осень 1951, Лондон
«Война — это то ужасное место, где ты никогда не сможешь остаться одновременно и хорошим, и живым. И как видите — я жива». из воспоминаний Гермионы Грейсер
В кафе было совсем малолюдно. Редкие посетители, разморенные неожиданно тёплым солнечным днём, мелодично звякали при входе шумным колокольчиком. Слепящий полдень превращал прохожих за окном в ленивых сонных мух, и Гермиона не сразу различила в этой тягучей веренице Гарри. — Эй! — девушка застучала по стеклу, привлекая к себе внимание друга. — Привет! Гарри выглядел рассеянно. Взъерошенный, с перекошенными дужками очков, он мало походил на героя войны. Видимо, беременность жены сказывалась на нем особенно сильно. — И куда мы так спешим? Гермиона сделала рукой знак официанту, подзывая, и попросила принести ещё один капучино, не сомневаясь, что Гарри все равно не сделает заказ сам — слишком не собран. — Меня последняя неделя доконала. Процесс над Малфоем обещал быть непростым, но я не ожидал, что настолько. Кстати, дата казни Грезе назначена. Ты просила сообщить когда. 13 декабря. Ее казнят на родине, в Германии. — Скоро. — Да, но непросто: нужно вывезти ее в другую страну, подготовить все документы, организовать сам процесс... — Согласна, непросто. Гарри снял очки и протер запылившиеся на улице линзы о рукав форменной рубашки. В это время официант принёс заказ, аккуратно уложив маленькую, перевязанную ленточкой ложечку подле чашечки ароматного кофе. — Очень. И я сейчас не о бумажной волоките и прочем. Когда ты там, в гуще событий, ты берёшь и стреляешь. Или бьешь. Ты напряжен, у тебя скачет давление, ты нервничаешь, но ты... не думаешь, понимаешь? Твоя голова работает ровно настолько, насколько ей позволяют инстинкты. А сейчас весь этот процесс с бесконечной прелюдией, столько времени и переговоров, смысл которых — убийство. Это дико, когда двадцать взрослых мужчин в костюмах сидят за круглым столом и обсуждают дату казни другого человека. Мне всегда не по себе от этого. — Как ты справляешься? Гермиона ласково трогает локоть друга, стараясь поглотить всю ту боль и разочарование, скопившиеся в невозможно зелёных глазах, взгляд которых устремлен сейчас на оживленную улицу за окном кафе. — Никак. Просто беру это все, запихиваю в себя и иду домой к жене, которой нельзя показывать, что со мной что-то не так. И стараюсь улыбаться, хотя, наверное, получается ужасно. И это все копится, копится... я ужасно боюсь, что будет в конце, когда я перестану справляться. — Этого не случится. Тебе просто надо расслабиться, родной. Когда у тебя последний раз был полноценный выходной? — Да вот же, когда мы все ездили к Молли и Артуру, там еще был тот ядреный виски, привезенный Чарли из Румынии, от которого у нас с Джинни была ужасная изжога всю ночь… Парень прервался, смутившись жалости в глазах подруги. — Что не так? — Это было в июле, Гарри, а сейчас конец ноября. Неудивительно, что ты на взводе. — Неудивительно, — задумчиво протянул в ответ Поттер, и тут же, словно спохватившись, спросил: — А ты зачем здесь? И где Скорпиус? Гермиона неуверенно улыбнулась. — У него началась подготовка к школе. Вот жду его с самых первых «больших» курсов. — Подумать только, — Гарри запустил пятерню в волосы, взлохмачивая их еще сильнее, — он такой взрослый уже… Знаешь, все хотел спросить, но как-то время было не то… Каково это, иметь ребенка? Гермиона рассмеялась. — В двух словах и не расскажешь, ты же понимаешь? Но это… это счастье. Не всегда, конечно, дети ведь болеют, капризничают, плачут, с ними бывает совсем не легко; но когда твой ребенок прижимается к тебе с утра или засыпает вечером на твоих руках от рассказанной сказки… вот тогда ты будешь счастлив. Поэтому, — Гермиона вновь тронула руку Гарри, заставляя его наконец повернуться к ней лицом, — повторяю: просто расслабься. Я не знаю мужчины, который был бы готов стать отцом лучше, чем ты. — Я же воспитывался без родителей. У меня не было достойного примера перед глазами. — А воспитание в полноценной семье — это гарант чего? Гарри неопределенно пожал плечами. С ним всегда так: если он вбил себе что-то в голову, то никакие слова, убеждения и уговоры не помогут. В этом весь Поттер, упрямства ему не занимать. Отодвинув скользкую тему в сторону, Гермиона перевела русло разговора в более мягкое течение, сводя беседу в неспешную болтовню ни о чем. Вскоре Гарри