Близ реки было найдено гувернантками двора Губановых несколько нелюдей, а именно — женщина лет двадцати-двадцати пяти с нездорово-бледной наружностью и волосами цвета прим. сливового; юноши примерно двадцати лет с тёмными волосами, в классических костюмах, разница в росте прим. семь дюймов; один из них держал в зажатом кулаке кулон с изображением алой розы с ярко-выделенными шипами. Также опрошенные (Н.М Твардовская и К.Е. Троицкая) утверждают, что у неизвестных были “зубы, словно у диких собак”, но подтвердить этого они никак не могли, разве что рассказом о нападении одного из них на Н.М.Твардовскую (был оставлен глубокий укус). Все молодые люди были одеты в обыкновенную одежду горожан (но выглядели при этом, по словам девушек, как люди из высшего общества), поэтому настоятельно просим всех остерегаться всвязи с недавним неоднократным кол-вом похищений. Подозреваемые скрылись в лесу на юго-западе.
▒▒▒▒▒▒▒▒▒▒▒▒▒▒▒▒▒▒▒▒▒▒▒▒▒▒ Только истинные охотники за нечистью могли знать, что против вампиров не мог помочь ни осиновый кол, ни связка чеснока, висящая на шее. С пожирателями крови человеческой не поможет даже крест, святая вода, молитвы, испуганные восклики на чистой латыни. Алексей не был борцом против подобного, но читал достаточно редкой и окутанной тайной литературы, чтобы понимать: вампиры гораздо мощнее, чем все полагают. Сам он как раз и был дворянином из этого поместья, полное имя — Алексей Губанов, двадцати шести лет от роду, однако выглядел он куда моложе. После этого случая при дворе всё стояло вверх дном — никто не мог хоть на секунду почувствовать себя в безопасности, пусть и прошло целых две недели. Губанов не подхватил волну общего помешательства с самого начала, а потом и вовсе был полностью спокоен, ибо понял, что в некоторых вампирах может скопиться куда больше человечности, чем во всех окружающих его людях. Владимир Семенюк. Дворянин из семьи лучших друзей его родителей. Да, впрочем, лучший друг и приятель самого Лёши. Тих, скромен, но обыкновенно угрюм и занят своими размышлениями. К своим двацати годам не имел дамы сердца (как и Губанов), постоянно ходил в прекрасно отделанном костюме, но лишь при Алексее мог позволить себе появиться в чём-то простом и без укладки волос. Так же поступал и Алексей. Дворянин не знал одной огромной тайны другого, до одного будоражущего мозг и воображение дня..***
— Я написал некоторые стихи, но они кажутся мне такими простыми.. Впрочем, хм, решать тебе. Прочти, — Губанов сувал в руки Семенюку бумажки с таким трепетным видом, что и второму становилось не по себе. Он взял в свои почти что белые руки бумагу и начал с интересом изучать текст. — Мечты и слёзы, цветы и грёзы тебе дарю.. — глаза Семенюка быстро скользили по буквам, цепляясь с такой надеждой за каждое слово, пока автор сидел на довольно твердом кресле, закинув ногу на ногу и томительно ожидая реакции приятеля. — Но силой тертой пошлю всё к чёрту. Иди ко мне...* — пробормотал последние строчки краткого стихотворения Владимир, смакуя каждое слово на вкус. Его щёки обрели более живой румянец, да и юноша целиком словно расцвёл, от волнения и непонятной тревоги смотря на носы лакированных ботинок. Алексей сидел не менее встревоженный, с застенчивой полуулыбкой на лице. — Так.. Кто же она? Дама, которой ты посвятил эти строки? — смотря в пол с поддельной воодушевленностью спрашивает младший, складывая ладони в подобие замочка. — Да вот, как бы тебе объяснить, — начал Губанов, подходя к юноше вплотную, из-за чего моментально стала видна их немаленькая разница в росте, — это посвящено не совсем даме. Тяжкий вздох. — То есть? Губанов бледнеет и его лицо становится одного тона с лицом Семенюка, но он всё же находит, находит в себе силы объясниться. — Прости! Чёрт, чёрт, но.. Я все последние ночи могу думать лишь о тебе, впрочем, не только ночи, да и непонятное трепетание сердца у меня вызывает лишь одно твоё присутствие. Касания твоих рук, они.. Их ни с чем невозможно сравнить, от них мне хочется просто взять и провалиться. Я всё пойму при отказе, да, но всё же. Вова, будь со мной, если хоть что-то