Переживи всех. Переживи вновь, словно они — снег, пляшущий снег снов. Переживи углы. Переживи углом. Перевяжи узлы между добром и злом. Но переживи миг. И переживи век. Переживи крик. Переживи смех. Переживи стих. Переживи всех. Иосиф Бродский — Сонет
5 ноября 1951 года, Лондон
Следующие трое суток проходят для Гермионы как в тумане. От нее требуется так много, что она с трудом успевает вздохнуть. Вереница нескончаемых заседаний превращается в один единый круговорот, наполненный широкоплечими агентами с каменными лицами, растрепанными волосами Гарри, низким голосом Бруствера и маленькими душными, насквозь прокуренными комнатками, предназначенными для очных ставок. Все это напоминает Гермионе ее возвращение в Англию после Аушвица — она напугана, потеряна и совершенно одинока. Гарри уведомляют о том, что она все еще в штате МИ-6 на следующий день после убийства Реддла, но поговорить с подругой не позволяют — сорвана операция первостепенной важности, а следовательно, всех основных действующих лиц следует держать отдельно друг от друга, дабы необходимая информация не утекла или, что хуже, не перемешалась. За всем этим тщательно следит Долорес Амбридж — помощник премьер-министра Великобритании и непосредственный куратор дела Томаса Реддла. Женщина представляется Гермионе неприятной, даже отталкивающей, но безобидной. Впрочем, это впечатление оказывается не совсем верным. — Вы когда-нибудь слышали теорию о том, что у кошек девять жизней? — поинтересовалась Долорес, по-девчачьи покачивая пухленькой ножкой. Ее маленькие ручки крепко обхватывали крохотную чашечку чая, с блюдца которой на Гермиону озорно поглядывали пушистые котята. Женщина вообще мало ассоциировалась с министерскими работниками, обычно серыми и тусклыми. Здесь же Гермионе в лицо буквально плевали кислотно-розовым бабл-гамом от Бруно Петрулиса. — Насколько мне известно — это поверье, а не теория. Долорес неопределенно хмыкает. — Значит, слышали. Так вот, Гермиона, Вы не кошка, — женщина бросает почти влюбленный взор на котят, изображенных на блюдце, а потом вновь возвращает взгляд на девушку, но уже иной, более серьезный и несколько высокомерный. — И у Вас нет в запасе девяти жизней, Вы и так достаточно проявляли чудеса живучести. Сегодня-завтра все должно решиться… — Что решиться?! — Гермиона не выдерживает, срываясь на шипящий крик. — Последние дни мне задают одни и те же вопросы и — о, неожиданность! — получают на них одни и те же ответы! Однако отчего-то мои требования и просьбы остаются без внимания. Вопрос с моим сыном не решен, вопрос с моей дальнейшей судьбой не решен… Вы хотя бы можете сказать, мой ребенок жив? — Это конфиденциальная информация. — К черту конфиденциальность, речь о моем сыне! — Вы слишком эмоциональны… Вы в эмоциях убили Томаса Реддла? Гермиона почти дергается вперед, мечтая разбить кото-блюдце о лицо этой мерзкой женщины, но невероятным усилием воли позволяет себе лишь напряженно улыбнуться. — Я уже отвечала на этот вопрос… как и на любой другой, прописанный в Вашей папке. И поверьте, я не страдаю деменцией, поэтому мои ответы спустя сутки остаются неизменными. — Как скажете, Гермиона. Прошу обратить внимание, что я старалась проявлять снисхождение, но раз Вы неспособны оценить мои усилия, я приглашу в кабинет кое-кого другого. Думаю, этот человек сможет пролить свет на происходящее лучше меня, а Вы по достоинству оцените способности нашего министерства и МИ-6 в одном лице. Долорес умилительно растягивает тонкие губки в улыбке, отставляет чашечку на блюдце и покидает собственный кабинет, ненадолго оставляя Гермиону одну. Однако собраться с мыслями и настроиться на новую встречу, а как следствие, и новый допрос, девушка не успевает. Высокий, до этого не знакомый Гермионе агент кажется личностью серьезной и внешне примечательной. Угрюмое, непропорционально вытянутое лицо землистого цвета цепляет взгляд длинным крючковатым носом и темными, похожими на буравчики глазами. Мужчина морщится, усаживаясь в мягкое нежно-розовое кресло мисс Амбридж, аккуратно раскладывает принесенные папки перед собой и наконец уделяет внимание