Маленькие хищные города. Истории.

Наш зверь продолжает движение, а мы с девушкой спокойно спим. Волколисы добираются до нового перевалочного поста, где их встречают погонщики. Эта команда уже знает о том, что звери везут пассажиров, так что перед каждым зверем встал человек, готовый отправиться внутрь и проверить состояние пассажиров. Звери послушно приняли проверяющих, повинуясь команде. Никто не хочет остаться без угощения за непослушание. У каждого с собой сумка с медикаментами, фонарь и небольшой тяжёлый жезл. На случай, если пассажир окажется не в себе и нападёт. Нас двоих разбудил незнакомый голос. Девушка разъяснила ситуацию, и новый человек передал мне сумку. В ней масло для защиты, ингалятор, фонарик и кислородный баллон. Всё несколько более основательное, чем у девушки. С таким набором я должен продержаться до конца пути. Моя спутница сожалеет о том, что не сможет отправиться со мной дальше. Но я успокаиваю её, мне совсем не хочется, чтобы она пострадала. Без полноценной защиты слишком велик риск. Так что по команде в виде нескольких хлопков ладони рядом с сфинктером, волколис отрыгнул двух человек. Я же остался, ожидая нового купания в еде. Остальным беглецам также передали сумки с припасами. Более того, раненым позволили сделать остановку, вылечиться и восстановить свою защиту. Для мужчины с раной на плече это стало облегчением. Но вот другому, лишившемуся ноги, спасение не принесло радости. Он всё же не остался перевариваться дальше и остался с погонщиками. Всех оставшихся предупредили, что до конца пути им предстоит совершить ещё три дневных перехода. Эта новость мало кому понравилась, они уже провели в пути слишком много времени. Но выбора у них нет. Или они продолжат путь добровольно, или их заставят. А в конце не станут спасать. Звери выпустили встречающих, и их пропустили к кормушкам. Пока внутри нет корма, я ещё раз смазал всё тело маслом и вдохнул через ингалятор. С первым громким глотком внутрь вошла порция лапши. Это не те мягкие шарики, что были на прошлом посту. И не небольшие кружки теста, что готовил я сам. На этом посту волколисам дали длинные полоски теста, обильно смешанные с мясным соусом. Я попробовал его, и мне даже понравился вкус. Но вот длина этой лапши меня тревожит. Эти длинные мягкие шнуры слишком прочные, чтобы я мог их разорвать, я боюсь запутаться в них, застрять под большой кучей еды, утонуть в слюне и желудочном соке. Я и так пережил немало страха, когда зверь ел на прошлых постах. Еда продолжает прибывать, с шумом наполняя желудок животного. Я барахтаюсь и стараюсь взобраться на колышущуюся груду скользкой лапши. Всё с чавканьем расползается в стороны под моим весом, я буквально тону в еде. Фонарик постоянно гаснет, погружаясь в мутную жижу или скрываясь под кусками лапши. В темноте ещё хуже, я теряю ориентацию. Всё раскачивается и колеблется, гладкая лапша и жирный соус на ощупь не отличаются от покрытой слизью гладкой горячей плоти. Лапша тоже горячая. Довольно быстро я перестал ощущать дно желудка ногами, а ещё через несколько минут я стал упираться руками в свод наверху. Лис насытился и отошёл в сторону. Я понимаю, желудок - не самое подходящее для человека место. Но когда он полон еды, я чувствую свою полнейшую беспомощность и ничтожность. Быть единственной съедобной вещью внутри даже лучше, чем это всё. Очень трудно сохранять позитивный настрой, когда нужно бороться за каждый глоток сырого воздуха. И проблема вовсе не в количестве воздуха, с пищей его поступило очень много. Проблема в том, что масса лапши буквально засасывает меня на дно. Даже если не двигаться, толстые скользкие куски теста расползаются в стороны. И в результате я погружаюсь. А чем ниже и глубже, тем больше слюней, желудочного сока и мясного соуса. А значит, меньше воздуха. Пусть это и не первый раз, когда желудок моего пушистого транспорта полон еды, этот раз определённо самый худший. Варёное зерно или другие виды лапши намного лучше позволяют держаться наверху. Звери устраиваются на ночлег, я чувствую это по движениям своего окружения. Мне стоит немалых усилий подняться наверх желудка. Приходится висеть среди массы пищи, держась руками за отдельные части лапши. Сверху течёт свежий желудочный сок, его запах обжигает нос. Да и сквозь защиту чувствуется пугающее покалывание. Желудок начинает сжиматься, помешивая содержимое. От этого держаться становится ещё труднее. Нет и речи о том, чтобы поспать. Я сам достаточно силён, но как с этим справляются другие? Я не могу не думать о своих спутниках. Один волколис не добрался, значит как минимум один человек сгинул вместе с ним. Мне страшно подумать о том, как именно это произошло. Спокойное пищеварение зверя даёт достаточно времени подумать, но не позволяет расслабиться. Мне везёт. Эта лапша приготовлена так, что при переваривании не получается много жидкости. Тело волколиса сначала перерабатывает мясо и соус, затем по частям разрушает уже само тесто. Так что за ночь содержимое желудка не превращается в кашу, а постепенно уменьшается и тает. В один из моментов я перебрался к стенке желудка и прижался к ней всем телом. Эта стенка близко к сердцу волколиса, и спокойный ритм настроил меня на более приятные мысли. Страх смерти ушёл, вместо него появилось спокойное принятие своей участи. Я словно перестал возражать против того, чтобы раствориться в этом животном без остатка. В ответ на мои поглаживания лис стал урчать. Вот только от вибрации на меня навалилась груда теста, и ласка превратилась в попытку вылезти повыше по скользкой плоти. Я вылез и продолжил гладить, подгребая под себя куски теста. Они тают от контакта с желудочным соком, растворяясь почти без следа. И к утру в желудке остаётся совсем немного пищи. Перед отправлением волколисов напоили и, через несколько минут, снова покормили. На этот раз вместо длинной толстой