Alia tempora

Они остановились ранним утром в западных землях, прилегающих к Столице, когда самые стойкие из солдат запросили отдых, сдавшись, скрипя зубами, не желая выказывать слабость перед командирами; они не спали уже пару ночей, выслеживая банду головорезов. Вдалеке, на горизонте, виднелись шпили и грузные, как в человеческих церквях, почти ушедших в зыбь веков, купола; город готов был встретить их, распахнуть жаркие объятия, утопить в знакомом шуме народа. До Столицы, несмотря на обманчивое видение знакомых улочек, вставшее перед глазами каждого из них, было еще часов пять пути конными: гораздо разумнее передохнуть немного, чем рваться на последнем издыхании, роняя с губ пену. В пустыне было трудно дышать, глотку сводило болью, точно в нее набилось множество острейших песчинок, расцарапывающих изнутри. Воздух был тяжелый, стеклянный, искажавший зрение. Адские рогатые лошади рыли лапами песок и рычали, отмахиваясь хвостами от всадников. Ненадолго остановившись, их скромный лагерь из трех десяток гвардейцев погрузился в деловитую шумную возню. Они общались на своем особом языке, жестами, окриками и по-военному четкими взмахами рук, но понимали друг друга кристально ясно. Первым делом поили пленников — не милосердие, а трезвый расчет: если не дотянут до Столицы и придется тащить их мертвыми тюками, вся вылазка окажется бессмысленной. Не получится доставить к командору главарей разбойничьей шайки, засевшей в пустыне и грабившей торговые караваны, полноводными реками и маленькими речушками растекавшиеся от Столицы Ада в разные стороны; они дождутся не похвалы, а яростного рыка, если притащат ей бездыханные тела. Пленники пили торопливо, захлебываясь, оттого — проливая половину драгоценной воды на алый песок. Песок впитывал ее тут же; он все поглощал с невыразимой жадностью: и воду, и жаркую кровь, и даже демонов и людей целиком — в особых, говорили, проклятых местах. Выругавшись, невысокий молодой демон отнял флягу от рта пленного, старательно закрутил, прежде чем небрежно зашвырнуть в седельные сумки. Исподлобья два связанных демона наблюдали за лагерем, косились друг на друга, беспомощно скалились, щерились; в таких безвыходных ситуациях оставались только звериные ужимки и мольбы — неясно кому. Бежать невозможно: на руках не только грубые веревки, грызшие кожу, оставлявшие кровавые черные отметины, но и парочка Высших заклинаний, злобными искорками пробегавшая по запястьям. Им оставалось только замереть, сгорбившись, стоя на коленях, под присмотром стражей с ружьями. И наблюдать за повадками гвардейцев внимательно, почти не мигая, пока не начнут болезненно гореть покрасневшие глаза. Черная Гвардия — лихие и искусные псы владыки Ада, идеальные гончие Сатаны. Сменялись правители — их, правда, на памяти Преисподней было всего-то двое: век демонов и Падших долог, — но Гвардия оставалась неизменна. Вечна. Немногие уже помнили, что они пришли только под конец последней, Святой войны с ангелами, перед тем, как Рай со всеми его светлокрылыми был уничтожен; некоторые уже считали, что Черная Гвардия была всегда, как красное солнце, ежедневно совершающее оборот над их головами, как алая пустыня на Первом круге. Один из пленников, послабее и помоложе, болезненно застонал, беспомощно замотал головой. Он уже предвидел, что передышка — временна, что сейчас их вздернут на ноги и увлекут следом за гвардейцами, только Черные гарцевать будут на бешеных и злых лошадях, а им придется бегом нестись следом за отрядом. Сейчас явится их капитан — бес с опасной ухмылкой и яростной магией. Явится и предложит бежать — или тащиться мешком, животом прямо по раскаленному, раздирающему кожу в лоскуты песку, увлекаемыми за веревки, притороченные к седлам. Гвардия всегда предлагала выбор. Гвардия была справедлива, как волчья стая. Запрокидывая голову к безбрежному глубокому небу, он проклинал себя. Его семья не голодала — вовсе нет, у них были деньги, смешливые сестры носили красивые висячие серьги с самоцветами, а мать — платья из столичных шелков. Ему было мало, все мало. Жадность — смертный грех, за который предстояло расплачиваться не звонкими золотыми монетами с отчеканенными на них перекрещенными саблями, а собственной жизнью. — Дай им час, уже солнце встает, — послышался спокойный, чуть хрипловатый голос. — Лучше вернуться до полудня, сегодня выходной, да еще праздник намечается. Нам не нужен шум. На лицо упала тень, и где-то глубоко, на изнанке мира, которую он мог чувствовать не так остро и полно, как маги, а только смутными отзвуками, — именно там на него взглянуло что-то чрезвычайно древнее и опасное. Взглянуло, взвесило и нашло слишком легким. Он зажмурился, но не утерпел, открыл один глаз; один — что уж теперь — почти не жаль. Успел заметить, как метнулась в сторону быстрая исполнительная тень, заскрипели военные ботинки по песку. Поднял голову, увидел человека — молодого, худощавого, светловолосого; руки его, насколько позволяли видеть закатанные рукава черной рубахи, покрывала вязь причудливых татуировок. На мгновение перехватил взгляд — глаза гвардейца показались льдистыми, неожиданно холодными в раскаленной пустыне. Они напоминали о снежных перевалах на сумрачном и промозглом Девятом круге, об инее, ползущем по камню, о плотной корке на воде, стянувшей мертвые воды Коцита; он не знал всего этого и в жизни не видел зим, но знакомые из банды рассказывали о них красочно, горько, свистящим хриплым шепотом. От человека веяло зимой и чем-то жутким, страшнее холода. Но если не прислушиваться к звериному чутью, воющему в голос, так удивительно было видеть обычного человеческого мальчишку среди отборного демонья, среди гвардейцев, с усмешкой зовущих себя Ротой Смерти… — Совсем ты их замучил, — обратился человек к кому-то позади почти весело, мимолетно улыбаясь. — Думаешь, стоит оно того? Мы ведь допросили и записали показания остальных на амулет. Могли оставить всех в тюрьме, а ты тащишь их через половину пустыни. Увидев собеседника странного человека, он едва смог сдержать рваный скулеж. Хотел сказать что-нибудь, но в горле вмиг пересохло, на губах были не слова, только нити быстро высыхающей слюны. Бес с небольшими обсидиановыми рожками, темными растрепанными волосами, стальными глазами. С опасным оскалом, который будет видеться по ночам, — если, конечно, он переживет этот день. На изнанке вокруг него плясало, искрило алое пламя, жаркое, дикое, точно вырвавшееся из глотки дракона из древних легенд, и только серебряные ниточки сдерживали его неведомым образом. Высший боевой маг — он не видел таких никогда и не представлял, что одно существо может обладать столь смертоносной силой. — Как ты добр, инквизиторство, — хмыкнул бес странно, насмешливо-ласково. — Не так часто кто-то решается нарушить твой обожаемый закон, особенно здесь, где гвардейцев больше всего. Не могу пропустить такое событие. Да и Кара порадуется: не все ж ей во Дворце сидеть да плесенью покрываться. — Амаимон хотел разобраться сам… — Нахуй Амаимона, — грубо огрызнулся бес, помотав головой. — Не будет он мне указывать, как с моей ротой ездить. Мои варварские методы эффективнее его будут, но этот напыщенный ублюдок не хочет это признать. В голове все плыло, дыхание спирало. Они говорили странно, вели себя — еще страннее. Если б было время, он бы попытался изучить повадки гвардейцев, действующих слаженно, как единый механизм — смертельно опасный механизм какого-нибудь огнестрельного оружия; это завораживало. Они преспокойно звали Сатану и ее высочайших полководцев по имени, рассуждали о судьбах других, точно их самих тут не было… — Час — слишком много, — покривился бес. — Пусть парни отдохнут, нам осталось немного. Если что, поднажмем ближе к городу, — бесхитростно пожал плечами тот, кого назвали странной кличкой, — «инквизиторством». В этом было что-то знакомое, но, как ни хмурил брови, как ни старался вспомнить, не удалось ничего наскрести во вмиг опустевшей голове. Человек продолжал: — Вздумаешь сняться сейчас, будут ныть полдороги. Совсем солдат распустил, Войцек. Он вздрогнул. Это имя было прекрасно знакомо: кто не знал капитана Черной Гвардии, правую руку Сатаны. Если это был он, дела обстояли еще хуже, чем думалось раньше. Оба гвардейца отошли, разговаривая о чем-то своем, поразительно повседневном, а он все боялся пошевелиться лишний раз. Над Первым кругом Ада медленно вставало солнце, освещая сверкнувшую золотом Столицу, но насчет жары волноваться не стоило — не с этим магом. Он только боялся, что от жизни его осталось от силы полчаса.