то ли свидетелю, то ли жертве, то ли основному обвиняемому в лице Гермионы. — Меня Вам представили, мисс? — Нет. — Меня зовут Северус Снейп, и я обозначаю интересы МИ-6 и непосредственно премьер-министра. У меня есть к Вам несколько вопросов. Вы готовы на них ответить? — А у меня есть выбор? — Думаю, нет. Мужчина усмехается, и на секунду Гермионе кажется, что сейчас он потянется за пачкой сигарет, так он в это мгновение похож на Реддла. Поежившись, девушка бесстрастно полюбопытствовала: — А Вы будете отвечать на мои вопросы? — А они у Вас есть? — Тоже любите отвечать вопросом на вопрос… одного моего знакомого крайне раздражает эта привычка… — А этого знакомого зовут случайно не Том? — Гермиона резко переводит взгляд от своих сцепленных пальцев рук на Северуса, подмечая его удавье спокойствие. — Я знаю, что стало с Томом Марволо Реддлом в ночь на 2 ноября. Вы вовсе не убили его, о нет, Вы спасли его, мисс Грейнджер… или Вы теперь просите обращаться к Вам «мисс Грейсер»? Сразу чувствуется влияние Тома, он вечно заставляет приближенных к нему людей выпускать внутренние страхи наружу, создавая таким образом непробиваемый заслон… и Вас научил. Вы оказались более близки с ним, чем я предлагал изначально… Гермиона откидывается назад и, не сдержавшись, хмыкает. — Что за тактику Вы используете на мне, мистер Снейп? Не встречала такую прежде: вроде и напираете, придаете своему лицу крайне осведомленный вид, а в тоже время говорите такие неоднозначные вещи вслух… Северус наклоняется к ней так близко, что кажется, будто его терпкий, резкий одеколон намертво вплетается в ее волосы: — Как Вы думаете, где сейчас Том, Гермиона? — Предполагаю, что покоится на глубине шести фунтов под землей где-то в районе Хайгейтского кладбища. — Нет, Гермиона, я говорю сейчас не о том человеке, чье тело уже второй раз похоронили вместо Томаса, я говорю о самом Реддле, Вашем очень хорошем знакомом или, может, ком-то гораздо большем… — Вы полагаете, что я планирую сейчас играть с Вами? Северус, Вы хоть осознаете абсурдность ситуации? Мой сын похищен, его няня убита, а я, лишь приблизившая итог своего дела, нахожусь под контролем МИ-6 подобно… подобно преступнице! Разве я не сделала то, что вы и так планировали без меня? Во взгляде Северуса проскользнули нотки жалости. Его белесые губы разомкнулись, и он четко, припечатывая каждое слово, произнес: — Но Вы и есть преступница, Гермиона, — Северус складывает руки перед собой, переплетая тонкие длинные пальцы, и опирает на них подбородок, внимательно вглядываясь в лицо девушки. Под взором его темных глаз становится неуютно. — Впрочем, это сейчас неважно… Ваш сын пропал, а эти бесконечные слушанья… так и рассудком помутиться можно. Я поговорю с Долорес, возможно, сегодня Вас отпустят домой. Непременно выпейте горячего чаю часов в семь вечера и ложитесь спать до полуночи. Это Вам поможет. Гермиона дергается и впивается дрожащими пальцами в ткань юбки. Это просто невероятно. Изобразив подобие улыбки, девушка несмело поинтересовалась: — Возможно, я даже успею посмотреть новую серию «Ночного театра»? Северус усмехается. — Если все получится — конечно. А сейчас позвольте проводить Вас к мисс Амбридж. У Северуса довольно длинные волосы, собранные сзади в низкий хвост, и широкие плечи. Он высок, но сутул и несколько долговяз. Но все это теряется на фоне основного: Северус Снейп — определенно человек Реддла. Гермиона, как заворожённая, следует за мужчиной и, не стесняясь, разглядывает каждую доступную ей деталь, до смерти боясь, что позволила себе ошибиться, но... Нет-нет и ещё раз нет, он определенно точно сказал кодовые слова, необходимо лишь немного потерпеть и довести все с достоинством до конца, а там... а там будет Том. Том, который обещал помочь.2 ноября 1951 года, Лондон