засобирался, а девушка как можно незаметнее взглянула на наручные часы, старательно сохраняя на лице выражение благодушного спокойствия: другу не следовало знать, что заговорившись с ним, Гермиона потеряла слишком много времени. Обнявшись на прощание и улыбнувшись друг другу, они разошлись в разные стороны. Выждав с минуту за углом, Гермиона осторожно выглянула, оценила обстановку и поспешила туда, куда изначально и направлялась. Уайтхолл-стрит, как и всегда, был пуст, а безликие манекены в твидовых пальто равнодушно взирали вдаль. Подергиваясь, кабина лифта спустилась на самый нижний, пятый уровень. Ни Падмы, ни кого-либо из сопровождающих не наблюдалось, и Гермиона самостоятельно зашла в двери зала для совещаний. Почти все, за исключением Кингсли, были в сборе. Чуть больше двадцати человек разрозненно, группками расселись вдоль длинного овального стола. Вдруг с противоположной стороны ей кто-то махнул, и Гермиона, расплывшись в улыбке, поспешила на встречу. Виктор и Флер расположились поодаль от остальных, мило о чем-то беседуя. Гермиона была рада этой компании: из всех членов СИС эти двое казались ей наиболее приятными. Хорошее впечатление в прошлую встречу оставила о себе еще Чжоу Чанг, миловидная китаянка, представлявшая на заседаниях Шэхуэйбу — контрразведку Китая, однако сегодня она отсутствовала. Стоило Гермионе разместиться, как в зал стремительно зашли Кингсли и пара секретарей. Совещание началось. Как и большинство предыдущих встреч, эта носила условный характер: не была поднята ни одна серьезная проблема, а способы решения имеющихся сводились к условной бумажной работе. Происходящее вызывало скуку. Когда на трибуну для заслушивания вызвался представитель Советского Союза — высокий привлекательный мужчина с необычным именем Антонин — стул подле Гермионы скрипнул под весом чужого тела. Чуть подавшись вперед, Кингсли, а это был именно он, поинтересовался: — Как все продвигается? Не отвлекаясь от плавной речи Антонина, Гермиона шепнула: — Мое общение с Реддлом? — Именно. — Мы нашли общий язык. — А касательно Волдеморта? Ты выяснила, что связывает этих двоих? — Нет, — девушка еле заметно мотнула головой. — Я не могу спросить об этом напрямую, а покопаться в его вещах мне пока не представлялось возможным. — Не представлялось? Ты уже трижды ночевала в его номере. Гермиона дернулась, медленно сморгнув. — Ко мне приставлен человек? — Ко всем, мисс Грейнджер, ко всем нам приставлен человек, — Бруствер произнес это медленно, словно он объяснял прописную истину маленькому ребенку. — Даже за мной и Поттером закреплены люди… Вас определили на все это по одной простой причине — по какому-то неведомому случаю вы с мистером Реддлом оказались связаны, а что важно — у этого человека не так много доступных нам знакомых. Подсылать кого-то со стороны — совершенное безумие, а тут все так замечательно складывается… Но замечательно ли? Гермиона, без обид, этот человек уже скомпрометировал тебя однажды. Любое ваше взаимодействие привлекает внимание. Я не лезу в хитросплетения ваших отношений, однако предполагаю, что они непростые. И в твоих же интересах прекратить их как можно скорее. Если понимаешь, что не справляешься — заканчивай. — А как же мое задание? — Я уже говорил тебе: с тебя снята вся ответственность. Добудешь что-то об этом Волдеморте — хорошо, нет — значит, нет. Судьба Реддла все равно предрешена. — Его же не оставят в живых, верно? Бруствер ответил не сразу. — Ты была на суде: Томаса Реддла приговорили к смертной казни, и приговор был исполнен. Этого человека больше не существует. В этот раз он переиграл самого себя. Теперь для всего мира он мертв, а с мертвецами, знаешь ли, работать гораздо проще.***
— Миссис Фигг, я дома! Ноги ныли от долгого хождения на каблуках, и Гермиона с удовольствием стянула их, тут же зарываясь пальчиками в мягкий высокий ворс ковра. В доме обитала тягучая тишина. Ни шуршания со второго этажа, ни топота маленьких ножек по половицам, ни скрипучего нравоучительного голоса Арабеллы, няни Скорпиуса, так явно контрастирующего с высоким звонким голоском сына. — Миссис Фигг, Вы здесь? Тишина. Возможно, они были на прогулке. В паре кварталов от дома Гермионы располагался небольшой, но уютный парк, облюбованный всеми местными жителями, однако эта мысль не принесла должного успокоения. Арабелла, как и всегда, когда Гермиона отсутствовала