***

Ян хлестнул поводьями, посылая коня в стремительный галоп, когда кто-то из гвардейцев молча разбил руки. Впереди маячили ворота Столицы, тяжелые, черно-серебряные, с высеченными на них защитными заклинаниями, но Ян толком не видел их, не различал. Косил вбок, пока глаза не заболели, ища быструю черную тень: коня и всадника на нем. Раскаленный ветер хлестал по щекам, бил в грудь, норовил стащить с седла и отшвырнуть назад в диком вихре, как нелепую тряпичную куклу. Но кровь кипела бешено, из груди рвался ликующий вопль. Когда так летишь сквозь пустыню, разбрызгивая алый песок волнами, когда вокруг надрывно воет ветер, кажется, что за спиной распахнулись крылья. Кажется, вот она, свобода, к которой рвется любая человеческая душа, — пусть даже души у него не было… Обычно тихий и скромный, мышастый, бледный конь взревел по-звериному, запрокидывая голову, принимая вызов. Притираясь боками близко-близко, черным и серым, рядом шли два скакуна. Ян перехватил увлеченный оскал Влада; проигрывать нисколько не хотелось. Он снова хлестнул поводьями, прикрикнул, тяжелыми ботинками вдарил по бокам, заставляя коня мчаться на пределе сил. С гиканьем и воем они неслись наравне, глядя друг на друга, вовсе не на дорогу; Ян мельком подумал, насколько они похожи сейчас, действительно ли у него такой же дикий, радостный вид, взлохмаченные волосы, черти в глазах?.. Он дышал с наслаждением, обжигаясь. Сердце билось так, что вот-вот должно было разломить ребра. Взвывал, как всадник Дикой Охоты, в ночи несущейся над притихшим человеческим миром, подгонял лошадь резкими криками, лая, как остервенелый пес. Над головой пронеслась тонкая тень, и лишь через несколько мгновений Ян осознал, что ворота в Столицу остались позади, что они уже в пригороде, среди маленьких аккуратных домиков и четко разлинованных улочек. Оглянувшись, увидел искаженное лицо Влада, досаду в его глазах. Его конь отстал на каких-то пару метров. — Первый! — прокричал Ян, не в силах говорить спокойно, дышать ровно: он хрипел, задыхался, точно сам бежал все это время. — Понял, Войцек? На что мы спорили?.. — Ни на что, — ухмыльнулся Влад, довольный, очень уж по-лисьи прищурившийся. — Ты согласился прежде, чем я выдвинул условия. Можешь просто наслаждаться чувством победы. — Которое ты только что почти испортил, — беззлобно проворчал Ян. Он уже успокоился, аккуратно потрепал по шее притихшего коня, как бы извиняясь за внезапный рывок прямо под стенами города, за этот всплеск животного упрямства. Развернувшись, они терпеливо дожидались, пока подтянутся остальные гвардейцы, ехавшие мерной рысью. Лошади были покорные, безропотно тащившие пленников, перекинутых через крупы, а солдаты оживленно переговаривались, споря и галдя, нарушая спокойствие мирного райончика. На них оглянулось несколько прохожих, крикнули дети на другом конце улицы. — Кто? — с жадностью расспрашивали гвардейцы, едва не кидаясь на них в любопытстве. — Инквизиторство, — не особо охотно признался Влад, когда понял, что Ян молчит и не собирается ничего говорить, оставляя все объяснения ему на откуп. Ян же только горделиво улыбался, приосанился, красиво поправив саблю на боку — чтобы навершие посверкивало в лучах вставшего солнца. Среди отряда послышался радостный гогот, перезвон монет. Мелкие медяки пошли по рукам, их деловито рассчитывали. — Стареете, капитан, — трагично вздохнул кто-то. Хохот прокатился по отряду второй живой волной; Влад недовольно, но по-доброму выскалился в улыбающиеся веселые лица. Перешучиваясь, они медленно продвигались дальше, почувствовав, что оказались дома, уже не рвались вперед, не бились в агонии от желания снова увидеть родные знакомые улочки — дорогу к гвардейскому черному замку, клинками шпилей пронзающему небо. Дорога текла незаметно, они разговаривали шумно, взбудораженные гонкой двоих капитанов. Черный конь, покрытый многочисленными глубокими шрамами и отметинами, повесил голову, подгрызал удила как будто бы смущенно, выслушивая тихое ворчание Влада. На этом своенравном жеребце он ездил уже без малого пятнадцать лет, с самой гражданской войны, когда Кара выхватила трон у Люцифера и его мятежного брата, — с тех самых пор он не подводил, а теперь вдруг отстал на пару метров. Какая мелочь, казалось бы, но Влада она, на первый взгляд, задела удивительно глубоко. — Лет пять назад маги с Второго обещали чуть ли не машину пересобрать, чтобы на магии работала, а все на допотопных лошадках ездим, — с сожалением произнес Влад. Конь под ним сердито зарычал. — Я-то думал, будем как в «Безумном Максе» по пустыне рассекать… — Да брось, ты бы Ай’Хаара не променял на бездушную груду металла, даже если бы тебе предложили целый танк, — спокойно подсказал Ян. — Ты этого мерзавца любишь больше, чем любого из отряда. Ай’Хаар — с архидемонского это примерно переводилось как Свободное Сердце, и имя выбирал не Влад: оно как-то само пришло — что-то согласно проурчал. Ян, ехавший совсем рядом, с улыбкой потянулся погладить его по красивой высокой шее. — Ума у него больше, чем у вас, черти, раз в сто, — огрызнулся Влад, оборачиваясь через плечо, где чуть в почтительном отдалении тащился их отряд. — Капитан проиграл разок, а они уже рады, блядь, монетки считают… — Да мы ведь любя, капитан Войцек! — вскрикнул молодой демоненок с косицей на манер тех, что носили Высшие, чуть раскосыми, кошачьими, очень хитрыми глазами и облизанной пламенем шеей. — Вы нам оба как отцы родные, как мы можем-то… Ян усмехнулся тихо: подлизываются, как шаловливые щенята, куснувшие старших за хвосты забавы ради. Вирен был круглый сирота, которого Гвардия как-то подобрала на потухшем пепелище, когда в глубине кругов заворочалась разбойничья шайка покрепче и позлее нынешней, и он сейчас удивительно точно высказал общую мысль. Они по-отечески спускали им с рук многое, пока отряд был верен до смерти командирам и Сатане, пока не случалось ничего, что марало бы закон, который они клялись беречь. Оказавшись у замка, они с Владом тут же бросились раздавать приказы; гвардейцы грубовато стаскивали с лошадей пленников, чуть не подгоняя их пинками. Вирен вился вокруг, больше мешаясь под ногами, и на него справедливо порыкивали, но мальчишка никак не унимался. Уже тащил одного из демонов в казематы молчаливый, совсем не похожий на товарища Волк — он был когда-то наемником с Девятого круга, и ничего, кроме прозвища, у него не осталось; его тут же догнала быстрая и ловкая, как ласка, Айя. Все медленно возвращались к нужному ритму, успокаиваясь, признавая дом в грозном строении замка. Особым посвистом Ист приманила свою птицу, поглаживала ее по голове, ласковым клекотом отзывающуюся на легкие касания к топорчащимся перышкам. Снова повздорили братья Гилен и Зарит: их растаскивали в стороны, ухватив за вороты, те, кто постарше и поумнее, браня на разные голоса. На шум выглянула и десятка, остававшаяся в замке, забрехали псы… — Дом, милый дом… — обреченно проговорил Ян, вслушиваясь в шумящий отряд. — Эй, какого чер-рта? — прорезался голос внушительным грозным рыком. Клубок тел распался. Пленного демоненка стащили с лошади, сорвали ненароком тюрбан с головы — под ним показались загнутые маленькие рожки, почти как у бесов, и огненно-рыжие космы волос. Он выл, бился в руках и пытался кусаться — мелькали острые зубы, точно у небольшого хищного зверька; Волк, возвышавшийся над ним на полторы головы, раздосадованно потрясал окровавленной рукой — черные капли срывались в песок. Матерый и седоватый, второй разбойник шел куда спокойнее, а этот извивался, как истеричная девица, которую отдают нежеланному жениху. — Может, нам одного пленника хватит? — свирепея, уточнил Волк, сжал тяжелые кулаки. — Капитан, отвернитесь-ка… — Отставить! — взревел Ян, торопливо бросив кому-то поводья. Подлетел ближе, заслонил собой пленного, хотя и догадывался, что Волк просто грубовато пугает и не тронет мальчишку, пока ему не прикажут. Шутил он так, по-доброму ухмыляясь. Вид его, высокого, кряжистого, точно медведь, — он явно прогадал с прозвищем, — внушил бы страх любому, не только ошалевшему демоненку. Он бился в ужасе, окруженный гвардейцами. — Я не хочу умирать! — взвыл, хватаясь за Яна, вцепляясь ему в рукав. — Пожалуйста! — Будешь так орать, точно пристрелим! — оглянувшись, рявкнул Влад. Он с досадой отвлекся от разговора с Ист, хотя и обычно терпением не отличался. — Сейчас смертный приговор выносят крайне редко, отсидишь сколько полагается — что демону каких-то десять лет!.. Изловчившись, Волк все-таки прихватил обмершего демоненка за плечо и потащил прочь. Он совсем поник, взгляд его страшно опустел; Яну на какое-то мгновение стало жаль его, но что он мог сделать? Инквизиция научила его грызться за справедливость, остервенелым зверем сражаться до конца. Не было исключений — или он хотел так думать.

***

В гвардейские казематы, расположенные в небольшом кирпичном строении чуть правее черного замка, его потащил угрюмый амбал из Роты Смерти: вцепился в руку так, что выбора не было, приходилось перебирать ногами следом, так быстро, как он только мог. Он желал бы зарычать, возмутиться, но из горла рвался только униженный скулеж: лучше всего осознавалось, что ему грозит, только сейчас. Гвардия больше не была хищными головорезами, под стать ему, Гвардия изображала из себя правительственные войска и грызлась намертво за закон. Убить его так никто и не смог — или не захотел, — поэтому решили сгнобить в вечных казематах. Гвардеец распахнул дверь, кивнул двум стражникам у входа небрежно, как старым знакомым, и проволок чуть дальше, к небольшим камерам-клеткам с надежными на вид толстыми прутьями, изукрашенными причудливыми магическими символами. Закрыл дверь с грохотом, провернул ключ, запечатал магией — очнувшись, он приник к прутьям; металл немного жег руки. Оглянулся по сторонам загнанно, но не увидел нигде Варсейна, товарища по банде. Сердце ухнуло в пятки: куда же его, выходит, увели... — Подождите! — проорал он вслед демону испуганно, решив, что ему уже нечего терять. — Я могу быть полезен! Я расскажу, где мы хранили награбленное! Сдам наших наводчиков! Пожалуйста!.. Демон даже не обернулся, вышел на улицу. Завозились недовольно стражники, наряженные в гвардейские мундиры, вооруженные саблями да револьверами. — Будешь шуметь, обеда лишим! — пригрозил один из них грубоватым голосом. — И ужина тоже. Он усмехнулся горько: как будто его сейчас могла волновать еда! Как будто он боялся их или их оружия; да лучше быть пристреленным на месте, чем оказаться на суде и — после — непременно в тюрьме. Магические клейма преступников не стираются, всегда сообщат гвардейцам о том, где он: ни в одну банду не пойти, а родные отвернутся от позора семьи, и он загнется от голода. Никто никогда не возьмет на работу разбойника… Заметавшись по камере, он слепо натыкался на стены, на решетку. В маленькое окошко ярко и радостно светило солнце — слишком маленькое окно… Он глухо застонал, хватаясь за голову, вцепляясь когтями в патлатые волосы. — Да не ори ты, ради Денницы, у меня башка раскалывается! — пригрозили ему откуда-то напротив сердитым женским голосом. Он медленно обернулся, уставился на камеру точно напротив его, разделенную достаточно коротким коридором. Молодая темноволосая демоница повисла на решетке, тоже потирала лоб. Под изящными изогнутыми рогами расплывался темный синяк. — Что вы там?.. — встрепенулся все тот же стражник. Подошел ближе, зыркнул на обоих по очереди, точно думал, что они успели о чем-то договориться одной-единственной фразой и обреченным долгим воем. — Но пасаран, товарищ, — безрадостно хмыкнула демоница, кивая на решетку. — Познакомиться хотела, что плохого? Эй, как твое имя? Конечно, никто в здравом уме не стал бы называть свое имя первой встречной преступнице — очевидно, она была ей, раз оказалась в гвардейских казематах, — и хмурому стражнику. Он панически выдумывал что-то, но больно неудачными, неестественными казались все имена, которые всплывали в голове. — Рыжий, — ответил он, использовав кличку, данную в банде. — А у тебя хорошая фантазия, — ухмыльнулась демоница, глядя на его огненные волосы. — Или у того, кто тебе это имя давал. А я Ринавирель. Ринка. Она протянула руку, точно он мог бы пожать ее: их разделяло метров пять и озадаченный хмурый стражник. Демоница стояла, прислонившись к стальным прутьям небрежно, помахивала кисточкой на тонком хвосте, точно рассерженная кошка. Гвардеец хмыкнул, покачал головой и отошел к товарищу у двери; они тихо заспорили о чем-то. Рыжий не слушал ни их, ни странную демоницу, он просто рухнул на скрипучую жесткую койку и забился в угол.

