Из Монако с любовью

Первое, что видит Саша, когда переворачивается в сторону пустующей половины кровати — телефон на соседней подушке. Не просто смартфон, цена которого составляет трёхмесячный доход обычного среднестатистического гражданина России, а смартфон с новым уведомлением, из-за которого он собственно и проснулся. Над сообщением из мессенджера услужливо тремя цифрами горит время, и Головин тихонько ругается, как будто боится, что его может кто-то услышать. «Летим сегодня в Австрию, уже в аэропорту. Может прилетишь? Познакомишься поближе с Никой и Федей» Даже смотреть на имя отправителя не нужно, чтобы знать, кто именно нарушил спокойный сон перед долгим перелетом в другую страну. Так бесцеремонно его мог только выдернуть Ерохин, как будто не знающий такого явления, как разные часовые пояса. Он ещё на сборах умудрялся смущать Головина лишь только одним своим присутствием, когда облизывал свои губы или невзначай касался бороды, как будто напоминая о тех ночах, что они проводили вместе. Ночах, когда Саша был неподвластен себе, а мозг напрочь отключался, стоило почувствовать на своей спине колющее ощущение, от которого мурашки шли. Каждый раз хотелось больше, а стереотипы о том, что борода мешает, вообще не работали, поэтому Головин только опускал руку на шелковистые волосы своего любовника, заставляя опускать голову ещё ниже. Самому приходилось закусывать собственную руку, потому что в соседнем номере спал капитан, заботящийся о молодой надежде России, как о собственном сыне. Приходилось скрываться, не давать Игорю лишнего повода о беспокойстве, каждый раз опуская взгляд и отворачиваясь от такого желанного тела, лишь бы никто не узнал и не заметил. Он стал носить кофты с длинным рукавом, потому что у его личного мучителя была привычка оставлять засосы на его плечах и синяки по всей руке, когда сжимал особо сильно в своих тисках, не давая ему свободы. Не больно то и хотелось, вообще-то, но Ерохину нравилось смотреть на его мнимое сопротивление, считая это забавным пунктиком в их сексе. Саша опускает взгляд на свои чистые к сожалению руки, даже пальцем проводит по обнажённой коже — в Монако непозволительно жарко для зимы и спать в футболке чистое самоубийство. Головин привык к зиме, где всегда есть снег, где можно поваляться в сугробах, не боясь замёрзнуть и заболеть, ведь болел он крайне редко — сибиряк в конце концов. Привык пить горячий кофе, забегая в ближайшее кафе со своей бывшей девушкой Ангелиной, которая просто обожала подолгу гулять по новогодней богато украшенной Москве. Сравнивая её с Ерохиным, Саша понимал, что девушка безбожно проигрывает, ведь она не была напористой, была слишком мягкой, соглашалась с каждым словом Головина и не смела ему перечить даже тогда, когда желания парня шли вразрез с её планами. Ерохин же был ведущим в их паре, он не раз признавался Саше, что именно этой грубости и власти ему постоянно не хватает в отношениях с Вероникой. У него была идеальная семья, которую терять он был не намерен, но и позволять себе лишнего тоже не мог. Для Саши стало неожиданным то, что Вероника была в курсе их отношений, если почти каждодневный секс с редкими поцелуями можно было назвать таким словом. Она ему улыбнулась в их первую встречу и предложила неплохое тональное средство, завидев едва выглядывающие синяки из-под длинных рукавов фирменной кофты. Головин испугался, стал напирать на Ерохина, а тот только руками развёл и сказал, что всё в полном порядке. С сыном познакомил, а потом убежал вслед за маленьким Федей, после того, как тот потерял интерес к волосам Сашки. Вероника долго смеялась, приглаживала непослушные пряди, где-то лаком подправила, и потом невзначай добавила, что рада появлению Саши в жизни её мужа. «Ты ему очень-очень нравишься», — сказала тогда Вероника и, оставив лёгкий поцелуй на щеке, вышла из его номера, чтобы найти мужа и сына. До конца сборов Саша никак не хотел контактировать с Ерохиным вне поля, оставляя его позади себя с грустным и непонимающим взглядом. На чемпионате только заговорили, Саша после матча с Аравией был в каком-то приятном опустошении. Они не только всухую выиграли у арабов, но и Головин сам приложил руку к этому, поставив финальную точку в их первой игре. «Молодая надежда российского футбола» — пестрили заголовки изданий. «Молодая надежда российского футбола» — в шутку говорит ему Ерохин, когда Саша просит называть его по-любому, но только не цыплёнком. «Эй, надежда футбола» — слышится за спиной Саши, и тот практически сразу же попадает в родные объятия, когда едва поворачивает корпус. Он весь взмокший, потный, взъерошенный, но Александра это не останавливает, всё