Хватит выёживаться, Джимми-бой. Кому на этой планете ты ещё не угодил? Остались ли в больнице ещё медсёстры, которых ты не трахнул, "потому что им было одиноко"?
Так сказал бы Хаус, да. В мыслях Уилсон ещё раз отметил, что, хоть он и являлся "совестью" диагноста, но сам диагност каким-то образом со всем арсеналом фразочек был внутренним голосом самого Уилсона. Не перетрахал, но флиртовал. Такое ощущение, что он был мразью похлеще Хауса - тот хоть себя жалел. Джеймс, мало того, что не делал этого, но не мог дать ничего и никому так, чтобы полностью их удовлетворить. - Зачем ты всё время строишь из себя заботливую мамочку? У пациентов всё равно есть кто-то дороже тебя. Верно подмечено. У всех есть кто-то дороже тебя. Уилсон раздаёт людям куски своего сердца в надежде, что... А на что он надеется? Что они каждый понесут ему в знак благодарности целые и здоровые сердца? Что проникнутся состраданием и внезапно отлепят от себя хоть комок искренности? Разменяв четвёртый десяток в этом чёрством мире, онколог должен был понять, что никто и никому тут не нужен. Всё ложь. Всё чёртова ложь. - Все врут. Спасибо за поддержку, милый Хаус. Без тебя было бы определённо хуже. Интересно, что иногда Уилсон и сам не понимает, что - сарказм в его размышлениях, а что - нет. Опять же, признак свёрнутых напрочь мозгов. И того, что его внутренний голос, он же антисовесть, он же квази-Хаус, живёт собственной жизнью, предлагая свои доводы в противовес уилсоновским, взвешивая "против" с явным приоритетом, нигилизируя все искренние побуждения. Как будто мало этого ублюдка в реальной жизни.Раскромсал жизнь? Исполосовал сердце, открытое к дружбе? На кого ты похож, Джимми-бой, когда так наивно жалеешь себя? Хаус видит в тебе щенка с тёмными глазами и широкими бровями. Такого пнёшь - не заметишь. А извиняться и жалеть и подавно некого.
- Запихни свои дела куда подальше, Уилсон! Ты нужен мне, и мне наплевать на твое личное мнение на этот счёт! - конец фразы диагноста обычно нарочито громко звучит уже в коридоре больницы, и главе онкологии приходится вставать со своего кресла, чтобы, как он сначала думает, закрыть дверь за Хаусом, но потом всё же поддаться и преданно проследовать за ним в кабинет диагностики. Саркома, опухоль, лейкемия, операция, лучевая терапия, курс лечения. (Какая, собственно, разница, Грегори Хаус, чем болен твой пациент?) Всё это - термины, симптомы, названия и эффекты лекарств, имена пациентов - за годы практики укоренилось в голове Джеймса не на шутку, словно злокачественное образование, и уже вряд ли хоть когда-нибудь оттуда выйдет. Хаус... Такой же. Высасывает жизненные силы, топит в цинизме, выращивает метастазы по всему телу и сознанию Уилсона. Проблема в том, что даже если это было операбельно, то лишь на словах, в качестве метафоры. И очень давно. Сейчас они - неразрывное целое. Остаётся лишь подождать, когда тумор наконец убьёт.***
- ...Уилсон, позвони мне, когда очередь нирваны снизойти подойдет ко мне. Я устал пытаться разговорить овощ! - Что? Ах, извини. Губы сжаты, испытующий взгляд исподлобья. Единственный источник света - голубой мерцающий экран телевизора - делал физиономию Хауса ещё более нечеловеческой и ощерившейся. - Пива? Давай перемоем косточки начальству. Видел декольте Кадди? - Нет, спасибо. Я, вообще-то, ненадолго, только вещи собрать, меня уже ждут... - Уилсон встал с дивана.Не сегодня, Джимми. Уйти не удастся.
- Может, хочешь что-то покрепче по этому поводу? - Какой, какой может быть повод? Мне надо идти, Хаус.Торопишься? А зря. Мы все втроём знаем, что в этой комнате есть серьёзно пьяный и тяжело больной. Проблема в том, что это не один человек.
Диагност поднялся с кресла и задубевшим шагом начал приближаться к уже стоявшему в дверях Джеймсу. - Уйти вздумал? Давай тогда не Кадди. Давай, расскажи мне, какую из сестричек ты отымел в подсобке. Уилсон поднял руку в предупреждающем жесте, неопределённо указав пальцем в сторону друга, и промолвил: - Хаус, не прибли... - Как её звали? Салли, или, может, Анжела? Или... А, я понял: это та новенькая? Как её зовут?Ты сам хоть помнишь?
Сутулый, в полутьме практически нечеловеческий силуэт Хауса становился всё чернее и ближе. Глаза его блестели, губы были приоткрыты, но чувствовалось, что он очень напряжён. Рукой он с резким стуком прижал дверь за спиной Уилсона и подобрался к нему вплотную. - Грег, ты что творишь? Нам всем пора спать. Я нашёл комнату, у тебя своя квартира... Онколог косил глазами, крутил головой, чтобы избежать прямого контакта с тяжёлым пьяным дыханием Хауса, его мутным, но пронзительным взглядом, искавшим контакт с тёмными опустевшими глазами Джеймса. Внезапно диагност рукой, которая не была занята подпиранием двери, схватил мёртвой хваткой Уилсона за новый, как всегда полосатый, галстук и вжал того в дверь всем телом. - Не убежишь, Джимми-бой. На лице его играла та самая жуткая из всех усмешек Хауса - Уилсон, несомненно, знал её как никто другой, потому что она появлялась, когда тот видел удачный исход одной из своих ловких афер - с диким прищуром и едва приподнятым уголком губ. Губ, которые вылили много гадости на весь мир, прокляли его от корки до корки во время очередного приступа жгучей боли. Губ, которые прокляли всех людей, от абсолютно незнакомых до самых близких, включая и Джеймса. Таких жаждущих и растлевающих одним своим видом.Один из нас троих серьёзно болен, ха? Джимми, не ты ли? Не считаешь ли правильным сказать другу, что творится с тобой в ванной? Это же, как-никак, напрямую с ним связано! Или, может, расскажешь ему прямо сейчас, каких усилий стоит тебе держаться и играть жертву? Ты же так привык к этому, откуда столько напряжения?