лапши им дали кашу с небольшим количеством мяса и пластинками лапши. И порции не настолько большие, чтобы желудки зверей заполнились до самого верха. Вода быстро утекла, а когда зверь наелся, я без особых усилий забрался на кучу еды и завернулся в пару кусочков теста, словно в толстое одеяло. Тесто всё же мягче грубых зёрен каши, а защиту следует беречь. Звери отправляются в путь, и их тряская походка помогает мне уснуть. Каша лежит одним плотным комком, и путешествие проходит настолько комфортно, насколько это возможно. Неожиданностью стал водопой. От холодной воды я даже завопил, настолько неожиданно это случилось. На этот раз звери устроились на отдых не на перевалочном посту, а в норе под снегом. Или в другом укрытии. Отдыхать в пустом желудке ещё лучше. Тепло, гладко, мягко. Без еды и воды желудок волколиса сжимается и из округлой пещерки превращается в лабиринт из плотно сомкнутых складок. Единственное, что по настоящему беспокоит - скука. Я уже выспался, а делать внутри совсем нечего. Темнота не помогает - я берегу заряд фонаря. Следующий этап пути оказался намного хуже. Звери отправились на охоту, и охота вышла удачной. Я, конечно, не мог узнать об этом только по движениям своего зверя. Об успехе охоты я понял, когда в желудок полилась свежая кровь. Следом через сфинктер упали первые куски мяса. Ещё горячие и даже подрагивающие. Вид внутри из необычного и по своему приятного стал кошмарным. Похоже, волколисы добыли крупного зверя. Они едят очень много. Сначала я отхожу в дальний конец желудка от растущей кучи мяса, затем мне приходится забираться на верх этой груды. А в конце меня так сильно прижимает к стенке желудка, что я едва могу втянуть немного воздуха в грудь. Это просто кошмар, я совсем не готов к такому. Кажется, волколисы совсем позабыли про пассажиров, когда дорвались до свежего мяса. Мне ещё повезло, я нашёл большой кусок с гладким краем, прижатый этим самым краем к стенке желудка между двумя выпуклыми складочками. Так что у меня получился уютный крошечный карманчик, где я могу переждать это испытание. Уютный настолько, насколько можно чувствовать себя уютно, будучи расплющенным между кровоточащим шматком мяса и пульсирующей стенкой хищного желудка. Особенно, когда между прекрасно подходящим для переваривания собственным мясом и желудочным соком есть только тоненькая плёнка защитного масла на коже. Из-за всей этой крови и мяса у меня потерялось то ощущение покоя и готовности отдаться желудку волколиса. А интерес к наблюдению за пищеварением не появился. Я даже хихикнул про себя, мол и первое потерял, и второе найти не могу. Хотя отсюда выход только один, и эти вещи туда явно не отправлялись. Звери насытились и двинулись дальше, наслаждаясь полными желудками. Мой волколис виновато мурлычет, когда я двигаюсь внутри него и выпускаю из своего убежища скопившийся в нём желудочный сок. Он забыл обо мне, когда начал есть. Но я не слишком на него злюсь за это, меня больше тревожит судьба других. Если их звери столь же несдержанны, то людям сейчас приходится очень туго. Во всех смыслах этого слова. Я сам буквально вдавлен в плоть животного грудой мяса. Воздуха едва хватает в узкой щели между куском мяса и живой плотью, даже пошевелиться трудно. Нас предупреждали, что природная пища переваривается немного иначе, и в случае успешной охоты наших зверей, наши шансы выжить снизятся. Так и происходит. Под действием желудочного сока мясо не столько растворяется в однородную кашицу, сколько распадается на куски помельче. От этого становится больше жидкости и меньше того, на что можно опереться. Содержимое желудка превращается в топь. Мясо переваривается быстрее, чем все прожилки внутри него. И в этих остающихся волокнах очень легко запутаться, они так и норовят обмотаться вокруг тела и конечностей. Всё очень скользкое и противное. Не так, как это чувствуется в пустом желудке зверя. Слюна, желудочный сок или слизь совсем не чувствуются грязными сами по себе, но вот сейчас ощущения намного хуже. Пугает риск утонуть во всём этом. Даже не знаю, каким чудом я пережил эту часть пути. Мне кажется, убитое волколисами животное попыталось отомстить их пассажиру. Ведь как иначе можно объяснить то, что я несколько часов изо всех сил боролся за свою жизнь. Даже не знаю, как это смогли пережить не столь крепкие люди внутри остальных зверей. И пережили ли они это в действительности, или утонули и стали перевариваться вместе с остальным мясом. К счастью, желудочный сок превратил все прожилки в лохмотья до того, как я окончательно запутался в них. А ко времени привала желудки остались лишь до половины наполненными густым кислотным супом и слизистой пеной. Для волколисов настал отдых, но для меня продолжилась борьба за жизнь. Только ещё через несколько долгих часов мои ноги коснулись гладкой плоти на дне этого зловонного болота, и я перестал опасаться утонуть. Ещё через час я сел на дне желудка, по горло погружённый в остатки пищи. В темноте сложно следить за временем, но волколис явно задерживается на своём привале. Его желудок уже почти пуст, даже запах начал ослабевать. А зверь не двигается. Снаружи не слышно ни звука, сердцебиение и дыхание зверя заглушают всё. Даже соседей не слышно. Я гадаю о причине задержки и жду продолжения пути. Я не знаю, что звери пережидают буран в норе под корнями упавшего дерева. Когда в желудке не остаётся пищи, и его стенки смыкаются вокруг меня, я наконец могу отдохнуть и сам. Меня не будят ни движения зверя, ни даже проглоченный им снег. Я просыпаюсь сам, от голода и жажды. Вот только нет ни еды, ни воды. Только слюна и слизь, а это не лучшее питание. Время тянется невыносимо. Считать удары лисьего сердца надоедает за пару часов, и по моим ощущениям звери отдыхают несколько дней. Наконец они отправляются в путь. Перевалочный пункт, через который они проходят далее, не