***

После душа было удивительно свежо; по возвращении из жаркой безжизненной пустыни вода всегда казалась благословением. Рукой растрепывая еще немного мокрые волосы, непривычно запинаясь о рога, Влад торопливо сбегал по крутой лестнице, что пронизывала гвардейский замок насквозь. Черный мрамор грохотал под ботинками. Кабинет был раньше командора Гвардии, теперь занимавшей трон во Дворце, но оказался отдан в его пользование; Влад уже устроил собственный порядок, заключавшийся в полнейшем хаосе, признал место своим. Подойдя к двери, он почувствовал, как нехорошее чувство скользнуло холодом по позвоночнику, заставляя чутко замереть у стены. По скрюченным в боевом жесте пальцам пробежали алые искры магии, второй рукой Влад потянулся к поясу, к револьверу, нащупал знакомую рукоять. Внутрь он скользнул удивительно тихо, почти не дыша. Раньше это удавалось проще простого, теперь, став бесом, заработав проклятие, рога и живую плоть, когда-то мертвый Влад вынужден был вовремя опоминаться, пока не начинало мучить удушье. Он замер, глядя на демона с мощными витыми рогами, сидящего на стуле напротив письменного стола, устеленного бумагами. Заслышав шум за спиной, демон повернулся к нему с на удивление приветливой улыбкой, делающей его лицо довольно приятным. Длинная коса с вплетенными в нее серебряными нитями скользнула по плечу. — Вельзевул, какая встреча! — радостно вскрикнул Влад, торопливо гася заклинания и подходя ближе. Небрежно отдал честь от виска, хотя и догадывался, что Высший демон пришел не как начальник. Он был ближайшим советником Сатаны, как и Влад; иногда казалось, что они будто ангел и демон, сидящие у нее на плечах, какой бы откровенно дурацкой ни была эта аналогия: Влад рвался в бой, легко вспыхивающий и яростный, как степной пожар, а Вельзевул спокойным голосом и мудрым советом направлял к миру. Они неплохо ладили, несмотря на абсолютно противоположные характеры; по крайней мере, не ссорились ни единожды, и при своем резком нраве Влад искренне считал это достижением. — Рад, что вы вернулись целыми, — вежливо завел беседу Вельзевул. — Я только что во дворе столкнулся с Яном, он лично распоряжался насчет пленников. Неужели все настолько серьезно? — Да нет, какие-то мелкие грабители, — небрежно отмахнулся Влад. — Просто инквизиторство очень любит все контролировать. Пусть развлекается. Через распахнутое окно было слышно, как где-то внизу Ян уже муштрует ту часть роты, что оставалась в замке, недовольный чем-то или просто желающий напомнить солдатам, что стоит не отдыхать и прохлаждаться, пока остальных нет, а верно служить Сатане. Несмотря на строгость, Яна гвардейцы любили, так что Влад не слишком-то беспокоился. Облокотился на подоконник, перегибаясь вниз, позволяя теплому ветру запутаться в волосах, скользнуть по лицу. Серебряная подвеска с заключенной в ней душой Яна привычно холодила кожу — когда-то проданная по контракту, она так и не была ему возвращена, а инквизитору отчего-то было спокойнее, пока душа его хранилась у Влада; как в сказке, но не на кончике иглы, а за тонким прозрачным хрусталем, опасно-хрупким. Лениво заглянув в боевой транс, Влад почувствовал биение нитей связи, легкий их перезвон: у инквизитора все было в полном порядке… Наметанным взглядом он подмечал, что Вельзевула что-то волнует: Высший был немного растрепан, отбивал нервный ритм пальцами по столу, часто оглядывался, окидывая долгими взглядами скромно обставленный кабинет, но так и не мог придумать, о чем начать разговор. Покачав головой, — с такими дела вести — сплошное разорение, — Влад полез к книжной полке и из-за пухлых томиков с тисненым переплетом выудил подарочную бутылку виски. — Только два часа дня, — напомнил Вельзевул, взглянув сначала на тяжелые часы на стене, идущие наоборот, потом на Влада, легкой рукой разливающего на две рюмки. Солнце причудливо играло на гранях. — Жена не разрешает, да? — уточнил Влад. Он с удобством устроился за столом, закинул на него ноги, немного спихнув бумаги к краю. — Понимаю. Бабы… У него и в уме не было пытаться взять Высшего демона на «слабо», но Вельзевул как-то сам схватился за рюмку. Пил торопливо, залпом, точно боялся, что в кабинете и впрямь сама собой окажется его супруга Джайана, недовольно тряхнет рыжими кудрявыми волосами и хлестко заедет по рукам хвостом с кокетливой кисточкой. — Послушай, существует достаточно тонкая проблема, и я рассчитываю на серьезность, — наконец решился Вельзевул. — Вы с Яном единственные люди, которых я хорошо знаю и кому могу доверить что-то настолько ценное… Влад многозначительно потрогал острые рожки, уколол палец. Когда их тянулся почесывать инквизитор, у него это получалось как-то ловчее, а сам он пока неуютно чувствовал в новоприобретенном теле — после стольких лет, проведенных бесплотным духом. — Не вздумай отпираться, я не об этом, — с досадой отмахнулся Вельзевул. — Ты живешь в мире людей едва ли не больше, чем здесь. Я слышал, вы сдадите Каре этих разбойников и отправитесь в отпуск в Петербург… — Не совсем в отпуск, — покачал головой Влад, немного посерьезнев. — Скоро годовщина Исхода, надо проследить за положением наверху. Конечно, официально беспорядков не предвидится, но нас попросили присутствовать во избежание — просили не последние люди в Инквизиции. Что-то там, блядь, есть такое, о чем нам забывают сказать… Так к чему все это? — Ты, верно, знаешь мою дочь Ишибел… Влад рассмеялся почти облегченно: он-то рассчитывал, что дело окажется куда запутаннее и сложнее, приготовился вспоминать все грешки, что водились за ним или его ротой. — Я ее крестный отец, если ты не забыл, — хмыкнул он. — Конечно, я знаю Белку. Исправно притаскиваю подарки из Петербурга, учу держаться в седле и бить всяким ублюдкам рожи… — Насчет последнего мы еще поговорим однажды. Но дело в том, что она загорелась идеей посетить мир людей. Ей шестнадцать, она вправе просить отпустить ее на каникулы, но… Вельзевул замялся и потянулся к бутылке, наливая себе. Руки его дрожали несильно, фамильные перстни бряцали о стекло. Когда-то Вельзевул потерял сына, и было ему примерно столько же лет, сколько Белке сейчас; мальчишка, опьяненный свободой и губительным юношеским максимализмом, сбежал на войну, которая его убила. Влад не видел этого лично, не стоял, глядя, как он погибает — кажется, героем, — но был наслышан по пьяным и долго-горьким рассказам Кары. В глазах ее, когда она говорила о Тэале, становилось темно — так же, как у Вельзевула сейчас. Эта смерть стала для них глубоким, не зарастающим годами шрамом, одним на двоих. — Я не могу вечно удерживать ее дома, она хочет посмотреть мир, — пробормотал Вельзевул, с силой ставя рюмку на стол. — Пожалуйста, капитан Войцек. Влад. Как друг, а не как офицер Черной Гвардии. Мне будет спокойнее, если она окажется в новом мире под надежным присмотром. Сами мы Ад покинуть не можем: приготовления к праздникам, помощь Каре, все эти разбойники… Политика. Джайана предлагала отправить Ишибел в