можешь ко мне чувствовать. Владимиру отчего-то захотелось заплакать. Однако, он лишь аккуратно поправил воротник рубашки, потупив взгляд в пол. На долю секунды сердце Алексея закололо. — Ох, я счастлив, — только и произнёс Владимир, следом за этими словами сгребая в крепкие объятия своего возлюбленного, — я надеялся, я ждал.. Вова отрывается от тела парня и смотрит снизу вверх на Губанова с самой лучезарной улыбкой. Но затем она резко сменяется на поджатые губы, сомкнутые в одну линию. — Мне тоже тебе кое-что нужно рассказать. Губанов с опаской посмотрел на любимого, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица. Сколько он себя помнит, ни один его разговор, начавшийся с этой фразы, не заканчивался положительно. — Помнишь про случай с гувернантками твоего поместья? Хотя, что там, помнишь, хах. Как там было? “Юноши примерно двадцати лет.. С тёмными волосами, в классических костюмах, разница в росте примерно была семь дюймов.. Один из юношей держал в сжатом кулаке кулон с изображением алой розы с ярко выделенными шипами..” — Семенюк вспоминал детали объявлений, с грустью усмехаясь себе под нос, — Рост метр девяносто. Это Вячеслав Уруджев, может, слышал. Второй из них — я. Владимир подошёл к своему личному ящику в столе, достал ключ и отпер его. Внутри покоился тот самый медальон, о котором и шла речь в тексте, опубликованном много где. Губанов с неподдельным страхом моментально начал сверлить взглядом зубы парня, словно в них что-то резко поменялось не в лучшую сторону. На вид они показались тогда острыми как бритва, отчего Лёша пошатнулся на месте и в шоке приложил ладонь ко рту. Нет, Губанов никогда всерьёз не боялся вампиров, даже не до конца признавал их существование на этой планете. А сейчас, когда перед ним стоял его лучший друг (потенциальный парень) и отличный молодой человек благородных кровей и при этом являлся живым подтверждением реальности всего, что пишут, то Лёше стало не по себе. Младший сразу же увидел эмоцию друга, а после понял, что скорее всего совершил роковую ошибку и сейчас же лишится чего-то неимоверно важного. Парень точно так же испуганно оглядывается по сторонам, но с более настороженным выражением лица. — Дай мне время, теперь моя очередь объясняться. — тихо прошептал он, подходя к дубовой двери комнаты и запирая её как можно крепче. Удостоверившись, что около щёлки никто не подсматривает и, самое главное, не слушает, Семенюк осторожно подошёл к старшему, который чуть не попятился назад. Владимир дотянулся и взял его за плечи, чуть сжав, чтобы он внимательно слушал и обратил всё своё внимание на него. Зрачки брюнета начали поблескивать оттенком рубина, только в них сейчас и мог пяться Губанов. — Моя родная мать не была человеком, — начал Вова чуть паникующим тоном, — Считай, что я незаконно рожденный, ведь моя родительница пропала сразу после появления меня на свет, оставив меня на пороге этого дома с краткой запиской. Отец сразу же всё понял, поэтому каким-то немыслимым образом он растолковал своей жене, мол так и так, нужно прикрыть мальчика, иначе случится крупный скандал. Естественно, он не сказал, что я его сын, лишь сообщил, что я отпрыск дальних родственников, которые не были особо богаты и замёрзли насмерть, и осталась у меня одна только нянька, которая наотрез отказалась меня приютить, пусть и любила. Моя мать оказалась человеком понимающим и добрым, так что она дала мне должное воспитание в течение всей моей жизни. В вампиров она не верила и не верит до сих пор, поэтому решила, что мои чуть выпирающие зубы — особенность от покойных родителей. Действительно, они ведь не настолько отличаются от обычных, потому что я полукровка. Отец же мой, узнав о случае с вашими гувернантками, наотрез запретил мне выходить из дома без сопровождения, слава Богу, что не запер в этой комнатушке. А ведь за всю жизнь я почти и не пил крови, хотя питание ей это наше слабое место. Именно поэтому кожа моя столь бледна. — Семенюк перевёл дыхание, дёрнув головой, — К слову, если думаешь, что все вампиры скрылись в лесах, то ты глубоко ошибаешься. Все они на самом деле являются твоими