может предложить им ничего кроме воды и сухого корма. Такого, что даже голодные животные едят неохотно. Для меня эта пища тоже непригодна. Нас предупредили, не стоит есть пищу наших зверей. Их желудочные соки могут повредить изнутри. Да и куски сухого корма слишком твёрдые и жёсткие. Но, когда эта еда отчасти переварилась, мой зверь попил воды. Вода смыла кислоту, и я смог немного перекусить этой уже переваренной едой. В благодарность за это я стал гладить желудок лиса, доставляя ему удовольствие. Следующий день должен был стать последним в пути для меня. Но что-то очень напугало моего лиса, тот начал бежать намного быстрее обычного, часто и резко меняя направление. От этого я стал летать по его желудку, ударяясь об складки и отлетая от стен. Удержаться хоть как-то просто невозможно. Был сильный удар, от которого лис взвыл и пролетел немалое расстояние. Но, мой зверь всё же спасся от этой опасности, а немного позже он нашёл еду. Замороженное мясо, уже заметно попахивающее. Запах появился, когда высохшие и замороженные кусочки оттаяли и размякли в горячих соках желудка. Набить брюхо он не смог, так что для меня эта трапеза прошла относительно легко. Пришлось, конечно, поплавать в жутком болоте. Но хотя бы не в бездонном. Же Движение продолжилось. Новый отдых, затем бег с пустым брюхом. Ещё отдых, несколько ягод и чудом пойманная мелкая птица. Я слишком устал, чтобы с интересом наблюдать за превращением пернатого тельца в кучку костей и лужу грязи с остатками перьев. Волколис убил эту птицу укусом, так что наблюдать за мучительной смертью животного мне не пришлось. А ведь несколько дней назад я бы посмотрел на это с научным интересом. Ещё через день лис стал ловить мышей. И ловить очень хорошо. Первый зверёк стал в ужасе носиться по желудку, а затем и второй к нему присоединился. Третий попал на зубы зверя, и его кровоточащая тушка стала окрашивать соки в красный цвет. Я испугался, что мыши истратят весь воздух, но зверь позаботился об этом. Увы, это обрекло зверьков на болезненное переваривание заживо. Живот волколиса наполнился ужасными криками и писками. Мне пришлось закопаться под несколько уже мёртвых тушек, чтобы мыши не затоптали меня, и не покусали. Лис наелся досыта и закопался в снег. Я остался возле стенки желудка, позволяя ему ощущать мои движения. Горячий сок пропитал шерсть мёртвой мыши, под которой я спрятался, превратив мягкий мех в скользкую липкую массу. За этой преградой продолжается безумие. Проглоченные живьём мыши отчаянно сражаются за свои жизни, кусаются, толкаются и бегают. Желудок наполнен до половины, и зверьки образуют несколько слоёв внутри. Всё покрывает скользкая слюна и кислая слизь. Соков становится больше, и оказавшиеся снизу начали тонуть. Борьба усилилась, и я крепче вцепился в убитую клыками лиса мышку. Желудок тоже начал активнее сжиматься и перекатываться. А лис не забывает про меня, он каждые несколько минут громко рыгает и глотает свежий воздух. После каждой отрыжки я с ужасом жду, что меня раздавит. И с каждым таким циклом голоса мышей стихают. Только самые сильные и упорные остаются наверху. Их тела тоже покрыты едким соком, они тоже теряют свою шерсть, как и тела внизу. Соки всё больше окрашиваются кровью, ведь кожа мышей растворяется и выпускает кровь наружу. От движений оставшихся мышей и регулярных сокращений желудка внутри становится больше пены. Желудок собирает тела мышей в кучку посередине, а я остаюсь с краю, погружённый в сок и прижавшийся к горячей гладкой плоти. Мне приходится держаться изо всех сил и думать только о прекрасном животном, что меня окружает. Слишком страшная картина с другой стороны. Тела мышей покрываются ранами и язвами, кожа сползает лохмотьями. Живые истекают кровью и жалобно пищат, продолжая взбираться на кучу останков менее сильных сородичей. Желудок волколиса не ведает жалости. С каждой минутой распад прогрессирует, раны растут, обнажаются кости. Сжатия желудочных стен теперь буквально разрывают тушки мышей на части. Я и сам чувствую всем своим телом, как размягчившиеся ткани с тошнотворным хрустом отрываются от костей. Через некоторое время от мышей остаются только перемешанные кости, покрытые густым супом из распавшихся на куски мягких тканей. Кое где в этом месиве ещё видны узнаваемые органы и части. Лапы, хвосты, мордочки или внутренние органы, которым посчастливилось не так раствориться в едкой слизи. По сравнению с единственной птичкой, этот вид намного омерзительнее и грязнее. Когда жертву смешивает с другой едой, это уменьшает ценность самой жертвы. Мне очень плохо от мыслей о том, что я сам могу стать не более чем ничтожной частью такого супа. Пусть в результате я всё равно буду поглощён телом хищника, одному это намного приятнее. Ко времени пробуждения волколиса, его желудок переработал все мягкие ткани и расправился с оставшимися костями и даже шерстью мышей. Об успешной охоте напоминает только запах и громкий шум со стороны кишечника. Я не хочу даже думать о том, что там происходит с пищей и во что она в итоге превращается. Приятно этот шум слушать, прижавшись к покачивающейся в ритме сердцебиения упругой складке плоти внутри животного. Лис пьёт талую воду, и я немного промываю его желудок от зловонной слизи. Чистый и голодный, его живот намного приятнее. А возобновлённая защита на коже дарит уверенность в будущем. Хотя, после прошедшей ночи, меня наверняка будут мучить кошмары. Волколис потягивается, катая меня внутри желудка и мурча от этого удовольствия. Затем он продолжает свой путь. Его шаги убаюкивают и помогают спать без снов... Наконец мой зверь добрался до города. Я понял это по тёплой воде и приготовленной людьми пище, поступившей в желудок. Лис наелся почти до отвала, мне осталось только немножко места наверху. Я стал ждать спасения, или очередной проверки пассажиров. Но ничего этого не