В последний момент она видит что-то схожее с удивлением на его лице, но рассмотреть не успевает. Оглушительный выстрел разрывает ночную тишину на Пикадилли, 150. Реддл, еле успевший увернуться, тут же оказывается сбит с ног и повален Гермионой на пол, мгновенно прижавшей ладонь к его губам. До того, как он успевает попробовать столкнуть взбесившуюся девчонку с себя, она, продолжая удерживать его изо всех сил, извлекает откуда-то небольшой клочок бумаги и как ополоумевшая начинает трясти им перед лицом мужчины. Глухо рыкнув, Том сталкивает с себя эту сумасшедшую и вглядывается единственным уцелевшим глазом в аккуратно выведенные слова, написанные, определенно, самой Гермионой. «Молчи! Везде прослушка, а под окнами — агент. В твоих интересах сейчас умереть. Помоги мне спасти сына!» Том удивленно смаргивает. Все-таки поставили прослушку! Чертов Снейп, он же должен был отвечать за это! А что значит «должен умереть»? И что-то про сына Грейсер… Точно, она же только что обвиняла его, Тома, в похищении своего ребенка и убийстве какой-то женщины. Гермиона опять проявляет невиданную прыть, хватая его под локоть и утягивая за собой из спальни прочь, к выходу, где задерживается лишь на мгновение, чтобы прихватить свое и чужое пальто с крючка вешалки, а затем вновь пуститься в бег на цыпочках, продолжая при этом удерживать руку Тома. Мужчина же, перемежая злость и подозрительность с неким подобием доверия, позволяет девушке уводить себя куда-то на верхние этажи отеля. С настойчивостью маленького трактора, Гермиона затягивает Тома в номер на самом последнем этаже, юрко открывая припрятанными в кармане пальто ключами, а уже спустя секунду после закрытия двери оказывается прижата спиной к стене коридора, пока руки Реддла где-то в районе ее горла предпринимают натужные попытки не задушить сумасшедшую. — Какого гребанного черта?! Чей это номер? — шипит Том прямо ей в лицо. В коридоре так темно, что Гермиона еле различает силуэт фигуры напротив. На ощупь, скорее по наитию, она поднимает руки и нежно, насколько сейчас может, обхватывает чужое лицо ладошками. И вдруг понимает, что опять плачет. Она ведь только пару часов назад нашла в себе силы успокоиться. — Тише, прошу. Номер мой, забронировала его только-только, на имя давнего знакомого. Ты можешь находиться здесь не более часа, но даже это непозволительно много. Твоя задача сейчас: найти проверенные каналы связи и выйти по ним на своих людей. Только что в номере я убила тебя, поскольку посчитала, что ты виновен в похищении сына. Меня подослали к тебе номинально, я ничего не решаю, а у них нет долгоиграющих планов относительно тебя. Том Реддл должен умереть не только по бумагам. И я посчитала, что сейчас самое время. — Ты посчитала? — Гермиона буквально ощущает, как мужчина кривит губы в презрительной усмешке. — Кто ты такая, чтобы принимать вот так решения? Ты не подумала, что подобное необходимо согласовывать со мной? — Согласовывать? — руки девушки соскальзывают с чужого лица. — Послушай сюда, Том Реддл! У меня было всего четыре часа с момента обнаружения пропажи сына — сына! — чтобы принять решение, как поступать и кого в принципе считать подозреваемым. Я одна, а оказавшись сейчас меж двух огней, я сделала выбор в пользу тебя! И ты обязан это оценить, неблагодарный ты сукин сын! И уж извините, что у меня нет в арсенале почтовой совы, которую я могла бы послать тебе для согласования своего плана! Том отшатнулся. Злость и истерика Гермионы неожиданно уняли его собственную бурю. — Что ты еще будешь делать в соответствии со своим планом? И что еще требуется от меня? — Я успела продумать только это… Наверное, сейчас я вернусь домой, а с утра с повинной отправлюсь к Брустверу. Кингсли хороший человек, но очень принципиальный. Неудивительно, что он заинтересован в твоей смерти, но совершенно точно он не имеет отношения к похищению моего сына. По крайней мере, напрямую. — Думаешь, ему преподнесли идею с твоим сыном как благо? — Вполне возможно. За Кингсли кто-то стоит, кто отдает ему указания. И у меня есть одна идея на этот счет. — И кто же у нас, по твоему мнению, главный подозреваемый? — С кем ты начал работать год назад, тогда же, когда попала в разработку операция в отношении тебя и этого Волдеморта? Кто из твоего окружения, но не из близких соратников, был прекрасно осведомлен в твоей лже-казни? И кто был у руля в военные годы и вряд ли бы смог справиться с мыслью, что он является ставленником