знакомыми, Лёш, и нас больше. И живут в поместьях. Но я не скажу, кто это, иначе с ними точно так же расправятся. Я же знаю, что ты меня сдашь. Владимир замолчал. Голос его до этого звучал максимально тревожно, но одновременно и решительно. Больше он не хотел прятать скелеты в шкафу от дорогого ему человека, поэтому выбрал путь честности. Смотря на него, становилось до тошности жаль — Вова несмотря на заявленную сущность был ранимым и невинным, чистым человеком. Со стороны брюнет и мог казаться полной безвкусной вещицей с примесью дешёвой аристократичности, но Лёша знал его лучше всех. Вова не был дешевкой. Он был алмазом без огранки. И только Лёша понимал это на все сто. Он верил каждому его слову, не мог не верить. В комнате слышалось только тихое тиканье стареньких часов и некоторый шум с улицы. Губанов ещё раз взглянул в слезящиеся глаза с чуть залёгшими под ними тенями и осознавал, что может чётко ответить. — Не сдам. Младший поднял свой взгляд на старшего с огромным недоумением, чуть прищурившись и якобы не веря в достоверность слов. Алексей же не растерялся и притянул Вову к себе так, что их тела приятно соприкоснулись, вызывая мурашки по всему телу. — Ты мне дорог. — добавил он, гладя его спину. Семенюк чувствовал, что ещё немного, и он точно расплачется. Лицо своё он уткнул в грудь высокого, обхватывая его руками в ответ. Сейчас Владимир впервые мог хоть чуть-чуть почувствовать себя в порядке, несмотря на то, что его сердце трепетало из-за количества происходящего. Плавно рука старшего скользнула ниже лёгким движением, но Семенюк перехватил её. Губанов опешил, испугавшись, что он сделал что-либо не так, но через секунду ощутил своими губами губы Вовы, который так мило привстал на цыпочки, чтобы до него дотянуться. В сердцах у обоих одновременно почувствовались какие-то неописуемые ощущения, как когда волнуешься перед чем-то важным и необратимым, только куда приятнее. Руки Лёши словно инстинктивно знали, что делать, поэтому он одной из них зарылся в уже растрепанные волосы младшего, а другой проводил по бёдрам. Хотелось ещё, и ещё, и ещё. Больше. Живительного кислорода недоставало в лёгких, но на это было плевать, можно было даже спокойно задохнуться после этого. Но рефлексы берут своё, и оба друг от друга отрываются, судорожно глотая воздух и неотрывно смотря друг другу прямо в глаза, улыбаясь и давя восторженные и неловкие смешки. Не прошло и десяти секунд, как теперь уже Лёша притягивает к себе младшего, развязывая на нём галстук своими длинными пальцами, пока Вова ладонью смущённо трогал его щёку. Длинный поцелуй плавно перетекал в маленькие по всему открытому телу, с не до конца снятой одеждой и раскрасневшимися лицами. В комнате явно было жарче, чем должно было. Губанов не глядя назад отходит к кровати, присаживаясь на неё, в то время как Семенюк самостоятельно откидывает в сторону висящий на нём развязанный галстук, медленно подходя к кровати и попутно снимая с себя жилетку, также расстёгивая с трудом пуговицу за пуговицой рубашку, являя миру свой нагой торс. Лёша не мог не оценивать данную картину, даже по взгляду было видно, насколько он был готов к большему, а это ещё несмотря на другие факторы, такие как стояк. Алексей тоже не отставал и снимал с себя надоевшую одежду, при этом часто и глубоко дыша. Семенюк доходит до постели в одних брюках, застенчиво улыбаясь и закусывая губу, как кокетливая девчонка. Ещё момент и он сидит на коленях Губанова, обвивая шею руками и шепча что-то ласковым шёпотом прямо на ухо. Старший даже через ткань одежды чувствовал тело любимого, а это возбуждало даже более, чем любой телесный контакт. Но хотелось снять эти проклятые брюки уже поскорее. И он это делает, расстёгивая пуговицу, затем ширинку, медленно рукой проводя по гладкой коже, задевая ткань белья. Вова тихо постанывает, подставляя шею под поцелуи и одновременно с этим гладя всю предоставленную ему кожу, вызывая лёгкую приятную дрожь у её обладателя. — Ты же знаешь, что нам не нужно шуметь? — сдерживая неловкий смех вопрошает Лёша, косясь с беспокойством на дверь. Вова приглушенно смеётся