случилось. Лис отдохнул, снова поел и ещё раз отдохнул. Затем его накормили походной едой и отправили дальше. Судя по лаю, доносящемуся снаружи, мой зверь присоединился к другой группе. А я с ужасом понял - мой зверь сбился с пути, и меня уже не спасут. Я обречён остаться в желудке этого животного до самого конца. Я не стал беситься, плакать или злиться. На это не осталось сил. Я лёг на дне желудка, в слое ещё оставшейся еды, и стал ждать конца. Я не хочу умирать, но выхода из этой ловушки я не вижу. Можно только растянуть содержимое спасательной сумки с защитными средствами и протянуть немного дольше. Путь до следующего пункта прошёл даже приятно, только в конце защита стала истончаться. Я не смог заставить себя терпеть, достал из сумки масло и поправил защитный слой на коже. Когда запершило в горле от испарений, я воспользовался ингалятором. Кормёжка лиса сделала сытым и меня. Я почти полностью смирился с его распорядком и приспособился отдыхать в те периоды, когда его желудок пуст и не может меня утопить в еде или воде. Фонарик разрядился и погас, и темнота погасила лишние мысли. Волколис стал всем миром для меня. И вспоминая его внешний вид, я всё больше стал склоняться к тому, чтобы позволить ему меня переварить. Только страх перед болью не позволил мне прекратить освежать защиту по мере необходимости. Прошло ещё несколько дней. Масло во фляге почти закончилось, ингалятор тоже опустел. Я привык к своему пушистому палачу и полюбил его. Сил бороться вовсе не осталось. Мне не о чём больше думать, нечего желать. Ожидание и скука стали привычными, как тепло тела волколиса, его ровное сердцебиение, тихое дыхание или постоянная влажность и гладкость вокруг. Я потерялся в темноте, перестал думать и начал жить одним моментом. Терпеть голод и есть то, что ест мой зверь. Я перестал ждать чего либо иного. Мне стало всё равно. Лис прибыл в очередное место, где с него сняли груз и начали ухаживать. Я понял это по новому характеру движений и наклонов вокруг меня. Неожиданно между сомкнутых складок показался ослепительный свет. Я и забыл, насколько приятный цвет у желудка волколиса, как красиво может блестеть влага в лучах фонаря. Свет слишком яркий, мои глаза слишком привыкли к темноте. Молодой женский голос, раздавшийся внутри, показался очень знакомым. Но я не смог ответить или даже узнать этот голос. Слова проходят мимо ушей, и я даже не понимаю, что меня хотят спасти. Тело стало слишком чувствительным, и прикосновения рук почти нестерпимы. После пары недель полной темноты свет дня невыносим. А после горячего тесного окружения, мир вне тела лиса стал слишком холодным и свободным для моего тела. Я просто потерял сознание от шока, ещё только оказавшись в пасти зверя... В госпитале моего пробуждения дождалась та самая девушка, что нашла меня много дней назад внутри молодого волколиса. Когда я пришёл в себя, она рассказала. На группу волколисов после бурана напал медведь, и одного зверя на базе недосчитались. Его посчитали погибшим, как и единственного пассажира внутри него. А лис добрался до следующего города. Там его осмотрели и подлечили, приписав к другим молодым животным. Ударом лапы тот медведь повредил узелки на сбруе лиса. И о пассажире в городе не узнали. Лис совершил несколько походов, пока не попал в родной город девушки. Там она его узнала и его решила осмотреть, ведь она уже побывала у него в животе, где провела несколько приятных часов. Вот так я и спасся. Я с трудом поверил в то, что я ещё жив. Все остальные благополучно добрались до следующего города, кроме пары утонувших на водопое ещё раньше моей встречи с погонщицей. Даже раненые завершили свой путь, подлечившись и спрятавшись внутри следующей группы зверей. Вот только после стольких дней внутри зверя, внешний мир стал казаться невыносимо грубым, холодным, ярким и открытым. Защита на моей коже разрушилась, и я начал медленно перевариваться. Поэтому моё тело стало слишком чувствительным ко всем раздражителям. А ещё, я настолько привык к теплу чужого тела и постоянному ритму сердцебиения, что без них я перестал нормально спать. Я попросился к тому зверю, что нёс меня. Чтобы поселиться рядом с ним и рядом с ним спать, и мне разрешили. Как оказалось, лекарства для моего восстановления удобно вводить через кожу. Просто создав новый защитный слой на ней и поместив меня в горячий питательный раствор. Так что, я снова вернулся в живот волколиса. На этот раз не один, и под присмотром врачей. - Вот я и снова тут. Вместе с тобой. Ты везунчик, выжить столько времени внутри. - Наверно. Даже не знаю, мне теперь так плохо снаружи. Может, не стоило меня находить? Я провёл слишком много времени в темноте, совсем потерялся. Смирился. - Стоило. Ты ослаб, но не слишком пострадал. Физически. Но защита уже разрушалась, и ты бы умирал много часов. Очень болезненно. Знаешь, пушистик к тебе привязался. Он беспокоился, когда тебя унесли. Волколисы очень умные. - Да. И в пасти он меня так бережно держал сегодня, перед глотанием. Всё же он меня спас. Но, я не знаю, что мне делать теперь. Я боюсь возвращаться в обычный мир. А тут мне нельзя остаться навсегда. Я буду очень скучать по этому теплу, и этим звукам тоже. - А если ты станешь учителем для погонщиков? Как думаешь, живот волколиса подходит для занятий с учениками? - Это какое-то безумие. Разве есть столько чудаков, желающих быть обедом для животного? - Как по мне, это хороший экзамен. Время в пути тянется очень долго. И столь замкнутая обстановка позволит сосредоточиться на обучении. - Не думаю. Я смогу обучать того, кто готов путешествовать так. Но обычных учеников я не смогу обучить. Я не смогу думать о занятиях, зная о риске подобного путешествия. Я не желаю рисковать чужими жизнями. - Этот способ путешествия между городами, оказывается, намного чаще используют, чем я себе представляла. Беглецы, вроде