какой-то летний лагерь, если ей так хочется узнать мир людей, но лучше уж с вами… Вы сможете ее защитить. Молча глядя на бледного, явно измученного этими размышлениями демона, Влад не знал, что сказать. Белка ему искренне нравилась — смышленая маленькая демоница, которая схватывала все на лету. Она часто с воплями и хохотом носилась по плацу вместе с гвардейскими новобранцами, мелькала перед глазами рыжей бестией; она выросла у него на глазах, половину своей жизни проводя с Гвардией, пока ее родители были слишком заняты. Белка была их сыном полка — дочерью Гвардии. — Мы инквизиторы, Вель, — мрачно напомнил Влад, так прямолинейно, как только мог. — Магическая полиция мира людей. Мы пропадаем на работе, на которой в нас обычно стреляют или швыряются смертоубийственными заклинаниями. Крайне редко — пытаются выгрызть глотку или оторвать ебало. Думаю, ты сам понимаешь, что мы хуевые воспитатели. С нами не может быть безопасно. Он зарекся хоронить товарищей после той самой гражданской войны, что поставила Ад вверх ногами. Где-то в глубине ворочался незабытый страх. Войны не было уже целых пятнадцать лет, но Влад ждал ее на пороге, как старого друга с клинком, ржавым от крови его родных. Ничего не говоря, Вельзевул просто давал ему время подумать. Мимоходом пролистать бумаги, которые положили ему на стол, вытащить из ящика письменного стола нож для писем. Опасно поигрывая лезвием, Влад пристально его рассматривал; какой-то части его хотелось выяснить, насколько далеко зайдет Высший демон, упрашивая его о помощи. Если станет предлагать деньги, он точно вышвырнет Вельзевула вон. — Я обязательно спрошу у Яна, — в конце концов сдался он. — Если он согласится, пускай. Но вся ответственность на тебе: все-таки нас любят находить неебические неприятности, в которые детей лучше не ввязывать. — По рукам, — облегченно вздохнул Вельзевул. Он немного расслабился, спокойнее откинулся на спинку стула. — Я уж думал, вы никогда не вернетесь, — признался он. — Зная Ишибел, она скорее сбежит сама. Упрямая у меня выросла дочь… Как Тэал. Я все время этого боюсь… Что ж, подумай до вечера, как раз на балу встретишься со мной или Джайаной… Влад рывком поднял голову, высвобождаясь из своих размышлений о сером дождливом Петербурге и предстоящей работе. Нахмурился, сразу почувствовал себя немного не на месте, потер рожки. — Бал? — переспросил он, задушив гордость. Незнание давалось трудно, со скрипом: он привык ведать больше, чем другие, и с надменной улыбкой сообщать людям и нелюдям правду, но пара дней в пустыне сказывалась ощутимо. В Столице происходило что-то постоянно, крутилось вечное колесо времени в сотни раз скорее; на секунду прикроешь глаза, и уже упустишь, споткнешься. — Да, расстарался Баэл в честь годовщины Исхода. Предварительный, разумеется, праздничный устроят позже, — кивнул Вельзевул. — Вы с капитаном Яном будете? — Ну, видно… придется. Влад скривился так, будто хлебнул чего-то кислого. Да лучше уж это, чем провести вечер не дома, а в окружении щебечущих демониц и серьезных постных лиц их мужей. Он только вернулся из пустыни, смертельно устал, а душ и виски бодрили лишь ненадолго, — а ведь под конец вечера придется еще и танцевать… Или так, или встревать в светские разговоры и запутанные интриги, которые не до конца истребили новые порядки, пришедшие с новым Сатаной. — Я бы лучше дома, в Петербурге, отдохнул… — тоскливо вздохнул он. — Кофе, инквизиторство, человеческий сериал про ментов… Разве я, сука, так много прошу? Всем нам иногда нужно отдыхать, но почему-то мир об этом забывает. — Мечты… — печально кивнул Вельзевул. — Мне пора, дела тоже отдыхать не дают. Подумай над предложением, не забудь. — Джайане привет передай, — обреченно крикнул Влад, глядя ему вслед.

***

На празднике было привычно: шумно и душно от восточных ароматов духов; глаза разбегались, пестрили платья дам. Откуда-то пошла снова мода на самоцветы, которыми были вытканы одежды, усыпаны тонкие ключицы, обвиты изящные шеи и запястья. Вокруг сверкали камни, куда ни глянь, точно в сокровищнице. Даже богатое, но не пышное, изысканное платье Ишим, первой леди Ада, пылало лалом, точно в память о жаркой густой крови, которую всегда проливала сама Кара. В черно-серебряном, как и все гвардейцы, Ян оставался чуть в стороне: не умел танцевать, не хотел лезть в придворные разговоры. Влад предлагал на праздник надеть богатый дымчато-серый камзол, отливающий сталью, неясно кем и когда подаренный, но он упрямо цеплялся за форму, лишь в ней чувствуя себя защищенным от испытывающих взглядов. Перехватил бокал, пригубил вино, стараясь, чтобы жесты выглядели не такими отчаянными. Этот урожай с Восьмого был каким-то странным, остающимся горечью на губах, словно пепла хлебнул. Ян, впрочем, не жаловался: этот вкус был ему приятнее многих; кофе, сигареты, от Влада тоже пахло полынью да крепким дымом… Он помотал головой. Пьянило скоро, но незаметно: коварное вино, обманчивое. Музыка тоже пленила не сразу: поначалу она казалась разладным воем инструментов, попавших в чьи-то непрофессиональные руки, но постепенно звук обретал глубину, смысл; он задевал струны внутри, играл свое, рассказывал историю. О битвах и победах, о потерях и моментах ликования, горчащих так же, как темное гранатовое вино, которое здесь разливали. На мгновение почудилось, что звенела, пела напоенная кровью сталь, выли звери, граяли птицы, вьющиеся над братскими могилами, — все они были братьями в смерти, свои и чужие. Ян догадывался, что заказывала музыку, эту чудную ткань звука, сама Сатана. Под нее танцевали, как в последний раз. Юбки взмывали резко, как изломанные крылья разноцветных диких птиц; Ян издали наблюдал за гибкими телами, кружащимися друг против друга, различал в этих макабрических плясках знакомцев: вот Кара и Ишим мелькнули в центре залы, точно в венчике цветка, образованного фигурами танцующих, под блестящей золотом и искрами камней люстрой, за ними рыжеволосая, резкая, непримиримая генерал Рахаб в компании кого-то из высших чинов, хищная птица Ист, Вельзевул с блистательной супругой, Влад, выбравший себе какую-то миленькую демоницу, и еще многие знакомые лица. За все годы он не видел ни единого похожего танца. Коротая время, он проговорил недолго с знакомыми демонами из придворных, удивительно спокойных и вежливых, не задирающих головы выше его, — с аристократами нового вида, вскормленными и поставленными так высоко гражданской войной. У них не было древней крови и фамильных драгоценностей, от которых ломились драконьи сокровищницы в родовых замках, а были только острый ум да умение хвататься за подарки судьбы и счастливые шансы всеми когтями. Политика утомляла немного, хотя к нему и прислушивались: Ян стоял рядом с Карой и Владом всегда, занимая в их неясной Троице роль самого спокойного и человечного, не вспыхивающего огненным яростным вихрем. Они распрощались тепло; Ян, проходя, отбился от парочки хихикающих дам, кивнул офицерам из Гвардии, отдал