и ерзает разок на его коленях, а затем ещё. — Ничего не услышат. В доме всегда всем есть чем заняться, им до нас нет никакого дела, — он улыбается, облизывая соблазняюще губы. Лёша на это лишь хмыкнул, руками проводя по выступающему позвоночнику младшего. — Ну тогда.. Раздевайтесь до конца, барышня, — шепчет он, поправляя свою теперь далеко не идеальную причёску. Семенюк слушается его беспрекословно и мгновенно. Он что-то мямлит себе под нос, но с неизменно игривой полуулыбкой снимает с себя оставшуюся на теле часть одежды, смущённо оставляя её внизу и затем садясь на колени перед старшим. — Сразу говорю — я совершенно ничего не умею, — шёпотом пролепетал он, расстегивая нижнюю одежду Лёши и оставляя её не до конца спущенной где-то в ногах, затем то же проделывая и с бельём. Стыд овладевал молодым человеком целиком и полностью, но он всё же прикоснулся к члену, проводя осторожно пальчиками, вызывая у его обладателя непередаваемые эмоции. Алексей закусывает губу, чуть сдвигая кверху брови и прикрывая глаза, перед этим как-то слишком томно вздохнув. Семенюк улыбается, поднимая на него свой сияющий взгляд, а затем начинает свою “работу” — двигает, проводит, гладит рукой по стволу, словно входя в своеобразный азарт. Ему это, безусловно, нравится. Темп увеличивается с каждым движением, а Владимир набирается при каждом “вверх-вниз” опыта, хоть и проделывал такое с собой, что греха таить. Но такая интимная тема была не близка, скорее далека ему, поэтому он даже не до конца осознавал, что это не грёзы и не сон. Доказывала это лишь гладкая кожа, ощущаемая его кожей, и такие сладкие, полусдержанные стоны. Губанов еле сдержался, чтобы не кончить, так как тайком боялся того, что второй разрядки за день не будет. Или даже за час. Семенюк его понимал, поэтому потихоньку начал замедлять свои действия, смотря на половой орган взглядом, полным желания и похоти. Стеснение и неловкость почти ушли, оттого Вова начал раскрывать свою настоящую, не замкнутую натуру. Лёша инстинктивно и логически понимал, что теперь его очередь доставлять удовольствие, поэтому сказал Владимиру, чтобы он встал на четвереньки на кровати, так как именно в такой позе дальше будет удобнее. Вова снова послушался его, в душе полностью осознавая, кто в его первый раз будет доминировать. Он занял указанное положение и положил голову на подушку так, что волосы непозволительно красиво раскидались по его лицу и подушке — картину дополняли ещё пылающие щёки, голое тело, но слишком невинный вид. «Точно, это была бы прелестная картина. Вот же! Не о том думаешь, Губанов» — размышляет Лёша, в шутку себя коря и садясь на колени чуть поодаль Вовы. Он незаметно смачивает один свой палец слюной, а после со всевозможной нежностью и аккуратностью вводит в тело младшего. Он кривит лицо — самому было куда проще и менее болезненно, ведь знаешь, как проконтролировать всё. Но когда это делает чужой (а точнее, родной), то становится отчего-то в разы больнее. Но эта боль особенная, смешанная с возбуждением и безграничной любовью, а по ощущениям словно экстрим и риск (так же захватывает дух). Владимир стиснул зубы, тихо простонав в подушку. Алексей беспокоится, что он мог что-то сделать снова не так, поэтому на момент останавливается. — Всё в порядке? Тебе, ну.. не больно? — спрашивает он, одновременно с этим всё же начиная пытаться расширять стенки ануса. Семенюку всё же поначалу больше приходилось терпеть, чем получать высшую степень возбуждения, а всё же это потеря девственности, так что легко редко когда обходится. И даже сам Губанов чувствовал, что стоны сначала шли не совсем от удовольствия. Но не прошло и пяти минут, как молодой дворянин привыкает к пальцам внутри себя и тянущая боль отпускает его, из-за чего он сам начинает насаживаться на уже два (по его собственному требованию) пальца, двигая и вскидывая своими бёдрами, что было для него даже полегче, а фантазия рисовала вместо этих пальцев член Лёши, отчего Вова лишь активнее двигался в такт и еле слышно чуть не скулил в подушку. Владимир ничего подобного в жизни своей не ощущал, а если и ощущал, то точно не