Когда ты не был богом

Улыбка исчезает с лица Локи, как только ты произносишь эти слова. Скорбная гримаса искажает тонкие черты, и ты слышишь его тихое: - Когда-то я был богом. Сейчас же… - он тяжело вздыхает, - сейчас же моих сил не хватает даже на то, чтобы залечить две царапины. Я не бог, Рут, но и не человек. Ты видишь, как Локи сжимает кулаки — до побелевших костяшек, и ты гладишь сжатые кулаки, пытаясь успокоить, но он по привычке отдергивает руки, прячет их за спину. Хорошо, хоть не отстраняется. - Я не знаю сейчас, кто я, - продолжает он, а ты замираешь, ты боишься сделать малейшее движение, боишься лишний раз вздохнуть, чтобы не разрушить то хрупкое, что сейчас между вами. - Я не знаю, что я такое, - почти шепчет Локи и умолкает, опустив глаза в пол. А ты не знаешь, как вести себя с ним. Не знаешь, потому что боишься, что твою заботу и сочувствие этот упрямец может принять за жалость, а ты знаешь, ты просто уверенна — стоит тебе пожалеть его, и он закроется и никогда больше не подпустит тебя близко. Поэтому ты говоришь одно простое: - Ты — Локи. Он поднимает взгляд, он опять смотрит на тебя, как на что-то диковинное, что-то, чего он не может понять. На его лице появляется робкая улыбка. Он прикасается к тебе, сам прикасается, и прикосновение совсем невинное — он просто заправляет тебе за ухо прядь волос, выбившуюся из прически. Но ты радуешься и этому. - Я про тебя почти ничего не знаю, - продолжаешь ты, - только то, что есть в интернете… - Представляю, что ты могла там прочесть, - перебивает тебя он. - Ты мне все расскажешь. Потом. Если захочешь, - говоришь ты очень твердо, так, чтобы он понял — тебе интересна его история, но лезть к нему с расспросами ты не будешь. Он кивает в ответ. И это может означать все, что угодно — например, что он не захочет ничего рассказывать. А тебе нужно знать. Тебе просто жизненно необходимо знать, что именно побудило его пойти войной на Землю тогда, несколько лет назад, что заставило его поставить на колени всех этих людей в Штутгарде. Ведь должно же быть в нем что-то, отличное от жестокости и неуемной жажды власти, что-то… человеческое... Ведь умеет же он так робко смотреть и так несмело прикасаться. - И Локи, я никому не расскажу! - обещаешь ты. Он только невесело усмехается: - Да кому я нужен! В этом царстве хаоса, которым стал сейчас Мидгард — кому нужен потерявший силу бог? «Мне нужен», - думаешь ты, пытаясь понять, когда это случилось. В какой момент твоей жизни тебя заклинило на нем? Ты большая девочка. Ты сама о себе заботишься и воспитываешь брата-подростка. И ты не веришь в бога. В того, про которого так складно написано в Библии. Ты вообще ни во что не верила, пока не появился Танос, и твоя размеренная и удобная жизнь не пошла туда, куда обычно посылают. Но почему-то сейчас этому богу ты веришь. Ты не идиотка и прекрасно понимаешь, что эти его робкие взгляды и несмелые касания — это все может быть только маской. Недаром древние называли его Богом Лжи. Но несмотря на все доводы рассудка, тебе хочется, тебе просто до одури хочется верить, что тот Локи, который был там, несколько лет назад, в Нью-Йорке, в парадных доспехах и рогатом шлеме, там и остался. А тот, который стоит сейчас перед тобой, в простых джинсах и с перебинтованным животом, так же отличаются один от другого, как день отличается от ночи. И если это две стороны одной медали — то пусть он не поворачивается к тебе своей темной стороной. Минутой позже вы все-таки доходите до спальни, и ты с максимально возможным комфортом, чтобы не потревожить раны, устраиваешь Локи на кровати. Ты предлагаешь ему ибупрофен, чтобы сбить жар, но он отмахивается от тебя, как от назойливой мухи, и, натянув одеяло до самого подбородка, мгновенно засыпает. Ты же идешь на кухню и приносишь смоченное в холодной воде полотенце, укладываешь ему на лоб и какое-то время сидишь рядом, ждешь, когда температура хоть немного спадет. Бросаешь быстрый взгляд на часы — они показывают половину четвертого утра. Ты с облегчением думаешь о том, что прежде, чем покинуть Арену, отправила сообщение брату, что сегодня