тебя, это лишь малая доля тех, кто перемещается подобным образом. Хотя, в волколисах путешествуют только беглецы и редкие погонщики. Я узнала об этом недавно. - Дай догадаюсь. Тебе предложили стать курьером для тайных сообщений? - Нет. Я с таким познакомилась, когда возвращалась с аванпоста после поездки с тобой. Обратно нас несла сова. Скажу сразу, не понравилось. В обнимку с дохлой крысой и незнакомым мужиком в неимоверно тесном и горячем животе птицы - то ещё приключение. Защита едва выдержала, а потом я застряла в совином комке, среди костей и слипшейся шерсти. - Хе-хе. А я купался в двух десятках мышей, превращающихся в питательный суп в желудке этого красавца. И большинство мышей в начале были вполне живыми. Так что ночных кошмаров мне не избежать. - Так почему ты сейчас у него в животе тогда? Если так боишься раствориться и в жидком виде прокатиться по его длинному извилистому кишечнику? - Я не знаю. Вроде и не хочу такого. Но там, снаружи, мне очень плохо сейчас. Всё такое грубое и холодное. И без его сердцебиения мне становится тяжело дышать. Ох, ты так всё только что сказала... Что мне захотелось прокатиться по длинному извилистому кишечнику. Как думаешь, что для этого нужно? - Защита у нас есть. Нужен только хороший аппарат для дыхания. И если без еды, это очень приятное путешествие. Говорят, тебе могут рекомендовать такое вот лечение. Лиса будут кормить специальной едой, которая не даёт остатков и полностью усваивается. А ты при этом лежишь в его кишках и купаешься в целебной слизи. - Ух блин. Я же пошутил. Я не хочу, чтобы лис мной в туалет сходил. Ни живым, ни...полностью переваренным. Хватит и съедения. Куда уж дальше унижать. Я не настолько плохой человек, чтобы со мной обращались как с...навозом. И тем более, самому в это самое превращаться я не хочу совсем. А как твоя мечта? - Кое кто решил подумать над моим предложением. Родиться вместе с несколькими лисятами - чудесный опыт. Хотя, шесть месяцев внутри животного, без связи с внешним миром - жуткое испытание. Ты всего десять дней пробыл в желудке лисика, а уже едва не сломался. - Десять дней в ожидании неминуемой смерти. Не зная, что именно меня прикончит. Сам лис, его очередная еда, или что-то снаружи нас обоих прибьет. Или всё по очереди. - Не будь таким пессимистичным. У птичников всё намного хуже. Ведь их крылатых питомцев используют для очень жестоких казней. Вот представь, что в твоей группе кому то вместо защиты дали бесполезное масло. А кому, не ясно. Более того, съедение будет не одно, а несколько. И даже если повезёт в первый раз, нет гарантии что и в остальные разы дадут настоящую защиту. Да и курьерам ведь не просто дают конверты. Послания они заучивают наизусть. И от курьера могут избавиться после доставки, подменив ему флягу с защитным составом. - Зачем ты мне это рассказываешь? Мне и так плохо. - Чтоб ты знал, насколько жестоким может быть мир. Скажи, что ты чувствовал, когда лис нёс нас двоих? - Кроме того, что мне было хорошо и приятно? Я посмотрел на обнажённую девушку, лежащую на мягких розовых складках и блестящую от слизи. Она расслабленная и спокойная, как и сам желудок лиса. Вокруг колеблются живые стены, словно они дышат. Я сам лежу в горячей луже светло серой жидкости, состоящей из питательных веществ, лекарств для меня, витаминов для волколиса и его же слюны. - Мне было страшно за тебя. И сейчас страшно. Так легко представить, как всё это должно работать с твоим телом. Мне не страшно самому перевариться, я боюсь увидеть, как это происходит с кем-то, кого я знаю. И тем более, с тем, кто мне хоть немного дорог. - Ладно. Опиши, что ты не хочешь видеть. Во всех деталях. Так, словно это происходит прямо сейчас. Меня передёрнуло и начало мутить. А девушка продолжила настаивать на своём и требовать рассказывать. И мне пришлось начать. Первые слова дались с трудом, но затем пошло легче. - Сначала, твоя кожа. Такая красивая и нежная. Слизь, которой она сейчас покрыта, начинает покалывать, а затем и обжигать. Кожа светлеет, затем покрывается красными пятнами. Она размягчается и обвисает. Все волосы выпадают и падают на дно желудка. Ты боишься и мечешься вокруг, ищешь выход, колотишь стены кулаками, зовёшь на помощь. В панике ты скользишь и падаешь, покрываясь всё новыми соками. Выхода нет, тебя переваривают заживо. На коже появляются язвы, из них струится кровь. Боль становится невыносимой, ты кричишь и плачешь. Но этому месту всё равно, здесь только слизь и кислота. Твои раны увеличиваются, кожа слазит клочьями, обнажая мясо и жир. Боль сводит с ума, от потери крови пропадают силы бороться. Ты ложишься на дно, и вокруг образуется лужа соков. Они причиняют боль, и ты ползёшь от них. Но эта жидкость преследует тебя, ты скользишь обратно в пылающую лужицу. Твоя плоть плавится и тает, превращается в пену и муть. Разрушение проникает всё глубже, мышцы больше не удерживают тело в целости. Внутренности вываливаются и плавают вокруг. Но ты ещё жива. Обезумев от боли, ты скулишь и хрипишь обожженными лёгкими. Ты молишь об избавлении, но у тебя даже нет сил покончить со всем этим кошмаром. Затем, когда простым растворением желудок не довольствуется, его складки начинают растирать остатки твоего тела. Оно слишком слабое, и тебя буквально раздирает на куски. Руки и ноги отрываются и плавают рядом, спина переламывается пополам, даже грудная клетка сминается безжалостными мышцами. Но ты продолжаешь упорно цепляться за существование. Без глаз и ушей, без обоняния и вкуса. Есть только невыносимый жар и кипящая огненная боль. Плоти осталось так мало, что даже прикосновения почти не ощущаются. Но ты осознаёшь, что это куски тебя самой касаются того, что ты ещё чувствуешь в своём теле. Все чувства постепенно угасают, плоть окончательно отделяется от костей. Кислота разрушает и их. От тебя остаётся только немного