it was too complicated / всё было слишком запутано

воскресенье, 17:25

Дорожка, усыпанная гравием, хрустела под моими ногами, когда мы вышли из душного автобуса. Оказаться из холодной, ледяной Норвегии здесь, на жарких островах, было сказкой; я прикрыла на секунду глаза и вдохнула горячий воздух, уповая им. Путь был длинным и долгим, я успела жутко устать; мои ноги гудели и ныли, казалось, что я пробежала целый марафон, и, несмотря на всю красоту этого места, сейчас мне хотелось просто отдохнуть. Я подняла глаза и увидела огромное четырехэтажное здание, окруженное блестящим на солнце пильчатым забором, около которого декоративно расстилались зеленые кусты, травы с бело-голубоватыми цветами и серые камни. Стекло больших и широких окон казалось гладким озером и переливалось бликами, играя с теплыми лучами. Только спустя пару минут я заметила, что смотрю на все с открытым ртом. — Да-а-а, — восхищенно протянула Нура, только что подошедшая ко мне. На ней был короткий бордовый топик и черные джинсовые шорты, приколотые к талии тонким ремешком, которые она успела надеть в самолете. Все ребята уже скинули свои меховые куртки и щурились от солнца, кто-то даже махал руками около своего лица от того, как быстро горячий ветер проникал под их кожу, — неплохо. Я кивнула и стала вслушиваться в шум моря, который из-за гула людей и смеха чаек почти исчезал, испарялся где-то в небе василькового цвета. Я услышала прыткие волны, дерущиеся со скалами; кажется, волны избивали их, потому что шум плюхающейся воды был громок и силен. — Все здесь? — я проснулась и отвлеклась от окружающих звуков природы, сконцентрировав внимание на статном голосе директрисы. Женщина бегала взглядом по учащимся, должно быть, пытаясь сосчитать нас, но каждый раз сбивалась и начинала заново. — Да! — выкрикнул кто-то из толпы. Я тоже оглядела всех, но, кажется, единственная заметила, что нет Вильяма и Кристофера. Сообщить об этом я не успела, потому что оба парня тут же вышли из автобуса, выглядевши очень сонно и потирая кулаками глаза. Их никто не разбудил; вернее, они сами просыпаться отказались. — Хорошо, если все здесь, то шагаем за мной, — ответила директриса, махнув рукой. — Девушки идут в женский корпус, мальчики, разумеется, в мужской, — продолжала монолог она, пока мы все шли и глядели на ее спину. — По расписанию у вас ровно через полчаса ужин. Вы можете отдохнуть и привести себя в порядок. Мальчики остановились у одной из дверей, где, видимо, располагался мужской корпус, и исчезли из виду, а мы пошли дальше, переходя через своеобразный мостик, что соединял два небольших крыла огромного помещения. — К сожалению, расселятся по комнатам вы будете не по желанию, а по списку. Ваши фамилии там располагаются в алфавитном порядке, — отчеканила женщина, как только мы остановились в коридоре. Он был не такой уж и большой, но дверей здесь был многочисленное множество. Я начала отсчитывать фамилии девушек, пытаясь отследить, с кем поселят меня, и как только я вычислила свою соседку, директриса громко оповестила: — Эва Мун и Камилла Лэнгфорд, комната триста двенадцатая. И я чуть не завыла. По шкале везения я сейчас была явно в минусе, потому что Камилла – это последний человек в списке тех, с кем я бы хотела просыпаться каждое утро. Но, взглянув на лицо своей новой сожительницы, я поняла, что тоже нахожусь последней в ее списке. Камилла закатила глаза и пробубнила что-то невнятное под нос, что могла услышать только ее подруга Диана, рядом с которой она стояла. Обе девушки усмехнулись и взглянули на меня с издевкой, но я не понимаю ее неприязни ко мне; вроде бы, я не считаюсь ее врагом. К черту Камиллу, я хочу спать. Мои пальцы окольцевали ручку желтого чемодана, и я двинулась в поисках триста двенадцатой комнаты. Дойдя до нужной двери, я попыталась открыть ее, но она оказалась закрытой. — Нужно дожидаться окончания указаний учителя, чтобы потом не сталкиваться с такими проблемами, — за моей спиной послышался дерзкий голос Камиллы. Я обернулась и смерила ее взглядом, девушка показала в своих руках ключ с брелком под цифрой «312» в знак подтверждения своих слов. Мы вошли внутрь. Комната выглядела симпатично и минималистично, как подобает комнатам среднестатистического отеля. У стены стояли две односпальные кровати, на другой стене висел телевизор, а также там стояла миниатюрная тумбочка с красивыми красными цветами. Несильный ветерок играл с полупрозрачными белыми шторками цвета слоновой кости, потому что дверь, ведущая на балкон, была открыта, и я сразу же юркнула туда. Все так цветасто и до безумия ярко, будто бы я действительно оказалась в раю; обилие разнообразных цветов резало глаза, к чему нужно было привыкнуть. В Осло я видела только грязно-белые и серые цвета, а тут разбросанная палитра художника, куда не