Когда ты не был богом

«Ну разумеется! Интересно, сколько раз ему это говорили?» - думаешь ты, выруливая на Хайверсток Хилл. Последний раз ты назвала его монстром три недели назад. Ты вспоминаешь его пальцы, сжимающие твое горло, вспоминаешь чудовищный ужас, который испытала тогда, глядя в его полные ненависти глаза, и думаешь, что, возможно, Тома называли монстром не зря. Но ты также помнишь, как он вздрагивает каждый раз, когда к нему прикасаются, как делает шаг назад, когда к нему приближаются, ты помнишь, как смотрел он на тебя, когда ты зашивала его сегодня, как будто очень хотел доверять, но боялся. Том вынимает из бардачка брелок, и ворота дома, к которому вы подъезжаете, ползут вверх, и ты загоняешь машину в просторный гараж. Ты благодаришь небеса за то, что из гаража можно попасть сразу в дом, и вам не придется лишний раз выходить под дождь. Ты хочешь помочь Тому вылезти из машины — он ожидаемо отпихивает твои руки, когда ты пытаешься поддержать его, но, чуть отпустив дверь автомобиля и сделав пару шагов, он спотыкается и летит навзничь, а ты думаешь: «Ну до чего же упрямое создание, особенно тогда, когда это не нужно». Ты помогаешь Тому подняться на ноги, отмечаешь стесанные ладони и дырку на джинсах на правой коленке, но все это ерунда по сравнению с тем, что ты видишь мокрое темное пятно на свитере. - Ну вот, бок кровит, придется менять повязку, - вздыхаешь ты, подныривая Тому под руку, и вдвоем вы, пусть медленно, — Том оказывается тяжелее, чем ты думала, даром что худой — но верно идете в жилые помещения. Оказавшись внутри, ты беглым взглядом окидываешь просторную светлую гостиную, замечаешь лестницу на второй этаж и выход на кухню, камин и много-много книг — они повсюду: на стеллажах вдоль стен, на журнальном столике, на кресле рядом c ним, они даже сложены в стопки прямо на полу между стеллажами. Ты и не думала, что Том такой любитель литературы. - У тебя так много книг! - восхищенно говоришь ты, помогая Тому устроиться на почему-то кажущимся тебе очень неудобным кожаном диване. - Они не мои, - отвечает Том, блаженно раскидывает руки вдоль диванной спинки и откидывает назад голову. - А чьи же? - не понимаешь ты. - Того, кто жил здесь раньше, полагаю, - Том, по всей видимости, решил сейчас спрятать свои колючки, и ты думаешь, что это к лучшему, потому что тебе не придется вытаскивать из него слова клещами, только бы он сейчас не засыпал, только бы оставался в сознании. - Давно ты купил этот дом? - спрашиваешь, помогая Тому снять свитер. На этот раз он не сопротивляется — послушно поднимает руки вверх и дает стащить с себя пришедшую, по всей видимости, в негодность вещь. Ты аккуратно снимаешь свитер, стараясь не задеть случайно тело, но у тебя не получается, и ты все-таки слегка касаешься пальцами плеч. Ты ждешь, что Том сейчас дернется, но тот сидит на удивление спокойно и только чуть морщится — видимо, дает о себе знать рана в боку, и эта простая процедура причиняет ему дискомфорт. - Я не покупал, - отвечает Том, - дом пустовал после того, как его хозяин исчез… после Щелчка, знаешь? Ты знаешь. Исчезла половина населения планеты. Ты идешь в ванную, чтобы вымыть руки, на ходу замечая стоящие на камине какие-то кубки и прочие награды. Ты наугад берешь один из них и читаешь табличку: «Золотой глобус — 2017. Том Хиддлстон». Имя тебе ни о чем не говорит — ты не особо разбираешься в кино, и ты ставишь награду на место и думаешь, случайно ли так совпало, что бывший и настоящий хозяева этого дома носят одно и то же имя, или нынешний хозяин присвоил себе имя предыдущего, как и его дом. В ванной ты находишь аптечку, тщательно моешь руки, щедро льешь на уже вымытые ладони перекись — все-таки мыло здесь обычное, а не антибактериальное - и возвращаешься к пациенту. Тот по-прежнему сидит в той же позе, в которой ты его оставила — голова откинута назад, руки вдоль спинки дивана. Тебе кажется, что он заснул, но он поворачивает к тебе голову, как только ты подходишь ближе. - Тебе вовсе незачем возиться со мной, Рут, - устало говорит Том, как только ты ставишь аптечку на журнальный столик и натягиваешь стерильные перчатки, - завтра уже будет лучше, и ты… - Заткнись! - тебе надоело быть вежливой и терпеливой. То он шипит змеей, то, как сейчас, строит из себя зайку — тебе надоело и то, и другое. - Заткнись и спускай штаны! - командуешь ты и, поймав его удивленный взгляд, уточняешь: - штаны можно просто спустить, они мешают мне сменить повязку. Снимать их совсем и пытаться поразить меня своим достоинством не нужно. И Том улыбается — легко и солнечно — ты никогда не видела у него такой улыбки, ты и подумать не могла, что он способен так искренне улыбаться. И тебя захлестывает нежность, в который уже раз рядом с этим невероятным мужчиной. Ты думаешь - как такой, как он, может вообще вызывать