слизистой грязи, больше ничего. Полное разложение, без остатка. А затем даже это немногое будет превращено в мерзкую вонючую массу и выброшено прочь. Девушка немного бледнеет, представляя эту картину. Она сама попросила описать мой кошмар. - Да. Так и происходит. Но это только одна сторона происходящего. Лишь одна. Пищеварение это не уничтожение. И причинение страданий, что ты описал, совсем не цель этого. Злые люди видят только это, и только этого хотят для своих жертв, устраивая подобные казни. Злые люди от этого получают своё удовольствие. Давай я опишу происходящее с пары других ракурсов. Девушка мечтательно прикрыла глаза и задумалась. Её пальцы рассеянно поглаживают упругий край складки на стенке лисьего желудка. И этот участок плоти словно отвечает на ласку, приобнимая стройное тело своими изгибами. - Пищеварение это не простое разрушение, и совсем не уничтожение. Те соки, что покрывают тело в твоём рассказе, их цель не превратить красивое тело в жуткое месиво. Их задача - бережно и аккуратно разделить это тело на составляющие. Ферменты и кислоты в идеальных пропорциях, все компоненты в совершенстве исполняющие свои роли. Слизь помогает соку легче покрыть поверхность, проникнуть в каждую щель, смазать каждый изгиб. Никакой грязи, только исполнение своего назначения. А для меня лично, это ещё и очень приятное ощущение. Температура тела, консистенция слизи, гладкость окружения и приятная смазанность всего тела. Так легко и приятно двигаться и скользить, мягко прикасаться и изучать своими изгибами все изгибы вокруг. Ни одного угла, ни одной острой линии или грубой поверхности. Только круглые живые мягкие формы. Девушка потёрла грудь в подтверждение своих слов. Она погладила плоть лиса щекой и улыбнулась, ощутив ответный толчок и услышав мурчание. Ферменты и соки желудка бережно разделяют тело на составляющие. Ничего не пропадает, ничего не выбрасывается и не разрушается. Будь этот мир идеальным, процесс не причинил бы боли. А жертва продолжала жить внутри хищника. Частички жертвы среди частичек хищника, если быть точным. Увы, животные это не машины. Винтики из одного нельзя просто вкрутить в другое. И тело чувствует всё это как боль. Именно для этого у меня с собой таблетки. Это яд, убивающий способность ощущать боль. Да и эволюция тоже предусмотрела отключение боли, когда она начинает мешать выживанию. - В твоём рассказе девушка начала бороться и сражаться. Боль и страх придали ей сил. Вот только боли по сути нет. Ферменты желудочного сока не сразу повреждают ткани. Сначала происходит размягчение. И при этом обостряется чувствительность. Тепло тела лиса начинает ощущаться как обжигающий жар. Кислота тоже действует подобным образом. Отсюда и жжение. А раз эта боль - обман собственного тела, то её легко перетерпеть. На фоне этой боли настоящие сигналы от повреждений теряются. Если разум сильнее плоти, то ничего мучительного в пищеварении просто не останется. Вот так. Я вздохнул, и попытался возразить. С девушкой я согласен, но обсуждаемое событие слишком неприятным осталось, после всех её слов. - Даже если так, всё дальнейшее выглядит ужасно. Я не могу представить в этом ничего хорошего или приятного. - Возможно. Чем дальше идёт процесс, тем хуже. Сильнее боль, больше неприятных деталей. Живая плоть не так легко расщепляется на простые составляющие. Для разных частичек нужны разные ферменты, и для переваривания пищи такая точность уже не требуется. Из-за этого отдельные кусочки сохраняются дольше, и дольше чувствуют. В твоём рассказе я бы постаралась не думать о том, что происходит именно со мной, я бы думала про моего хищника. Про его красивое сильное тело, про тёплый мех и всё остальное. И так до самого конца. - Возможно. Но конец мне показался особенно грубым и жестоким. - Да. Ты сказал, что простого растворения стало мало. На самом деле желудок с самого начала стремится раздавить, разорвать, растереть слишком большой кусок. И мы ни разу не испытывали на себе настоящее , грубое пищеварение. Я вот испытала. Поверь, у лисика животик очень нежный. Даже в твоём рассказе. Поверь, даже на этом этапе всё будет бережно и осторожно. Пусть он и разрывает на куски, это не насилие. Это продолжение ласк, чтобы я продолжила чувствовать даже в таком состоянии. Девушка повернулась на бок, прижавшись спиной к стенке желудка и укрывшись мягкой складкой. Она вся блестит от влаги и выглядит просто потрясающе. - А теперь я расскажу о том, что произойдёт в рассказе дальше. Немного приукрашу, опущу детали, но суть передам. Когда моё тело полностью распадётся, это не будет концом. Конечно, я уже не буду чувствовать и жить. Это неизбежно, увы. Но моё тело всё ещё будет находиться в желудке в виде питательного раствора. Мир не идеален, и крошечные кусочки не растворятся. Поэтому на вид будет грязно, но только на вид. И на запах и вкус, если уточнить. Желудок только готовит пищу к дальнейшему. И этот дальнейший процесс прекрасен. Тело хищника начнёт поглощать то, чем я стала. Всё сколько угодно полезное. И этого полезного будет много. Пища хищника поглощается почти полностью, а значит все частички меня станут зверем. Я стану живой кровью, а не тем самым, о чём ты рассказал. И если бы я могла это ощущать, это было бы чудесным ощущением. - Возможно. С этой стороны всё выглядит намного лучше. И если прожить свою жизнь, то можно потом и отдать своё тело красивому зверю. Но сейчас, когда ты молодая, красивая, здоровая и сильная, такой конец просто ужасен. Это может сломать, и я почти сломался. Потерял надежду, сдался и стал ждать конца. Я видел, как этот желудок отнимал жизни, как превращал тела в кошмарную кашу и забирал всё. И сам уже перестал быть просто наблюдателем, меня тоже начало растворять в себе тело волколиса. Мне трудно представить, что это может быть хорошим именно для меня. Хотя, мне сейчас и очень