бывшего нациста? Мужчина шагнул в сторону, и его лицо слабо осветилось мягким далеким светом, источаемым лампой на фонарном столбе у парковочной зоны. Реддл не выглядел пораженным или удивленным, скорее сосредоточенным, и Гермиона мимолетно удивилась тому, как хорошо этот человек умеет держать себя в руках. Если бы не ее выходка с выстрелом получасом ранее, она бы, возможно, никогда и не увидела бы сильных эмоций его лице. — Сдается мне, я перешел дорогу самому премьер-министру Великобритании. Как ты пришла к этой мысли? — Кингсли очень своеобразно шифруется, но если разобраться хотя бы в одном его намеке — остальное всплывает наружу. Ну и наша с тобой встреча с мистером Черчиллем возле здания суда. Она все никак не выходила у меня из головы. Как такой человек, как Уинстон, мог связаться с кем-то вроде тебя? — Ну спасибо. Проигнорировав иронию в мужском голосе, Гермиона спросила: — Разве у тебя не возникало вопросов к этому? Том вновь шагнул, чуть ближе, и его лицо опять поглотила тьма. — Признаться, в этом ошибка всех подобных мне: поднимаясь слишком высоко, мы перестаем смотреть себе под ноги… Но меня волнует иное: ты убила меня. Допустим в истерике, но ведь твоим ребятам, если прослушка в моем номере и правда установлена, был прекрасно слышен твой спокойный тон. Отсюда логический вопрос: зачем ты убила человека, в чьих руках, как ты думаешь, содержится твой сын? Теперь же твой ребенок для тебя потерян. Не лучше ли было взять меня в плен и начать шантажировать, или что-то в этом роде? Прикусив губу, Гермиона ответила не сразу. — Расчет был на то, чтобы все подумали, что я решила отрубить змее голову, а затем забрать сокровища. — Отрубить голову? — Я расправляюсь с тобой и тут же обращаюсь за помощью в МИ-6. Пока твои люди не очухались у нашей организации есть преимущество. — Допустим. А на самом деле, как думаешь будет? — А на самом деле, я надеюсь на твою помощь. Я же написала. Я не справляюсь одна, Том... — Ты не одна, — Реддл подходит к ней близко-близко, невесомо проводит кончиками пальцев по щеке, заводит пару прядей за ушко и оставляет руку на ее плече, чуть сжимая. — У тебя есть друзья, у тебя есть сын. И у тебя есть неплохое подспорье в виде задолжавшего меня. Разве у одиноких людей имеется такой табун народа за плечами, а, Грейсер? Неожиданно Гермиона усмехается этому незатейливому приободрению со стороны Тома, пока не замирает, услышав его вопрос: — Почему ты решила, что я не причастен к пропаже Скорпиуса? Не думаю, что дело в дешевых сантиментах. У Гермионы нет точного ответа на этот вопрос. — Я не знаю. Всегда считала, что я напрочь лишена интуиции, но, допустим, это она. Другого объяснения у меня нет. Том неопределенно вздыхает, а Гермиона вовремя приходит в себя. — Время. Мы и так потратили достаточно. Я выйду через чёрный ход. Жду от тебя связи в ближайшие дни, — и, уже собираясь уходить, девушка задерживается, с нервозным сомнением уточняя. — Ты же поможешь мне? — Найти сына? — Д-да. — Это не обсуждается, Грейсер. Считай, это моя приоритетная задача. После собственного спасения, конечно. Гермиона слабо улыбается. Хочется верить. До боли где-то в районе сердца хочется верить этому человеку. Он ведь уже спасал ее — и не раз — значит, справится опять. Иначе и быть не может. Уже у самой двери ее догоняет голос Тома: — Эй, Грейсер! Ты сказала, что забронировала этот номер на имя давнего знакомого. Надеюсь, апартаменты закреплены не за «мистером Гарри Поттером»? — Это была бы слишком большая честь для тебя, жить под его именем, Том Реддл! До встречи! — и чуть тише и серьезнее. — Будь добр, переживи всех.5 ноября 1951 года, Лондон