равно оставляет поцелуй на макушке, а руку свою опускает ему куда-то на поясницу, совсем невесомо поглаживая, как будто говоря «я здесь, я с тобой, не переживай». И Саша не переживает, позволяет вечером опустить себя животом на уже знакомые простыни, уткнуться лицом в подушку, зубами сжимая уголок, чтобы не стонать в голос, а потом чувствовать на своих бёдрах мягкие руки, которые были ласковы с ним в тот день. Саше хочется вновь ощутить это, почувствовать, потому что после его переезда на Лазурный берег, сил остаётся только на сборы, и приехать к отброшенному из-за травмы Ерохину он просто не может. В чемпионате Франции им светит в лучшем случае последняя строчка, на сборах команды он не показывает себя вовсе, оставляя после себя только шуточки и новые мемы в интернете по поводу его «офранцузывания» и гетр в цвет французского флага. «дайте ему нормальные гетры» «лучше дайте ему нормальные ноги и команду получше» «переход в монако явно был лишним…» И ещё куча комментариев в таком же духе, после чего Саша отбрасывает от себя телефон, благо трещина оказывается на защитном экране. Хочется выть после такого, но так вовремя появляется Ерохин в его московской квартире, которую бы по-хорошему продать или сдавать, но все никак не хочется прощаться с этим всем. Александр молча прибирает разбросанные вещи, расстилает кровать, гасит почти весь свет, оставляя только небольшую лампу на тумбочке, после чего тянет Сашу на себя, и они оказываются там, где им положено. Саша стонет в подушку по привычке, а Александр за его спиной рвано дышит, вдалбливаясь в парня с удвоенной силой за все недели молчания и большого расстояния. И Саше бы согласиться стоит на австрийские каникулы, но Вероника кажется чем-то ненужным в их идиллии, а ещё Головин вдруг чувствует какую-то непонятную щемящую боль в сердце, после чего отправляет сообщение и выбирается из кровати, ступая босыми ногами по голому паркету. «я уезжаю к родителям на новогодние праздники. хорошо вам отдохнуть» Он закрывает диалог, когда видит сухое «спасибо», и мысленно жалеет себя, ведь точно знает, что будет открывать чат в мессенджере не один раз. Саша слишком гордый для того, чтобы написывать глупые сообщения с разными дурацкими смайликами. Это Ерохин готов общаться хоть 24/7. В нем сочетались сразу несколько разных людей. Сегодня он будет вжимать тебя в спинку кровати, завтра улыбаться тебе и панибратски обнимать за шею, а ещё на следующий день он с придыханием в голосе будет признаваться тебе в любви и присылать доставкой огромные букеты цветов на протяжении всего дня, пока не дождётся ответа. Саша эти цветастые веники хранил до самого последнего, и только когда уже подоконник украшал ковёр из сухих и рассыпчатых листьев и бутонов, он с огромным сожалением выбрасывал в мусорное ведро. Ему нравились такие подарки Александра — самые красивые и лучшие бутоны он даже хранит между страниц книг. Он никогда не признается Ерохину в этой маленькой слабости — искать в интернете значения подаренных цветов, а потом любовно оглаживать хрупкие лепестки и аккуратно подрезать бутон, который будет храниться в томе стихотворений Маяковского. Кажется, этот сборник ему дарил Чалов на один из праздников, сетуя на то, что Головин совсем не читает, предпочитая ошиваться на футбольной коробке около дома. Теперь футбольная коробка в паре кварталов от его квартиры, а томик заполняет пространство книжного шкафа справа от кровати. Саша, в расстроенных чувствах, идёт к шкафу, попутно расправляя одеяло на большой двухспальной кровати. Он любовно оглаживает корешок, порывается взять книгу с полки, но звонит телефон и Головин подрывается с места, надеясь, что звонит Александр. Книга с оглушительным грохотом падает на пол, засохшие бутоны рассыпаются по паркету, а абонент, высвечивающийся на дисплее, значится у Головина как переводчик. Александр не звонит — не собирался даже, наверное. Саше говорят о том, на регистрации рейса ему понадобится проходить контроль, и если игроку нужны услуги переводчика, то пусть он сообщит об этом руководству. Головин отказывается, говорит, что сможет объясниться на английском, а поим скомканно прощается и бросает телефон на мягкое одеяло. Рассыпавшиеся на части бутоны отправляются в мусорку, а книга обратно на полку. Внутри Саши необычно пусто, ему совершенно плевать, что полугодовые труды и воспоминания оказываются в мусорном ведре, а позже отправляются и в мусорный бак. Головин собирает чемодан на автомате, думает о Веронике и её прекрасной улыбке, думает о том, как же его Саше повезло с такой женой и таким милым сыном, а потом невольно сравнивает с Вероникой себя. Себя становится жалко.