///
Минхён заливается в баре по самые гланды, потому что зависать у Даниэля всю неделю — как минимум неприлично, а пить дома одному — ну он же не алкаш какой-нибудь, в конце-то концов. Джонхён звонит третий раз за двадцать минут, назойливо закидывает смсками с вопросами в стиле: «ты где?» и «найду и дам пизды», — а Минхёну ведь совсем не пизды хочется; Хван сбрасывает трубки. Он уже всё перепробовал, кажется, осталось только в наглую залезть Киму в штаны, и то вряд ли сработает. Звёзды за пыльными окнами раскидываются на махровом иссиня-чёрном небе крошечными кляксами света, Минхён уже в такой кондиции, когда, кажется, даже бармен больше не хочет ему наливать. Ноги ватные и слушаются плохо, лицо пышет совсем не здоровым багряным румянцем, а пальто нараспашку не греет вовсе. Улица тёмная, мокрая и холодная, Минхёну хочется под одеяло и желательно, чтобы там ещё был и Джонхён. — Ты охренел? — у подъезда его встречает знакомый голос; желание на пятьдесят процентов уже сбылось. У Кима красный от холода нос, дрожащие губы и злое-злое лицо из-за сведенных к переносице бровей, Минхёну сейчас больше всего на свете хочется его поцеловать. — Я ужасно замерз, — Хван трясётся от холода, стучит зубами, а пальто всё ещё нараспашку, пускает морозные пальцы ветра куда-то под рубашку, глубоко, к рёбрам, где хочется чувствовать совсем не это. — Иди сюда, — Джонхён расставляет руки и Минхён не может отказаться, хотя надо бы, он греется в чужих объятиях, аккуратно укладывает голову на крепкую грудь и почти урчит от удовольствия, словно маленький, побитый жизнью бездомный кот; только для Кима это в очередной раз ничего не значит. Погода портится, мокрый снег бьёт по щекам, заползает за воротник, и им приходится подняться в квартиру. Они идут в полной тишине, Минхён молча стягивает кроссовки, чуть не завалившись на правый бок, вешает пальто на потёртый крючок из какого-то дешёвого сплава и молча уходит на кухню за водой, почти тут же возвращаясь обратно. Джонхён стоит в одном ботинке и непонимающе хлопает длинными ресницами, потому что у Хвана столько решительности во взгляде, что можно (нужно) нехило так испугаться. — Ты так легко на всё соглашаешься, — начинает он, — если я попрошу меня поцеловать, тоже согласишься? Минхён и так по жизни дурак, но рядом с Джонхёном почему-то совсем конченный. Ким смотрит на него нечитаемым взглядом, наклоняется, чтобы снять второй ботинок, после чего спокойно стягивает пальто и выдаёт, как ни в чём не бывало: — Если это то, чего ты хочешь. А у Хвана коленки трясутся как у школьницы, потому что он, чёрт возьми, ещё как хочет и не только этого. А Джонхён, похоже, читает по его лицу, поэтому подходит быстро, цепляется за рубашку и с силой тянет на себя. Поцелуй получается вялым, холодным, без особого интереса, да только Минхёна колотит не по-детски, он рвано дышит и почти скулит, потому что ему нравится даже так, даже когда для Джонхёна это снова ничего не значит.///
После поцелуя ничего не меняется, как и каждый раз до этого, и Минхён то ли со злости, то ли для поднятия самооценки начинает флиртовать с Джэхваном; он ведь красивый и наглый (когда не с Джонхёном), так что уверен, что ему не откажут. Джэхван просто попадается под руку, если честно, Хван всё равно постоянно зависает у Даниэля, так что и искать никого не нужно; никаких лишних телодвижений. Заставить Джонхёна ревновать — глупо и по-детски, но у Минхёна уже нет сил рассудительно и по-взрослому. На вечеринке по случаю совершеннолетия Даниэля Джэхван так отчаянно жмётся к Минхёну, что ему это даже льстит. Ким милый, когда сонный по утрам ворчит и варит ему лишний кофе, или когда приходит после работы и третьим заваливается на широкий диван перед телевизором, соприкасаясь с Хваном своими тощими коленками. Минхёну его даже жалко, он ведь не виноват в том, что кое-кто — долбоеб и сохнет по своему другу детства; первое правило братского кодекса гласит: не влюбляться в лучших друзей, — Хван, похоже, пару уроков жизни прогулял. Даниэль заваливает на балкон немного неожиданно, Минхён даже слегка дёргается, правда, вряд ли это замечает кто-то из присутствующих. — Джонхён-хён пришёл. И у Хвана сердце заходится портативным моторчиком, будь оно неладно, а совесть противным тонким голоском ноет где-то в голове, что Джэхвана лучше оставить в покое, он этого не заслужил. Минхён выходит в коридор, как верная собачка, встречать своего хозяина, и не может сдержать улыбки, когда видит Джонхёна с раскрасневшимися щеками и цветастой подарочной коробкой под мышкой. Джонхён дарит Даниэлю подарок со смущенным видом, неловко хлопает того по плечу и направляется поближе к выпивке, потому что реально никого здесь не знает, кроме Хвана и Кана. Время тянется преступно медленно, завивается змейкой на старенькой Нокиа на каком-то бесконечном по цифре уровне; конца края не видно. Минхён внимательно наблюдает, Ким всегда пьёт много (даже чересчур), а пьянеет почему-то совсем мало. — Пойдём домой, — у Хвана обострённое желание обниматься, по дороге домой, у подъезда и в кровати, он даже не обращает внимания на Джэхвана, который сверлит его спину пристальным взглядом. Джонхён ничего не говорит, только берёт за руку, переплетая свои промерзшие пальцы с теплыми минхёновскими. На улице мокрый снег неприятно липнет к волосам, щипает щёки и заползает под ворот пальто, Хван дёргается, морщится и жмётся ближе к Киму, будто тот закроет его своими плечами от всего мира, спрячет и защитит, обязательно. — Зайдёшь? — Минхён останавливается около подъезда, но руку из кармана чужого пальто не убирает, держится за узловатые пальцы крепко-накрепко, будто вот-вот пойдёт ко дну. Джонхён смотрит на него пристально, тяжело вздыхает, словно сейчас откажет, и Хван на момент пугается и выпаливает: — Останешься? «Навсегда», — повисает непроизнесенным, но до звона в ушах чётким где-то в воздухе между ними и Минхён чувствует себя, как в глупой дораме с миллионом сопливых штампов по сюжету. — Я сделаю всё, что ты попросишь, — Джонхён сильнее сжимает его пальцы в кармане и на сердце становится как-то очень тепло. Утро расплывается лучистыми бликами танцующей пыли под шифоновыми занавесками и молчаливым минхёновским «полюби меня, пожалуйста?» в пушистом облаке одеяла. Джонхён сладко, совсем по-утреннему тянется и утыкается носом Хвану куда-то в район ключиц — это звучит куда громче любого «конечно» в ответ.