Покинутый на несколько дней дом встречает Гермиону опустением и прохладой. Напряжение и страх очных ставок, как оказалось, все это время вытесняли из груди девушки другое, более страшное чувство — отчаяние: Гермионе все ещё не было известно ровным счётом ничего о месте нахождения Скорпиуса. Жив ли ее ребёнок? Напуган ли и хорошо ли за ним следят? Делает ли Реддл что-то для его спасения? На все эти вопросы у Гермионы не было ответов. Все, что она сейчас могла делать, — ожидать в неизвестности. Неуклюже усевшись прямо на пол возле настенного телефона, Гермиона подтянула к груди колени и обняла их руками. Время пошло. В районе восьми вечера ей позвонили дважды, однако оба звонка оказались ошибкой некого пожилого джентельмена, никак не способного дозвониться своему адвокату. На третий раз, заслышав телефонное дребезжание, Гермиона уже подготовилась было устало сообщить мужчине, что он вновь попал не туда, как неожиданно в трубке, сквозь ужасное шуршание и помехи, донеслось короткое: «Выходи». Первым желанием было выскользнуть через парадный вход, но эта мысль тут же была отброшена: вряд ли люди Реддла ждали ее у двери со стороны Эбби-роуд в окружении пожухлых гортензий. Отчего-то в голове Гермионы не было и малейшего сомнения, кем являлись звонившие. Не задерживаясь более, девушка устремилась к чёрному ходу, где, как и ожидалось, ее ждал, не глуша мотор, неприметный серый автомобиль. — Сюда, красавица! — выглянувший из задней двери грузный мужчина в затасканном котелке сально ухмыльнулся и вновь поторопил. — Не трусьте, мистер Том просил передать: «Доставьте мисс Джейн Браун куда необходимо в самом лучшем виде!» И я планирую это исполнить, дорогуша. Криво усмехнувшись, Гермиона поинтересовалась, сама поражаясь дерзости своего тона: — А «куда необходимо» — это что за место? Незамедлительно стянув котелок с плешивого затылка, мужчина довольно улыбнулся, словно только этого вопроса и ждал: — Это место встречи с твоим сыном, Грейсер. Мистер Том редко даёт слово, но всегда исполняет, ежели уж пообещал. Редкость такое, знаешь ли. Ну, долго стоять думаешь? Звонок-то наш всяко отследили, запрыгивай давай и тралли-валли отсюда!зима 1953, Нью-Йорк
Выпущенная Говардом Хуксом комедия «Джентельмены предпочитают блондинок» имела оглушительный успех. Даже спустя полгода после премьеры плакаты с изображением Джейн Рассел и ещё малознакомой, но уже приглянувшейся простому зрителю Мэрилин Монро, пестрели на входе в торговый центр. Девушки в открытых платьях на борту круизного судна смотрелись чуждо на улицах запорошенного первым декабрьским снегом Нью-Йорка, но Гермиона все же остановилась у одного из плакатов, с улыбкой рассматривая афишу. — Помнишь, как мы ходили на него в кино? Скорпиус довольно кивает головой, но слушает ее явно вполуха: на другой стороне улицы мальчишки устроили настоящую снежную битву, и мальчику явно хочется к ним. Гермиона украдкой оглядывается по сторонам, но если люди Реддла и сопровождают ее с сыном в целях безопасности, различить их в толпе она не способна, а значит, и рисковать не имеет права. Не желая расстраивать ребенка, Гермиона как можно аккуратнее интересуется: — Родной, ты уже передумал покупать мистеру Снейпу подарок? Скорпиус переводит взгляд на мать и хмурит белёсые бровки, а приняв решение, кивает: — Не передумал. Но только мы купим что-нибудь не только дяде Северусу, но и мистеру Реддлу. — Тому? — Да. Гермиона улыбается краешком губ: — Тебе же он не нравится. — Почему ты так думаешь? — Ну ты всегда уходишь в другую комнату, когда он приходит к нам, не пытаешься с ним заговорить, как с Северусом, а в последний раз, когда Том предложил нам втроём вместе съездить загород, ты отказался. Вот я и подумала, что он тебе не нравится. Скорпиус хмурится сильней, а потом так тихо, что Гермиона еле расслышала, прошептал: — Просто он для тебя важен. Ты ведь хочешь с ним поговорить, а я могу мешать, вот и ухожу. Гермиона сначала растерянно и робко, а потом с неожиданным пылом прижимает сына к себе, целуя в вихрастую макушку. — Господи, родной, как тебе в голову такое могло прийти! Ты мне важен, Скорпиус, важнее всех на свете, и если передо мной встанет выбор ты или кто-то ещё, кто угодно, я всегда выберу тебя. Никогда в этом не сомневайся! — и, чуть отодвинувшись, она шепнула: — И Том тоже для меня не так значим, как ты. Скорпиус улыбается. На его щечках образуются очаровательные ямочки, а личико светлеет. — Я люблю тебя, мам. — И я тебя. Очень-очень сильно.***
