновь завибрировал, а крылья бабочки удлинились, излучая изнутри какое-то тепло. «Меня тревожишь только ты. » «Ты можешь делать все, что тебе хочется, но не подвергай опасности нашего ребенка. Я люблю тебя и…» Эта фраза заставила бывшего воина Ракьят вспомнить, что с Джиной умирает кое-что еще. И ему оказалось невыносимо больно осознавать этот факт. Иногда, когда Джейсону удавалось спокойно посидеть где-нибудь в тихом месте, он придавался фантазиям. И большинство из таких фантазий составляло как раз их будущее с Джиной. Оно было весьма красочным, проработанным и, как ни странно, счастливым. Наверное именно это было самым главным — оно было счастливым. Там, в его далеких фантазиях, они с Джиной были семьей — настоящей семьей. В рисунках на крыльях бабочки появились еще две бабочки, совсем крохотного размера. Они кружились внутри большой теплым, рыжим вихрем, сгорая в мерцающем черном пламени — прямо как надежда Джейсона на будущее с Джиной. «Неужели… Неужели наше будущее с ней умрет, потому что… Потому что погибнет сначала она, затем я? Неужели наша борьба была напрасна? Я не могу поверить… Я не могу…» — Броди отчаянно сопротивлялся болезненным для него образам, однако они все наступали и наступали, мешая его эмоции, словно коктейль. Цитра, вытащив нож из сгиба локтя мужчины, горько вздохнула. Джейсон был в каком-то диком трансе и даже его зрачки не реагировали на свет. Можно было сказать, что он мертв, если бы не сердце, которое бешено колотилось. Что бы не происходило сейчас с Джейсоном — оно было лишь в его голове. И это оказалась действительно проблема. Жрица остановилась резать своего бывшего воина, размышляя над тем, как его вывести из транса. Ей почему-то захотелось просто оставить его умирать от потери крови. Ведь смысл резать его, если он совсем не реагирует? «Не сопротивляйся тому, что видишь. Это намного приятнее того, что происходит с тобой в реальности» В реальности, которую эта его часть не видела. «Больше никаких психопатов, » — будто в ухо произнесла ему Джина, тихо засмеявшись. Только вот психопаты на ее пути встретились вновь, а именно Цитра со своими жестокими и мерзкими планами. Крылья бабочки вдруг слились с окружением пещеры и Джейсон, смотря в ее странный и постоянно меняющий рисунок вдруг понял — он смотрит в собственный разум. «Она рисковала всем, наплевала на всех, даже на себя. Я ведь ее люблю, но разве для нее это что-то значит?» Однако совсем недавно Джина вновь рискнула собой, только ради Джейсона. Она явно хотела ему помочь, спасти его. Но ей самой понадобилась помощь. Перед глазами Броди возник лик его горячо любимой. Ее светло-карие глаза с какой-то дикой грустью смотрели на него, а на губах виднелась запекшаяся кровь. «А я ведь хотел с тобой уехать с этого чертова острова. Хотел забыть все, что тут происходило: это долбанное насилие, жестокость, убийства, похищения и множество подобной дряни. Я хотел начать с тобой новую жизнь. Жаль, мне так жаль, что ты не слышишь мои мысли. Я ведь люблю тебя и то, что внутри тебя…» Кровь лилась тонкой струйкой на земляной пол, превращаясь в уже небольшие комочки грязи. Броди вздохнул. Лицо Джины встало перед ним плотным полотном, которое разбилось на множество фракталов. Она словно ждала его слов, предсмертного прощания. А тем временем змея напряглась, улавливая невидимые сигналы от тела Талугмай.        — Джина… Я любил тебя, как никого и никогда в жизни и продолжаю любить, — обращался он к своим воспоминаниям, рассматривая лицо своей любимой в сотни калейдоскопах. — И я виноват, что не смог защитить тебя… Не смог спасти. Если бы ты знала насколько мне тяжело сейчас говорить об этом… Я хотел защитить тебя, но погубил нас троих. Я хотел… Как лучше… Но… Змея откинула голову назад и геометрическая форма морды зверя слилась с сознанием Броди. Цитра молча наблюдала за Джейсоном, кожа которого побледнела, а глаза стали немного ярче. Кажется, он умирал. Но его лицо в момент собственной смерти ярко преобразилось: черты стали более четкими, заостренными. Зеленые глаза Джейсона стали еще светлее, словно внутри них был спрятан фонарик. И этот образ стал ассоциироваться у Талугмай с настоящим великолепным воином. Но, к сожалению, она сделала неправильную ассоциацию, ведь Джейсон стал прежде всего хищником. Жрица, завороженная его визуальной трансформацией, на миг забылась и поднесла к лицу Броди ладонь. И тут змея отреагировала, бросившись на врага, как на самую желанную добычу: как только пальцы жрицы коснулись его бледноватых губ, Джейсон тут же схватил их зубами и с громким хрустом перекусил. Он стал жевать указательный и средний палец, наслаждаясь непередаваемым вкусом плоти врага. Пещеру окатил громкий женский крик, от которого, кажется, задрожали даже земляные стены. А после этого крика послышался нечеловеческий смех, похожий на звук разбивания стекла.