будешь поздно, и чтобы он не волновался. Еще пару минут ты раздумываешь, ехать ли тебе домой или остаться здесь, и принимаешь решение в пользу второго варианта, тем более, ты не уверена, что таксист, который приедет за тобой, не окажется каким-нибудь извращенцем — иногда в прессе тебе попадаются заметки о нападениях на припозднившихся пассажирок. К тому же до утра остается всего ничего, поэтому ты, не раздеваясь, ложишься на вторую половину кровати и, поворочавшись немного, устраиваясь поудобнее, засыпаешь. Ты просыпаешься от того, что Локи рядом с тобой колотит так, как будто он спит не под теплым одеялом, а на снегу. Он хрипло и часто дышит, мечется на скомканных простынях, рискуя сорвать бинты. Ты пробуешь лоб — он обжигающе горячий. Ты шепотом материшься и спешишь за ибупрофеном. На этот раз ты заставишь упрямца выпить лекарство, даже если тебе придется связать его и впихнуть таблетки силой. Ты абсолютно уверена, что тебе это удастся — в таком состоянии вряд ли Локи способен будет оказывать хоть какое-то сопротивление. К счастью, радикальные меры не требуются. Локи послушно проглатывает две таблетки, и ты, поддерживая мужчину под голову, даешь запить их водой — его зубы с такой силой стучат о стеклянный стакан, что выбивают какую-то дикую мелодию, и ты спешишь поставить стакан на полку, боясь, что он может запросто прокусить стекло и пораниться. - Да что с тобой? - тихо спрашиваешь ты, больше саму себя, нежели Локи. Его раны серьезны, но не настолько, чтобы так лихорадило. К тому же ты зашила их и перевязала. Однако, он слышит тебя и даже отвечает, немного заикаясь: - Х..хол..лодно! Всег...-гда так. Ты думаешь, что, возможно, у него такая вот специфическая реакция — так бывает у маленьких детей, заболевших гриппом — сначала очень высокая температура, но на следующий день болезнь почти отступает. Тем более ты никогда не наблюдала, как происходит у Локи процесс выздоровления — ты только штопала его. Ты приносишь из соседней спальни еще одно одеяло и накрываешь им Локи. Ты снимаешь джинсы и свитер и, оставшись в одном белье, ныряешь под два одеяла. Тебе ужасно жарко, но ты терпишь. Прижимаешься к Локи как можно теснее и как можно аккуратнее, чтобы не задеть раненый бок. Переплетаешь свои ноги с его — ступни у него совсем ледяные, в отличие от пылающего жаром лба. Ты обнимаешь его, отмечая, что лекарство начинает действовать — дрожь уже не такая сильная. И Локи сам придвигается к тебе еще ближе, обнимает в ответ, пытаясь получить такое нужное сейчас тепло. Ты гладишь его спутанные волосы, дуешь на горящий лоб и слышишь его тихое «Спасибо». Шепчешь в ответ: «Ничего. Хороший мой, потерпи», и он доверчиво кладет голову тебе на плечо. Его голова тяжелая, а волосы щекочут тебе шею, но ты не отстраняешься — если ему так удобнее, то ты готова терпеть, только бы ему быстрее стало лучше. Минут через двадцать температура спадает, и Локи, измученный, но спокойный, наконец, засыпает. Ты осторожно, чтобы не дай бог не разбудить, перекладываешь его голову на подушку — твое плечо окончательно затекло, после чего сдвигаешь на край кровати одно ставшее теперь ненужным одеяло. Ты уже почти спишь, когда чувствуешь, как Локи, не просыпаясь, снова поворачивается к тебе, сгребает тебя в охапку — твои губы оказываются прямо напротив его груди, и ты думаешь — а почему нет? - и, потому что тебе этого хочется, а он заслужил, целуешь его слегка влажную сейчас, после того, как жар спал, кожу, лижешь сосок и слышишь, как Локи во сне тихо стонет, но на этот раз это стон удовольствия. Ты проводишь ладонями по груди, опускаешься ниже, оглаживаешь кубики пресса, стараясь не задеть повязку. Ты думаешь — а почему бы не потрогать его ниже, но одергиваешь руку — не время, да и он не в том состоянии. Ты все же даешь себе волю и слегка сжимаешь рукой его ягодицу, но тут же отпускаешь — Локи как-то подозрительно громко сопит и морщится во сне, и ты боишься, что он проснется и застанет тебя за этим занятием. Ты тихо смеешься, прикрыв рот ладошкой и, отсмеявшись, обнимаешь мирно спящего рядом мужчину и, почти счастливая, засыпаешь.