Конечно, индейка подгорела. Впрочем, чудесный маринад Северуса совершил чудо — и вместо коричневого неприятного нечто Гермиона подала на стол аппетитное блюдо с хрустящей золотистой корочкой. Стоило заметить, что стараниями помощника Тома, бывшего агента МИ-6, переехавшего вместе с ними из Лондона в Нью-Йорк, кухня девушки словно преобразилась. Снейп умел готовить все, он виртуозно управлялся с любой кухонной утварью, но порой проводил так много времени в доме Гермионы, что ее начинало это даже пугать. Однако Северус ладил с сыном, немного саркастично, но все же миролюбиво общался с ней самой, а самое главное — внушал чувство уверенности и спокойствия, а только лишь это вызывало в девушке теплое чувство благодарности к этому хмурому, на первый взгляд пугающему человеку. И, конечно, к Тому, который и приставил своего верного человека к ее семье. Сам Реддл появился поздно вечером в сопровождении двух тучных мужчин, которые, впрочем, тут же покинули узкий коридорчик Гермионы, определенно тесный для них двоих. Том был без подарков. Две хорошо упакованные коробки, адресованные мисс Грейсер, доставили ей еще в прошлый четверг, ранее самого празднества. Скорее всего, это связано с нелюбовью Реддла к подобным мероприятиям, тем более, Рождество было одним из самых неприятных для Тома. Семейный праздник верующих, отмечаемый незадолго до его дня рождения — что может быть хуже? Только сами именины, конечно. Том оставил пальто и шляпу с запорошенными полями на вешалке в коридоре, мимолетно клюнул Гермиону сухим поцелуем в губы и прошел в гостиную комнату, где стараниями преимущественно Северуса уже был накрыт праздничный стол. Девушка не была уверена, что Реддл оценит увиденное, но ей это было как-то неважно, ведь самое главное уже произошло — Скорпиус был счастлив. Впервые с их переезда в Америку на Рождество был накрыт большой стол, из приемника лились звонкие рождественские песнопения, а в доме был кто-то еще, кроме него самого и мамы. Разве может быть лучше? Только если дядя Гарри и тетя Джинни все-таки прислали ту железную дорогу, что обещали в прошлый раз по телефону. Время, проведенное в праздничной обстановке, пролетело незаметно. Даже Северус заметно расслабился и прекратил хмуриться, найдя для себя что-то интересное в незамысловатой болтовне со Скорпиусом. Под мелодичную «Пусть идет снег…» Фрэнка Синатры, гимном Рождества, витавшего в воздухе, Том тронул Гермиону за локоть, молчаливо предлагая составить ему компанию. — Только накинь на себя что-то, — шепнул он ей прежде, чем скрыться на балконе. Прихватив с собой из коридора теплое пальто, Гермиона присоединилась к мужчине. Облокотившись на увитые еловыми лапами и припорошенные снежными хлопьями перила балкона, Реддл курил. — Ты же хотел бросить. Том пожал плечами. — Передумал. Я курил по выходу с совещаний, проводимых самим фюрером, и даже из окна «Brandenburg», что уж сейчас прекращать. — Ты стал часто об этом заговаривать. — О чем, о закате лет? — мужчина невесело усмехнулся. — Именно. — Знаешь, меня всегда это тревожило. Возраст, нереализованные идеи и постоянная нехватка времени-времени-времени… Я словно в вечной погоне за несбыточным, понимаешь? Столько всего следует сделать, но разве возможно это уместить в такой короткий срок, называемый «жизнью» и отмеренный человеку? — Но ты планируешь до самого конца принимать участие в этой гонке, верно? — Планировал, — Том щелкнул пальцами, отбрасывая окурок вниз, и повернулся к Гермионе лицом. Его левый глаз все так же скрывала черная повязка, придавая и без того мужественному волевому лицу несколько пугающий вид. Рубашка, надетая под серую жилетку, выглядела совсем тонкой, и Гермиона уже хотела было спросить, не холодно ли ему стоять в таком виде на улице, но мужчина неожиданно продолжил: — Планировал, пока не увидел тебя. Сейчас будет не поэтичное признание в любви, прикрой рот. Просто впервые за всю жизнь я увидел обыденность, и она меня не испугала! Я до сих пор удивляюсь, когда вижу тебя за домашними делами, возящуюся с продуктами или счетами за коммунальные услуги, занятую не покорением мира, а чем-то мелким и приземистым, тем, что я обычно презирал. Знаешь, мне всегда казалось, что самое