по делам СИС, забирала Скорпиуса с подготовительных курсов ровно в два часа дня. Примерно час занимала их обычная прогулка: необходимо было выехать из центра Лондона, выйти на конечной у Сент-Джонс-Вуд и свернуть на Эбби-роуд. Сегодня было достаточно тепло, поэтому Скорпиус вполне мог уговорить Арабеллу зайти по дороге в кафе-мороженое Флориана Фортескью. Это могло занять некоторое время. И все же Гермиона чувствовала непонятную для нее самой тревогу, засевшую где-то глубоко внутри. Чем она была вызвана совершенно неясно, поскольку назвать сегодняшний день каким-то особенно напряженным она не могла. Все как всегда. За исключением отсутствия сына и его няни дома в положенное время. Не в силах справиться с нервозностью, Гермиона присела возле окна в гостиной, из которого открывался достаточно хороший вид на подъездную дорожку, и замерла в ожидании. Спустя час простая тревога переросла в самую настоящую панику. Арабелла со Скорпиусом так и не вернулись. Первым пришедшим в голову решением было связаться с директрисой подготовительной школы, которую посещал сын. Нервно отлистав нужную страницу в телефонном справочнике, Гермиона набрала номер. В отсутствии директора трубку взял секретарь, который сообщил, что школа закрывается через двадцать минут, а последние ученики покинули ее больше часа назад. Следующим на очереди был звонок консьержу большого многоквартирного дома, в котором проживала миссис Фигг. Скрипучим старческим голосом мужчина сообщил, что жилец квартиры номер 226Б, Арабелла Дорин Фигг, покинула апартаменты в шесть двадцать две утра и более не возвращалась. — Но я обязательно сообщу ей о Вашем звонке, мисс Грейнджер, и она непременно перезвонит. — Спасибо, — практически неслышно шепчет Гермиона. Аккуратно повесив трубку на место, она еще долю секунды смотрит на новенький, отдающий глянцем настенный телефон, когда понимает, что ее щеки все мокрые от слез. Хочется кричать. Гермиона прижимает руку к дрожащим губам и всхлипывает, медленно опускается на пол и сжимается, превращаясь в один маленький дрожащий клубок. Ее трясет. То ли от слез, то ли от напряжения. Ее сын, ее маленький добрый Скорпиус… Будь Гермиона простой девушкой, проживающей тихую мирную жизнь в окружении гортензий и фиалок, выращиваемых ею в теплице возле цветочного магазинчика, возможно, она позвонила бы в полицию или близлежащие больницы. Или наверняка вызвала бы такси к дому Гарри и Джинни, где последние точно-точно помогли б ей. Поттер бы поднял все свои связи, которых было немало, он бы вышагивал на кухне возле телефона и четко раздавал указания, пока его жена ласково гладила отчаявшуюся подругу по голове, отпаивала горячим шоколадом и успокаивала, как могла. Гермиона почти наяву видит эту картину, она стоит перед взглядом так четко, только протяни руку и возьми… Нет, ничего этого не будет в ее жизни. Вдох. Она одна. Выдох. В целом мире. Гермиона откидывает голову назад, упираясь затылком в стену. В пропаже Скорпиуса может быть заинтересован кто угодно. То, что происходящее не имеет отношения к ее деятельности, она отметает сразу. При этом нельзя исключать ни одну из сторон, ведь у каждого есть свои мотивы. Впрочем, если вдуматься, разве она, Грейнджер, обладает какой-то реальной силой или властью? Разве хоть кому-то необходимы более существенные меры воздействия на нее? Обычная девушка с весьма специфическим прошлым. Не опасная. Не имеющая, как оказывается, никого за спиной. Только сын, делающий ее окончательно беспомощной. Кингсли говорил, что не он правит балом и вовсе не его люди у руля. Но кто же стоит за спиной матерого Бруствера? Чьим приказам может подчиняться такой принципиальный, сильный человек, как глава секретной разведывательной службы Великобритании? Думать об этом было почти страшно. Зато был другой подозреваемый, возможно, даже более очевидный, но отчего-то игнорируемый Гермионой с самого начала. Все дороги всегда ведут к Реддлу. Вот уж кому было на руку иметь точки воздействия на нее. Не подвластная ему, находящаяся поблизости, вхожая в его дом и, самую малость, в его жизнь, Грейнджер определенно представлялась проблемой, которой требовалось найти решение. И рычаг в виде сына, виделось самой Гермионе, был весьма неплохим способом, тем более — в стиле Реддла. Шесть, уже считай семь, лет после тех самых событий сыграли с ней злую шутку — она забыла, с