в такой огромной степени. Он молил о продолжении, совсем выкидывая из головы недавные стеснения. Алексей слушал его, поэтому вытащил оба пальца с немного хлюпающим звуком, дав минуту перерыва им обоим. Губанов уставился на личико Семенюка, рассматривая каждую мельчайшую его деталь; младший чуть измученно пытался отдышаться, оставаясь в прежней манящей позе, которая возбуждала даже его самого. Вдруг взгляд его плавно переместился прямо в глаза Лёши, и он мило, но чуть устало улыбнулся старшему, кивнув головой в знак готовности к продолжению. Лёша вздохнул полной грудью, положив свои ладони чуть выше ягодиц Вовы, и наконец начал основную часть акта, входя в тело младшего. Тот задышал чаще, сминая одной рукой простынь. Словно чувствуя скорый вопрос, он отвечает заранее: — Нет, всё нормально. Продолжай. Шатен ускорял свои толчки, но старался всё же никак лишний раз не навредить любимому. Хотя последний нисколько не страдал — он выгибался в спине, закрывал руками рот, чтобы не стонать слишком громко, сам пытался двигаться вместе с Лёшей. Вова вёл себя слишком уж соблазнительно для теперь уже бывшего невинного девственника, поэтому от его вида Алексей только сильнее возбуждался. Член сразу же стал задевать простату, отчего Вове становилось лишь жарче, он был уже на пике своего возбуждения, поэтому рука его потянулась к собственному члену. Семенюк потрогал его сначала бережно, а затем вовсю начал надрачивать себе, закрыв глаза и, не выдержав, застонал во весь свой голос. Лёша гладил его ягодицы, всё ещё держась за них. Первым излился себе в руку Владимир, стыдливо промямлив имя старшего вперемешку со стоном. Вслед за ним кончил Алексей, пару раз толкнувшись и догадавшись высунуть. Сперма попала на его постельное до этого идеально чистое бельё, но юношу это волновало сейчас меньше всего. Он лёг прямо перед Вовой, укрываясь одним из своих покрывал и с улыбкой начав смотреть на парня. Тот ответил на улыбку Губанова, двигаясь к нему и недолго целуя его с некой неловкостью. Им не требовалось никаких слов, обсуждений, рассказов — они могли просто насладиться долгожданным контактом друг с другом, о котором каждый так сокровенно мечтал, словно о запретном плоде. Этими двумя так никто и не поинтересовался за столь длительное время, поэтому оба позволили задремать себе в обнимку без одежды.***
Прошло, наверное, часа два, как проснулся Владимир. Начинался поздний вечер, так как последние лучи солнца давным-давно скрылись (для него так только лучше). Юноша садится на кровати, прикрываясь одеялом, и смотрит на любимого. Он так мирно и сладко спал, что тревожить бы не хотелось. Но Вове пришлось. Он с опечаленным выражением лица наклоняется к его шее, сначала невесомо целуя, а затем как можно легче кусая, но всё же впиваясь своими маленькими клычками в тонкую кожу. Кровь была нужна ему, да, он соврал. Но до этого Владимир заменял её чем-либо другим и похожим, сейчас же ему предстояло подолгу обходиться без ничего. Укус оказался и вправду незначительным, когда Вова оторвался и посмотрел на него со стороны. Рядом пестрела ещё и парочка цветущих засосов. — Прости. — прошептал он, поднимая с пола свою одежду, отходя к письменному столу Лёши, беря в руку перо и начиная что-то старательно царапать чернилами на клочке бумаги.Здравствуй, Лёш. Не злись, пожалуйста, Боже правый. Прости, извини, я должен идти. Нет, я не сбегаю от тебя, я бы никогда не смел поступить так после такого, вынуждают обстоятельства. Ты сам знаешь, какие. Я отправляюсь в бегство с теми остальными вампирами. В любое время я смогу отыскать тебя, мы встретимся ещё точно! Может, пройдут недели, но мы обязательно, с огромной вероятностью увидимся, если ты правда любишь меня и хочешь видеть. Насчёт укуса не переживай. Вы, люди, недостаточно знаете вампиризм, поэтому ты никак не сможешь превратиться в чистого вампира. Но чёрт, извини! У меня не так много времени объясняться, поэтому расскажу всё при личной встрече. И да, выйди из дома через чёрный ход, иначе заподозрят в чём. Прошу, не храни эту записку. Я очень люблю тебя, буду слишком скучать. Твой, Вова Семенюк