честь от виска. — Капитан, — с бархатистой улыбкой приветствовала его Джайана. Она дышала часто после головокружительного танца, раскраснелась — и это удивительным образом шло к ее рыжим огненным волосам. — Так рада, что вы вернулись невредимыми. Чего же не танцуете? Она задавала этот вопрос уже столько раз, что Ян устал выдумывать невообразимые причины, оправдавшие бы его неумение и нежелание учиться. Потому он просто постарался перевести разговор на другую тему, и она легко ему это позволила: Джайана всегда была яркой рыбкой, плывущей по течению. Он ни разу не видел ее расстроенной, а эта приятная ласковая улыбка словно была надежно приклеена к алым губам демоницы. Незаметно вернулся Влад, перехвативший у него бокал и допивший его залпом. Танец пошел совсем иной: ласковый, переливчатый, нежный. Гораздо более медленный и тягучий; если те пляски вспыхивали огненно-рыжим, точно зарницы пожаров в ночи, то этот был теплым кипенно-белым молоком. Влад Войцек, непокорный зверь, капитан Гвардии и один из вожаков до сих пор незабвенной революции, не умел танцевать так плавно и степенно. — Ну как, все демоницы из декольте выпрыгнули? — смеясь, уточнил у него Ян. Он никогда не ревновал к этим пестрым мотылькам-однодневкам, жадным до всего чудного, жаждущих золота и славы. Знал, что Влад, вернее любого пса, даже не глянет на них, будь каждая прекраснее тысяч рассветов, знал, что они принадлежат друг другу, пока по ключицам Влада вьется серебряная подвеска с человечьей душой. Но не смеяться не мог над упрямыми попытками холеных гордых аристократок затащить Влада в постель; возможно, существовал спор, о котором ему не говорили, но дамы висли на капитане Войцеке гроздьями. — Все дело в моем природном обаянии, инквизиторство, — трагично вздохнул Влад. — Здравствуй, Джайана. Твой благоверный заглядывал к нам в замок сегодня, мы очень мило поговорили. — Ты его напоил, — укоризненно напомнила Джайана. Влад развел руками, расплылся в такой невинной улыбке, что совершенно ничего невозможно было ему сказать; Ян прекрасно знал эти его фокусы, а вот демоница растерялась и забыла всю обвинительную речь, готовую гневным потоком сорваться с ее губ. — Все мы грешны, миледи, уж простите мне этот проступок, — прижимая руку к сердцу, чуть склонился Влад, хитро глядя на нее снизу вверх. По контракту рассыпались искры смеха — колкие, звонкие, как будто перезвон золотых колокольчиков. — Но я рассчитывал найти тут виновницу переполоха. Куда делась Белка? — оглядываясь, заинтересовался он. — Она… не выказывает интереса к светским мероприятиям, — неохотно проговорила Джайана, чуточку обиженно. — В мои годы леди полагалось блистать на вечерах так, будто это последний раз, и ждать достойного мужчину, а теперь… Другие времена. Другие. Хорошее слово, которое они избирали, потому что не знали, сделали мир лучше или хуже, поменяв правителя да отдав Аду конституцию — когда-то это была всего лишь глупая шутка, над которой взахлеб хохотали всей Гвардией между сражениями, а потом она внезапно воплотилась. В их другие времена не было ни добра, ни зла — все это оставили на откуп сказкам, которые рассказывали демонятам на ночь… — Завтра с утра будем отправляться в Петербург, — напомнил Ян. Он никогда не мог забыть о делах и толком наслаждаться праздником, держа в голове слишком много. — Лучше перехватить Ишибел у входа в замок, только пусть не опаздывает… — Она не сомневалась, что вы согласитесь! — обрадовалась Джайана, в едином порыве хватая его за руку и сжимая ее. Пальцы у нее были теплые и ласковые. Просияла: — Спасибо, капитан! Обоим спасибо. Она упорхнула в сторону, оказавшись рядом с мужем и ловко подхватив его под руку, положила голову на плечо, умиленно улыбаясь, и увлекла его снова в круг танцующих. Влад тоже косился туда; что бы ни говорил, но танцевать он любил, — это было единственное, чем он хоть как-то развлекался во время таких вечеров. — Подумать только, когда-то на таком же празднике ко мне подскочила Джайана с просьбой благословить дочь, — вспомнил Влад, чуть прикрыв глаза, погружаясь в ставшие такими далекими воспоминания. — Я и знать не мог, чем это обернется, просто махнул рукой… В следующий раз такие заклинания надо давать куда осторожнее, иначе потом напомнят про обязанности… — Ты всегда был страшным актером, Войцек, — ровно кивнул Ян. — Не мог отказаться от такой возможности, правда? Блеснуть Высшей магией, записаться в… крестные дочери демона, одного из самых знаменитых во всех мирах… Теперь страдай. — Не я один, инквизиторство, хоть это меня успокаивает. Страдать — только вместе. Небрежно перехватив с подноса молоденькой прислужницы новый бокал, Влад отпил еще вина. Яну не хотелось говорить, но, похоже, он уже пьянел — это раньше, духом, Влад мог не чувствовать алкоголя, мог не спать месяцами и вовсе не дышать, а теперь никак не мог привыкнуть. Они неведомым образом поменялись местами: Ян был собран из мрака и человеческих костей, а Влад — живее всех живых… И, быть может, потому Ян не смел мешать ему учиться быть в полной мере настоящим и ощутимым. — Иди с Ишимкой потанцуй, — предложил Ян, цепко улавливая в другой конце залы освободившуюся демоницу, смеющуюся, легкую, как бабочка. — Она наверняка найдет, что рассказать. Похоже, начинался новый тур вальса, и демоны учтиво разбивались на пары, кивая друг другу — позвякивали дорогие тяжелые украшения на рогах. Музыканты, расположившиеся на балкончиках сверху, похоже, решили окончательно поразить, выворачивая сердце первыми пронзительными звучаниями. В Аду магия была везде, невидимо разливалась в воздухе, горела кругом яркими всполохами, и она проникала во все — и в мелодию тоже. Раскрашивала на свой манер, питаясь воспоминаниями о гражданской войне. На какой-то миг Яну показалось, что он снова оказался на поле боя среди бушующей грозы, грозно рычащей сверху, сыплющей ветвистыми молниями… — Когда же ты танцевать вздумаешь, капитан моей распущенной души? — оскалился Влад, возвращая его в душный тесный зал. Запросто увернулся от тычка локтем под ребра: они выучили повадки друг друга наизусть; рассмеялся слишком уж громко, привлекая внимание нескольких ближайших демонов. Если прислушаться, можно было заметить, как зашуршал шепот: вокруг Гвардии всегда любили сочинять небылицы, это со временем ничуть не изменилось. Отпустив чрезмерно ехидного от выпитого вина Влада, Ян сам остался один в укромном уголке зала. Он еще смутно помнил пьяный вечер, когда ему наконец-то дали капитана в Инквизиции, там, в сыром и сером, но оттого не менее дорогом сердцу Петербурге; Влад включил проклятую «Безвоздушную тревогу» и уволок его танцевать — и это был единственный раз, когда Ян пытался неловко изображать нечто похожее на вальс. Тогда, дома, с приглушенным светом, он согласился, но в громадном зале с сотнями демонов, хищных, готовых обглодать кости за любую ошибку, он ни за что не отважился бы. Не хватало смелости и, быть может, исключительной наглости, не хватало