страшное — прожить жизнь так, чтобы после смерти все, что можно было о тебе рассказать, — это даты. Рождения и ухода. Необходимо совершить что-то значимое, думал я, чтобы твое имя узнал весь мир. Надо перевернуть этот самый мир! А потом я увидел твой быт. Неспешный, не стремящийся покорить Вселенную, но вполне важный в мелочах, а самое главное — ты: не совершающая ничего необычного, все равно остаешься удивительно важной и значимой для меня. Вот так, оказалось, что невероятное необязательно искать на краю мира. Оно может быть рядом… Том замолчал, словно сам же призадумался над своими словами. Наверное, он и не сказал ничего особенного, но Гермиона все же замерла, оглушённая и немного растерянная. Том сказал абсолютнейшую банальность, банальность на которою его сущность ранее не была способна. Говорил ли он подобное прежде человеку, чье влияние или положение не были значимы для него? Вряд ли. И чисто по-женски Гермиона расцвела. Не удержавшись, она подалась вперед, обнимая мужчину, выплескивая в этом незамысловатом жесте всю свою привязанность, благодарность, воодушевление. Руки Тома, сильные и большие, обхватили ее не сразу, но стоило им сомкнуться на ее талии, как они в одно движение приподняли девушку над землей, теснее прижимая к широкой груди. Неуверенно, словно бы на пробу взвизгнув, Гермиона замерла. Том внимательно, немного озорно окинул ее напуганное лицо взглядом и неожиданно добродушно рассмеялся. Его теплые губы крепкими поцелуями прошлись по чужому виску, щекам, губам и наконец чмокнули в покрасневший на морозце носик. Расцелованная и смущенная Гермиона рассмеялась в ответ. Ее мягко опустили на землю и поцеловали еще раз: нежно и как-то культурно. Как целуют любимых людей. Как ей всегда самой нравилось целовать Тома. Не удержавшись под воздействием момента, Гермиона тихо прошелестела: — Ты планировал сегодня остаться со мной? — Скорее всего. Если не позвонят. — А не сегодня? — Что? — Ты планируешь быть рядом не только сегодня? Какие же дурацкие вопросы, дьявол тебя дери! Посмотри, Грейнд… Грейсер, просто посмотри на ваш тандем со стороны! Да между вами пропасть из рухнувшей империи, бед и страха войны, шпионских игр секретных служб… из идеологий, политических трений и разных взглядов на жизнь… из возраста, национальности и положения в обществе… Прежде, понимая это, Гермиона никогда не задавала подобных вопросов. Ни к чему это. Следовало плыть по течению, а не усложнять и так непростую жизнь. Но сейчас так надрывно захотелось чего-то простого, незамысловатого, беззаботного… Неверное, девушка и сама порой забывала, что ей всего лишь двадцать пять лет. — А ты планируешь? Гермиона удивленно смаргивает. — Да, — растерянно отвечает она. — Если тебе это нужно. Том выдыхает и чуть отстраняется, потирая переносицу двумя пальцами. Руки у него совсем белые, видимо, мужчина окончательно замерз. Гермиона стягивает с плеч пальто и пытается накинуть его на мужчину, но тот качает головой, отказываясь. — Гермиона, знаешь, как я видел всегда женщин? Я делил их для себя на две группы: любовницы и соратницы. Первые были милы и привлекательны, с ними можно было расслабиться и хорошо провести время, но они всегда оказывались глупы и ненадежны дойди дело до большого. Соратницы, как ты догадалась, были полной противоположностью — умны, верны, но неинтересны как женщины, а зачастую, учитывая мое прошлое, озлоблены и сумасбродны. Думаю, ты уже поняла, к чему я веду, верно? Ты первая, кто совместил эти два качества. И ты входишь в то немногое число людей, на которое я могу положиться. Но надолго ли? Сколько ты будешь рядом? — Почему тебя это беспокоит? — Потому что я планирую быть рядом не только сегодня, — и, разглядев снежинки в курчавых волосах девушки, Том словно принимает решение. Мгновенно разыскав в карманах брюк необходимое, он протягивает это Гермионе. — И не только как Том Реддл. Посмотри. В руках у Тома какие-то бумаги, на поверку оказавшиеся письмами, накладными, доверенностями, все как одно подписанными с легкой руки «Лордом Волдемортом». — Опять этот человек? Последние два года Гермиона выкинута из шпионского