кем имеет дело. Том Реддл, будучи хоть сто раз обходительным и представительным джентльменом, умным мужчиной, зиявшим в воспоминаниях прошлого лучами славы спасителя для нее самой, оставался по своей сути простым убийцей, уродливым камнем в развалившемся фундаменте нацизма. И Гермиона совершила непростительную ошибку — она забыла об этом. Маленькая зарвавшаяся пташка посчитала, что имеет право на равных разговаривать со змеей, ставить ей условия, играть словами и самое главное — впускать во все это чувства. Признание этого, впервые признание в этом самой себе, вызвало истеричный смех. Идиотка, она ведь правда воспринимала его в последнее время не как очередное задание, а как нечто иное, большее, словно они были… друзьями? Не совсем. Что-то звучное вроде «влюбленных» не приходило ей в голову даже в этот напряженный момент, но все же близкая по духу мысль ненароком проскользнула в мыслях. Еще бы, разве с кем-то во время своих операций ранее Гермиона позволяла себе вот так болтать, лежа на одной кровати и вглядываться в один на двоих свод потолка отельного номера? Когда последний раз во время этих бесед она затрагивала темы, важные для СИС или Бруствера? За этот месяц Гермиона слишком сильно погрузилась в жизнь, которая ей не принадлежала. И вот расплата: одна, болезненно опустошенная, лишенная самого ценного человечка в ее жизни, того, на ком и должно было быть сконцентрировано все ее внимание, а вовсе не на бывшем обергруппенфюрере СС, никчемном отголоске конвейеров смерти. Невольно взгляд Гермионы скользнул по сгибу локтя вниз, где значился порядковый номер, оставленный не Грезе, нет, самим Аушвицом. И, неожиданно даже для нее самой, невероятные по своей силе злоба и ненависть взбурлили в ее опустошенном слезами теле, понеслись по венам кипящим потоком и вырвались из горла глухим рычанием. Она слишком много перенесла в этой войне, слишком много прошла, чтобы теперь потерять еще и своего ребенка. Девушка в мгновение поднялась на ноги. Злость придала ей невиданных сил, позволивших моментально сориентироваться и начать действовать. Нет, ей не нужна помощь Кингсли, не нужны силы СИС. Ей нужен ее сын, живым и любой ценой. И если для этого ей потребуется уничтожить самого дьявола — она это сделает.***
День выдался непростым. В его жизни, конечно, бывали моменты и похуже, но все же сегодня он по-настоящему устал. «Возможно, я старею», — пронеслось в голове Тома, и эта мысль ознобом прошла по его телу. Впереди его ждали немыслимые горизонты побед. Запланированное годы назад только-только начало реализовываться, и сейчас как никогда не к месту были мысли о старости. Том никогда не относился к тому типу людей, которые мечтают о тихом мирном времени на склоне лет, в окружении мельтешащих внуков, пирогов с капустой и проблем с суставами. Но старость не так сильно страшила, как ее логическое завершение. Том Реддл до безумия боялся собственной смерти. Она означала конец всего: конец его идей, программ, идеологии… имени. А этого не хотелось совершенно. Особенно сейчас, когда все так замечательно складывалось, причем в любой сфере. Черчилль, как и было запланировано, восседает в кресле премьер-министра, и премного обязан этим самому Реддлу; в Сирии тоже все устроено, военный переворот во главе с Адибом Шишекли в самом разгаре; первые ростки влияния в США запущены. А вот Советский Союз пока трогать не хотелось — слишком большими последствиям было чревато разворошение этого улья. И что важно, личное дело Томаса Реддла было, наконец, закрыто червленой печатью. Официально человека с этим именем больше не существовало, и он, наконец, мог явить миру свою истинную, воссозданную с таким трудом личину… Не без помощи Грейсер. Том цокнул: эта девчонка стала занимать слишком много его времени. В целом сейчас он не испытывал в ней потребности, особенно логически обусловленной, однако отчего-то ее присутствие в этих извечно пустых комнатах представлялось для мужчины приятным. И дело даже не в хорошем сексе и наличии хрупкого, пышущего здоровьем и молодостью тела поблизости. Гермиона, прошедшая все превратности судьбы, оказалась необычно легкой, вдумчивой и отзывчивой. Ее глаза, светившиеся порой детским восторгом и добротой, вызывали в Томе, вечность не встречавшего подобное в окружающих людях, чувство, схожее с умилением. Отстраненно мужчина признался себе, что, несмотря на