Катя, Катерина и Андрей

Потапкин мирно спал, когда Жданов спустился, чтобы впустить Малиновского и Зорькина. Когда они всей толпой уходили, бдительный охранник продолжал сладко посапывать. Был уже третий час ночи, и дважды звонил Валерий Сергеевич, сердито напоминая о том, что Катерине вредно так перенапрягаться. Без устали на все телефоны названивала Кира, отвлекая и раздражая. План выхода из Большого Кризиса предложила Катя, личная ждановская подушка безопасности, никогда не отказывающая. — Вайсбеккер сообщил, что Воропаев игрок, — бесцветным голосом проинформировала она. — Хуже того, играет он на казенные деньги. Сейчас у нас нет неоспоримых доказательств, но Петя обещал умереть, но собрать их к утру. — Катенька, — с веселым любопытством живо отозвался Малиновский, который был бодр и свеж. — Уж не намекаете ли вы на шантаж? Катя не была расположена к игривым диалогам, поэтому молча кивнула и едва заметно прислонилась к Зорькину, словно ища у него поддержки. Этот легкий, но такой интимный жест отозвался в душе Жданова странной болью. Позже, уже у лифта, он попытался сказать ей «спасибо», но она только безразлично скользнула по нему взглядом. — Я обещала помочь вам, Андрей Павлович, — ответила она так, словно у неё болело горло, и говорить было больно. Катя уехала вместе с Зорькиным, и Жданов отчетливо увидел, как уже в такси она опустила голову Николаю на плечо. Вездесущий Малиновский многозначительно присвистнул, но Жданову сейчас не было никакого дела до всяких многозначительностей. Папка с липовым отчетом лежала на пассажирском сидении. Настоящий отчет никто, кроме Кати, в глаза не видел. По мнению Жданова, лучше бы его вообще в природе не существовало. Они выкрутились. Страшно поверить, но они снова выкрутились. Завтра с утра Жданов поговорит с Воропаевым, Катя представит прекрасный со всех сторон отчет, и будет голосование. Может, лучше заехать к Кире, и помириться с ней хотя бы на сутки? Кира его простит, в этом Жданов не сомневался. И тогда можно будет не волноваться за свое президентское кресло. Он медленно ехал по Москве и пытался понять, почему же ему так противно, как будто съел что– то гадкое. *** Жданов проснулся от тихого Катиного голоса: «Какой же ты лжец и трус». Работающий телевизор тихо разговаривал. В комнате пахло пролитым виски. Ни к какой Кире он, конечно же, не поехал, а поехал в их с Катей квартирку, где уснул на диване, на котором совсем недавно любил Катю. Жданов принял душ, переоделся и поехал в «Зималетто». Было 5 часов утра. Несмотря на то, что он проспал не больше часа, в голове было пусто и ясно, как после генеральной уборки. Зевая, Потапкин открыл ему дверь и, кажется, удивился, потому что точно помнил, что он совсем недавно уже встречал президента. Швейные машинки в пустых цехах были как солдаты на посту. «Зималетто». Все ради компании. Жданов включил свет и взял ненужный кусок ткани. Машинка тихо застрекотала, послушная его воле. Строчки получались идеальными. Он будет врать завтра на совете, он будет шантажировать Воропаева, он доведет свою Катю до нервного и физического истощения, он всегда будет помнить слезы Киры, он никогда не пожалеет о своем выборе. Он придумает себе миллион оправданий — про то, что не хочет волновать отца, например. Или про то, что Катина аневризма не выдержит давления, если правда откроется. Или про то, что скоро это будет неважно, история станет забавным анекдотом из серии «когда я делал свои первые шаги в бизнесе, смешно получилось»… Он будет прекрасно жить в ладу с самим собой и с удовольствием смотреться в зеркало. Потому что нет ничего дороже «Зималетто». *** — Я заказала столик в «Матрешке» на 9 утра, — Катя старательно не смотрела на Жданова. Выглядела она так, будто не спала уже долгие месяцы. — Воропаев? — Его секретарша подтвердила, что Александр Юрьевич приедет на встречу. — Отчет? — Я представлю его, — твердо сказала Катя, — только потом… Вот. Она положила на стол листок бумаги. Заявление об увольнении. Жданов молча кивнул. Сказал, потому что нужно было сказать: — Я напишу вам рекомендации. — Не нужно… Я договорилась с Юлианой. Она предложила мне работу… в Египте. Завтра я улетаю из Москвы, Андрей Павлович. И вот в эту минуту все и закончилось. Закончились переживания о совете, об отчетах, о Воропаеве. И даже «Зималетто» вдруг закончилось. — Стойте на месте, Катя, — велел Жданов очень спокойно, — не смейте даже шевелиться… Малиновский, принеси мне папку, которая лежит в твоем сейфе. Роман, что удивительно, послушался быстро и почти молча. — Езжай на встречу с Александром сам, — сказал ему Жданов, — Вайсбеккер ждет тебя внизу, на парковке. — Жданыч, ты озверел? — поразился Малиновский. — Это твой будущий родственник… — он осекся под взглядом начальника. — А может и не родственник, а может и не твой… Андрюха, не по назначению ты меня используешь. Тяжелые