глянь. Я уставилась горящими глазами в небо и наблюдала за птицами, а потом услышала какой-то крик снизу. Вглядевшись в маленькую фигурку снизу, я узнала в ней Нуру, махавшую мне рукой и лучезарно улыбаясь. — Эва, выходи сюда, — кричала девушка, поправляя непослушные волосы. Я ответила ей, что выйду через пять минут, а потом побежала к чемодану, ища какую-нибудь легкую одежду. Мы выбрали деревянный столик на террасе около самой кофейни, обдуваемой не щадящим никого ветерком. Воздух был наполнен влагой и где-то за холмами волны все по-прежнему оглушающе вели несносную борьбу с каменными скалами. Я поставила поднос с выбранной мною едой на край столика и аккуратно протиснулась, присев на стул. Нура сделала то же самое. — Я бы ела здесь каждый день напролет, — удивленно щебетала она, с аппетитом разглядывая содержимое тарелки. Я улыбнулась и кивнула ей. — Что это? — я ткнула ложкой на какую-то непонятную желтоватую смесь в тарелке Нуры, на что она пожала плечами. — Надеюсь, что-нибудь вкусное. — Я попробую? Блондинка одобряюще моргнула, и я покрепче сжала ложечку и макнула в беловато-желтую жижу, и когда я с интересом поднесла ложку к губам, холодная и грубоватая рука выхватила столовый прибор из моей слабой. — М, что это? — невзначай, и будто бы у себя спрашивает Кристофер, после чего стремительным самолетиком засовывает жижу в рот, и вмиг щурит глаза, вопя: — Фу, мерзость, это что-то банановое? Его лицо кривится до невозможности, на лбу появляются морщинки и губы изгибаются в отвращении; он откидывает ложку на стол и вытирает розоватые уста рукавом коричневого свитера. Этот цвет очень шел ему, серебристо-карие глаза сливались с воротом кофты. Я закатила глаза и откинулась на спинку стула, собрав руки под себя. — Не знаю, ты скажи, — хмыкнула я издевательски, а потом взглянула за спину «пострадавшего», заприметив там скучающего Вильяма. Удивительно, этот юноша всегда до боли в сердце молчалив, до боли в моем сердце, ведь мне иногда так хочется поговорить с ним; он так загадочен и таинственен, мрачен и строг, и я желаю узнать все его секреты и самые откровенные желания, но он просто молчит, и молчит, вымолвив раз в тысячелетие едкое «эва, ты такая неуклюжая». — Мне кажется, ты грубая, — фыркнул Кристофер, разгладив пальцами свои непослушные волосы, вдоль которых плавал ветер; темные пряди сегодня были собраны в пучок и неаккуратно растрепаны. — А мне кажется, ты нахальный и наглый, — парировала я, гордо взмахнув носом. Иногда он до ужаса невыносим! Так и хочется вмазать. — А вот мне кажется, ты… — не угомонялся парень, кажется, вспыхнув от моей уверенности, но сладкий голос перебил визг этого напыщенного индюка; это был Вильям. — Эва, можно тебя на пару слов? — он остановился рядом со мной, а когда увидел мой удивленный и потрясенный кивок, до не дожидавшись меня, пошагал за угол кофейни; я покорно пошла за ним. Он остановился в метрах десяти от нашего столика, спустившись к небольшой аллее; его руки покоились в карманах шорт, а карий взгляд был совершенно настроенный. — Ты знаешь, что у Шистада скоро день рождения, — начал говорить парень после недолгого, уютного для меня молчания. — И мне сказали, что ты ответственна за часть мероприятия. О боже… его голос был таким тягучим, как приторно-сладкая, вязкая карамель, или даже сироп; ох, точно, сироп! капелька сиропа в возбуждающе-бодрящем стакане томного эспрессо под стать этому железному, сильному, но такому бархатно-нежному голосу. О боже! Вечеринка! Я выплыла из своих фантазий и меня резко окатило ледяной водой, ведь я совсем, просто напрочь позабыла об этом. О вечеринке и о том, что пообещала Ибен помочь со всем этим. Я уверенно замахала головой туда-сюда, будто бы точно помнила о дне рождении гребанного Шистада и обдумывала план его проведения, а не представляла, какие же на вкус пухловатые губы Вильяма Магнуссона. Я всё еще чувствую этот запах корицы, так отчетливо витающий у кончика моего маленького носа. Нура говорит, что соулмейты – чушь собачья, но как она может так говорить, сама не попытавшись просто лишь вкусить это… чарующее, манящее волшебство миндаля или муската, терпкого кардамона… — Да! То есть, да. Я помню, помню, — оживленно ответила я, судорожно мешая в мозгах предложения. — И у тебя уже есть идеи, должно быть? Ибен интересуется; через неделю уже вечеринка, всё должно быть на высоте, ты поняла? — буквально по слогам, грубо выдвигает Вильям; он считает меня глупой, я почувствовала обиду. Я лихорадочно закивала, пытаясь подавить осадок из горечи на ребрах. — Идеи, да, я поняла, — мой голос немного задрожал, — все будет супер. Я выдавила из себя улыбку, ожидая ответную от него, но Магнуссон лишь двинул головой, смахнул со лба челку и двинулся к Нуре и Крису, которые о чем-то болтали. Я поплелась туда же.