Уилсон сморщился от этих мыслей и попытался высвободить вспотевшими руками галстук из холодной коршунской хватки друга.Но ведь... Постой-ка... Не ты ли расстраиваешься каждый раз, когда он крадёт твою еду? Не тебе ли хочется его убить каждый раз, когда он отсылает тебя, когда он так тебе нужен, и бесцеремонно врывается в персональный график, когда ему вздумается? А... Ха-ха! Неужели ты правда прослезился, когда на этой дурацкой вечеринке в честь дня всех влюблённых Хаус, получив твою валентинку, окунул её в бокал и бросил в пепельницу, испытующе глядя прямо в лицо? Пришлось только пожать плечами и улыбнуться...
- Хватит! Прекрати! Отстань!Что же ты чувствуешь на самом деле, Джимми-бой?
- Помо... Грубый поцелуй утопил в себе соломинку крика спасения. Хаус жёстко и механично вторгся в рот Уилсона, кусая изредка губы и со стуком встречаясь с ним зубами.Джимми-Джимми-Джимми-бой... Чего ты сопротивляешься? Не эту ли сцену ты сегодня представлял, вожделея встречи с Хаусом, стоя на светофоре? Странный мальчик... Ты попал в капкан, терять нечего. Кроме анальной девственности, разве что...
Уилсон разжал челюсти и начал отвечать на поцелуи. Руки безвольно опустились. Внезапно Хаус отстранился. Онколог растерянно взглянул на него. В голубых глазах плясали искры, но не вожделения, как того бы (хах, всё-таки?) хотелось Уилсону, а издевки. - Тест на передний привод и мораль не пройден. - Хаус, ты... - О, тебе есть что сказать в свою защиту? Как мило. Последние слова диагноста ядовитым клубком застряли в голове Джеймса ещё надолго. - Ты издеваешься? Розыгрыши перешли все границы! Я... Я вызову полицию! - Уилсон наперебой выдавал всё более слабые фразы защиты. - Это кто тут ещё границу перешёл. Ты же знаешь, что мне бывает скучно? - И поэтому ты решил проверить... - Да, ровно как я делал, когда ты жил у меня. Но то были мелкие пакости, а здесь и случай посолидней, и я попьяней. - Это неправильно!..Джимми-бой, ты, наверное, ещё не понял, но Хаус, эта скотина редкостная, мизантроп, циник и... Как ты там ещё его называешь? Он ведь сделал то же самое, что и ты с медсёстрами? Не находишь? Этакий жалостливый эксперимент...
- Неправильно было поддаваться. Я думал, твои вечные шутки на тему нашей милой пары - просто шутки, - Хаус состроил слащаво-извиняющиеся глазки.На твои похоже, да, Джим?
- Пошёл нахер, Хаус. Лязг дверей, гулкое эхо в головах. Главное сейчас - ничего не забыть в доме этого надменного, самонадеянного придурка. - Твою мать...Уехать решил без чемодана? Молоток, Джимми!
Вернувшись к крыльцу дома Хауса, Уилсон минут пять стоял и думал, каким посмешищем он себя выставил буквально только что, как ещё более стыдно ему будет сейчас - после столь эффектного ухода - возвратиться за своими вещами. Дверь неожиданно открылась, не успел Уилсон постучать, и из проёма высунулась голова Грега. - Уже передумал? Ты такой смешной, когда сам на себя в мыслях ругаешься. Перспектива линзы в глазке всё усугубляет. - Ты больной, Хаус. - А ты голубенький идиот, давай закончим на этом игру "Назови очевидный факт". Чемодан я тебе не отдам. Как же ты без меня жить будешь? Будешь плакать ночью в подушку? Хотя... Не говори ничего, легче не станет. - Дай пройти. - Тебе не кажется, что с такими вспышками гнева наши отношения долго не протянут? Издевается. В его стиле. Уилсон слабо вздохнул и безжизненным голосом спросил: - Какие отношения? Ты просто говнюк, Хаус. - Я всего лишь дал толчок развитию событий... Ты сам всё испортил. Это стало последней каплей. Все эмоции - ненависть к себе в смеси с жалостью, злость на друга и его подонскую выходку, отвращение к собственному поступку - смешалось воедино и горьким комком вырвалось из груди Уилсона. - Да!!! Да, я признаю это! Хватит добивать! И без тебя тошно! Отвали, Хаус, и больше никогда - слышишь? - никогда не заводи эту тему. Я понял тебя, ты понял меня. Спасибо за внимание! - У меня, кстати, соседи есть. Они спали. - Не нужно этого, Хаус. Прощай.Как думаешь, он будет играть до утра на рояле грустную музыку, думая о тебе? Или закинется чем-то и отключится, как всегда, будто ничего и не сделал? А знаешь, что было самое страшное в той ситуации, Джимми-бой? Ты мог улизнуть, притом ещё до того, как Хаус встал с дивана. Ты всё это позволил ему с собой сделать. Как недальновидно.