раунды с азартными чиновниками — не для того Малиновский родился на свет… — Иди, — коротко отозвался Жданов. Роман, тяжело и громко вздыхая, положил папку на стол Жданову, бросил прощальный, наполненный обреченным героизмом, взгляд на друга и покинул кабинет. Жданов взял в руки папку. Где-то глубоко внутри него заходился в истерике маленький до смерти напуганный Жданов. Но они потом проклянут все на свете. Не сейчас. — Сядьте, Катя, — все так же размеренно приказал Жданов. Встал из-за стола и надавил ей на плечи, потому что она оставалась стоять. Катя почти упала на стул. Он навис, подобно грозовой туче, сверху. Катя не съёжилась, как обычно, а смотрела на него прямо и требовательно. — Вы не сможете улететь из Москвы. Вам вообще нельзя никуда лететь, — Жданов постарался сказать это мягко, но у него не получилось. Получилось низкое, горловое рычание. — Что? — было видно, что она была готова к его возражениям, и холода в её взгляде было достаточно, чтобы заморозить насмерть Латинскую Америку. А может быть еще и штат Флориду. Надо попробовать по-другому. Чтобы разговор не был похож на вооруженное нападение неизвестных в масках и с автоматами. — Катюш, ты только не волнуйся, — попросил Жданов, и снова это выглядело, как приказ. Голосовые связки не подчинялись больше ему, и все, что он говорил, звучало не так, как ему хотелось бы. — На самом деле все будет хорошо, все будет просто отлично. Это не так уж и важно все, просто пока тебе лучше оставаться в Москве. — Что это такое, Жданов? Новая тактика? Ты теперь меня запугивать будешь? — спросила она с вызовом. Жданов признал свое полное бессилие и молча подвинул ей папку. Результаты МРТ. Заключение нейрохирурга. Пометки клинического психиатра. Направление на операцию. Катя быстро перебрала бумаги. — Тут написано Пушкарева… Е. В. Пушкарева, — пробормотала она растерянно, и оглянулась на него: — Андрей, что это?! — Это причина, по которой тебе нельзя садиться в самолет. Он видел, как мечется её взгляд — на даты, на диагнозы, на снимки. Как непонимание и ужас расползаются от её глаз вниз, к губам, вверх, ко лбу. Как вся она превращается в сгусток испуга. Не выдержал, смахнул все со стола все бумаги одним движением. Обхватил Катино лицо руками. Чтобы она смотрела только на него, и никуда больше. — Кать… Катя. Это всего лишь крошечная, глупая аневризма, — быстро и уверенно заверил он её. Ему наконец удалось с собой совладать, и теперь он говорил достаточно легко и спокойно, чтобы Катя его услышала. — Врачи удаляют такие аневризмы как аппендиксы, глазом моргнуть не успевая. Кать, я был в клинике, я нашел самого лучшего доктора, он мне все объяснил. Это очень легкая операция, Кать. По её лицу потекли слезы, она вцепилась руками в его запястья. — Катенька, — слова лились сами собой, потому что Жданов проговаривал их много раз, ворочаясь без сна на кровати. Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо. — Девочка моя, ты продержись еще две недели. Ты у меня самая сильная девочка в мире, что тебе какая– то аневризма. Еще две недели, Кать, операция уже назначена. — Я умру? — спросила она сиплым шепотом. — Обязательно умрешь, — улыбнулся Жданов, — но не в этом году. И не в следующем. А лет через пятьдесят или семьдесят. — Там было написано… Психиатр… Андрей! Она прильнула к нему — вся. Тоненькая, теплая, напуганная. Доверчивая, нуждающаяся в нем больше, чем кто-либо вообще когда-нибудь нуждался в Жданове за всю его жизнь. — А мои родители? Папа… И Зорькин поэтому все время валерьянку капает! И ты… — Кать, давай сейчас я позвоню Валерию Сергеевичу, и он заберет тебя домой. А я вечером приеду и отвечу на все твои вопросы… Или хочешь уедем вместе. Поедем отсюда, да, Кать? — Вот почему я все время такая усталая… — Ты такая усталая, потому что у тебя начальник сатрап и деспот, загонял тебя совсем… — Подожди немного… нет, тебе надо было куда-то идти… Иди. Я хочу почитать, что там написано. Я ничего не могу понять, Андрей. — Ладно, — сказал он, внезапно озаренный приступом вдохновения, — если ты ничего не понимаешь, тут я могу тебе помочь. И Жданов потянулся к мобильнику. Спустя какие-то жалкие полчаса дверь в кабинет Жданова широко распахнулась, и на пороге появилась высокая женщина в костюме– тройке и квадратных очках. — Так, понятно, — оценила психиатр Нелли обстановку: Катю в слезах и Жданова в утешениях. — У нас тут сопли и прочая сентиментальщина. Андрюш, ну я тебя сто раз просила: заведи психолога! Вставайте, пациентка Пушкарева. Мне некогда здесь фурнитурничать. У меня, понимаете, практика и лекции в университете, а пациент Жданов звонит мне всякий раз, когда царапает палец на ноге своей неустойчивой психики… Но я договорюсь, вас в одну палату положат. Вставайте, вставайте, гражданка Е точка Вэ точка. Поедете со мной. — Куда? — спросила Катя тонким голосом. — Отсюда, — лаконично ответила Нелли.