уверенности движений, с которой Влад сейчас кружил Ишим. Вихрилось алое платье с самоцветами, и зрелище это было смертельно красивое… Проходясь по залу, Ян мучительно считал время до конца праздника; хотелось курить, но шанса незамеченным выскользнуть на балкон не было ни единого: каждый из гвардейцев удостаивался самого пристального внимания. На исходе таких блужданий, с головой, уже ноющей от бесконечных разговоров, с пересохшим горлом, он столкнулся с Карой. Судя по лицу, зеркалом отражавшему его выражение, она тоже искала уединенное место, и они вцепились друг в друга, как в последнее спасение. В Каре с трудом признали бы Сатану: она не носила короны, напоминающей терновый венец, даже на такие пышные праздники, предпочитала неброские мундиры Гвардии — черная плотная ткань да серебряная канитель. Она по-прежнему держалась как командор, а не как владыка всего бесконечного Ада. Небрежные, резкие движения, по-мужски коротко стриженные черные волосы, несколько шрамов на молодом лице, самый заметный — над глазом, — все это выдавало в ней воина, а не одного из аристократов, собравшихся здесь. — Господин инквизитор, — обрадованно выдохнула она; Ян протянул было руку, чтобы отдать честь, как полагается, но Кара просто порывисто обняла его, не заботясь, сколько Высших глазеет на них. — Рада, что выбрался в наш, прости Денница, светский круг. Уже наслышана про ваши гонки под стенами, — насмешливо напомнила она. — Как дети малые, что с вами будешь делать? Оставалось только промолчать, состроив уязвленное выражение, и умно кивать на ее слова. О том, что поддался на спор, Ян нисколько не жалел и догадывался, что и Кара выговаривает из-за правил и приличий, потому что вокруг так много любопытных глаз и чутких ушей. Кара шла по залу медленно, точно оглядывая свои владения; эти властные, хозяйские замашки были в ней всегда, но в полной мере раскрывались в последние годы, когда она, кажется, в полной мере осознала, что держит в руках целый Ад. Ад, самые главные лица которого собрались в одном зале, мирно разговаривали, кивали друг другу и передавали привет женам и мужьям. Еще недавно кто-нибудь рухнул бы с белой бешеной пеной на губах или заколотым под ребра тонким стилетом, но все было спокойно. И музыка пела переливчатым соловьем о новом: о мире, о красоте неба, о чьей-то счастливой любви — и впрямь странная мелодия, ведь обычно все они играют о горе. — Хочешь, я коварно украду тебя ненадолго? — хмыкнула Кара. — Идем, давай, хоть свежим воздухом подышим. Ой, да никто не будет против! Не успел Ян согласиться, а Кара уже устремилась куда-то вперед, уверенно лавируя между демонами. Ему оставалось или кинуться следом, или встать на месте и снова встретиться со светскими беседами, и решение далось чрезвычайно просто. Следом за Карой он выскользнул из зала, пробежал по каким-то лестницам и галереям, оказавшись в конце пути на широком длинном балконе. Кара облокотилась на перила, покачивая бокалом вина в вытянутой руке. — Ловкость рук и никакого мошенничества, — заявила она, перехватив удивленный взгляд Яна: он и не замечал бокала все это время. — Хорошее вино, мне нравится. Боюсь представлять, что Баэл вытащит на сам праздник. — Надеюсь, не из государственного бюджета, — проворчал Ян. Кара удивленно вскинула брови: — А, это ваши чиновники так делают? Нет, он сам хозяин, его дело, чем расплачиваться. Я полагаю, в сокровищнице Баэла столько золота, что праздник мог бы не заканчиваться целый месяц… Раз в год мы имеем право удариться в веселье, Ян. Мы жили в постоянной войне с ангелами, тысячи лет погибали на границе, а теперь празднуем победу как в последний раз. — Ты свою коронацию никогда не отмечала… — Едва ли это праздник, — Кара покачала головой тяжело, словно на ней сейчас был венец Сатаны. — А тут мы отмечаем свободу, Ян. Свободу, которую выгрызли зубами. Слава всему несвятому, ты этого не видел, ты не был с нами тогда. Не видел, как мы сражались из последних сил… Пусть и весь Ад не знает тех времен: теперь в нем новые люди и демоны. — Я… могу помнить, — признался Ян. — Та, предыдущая Смерть, знала ваш — наш — мир до Исхода, до победы над ангелами. Она помнила, как золотая кровь текла по улицам, помнила крики горящих заживо… — Крылья, перышки их белые очень легко занимались, — горько усмехнулась Кара. — Не помни, Ян. Забудь как страшный сон. Нам довольно своих преступлений, ни к чему держать в памяти чужие. Взгляд у нее был тоскливый, как у старого волка, завывающего на тяжелый, латунный диск луны. Кара и впрямь поглядывала наверх, устало, обреченно. Пила не залпом, как прекрасно умела, а медленно цедила вино. — Ты удивительно спокойна и доброжелательна. Что-то не так? — чутко уточнил Ян. — Не чужой же, господин инквизитор; вы моя семья, так что имею право дать пару мудрых советов, — покачала головой Кара, но призналась: — Да настроение, что ли, непонятное. И вместе с тем чувство, как будто чего-то постоянно ожидаешь… — Бурю? — понимающе уточнил он. — Снова? Как пятнадцать лет назад? Мы проверяли, ни одного ангела или архангела не осталось в наших мирах, весь Ад живет в спокойствии. Мы притащим тебе любого мятежника, командор, для этого тебе и нужна Рота Смерти, хоть я и не люблю это название: глупые хвастливые дети наши солдаты… Никто не поднимет мятеж — незачем. Ты любишь войну больше нас всех, но дала им мир. И Ад сейчас празднует благодаря тебе, почему бы не расслабиться тоже? Хотя бы на вечер. Он закурил, поделившись с Карой. Наконец-то горло перестало голодно драть желание затянуться крепким адским табаком. Глядя вниз, Кара медленно смаковала и вино, и сигарету, и лицо у нее наконец-то было спокойное, расслабленное, настоящее, — не как в зале среди толпы ее подданных. — Я всегда удивлялась тебе, господин инквизитор, — усмехнулась Кара, показывая чуть выдающиеся клыки, сейчас дико похожая на Влада, как родная сестра. — Силе воли, что ли. Когда-то ты пришел в Ад наивным мальчишкой и шугался каждой тени, а сейчас ты только посмотри, как рыба в воде среди нас, рогатых да хвостатых… — Что это, материнская гордость? — А это что, знаменитое войцековское ехидство? — в тон отозвалась Кара. — Вот видишь, научился у нас всему… К слову, как вы все-таки расправились с той бандой из западных пустошей? — внезапно вспомнила она. — Надеюсь, рапорт уже скоро будет у меня? — Они оказали сопротивление, наши ребята немного обиделись, — неохотно докладывал Ян. — Около десятка выживших, с собой мы потащили двоих, наиболее целых, остальные в том городке остались. Влад предлагал приволочь пленников прямо сюда, чтобы все было красиво — в его понимании, конечно, — но я еле отговорил. Ты знаешь, как он любит зрелища… Кара покивала как будто бы отвлеченно. Поглядела вниз, повисая на перилах, наваливаясь на них слишком опасно, глядя на перемигивающиеся огоньки Столицы, и что-то тоскливое было в ее взгляде, точно она искала подвох в идеальной картинке, то, что нарушит старательно, по кирпичикам построенный ими