очевидную бесполезность и даже, более того, затаенный вред, нахождение мисс Грейсер в его жизни и апартаментах в будущем выглядело желанным развитием событий. Впрочем, если прибегать к логике, Гермиона, когда сама того желала, являлась крайне полезной личностью. Беззлобно усмехнувшись своим мыслям, мужчина покинул гостиную комнату, жар от камина в которой почти рассеялся, и, добравшись в полумраке до прикроватной тумбочки, включил ночник. — Добрый вечер, Том. Блуждавшая в его мыслях мгновением ранее девушка словно материализовалась из воздуха и уютно умостилась на кресле в углу спальни. Первое удивление быстро сменилось напряжением. Том словно бы мельком окинул комнату и позу Гермионы взглядом, оценивая происходящее. Девушка, производившая впечатление легкости и безразличия, была напряжена; ее правая рука в неестественном положении изгибалась, прячась под складками расклешенного к низу темно-зеленого платья. Кривая улыбка блуждала по девичьим губам, разрушая приятную гармонию черт. — Зачем ты здесь? Что-то случилось? — Должно было что-то случиться? — Мне кажется, я уже говорил… я ненавижу, когда мне отвечают вопросом на вопрос. Реддл практически почувствовал, как первые зачатки злобы зазмеились по его венам. Гермиону, видимо, изменение его тона ничуть не смутило, поскольку она не предпринимала попыток отвечать на его вопросы. — Что ты здесь делаешь, Грейсер? — Какие указания ты отдавал в отношении меня в ближайшее время? — И вновь вопрос, — мужчина прищурился. — Ты специально меня выводишь? Хорошо, неспособна ты отвечать — способен я. В отношении тебя за последний месяц с нашей встречи в зале суда я не отдал ни одного распоряжения. Если нужны какие-то доказательства — у меня их нет, я не могу подтвердить свое бездействие. — Как удобно, да? Ты всегда так хорошо находишь слова. Мало кто так умеет, — издевательская усмешка исчезла с губ девушки, сменяясь грустной улыбкой. — Сегодня мой сын не вернулся домой. Пропал не только он, но и его няня. Последнюю час назад обнаружила полиция… так пошло… тело женщины было найдено в Темзе… и так обыденно… для бывшего нациста. Или бывших нацистов не бывает, а, Реддл? Впервые за время разговора с Гермионой Том почувствовал себя неуютно, а в душу закралось какое-то нехорошее предчувствие. — Ты думаешь, я имею отношение к пропаже твоего сына? — О нет, я так не думаю, я уверена! Непонятная, ненужная тебе англичанка, с еврейскими, так ненавидимыми тобой кровью и фамилией, которая находится поблизости и вечно что-то вынюхивает. Признайся, Реддл, ты так воспринимал меня? Впрочем, не это мой самый главный грех перед тобой… ведь я знаю, кто ты такой на самом деле. Тебе таких трудов стоило умертвить имя Тома Реддла, а здесь, перед тобой, живое досье на бывшего подданного Третьего Рейха, на самого обергруппенфюрера СС. И ты решил подстраховаться — мой сын будет достойным рычагом воздействия на меня, верно? А через меня — и на Бруствера, Гарри и других. Умно, мистер Реддл, только в этот раз я тебя переиграю. Гермионе потребовалось мгновение, чтобы извлечь пистолет из складок платья и направить его на мужчину. Курок взведен, лишь одно маленькое, незначительное движение тонкого женского пальчика по спусковому крючку — и жизнь Тома Реддла оборвется. В последний момент она видит что-то, схожее с удивлением на его лице, но рассмотреть не успевает. Оглушительный выстрел разрывает ночную тишину на Пикадилли, 150.***
Вдалеке уже слышен вой полицейской сирены, когда Гермиона, стараясь не поддаваться панике, неспешно покидает здание отеля через черный ход. Запахнув поплотнее пальто, она вскидывает голову вверх, подставляя лицо под мелкие холодные капли дождя. Вот тебе и солнечный теплый день. Краем глаза она замечает движение слева от себя. Невысокий худощавый мужчина в дырявом грязном плаще старательно изображает заинтересованность собственной сигаретой. Судя по разбросанным бычкам вокруг него за время нахождения Гермионы в номере Реддла, пачку агент точно истратил. То, что перед ней был человек из МИ-6, девушка не сомневалась — никто не будет так выглядеть на парковке у самого дорогого отеля города, кроме Наземникуса Флетчера. Усмехнувшись, Гермиона поспешила убраться отсюда как можно скорее. Агент-свидетель сегодня был весьма кстати. Теперь МИ-6 точно знает, на чьей она стороне. Значит, дело осталось за малым — определиться самой.