приятно в этом месте. Девушка улыбнулась и начала плескать на меня смесью лекарств и желудочных соков. Горячая маслянистая жидкость очень приятно обволакивает кожу. И я буквально ощущаю, как моё тело становится более крепким и плотным. То, что растворилось, теперь возвращается на прежнее место. - Знаешь, могу рассказать свои ощущения от желудка той совы, которая несла меня обратно. Заставить птицу проглотить человека не трудно, сложно сделать так, чтобы она выпустила его в нужном месте, а не выбросила посреди леса. Поэтому, мне пришлось крепко вцепиться в тушку дохлой крысы, чтобы меня проглотили вместе с этой едой. Да, птицы не жуют, меньше шансов повредить защиту на этом этапе. Но птичий желудок намного активнее и меньше. С первой секунды вместо приятного тепла волколиса меня окружила горячая теснота. Я перегрелась моментально. Желудочный сок не сильно отличается от лисьего, но желудок давит всё время. Всё время он сжимается и скользит, не позволяя дышать и двигаться. Мясо внутри тает и плавится быстро. А вот шерсть или кости остаются целыми. И в результате меня буквально втиснуло внутрь крысиной тушки. Воздуха там тоже нигде нет, так что я дышала через маску. В остальном же, со мной всё время обращались как с едой, очень грубо. В полёте очень сильно качало и сжимало. В итоге, меня просто выбросили вместе с остатками той крысы. Уж поверь, в животе волколиса намного лучше. И путешествовать. И... Перевариваться. Я не спорю, таять в кислоте это очень неприятно. Но, у этого зверя отношение к пище намного более бережное. У птицы в животе намного страшнее. Наш разговор прервали врачи. Двое прибыли в желудок и начали осматривать меня со всех сторон, ощупывая тело затянутыми в резину руками. Они объяснили, что у меня не слишком простой случай, и есть три варианта лечения. Во первых, можно принимать обычные ванны с специальным раствором. Снаружи, конечно. Второй вариант - похожие ванны в желудке лиса. Всё это продлится не меньше месяца, а может и на год растянуться. Но есть и третий вариант. Он побыстрее, но связан с риском. Суть в том, что в кишечнике лиса есть ферменты, которые ускорят лечение. Но при этом я сильно ослабею и потеряю массу тела. Ведь с меня придётся снять защиту и позволить телу животного извлечь из меня питательные вещества со всем лишним и вредоносным. Я спросил, нет ли при этом риска для моей соседки. Если она захочет сопровождать меня. Врачи заверили, что это не опасно для неё. Поэтому я согласился. Врачи предупредили, что ещё день я буду купаться в специальных лекарствах в желудке, а уж затем отправлюсь дальше. Для животного это тоже полезно. Лис начал есть прохладное прозрачное желе, наполняя им свой желудок. Мы с девушкой стали со смехом плескаться и барахтаться, превращая это желе из кусков в жидкость и радуя волколиса прикосновениями к внутренним стенкам. Мы вдоволь набесились и легли рядом друг с другом, погрузившись в густую жидкость и оставив на поверхности только лица. Мы так и уснули. А когда проснулись, желе застыло вокруг нас мягкой прозрачной плитой. Желудок лиса не двигается, да и сам он ещё спит. Так что мы продолжаем лежать, тихо переговариваясь и слушая дыхание животного. - Вот ведь странно. Самое опасное место для живого человека, а мне так спокойно и хорошо. Я так доверяю твоему волколису, что не хочу уходить. - Мне тоже хорошо. С тобой. И с ним. Лис просыпается, и от его движений пленившее нас желе соскальзывает в сторону большой пружинистой кучей. Внутрь желудка проскальзывает очередной медик в плотном костюме. Он вручает нам маски для дыхания и запасы пищи в сумках. Наше путешествие продлится не меньше пары дней. Лис отрыгивает человека и в его желудок начинают падать новые куски желе. После пасти и пищевода вещество превращается в жидкость, но без движения оно снова застывает. От наших движений всё вокруг тоже тает. Даже забавно давать этому всему застыть, чтобы освободиться с приятным усилием. Единственная проблема - скука. Проходит время, и половина этого желе пропадает в дальнем конце желудка. Там находится вход в кишечник, и с той стороны доносится всё больше шума. За стеной плоти урчит, булькает, чавкает, стонет и рычит. Ни одна другая пища не шумела настолько громко и часто. Но всё так и должно быть. Мы ждём, пока всё желе не отправится дальше, иногда помогая желудку лиса справиться с этим веществом. Наконец настаёт и наша очередь отправляться туда. Я волнуюсь и тревожусь. Мне не очень нравится перспектива того, что волколис сходит мной в туалет. Но я хочу поскорее вылечиться и с внутренним усилием просовываю ноги сквозь сфинктер. За этим тугим кольцом мускулов лежит гладкий узкий тоннель, мягко охватывающий всё тело. Этот тоннель весь покрыт слизью. Густой, тянучей, липкой и неимоверно скользкой. По сравнению с этим, слюни и выделения желудка - просто вода. Сама кишка сокращается заметно активнее желудка, это похоже на очень нежный постоянный массаж. Пусть и медленный. Девушка входит в кишечник следом за мной, и её ноги служат мне подушкой. Больше мы ничего не должны делать, только лежать и поворачиваться, чтобы проходить через все изгибы не застревая. Кишки лиса журчат и шумят вокруг, всё сочится разными жидкостями. Пузыри воздуха щекочут кожу и двигаются в разные стороны вместе с жидкостью. Да и сам кишечник толкает нас не только вперёд, но и временами возвращает назад. Проходят часы, наступает время обеда. Чтобы поесть, приходится выпускать порцию воздуха из специального баллона, освобождая участок кишки от жидкости. Мы как раз прошли через петлю, так что воздух заполнил верх этой петли и позволил поесть. Увы, из еды у нас тоже только какое то желе. Маски не позволяют разговаривать, и этот перерыв мы с девушкой заполнили разговорами. Когда воздух в этом пузыре стал совсем плохим, пришлось вернуть маски на место и продолжить наше ожидание. Меня