нежность, но ты ее чувствуешь. И, поддавшись порыву, ты касаешься его пылающего от температуры лба, отводишь назад прилипшие черные прядки, гладишь по щеке — Том все-таки вздрагивает, но не пытается отстраниться, наоборот, он накрывает твою ладонь своей, как тогда, когда ты вырубила его шокером, прикрывает глаза, наслаждаясь этой твоей невинной лаской. Ты думаешь, почему так? Почему для того, чтобы ты могла дарить нежность понравившемуся тебе мужчине нужно, чтобы сначала с этим мужчиной случилась какая-то неприятность? Если можно назвать простой неприятностью два ножевых, конечно. И еще ты думаешь, что некоторые мужчины притягивают неприятности, как магнитом. Вот этот вот, с солнечной улыбкой, притянул, как магнитом, тебя. Ты замечаешь, что пальцы Тома совсем ледяные, и это на контрасте с пылающим лбом, и думаешь, что нужно бы быстрее сменить повязку и уложить его в постель, но ты не решаешься сейчас убрать свою руку, и какое-то время вы просто сидите в тишине — твоя ладонь на его щеке, и его сверху — и ты думаешь, что готова просидеть так долго, как ему захочется. Наконец Том опускает руку — ты чувствуешь легкий укол разочарования и, вздохнув, начинаешь менять повязку. Тебе не нравится, что кровь не останавливается, поэтому ты щедро мажешь шов гемостатической мазью, найденной в аптечке, делаешь тампон потолще и заматываешь бинт потуже. Все это время Том не произносит ни звука, но после того, как заканчиваешь перевязку, ты видишь его бледное, без кровинки, лицо и до крови закушенную губу и спешишь вколоть обезболивающее. - Уже все, Том, - говоришь ты, откладывая в сторону использованный шприц, - уже все закончилось. Внезапно яркий свет бьет в окно. Вы оба вздрагиваете и поворачиваете голову в ту сторону, где сейчас не одна, а целых три молнии пронзили небо. Оглушительный удар грома, который следует за твоими словами, кажется, способен проломить крышу. За окном бушует гроза, и ты не видела грозы сильнее. - Закончилось, - повторяет за тобой мужчина, а ты почему-то думаешь, что он говорит сейчас совсем не о перевязке. - Просто гроза, - ты пожимаешь плечами, а Том не может оторвать взгляд от окна. Недавно ты поняла — он почему-то боится молний. - Пойдем, Том! - пытаешься привлечь его внимание, но он как будто не слышит тебя. - Том! - ты, опять-таки осторожно, трогаешь его плечо, - Том, тебе нужно лечь. Он наконец-то отворачивается от окна и тяжело поднимается на ноги, и ты думаешь, что дело совсем плохо, и лучше бы ему остаться этой ночью на диване. Но Том все-таки встает и даже делает несколько шагов по направлению к спальне, прежде чем оступиться и начать заваливаться вперед. Но на этот раз ты рядом. И ты успеваешь встать напротив него, а он успевает ухватиться за твои плечи. И все хорошо. - Все хорошо, Том, - шепчешь ты, уткнувшись носом ему в яремную ямку. Твои руки обнимают его спину, ладони скользят вдоль позвоночника, поглаживают старый уродливый шрам. Ты отчаянно пытаешься унять ту дрожь, которая пробивает его сейчас, и почему-то тебе кажется, что дрожит он не от боли или жара. Ты почти что уверена, что это из-за грозы. Ты не допускаешь мысли, что это из-за тебя. И каково же твое удивление, когда Том начинает медленно поглаживать твои плечи. Его пальцы нежно скользят вверх, он проводит по шее, очень осторожно, как будто боится навредить тебе, трогает подбородок, поднимает вверх твое лицо, смотрит своими невозможно-зелеными глазами и слегка касается губами твоих губ — нет, это не поцелуй, это именно касание, Том сразу же отстраняется, ты едва успеваешь почувствовать это прикосновение. Но оно было. И Том снова улыбается. - Зачем ты это делаешь? - спрашивает он, не отводя взгляд. А ты захлебываешься, ты просто тонешь в этих ярко-зеленых омутах. - Потому что я тебя не боюсь, - честно отвечаешь ты, - хоть тысячу раз назови себя монстром. И тут тебя осеняет. Ты все понимаешь. Все становится на свои места. И дурацкий псевдоним, и эта его способность к регенерации, и боязнь молний, и, тем более, его любимые присказки, типа «бороды Одина». Ты думаешь, что эти три недели, что прошли с тех пор, как ты прочитала в интернете о древнем скандинавском божестве, ты просто тщательно зарывала голову в песок, не хотела замечать очевидного. Но сейчас тебе все абсолютно ясно. Тебе не страшно, просто немного жутко, как перед прыжком с парашютом — раскроется или не раскроется? Поэтому ты еще раз повторяешь: - Я не боюсь тебя, - и совсем тихо, не веря в то, что сейчас скажешь, произносишь: - Локи. А он опять улыбается и, все так же пристально глядя тебе в глаза, говорит: - Глупая смертная. Ты только пожимаешь плечами и вновь тянешься к его губам, целуя чуть крепче и чуть дольше. И когда ты опять отстраняешься, то видишь в его глазах нежность и изумление. - Ты не веришь, - с укоризной говоришь Локи, - глупый бог.