мира интриг. Витиеватое необычное имя, так некогда интересовавшее Кингсли и Черчилля, почти выветрилось из ее памяти, поэтому сейчас она чувствует лишь отголоски былого азарта. — Да. Некогда ты стремилась узнать о нем чуть больше. Я даже разочарован, что не вижу в твоих глазах того самого блеска. — У тебя слишком много тайн, Том. Одной больше, одной меньше… впрочем, мне все же немного интересно, кто этот «Лорд». Том, минутами ранее склонявшийся в сентиментальность, выглядит возбужденным. На его губах играет шальная усмешка, а в глазах пляшут чертики. Гермиона с трудом подавляет желание улыбнуться и закатить глаза: точно так выглядит Скорпиус, когда пытается доверить ей очередную «страшную тайну». — Я удивлен, что никто из ваших ребят в МИ-6 так и не прознали, ведь все было на поверхности. По сути «Лорда Волдеморта» никогда и не существовало, ведь, — Том резко наклоняется вниз и жарко, на самое ушко шепчет, — Лорд Волдеморт — это моё настоящее, прошлое и будущее! Слова не сразу доходят до Гермионы, она растерянно моргает, но, прежде чем успевает что-то спросить в ответ, ее настойчиво, яростно целуют, словно заклинают этим молчать, хранить чужую тайну — и она сдается. Руки девушки обнимают чужую шею, притягивают ближе и клянутся: «Я рядом, и я на твоей стороне».***
Северус бесшумно делает шаг в сторону и возвращается в глубь комнаты, оставляя увлечённую друг другом пару на балконе. Все подозрения Кингсли и Уинстона подтвердились, Волдеморт — очередная личина Реддла. Об этом следовало как можно скорее доложить в отдел, необходимо провести зачистку в штате, уведомить всех членов СИС и... к черту. Мужчина устало откидывается на спинку кресла. Это прикрытие, пожалуй, самое сложное в его жизни. Быть агентом непросто, двойным агентом — трудно, а уж тройным — сложнейшая из задач. Тем более, когда работаешь с мисс Грейсер и маленьким мистером Грейсером. Северус оборачивается, рассматривая хрупкую фигурку Скорпиуса, возящуюся с новой, подаренной Поттерами цветастой железной дорогой. Столько восторга в каждом движении. Словно бы и не было того похищения два года назад, тех слез и того страха на юном бледном личике… с такими знакомыми глазами. Подумать только, единственный наследник семьи Малфоев — на одну треть еврейская кровь, чьим отчимом, похоже, скоро станет запугавший весь теневой мир Лорд Волдеморт. Забавно. То, что Скорпиус — сын не безымянного насильника, как считали в МИ-6, а Драко, стало для Северуса полнейшей неожиданностью. В течение последнего года Гермиона регулярно обновляла опустевшие после заключения Люциуса счета Малфоев, даже наняла через доверенных людей сиделку для контуженного лежачего Драко. Северус узнал это из бумаг и счетов, найденных им недавно в спальне девушке, как и письмо, написанное Нарциссе сыном. Подумать только, Драко в самом деле полюбил эту девушку, рискнул всем ради нее… Гермиона и правда была удивительной. Она смогла не просто выжить в этой войне, выкарабкаться из силков МИ-6, из которых и сам Северус выбраться не в состоянии, но и найти способ сблизиться с самым непростым человеком из известных. Видимо, Реддл был всерьез увлечен мисс Грейсер. Хотя, не стань Северус свидетелем их диалога минутами ранее, он бы никогда не поверил в это. Мужчина закрывает глаза. Ещё пара лет — и ему пора на покой. Износился, выступая то в роли черствого агента, то няньки на побегушках. Подумать только, что он все это делает ради одного-единственного человека, которого уже много лет как нет в живых... Северус неуверенно, будто бы украдкой скользит взглядом по собственной руке, где на безымянном пальце виднеется небольшая аккуратная печатка с единственным выгравированным словом: «Всегда». Его Лили... Да, все, что он делает, того стоит. Новенький поезд, громко гудя и чух-чухая, отправляется в долгий путь по кольцевой дороге, вызывая неподдельный восторг на лице Скорпиуса. Не сдержавшись, Северус улыбается. Действительно, пожалуй, он доложит в Лондон обо всем завтра, а сегодня можно позволить себе немного расслабиться и отдохнуть. В конце концов, у агентов может быть выходной в Рождество или нет?!