опять одолели мрачные мысли, фантазия разыгралась сверх меры. Я вспомнил свой кошмар про переваривание и стал представлять его продолжение. На этот раз я пытаюсь понять точку зрения своей спутницы, но получается не очень. Я не могу примерить всё на себя. Так что в моих мрачных фантазиях через кишечник двигаются мои кости, окружённые жидкими остатками некогда красивой девы. Я буквально вижу, как бывшая плоть смешивается со слизью и обрабатывается, как покрытые ворсинками мягкие стены тщательно просеивают жидкость в поисках всего ценного. И девушка в моих фантазиях впитывается в эти стенки полностью. А вот я не могу. Я не чувствую себя достойным этого слияния, я остаюсь в урчащем болоте и наблюдаю за тем, как вокруг моих костей скапливаются отходы. В реальности никаких отходов нет, только жидкая слизь. И сам кишечник очень приятно ласкает тело своими ворсинками, изгибами и сжатиями. Я наслаждаюсь ощущениями, а прикосновения к гладкой коже соседки помогает справиться со страхом. Время тянется так же, как и бесконечный кишечник волколиса. Я не могу не думать о всех тех, кто прошёл через этот путь. Не только о везунчиках с защитой, но и о всех тех, кому не повезло стать едой для зверей. Тело умирает в пасти или в желудке, это известно точно. Но что чувствуют после этого? Вдруг, переварившись, душа продолжает чувствовать всё. Приятно ли скользить через эти тёмные тоннели или наоборот - ужасно. Каково всасываться в горячую живую кровь хищника через ворсинки его кишечника или оставаться совсем мёртвым по эту сторону. И что будет означать свет в конце этого пути. Освобождение из кошмара или начало ещё более мучительного существования. Время идёт, наступает время для сна. Я подтягиваюсь ближе к телу девушки и прижимаюсь щекой к её животу. Кишка слишком узкая, чтобы мы легли рядом. В таком положении мягкая перистальтика не может нас сдвинуть дальше того изгиба, где мы остановились. Телу человека не хватает гибкости, чтобы пройти через кишечник животного без усилий и помощи. Поэтому то мы и должны были сами переворачиваться внутри, чтобы протиснуться через все повороты. Остановка не повредит ни нам, ни лису. Урчание вокруг стало настолько привычным, что я перестал его слышать. Сердцебиение и дыхание волколиса тоже отдалились. Тишина настроила меня на странный покой. Почти могильный. Интересно, после смерти нельзя вот так застрять в теле своего хищника? По мере продвижения через кишки волколиса, окружение постепенно меняется. Слизь становится более густой и липкой, ворсинки на стенках теперь более крупные. Да и сами стенки кишки теперь не ровные, а волнистые. Довольно неожиданно эта тесная трубка переходит в намного более толстую, разделённую на округлые секции узкими перетяжками. Тут намного более мощные мускулы, и только благодаря постоянно застывающему желе мы с девушкой остаёмся целыми. Похоже, что это финальный участок, в котором из отходов удаляется излишек воды. В свете фонарей видно, что слизь стала мутной, в ней видны бурые пятна. Это настоящие отходы лисьего тела, а не остатки пищи. Отработавшие своё частички крови и некоторые другие выделения. Вот тут я наконец согласился с точкой зрения моей спутницы насчёт переваривания и поглощения. Ведь в итоге и её путь приводит к этому месту, просто более длинным и интересным путём. Участок то конечный, но тело волколиса ещё очень долго держит нас внутри. Лекарство не усваивается и остаётся по большей части жидким. А кишечник, не чувствуя своего наполнения, не посылает сигнал о необходимости облегчиться. Меня даже смешит сложившаяся ситуация. Но любому ожиданию приходит конец. Регулярные мягкие сжатия сменяются намного более мощными выталкивающими сокращениями. И последний изгиб кишечника работает как поршень, выталкивая нас двоих в холодный внешний мир. Там нас встречают медики с тёплой водой и полотенцами. Только сейчас я понимаю, насколько ослабел. Мне объяснили, что в кишечнике продолжается пищеварение. Там выделяются ферменты, пища продолжает бережно расщепляться. У меня получилось так, что защита частично проникла под кожу, а сама кожа и ткани под ней начали растворяться. Подобные повреждения трудно лечить, не убрав остатки защиты. И ферменты в кишечнике волколиса для этого хорошо подходят. Вот только при этом из тела бережно вымываются питательные вещества. Так что, в определённом смысле, я всё же оказался съеден и переварен. Моя спутница не ослабела так сильно, но её кожа стала светлой и очень нежной. И очень чувствительной, как и у меня. Так что для нас пришлось принести одежду из особенно тонких и мягких тканей. Я даже удивился подобной заботе о чужих в общем то людях. Но, как объяснили звероводы, так принято делать для своих. А я им определённо уже не чужой, раз уж меня выбрала одна из них. Я и не против присоединиться к этим людям. Через три месяца объявили нашу свадьбу. Праздник только для своих. И наш зверь тоже поучаствовал, мы вдоволь покормили его с рук. Волколис, благодаря которому всё стало возможным, стал не просто обычным перевозчиком. Он научился идеально слушать команды погонщика и начал возить пассажиров и ценные грузы. А я со своей женой стал обслуживать его, заодно подрабатывая учителем на аванпостах. Единственное, больше мы в его животе так долго не бываем, хотя и очень хочется. Ещё через три года пришлось совершить рейс до моего родного города. Я даже лично встретился с тем, от кого сбежал. И меня не узнали. После долгого пребывания в желудке зверя и купания в ферментах его кишечника, у меня несколько изменились черты лица. Кожа слегка обвисла в паре мест. Да и жизнь на открытом воздухе, вне городских подземелий, тоже оставила след. Новая жизнь пришлась мне по душе, я перестал бояться своего зверя и полюбил его не меньше, чем свою красавицу жену. Пусть мы с ней и не совсем подходим друг к другу, мы остались вместе.