мир. — Сатана и его верные псы… — вздохнула она наконец. — Всегда одно и то же, меняются имена и лица, но суть остается прежней. Когда-то я верила, что сломала историю, перебила ей хребет и поплясала на костях. Скажи мне как последний из Всадников, я была права? Тщательно сдерживаемый мрак заинтересованно отозвался на слова Кары, зашуршал Бездной в ушах, как приливная волна. Он держал древнюю магию в стальных тисках, но не мог полностью забыть и отбросить, притворяясь обычным человеком; он был Смертью, унаследовав силу от ненароком убитой Всадницы, и каждый в замке знал эту нелепую историю о том, как безродному человеческому мальчишке досталась немыслимой мощи магия. Быть может, потому ему и кивали столь уважительно, низко склоняя головы: есть силы, которым уступает даже гордыня… — Мы все стоим здесь, — покачал головой Ян. — Живые и считающие, что счастливы. Пусть роли и меняются, мы сами выбираем, как их играть. — Хорошо говоришь, красиво, — тонко улыбнулась Кара. — А, когда мемуары-то издаются, господин инквизитор? Так и не терпится почитать, что ты там написал про нас, а Влад, скотина такая, не колется… Свои записки, хранившие память о гражданской войне, Ян и не надеялся никогда опубликовать: хранил у себя, чтобы просто помнить. Он, как и большинство гвардейцев, любил Кару за простоту и прямоту, абсолютную бесхитростность, — не мог не улыбаться на ее задиристые речи. Но, продолжая, Кара как будто говорила сама с собой: — Иногда и вовсе кажется, что у меня уже нет сердца, а вместо — война; выела она его, выжгла каленым железом. Там жадный демон, языческое древнее божество, которому люди рубили кривых страшных идолов, и задобрить его можно только жертвами. Только живой кровью и болью, плачем и горьким воем. Но вы раз за разом упрямо доказываете, что я лгу сама себе. Что в груди еще бьется живое человеческое сердце, а не обломок черненой стали. Мне будет вас очень не хватать, — удрученно вздохнула Кара, по-отечески приобнимая его и встрепывая волосы небрежным жестом. Ян аккуратно отвел в сторону чадящую крепким дымом сигарету, чтобы не обжечь ее случайно. — Да, придется лазать по всем темным углам и проверять, чтобы никто, не приведи Денница, не сорвал празднества в честь Исхода. Пара бессонных ночей нам точно обеспечена, а то и неделя… — Черт с ними, с ночами, вы Белку как-нибудь переживите, — искренне расхохоталась Кара. — Я бы не отказалась за этим понаблюдать на досуге: должен выйти чудный сериал… Поверить не могу, вы и воспитательный процесс. Звучит как херовый анекдот. — Ишибел взрослый демон, ей шестнадцать лет, она сама кого хочешь воспитает, — справедливости ради заметил Ян. — Давай пари, — внезапно загорелась она. — Через неделю взвоете и будете упрашивать ее вернуться домой. И что-то заставило Яна согласиться.

***

Праздник закончился уже далеко под утро, вытянув из Яна все силы: улыбаться, кивать и иногда отвечать собеседникам, которые сами болтали за двоих. Чертя на двери отпирающее заклинание, он практически засыпал; Влад, напротив, был слишком уж весел и бодр, оживлен долгими резкими танцами. Старый косяк пронзительно заскрипел, магия почуяла хозяев и отомкнула замки. Дома было тепло — в припустынной Столице ночи всегда были холодными, — темно и отдаленно пахло кофе; кажется, Ян так и забыл помыть кружку, оставил ее где-то здесь, в темном коридоре, на комоде под зеркалом… Он, сдаваясь, чувствуя спокойствие, наконец-то улыбнулся, выдохнул, сбрасывая ботинки, откидываясь на прохладную дверцу шкафа. Чертыхнулся рядом Влад, плечом задевая вешалку: его повело… — Совсем окосел, Войцек? — сердито прошипел Ян, почему-то — шепотом, в тяжелой тишине спящей пятиэтажки на задворках Столицы. — Прости, — неразборчиво пробормотал Влад, воюющий с запутанными шнурками на ботинках. Он несдержанно, широко улыбался, глядя на него снизу вверх; слегка ушел в боевой транс, в темных пьяных глазах поблескивали алые магические искорки. — Когда ты в стельку, такой вежливый сразу, аж приятно, — обреченно ухмыльнулся Ян. — Такими темпами мы дойдем до целого «спокойной ночи, приятных снов, дорогой капитан Ян»… Наказание какое-то… Спать пора, Войцек, завтра придется рано вставать. Какой-то части его хотелось верить, что они заслужили немного отдыха после той бешеной гонки, после драки, в которой едва удалось избежать жертв… Ян не мог представить, каково было бы хоронить кого-то из отряда — эти мысли тоже хотелось топить в горьком вине. В жизни их, в отплясывании на краю Бездны, должны быть шансы хоть как-то отвлечься и развеяться… Вдруг в темноте послышалось утробное, грозное ворчание; где-то в глубинах коридора завозилась крупная тень. Все это до ужаса напоминало сцену из какого-нибудь мрачного человеческого фильма, и сердце само собой застучало чаще, кровь зашумела в ушах. Не тратя времени на сомнения, Ян резко потянулся к выключателю, слепо нашаривая его в ночи, оглушительно щелкнул, зажег осветительные заклинания в кристаллах люстры. Глаза на мгновение заслепило вспышкой. — Он опять тапки погрыз, — обреченно простонал Ян, отловив за ошейник крупного черного пса, быстро-быстро виляющего пушистым хвостом. — Да стой ты, морда, уймись! Джек, сидеть! Бардак сплошной, с кем я живу… Джек, услышав недовольный, прорезавшийся грозной сталью голос, прекратил пляски вокруг, заскулил, утыкаясь носом в лапы, глядя исподлобья красными глазищами. Если и было в мире зрелище более странное, чем виноватый адский пес, Ян его прежде никогда не видел и судить едва ли мог. Вздохнул терпеливо, аккуратно потрепал его по холке. — Мне кажется, ему не хватает общения, — задумчиво признался Ян, оглянувшись на Влада: тот уже торопливо стаскивал с себя надоевший до чертиков мундир. Мундиры, звания, маски, морали и традиции Ада — все оставалось за порогом. Ян продолжал: — Мы то гоняемся за какими-то преступниками, то шатаемся на приемах, а бедный пес остается один… или с соседями. Ну хоть в Петербурге с ним погуляем. — Гулять буду я, да? — угадал Влад. — За плохое поведение? Он взлохматил волосы, нацепил на себя футболку с какой-то яркой надписью — в темноте и не разобрать толком, но Ян готов был поклясться, что там что-то матерное. Теперь он был похож на самого себя чуть больше, чем в праздничном наряде. На того Влада Войцека, который был известен только в этой квартире, за магическими засовами, — человечного и домашнего. Джек вертелся под ногами, по-щенячьи радуясь вниманию, тычась мордой в руки, проходясь по коже горячим шершавым языком. Сон мягкими пуховыми волнами накатывал на Яна, огни в окне расплывались. Даже тело Смерти выдерживало не все: ему необходим был отдых, хотя бы несколько часов сна. — Просто попытайся притвориться серьезным и ответственным человеком, — укоризненно, немного запутанно выговаривал он Владу. — Нам еще сдадут на воспитание Ишибел, что будем делать? Влад не знал ответа: тихонько взвыл. Поддерживая игру, мигом отозвался Джек, воя долго, пронзительно и скорбно, словно уже оплакивал их.