F64.0

      Если мир - театр, то я в нём самый паршивый актер. Я ощущаю свою жизнь так, словно ошибся студией и пришел играть чужую роль в чужом фильме, и теперь не могу вернутся к исполнению того героя, к которому действительно готовился.                    ***       Все вокруг блестит и переливается. Куча гирлянд и шариков, огромная ёлка посреди зала с красной звездой на вершине. Я лениво разглядывал людей - мужчины в строгих костюмах, женщины в платьях, с ног до головы увешанные украшениями. Мои родители мило беседовали с толстым и, безусловно, важным дядькой, обсуждали насущные темы вроде надвигающегося кризиса и своих детей. Мне здесь скучно, хотелось свалить поскорее - дома меня ждали запрятанная коробка петард, на улице друзья. Обычно я отбрыкиваюсь от похода на подобные мероприятия, но сегодня мне отказали в грубой форме - губернаторская ёлка, и мой отец, как сотрудник городской администрации, обязан присутствовать вместе со своей семьёй. - Доченьки у вас красавицы! Да и Виктор вон какой вымахал, здоровый! - Восхищалась нами какая-то тетка. - Ага, вымахал, в ширь, - прыснула моя сестра Виолетта, и получила убийственный взгляд от матери. - Ой, ладно тебе, он парень видный! И мужчина не должен быть худеньким! - Ворковала тетка.       Вилка закатила глаза, а моя маменька расплылась в улыбке. Заиграла какая-то нудная музыка; тетка подпихнула своего сына ко мне, видно, посчитав Виолетту слишком маленькой для чада. - Антоша, пригласи Викторию на танец!       Рыжий (да, Антошка был совсем рыжим, даже ржавым) расплылся в улыбке, и я отрицательно покачал головой. - Спина болит после физкультуры, прости, - соврал я.       Мать бросила на меня испепеляющий взгляд, и даже пригрозила кулаком, но я так и остался стоять у шведского стола. Видно, она понадеялась, что под ее суровым видом я перестану выкобениваться, и соглашусь потанцевать с рыжим. Нет уж! - Антон спрашивал, придешь ты сегодня или нет. - Выдавила улыбку мать. - Я думаю, пару минут можно и потанцевать, разве это сложно, Виктория?       Я интенсивно закивал головой - сложно, очень сложно! Помассировал себе спину, мол, сильно болит, и стал запихивать в рот креветку. Есть не хотелось, но я старательно делал вид, что занят приемом пищи, дабы тетка и ее сын потеряли ко мне интерес. И искренне не понимал - что коллегам отца и мамкиным подругам от меня надо? Вон, Вилка стоит - выше меня на пол головы, худая, и выглядела, как модель с французского журнала. Я же на ее фоне смотрелся ощипанным воробушком.       К нам подошла толпа людей. Начались обмены рукопожатиями, комплименты друг другу, и все стали знакомиться. Вот этот дядька в прокуратуре работает, и с ним сын Дима, а этот неприятный тип - главный санитарный врач, в сопровождении сына и дочери. Мы улыбались и кивали, Виктор разглядывал девушек, а младший брат выл, что ему тут неинтересно. И мне хотелось завыть вместе с ним. - Меня Юля зовут, мне восемнадцать, я в педагогическом учусь, на экономиста, - представилась белокурая девушка.       Я аккуратно, не заметно для чужих глаз (как мне казалось), указал Вилке на дверь туалета, мол, пойдем, отдохнем от них всех хоть немного! Но она лишь виновато пожала плечами, Дима ей понравился; и я остался один в своем желании свалить отсюда. - Я готова составить тебе компанию. - Улыбнулась Юлия. - Идём!       Красавица взяла меня за руку, как маленького ребенка, и потащила в сторону дамской комнаты. И я удивлялся - чего ей надо? Пока я задавался эти вопросом, меня протолкнули в узкую кабинку туалета. Чужие губы резко накрыли мой рот, и я, совершенно не думая, ответил ей.       И лишь когда она начала бесстыже лапать мое тело, до меня дошло - видно, она приняла меня за лесбиянку. Надо бы сказать ей, что она не права, но как объяснить то, что не понимаешь сам? - Сегодня я хочу пригласить тебя погулять. Отказы не принимаются!       У умывальника она приводила себя в порядок, мимолетно улыбаясь мне. Платье на мне смялось, нелепое крупное ожерелье съехало, прическа растрепалась, но я пытался ответить сам себе - нравится она мне или нет. Безусловно, она была безумной красоты, но что-то меня в ней настораживало. Юлия молча, несколько по-хозяйски поправила на мне одежду, словно я был знаком ей много лет. - Ты всегда так отводишь в туалет посторонних? - Спросил я. - Это впервые.       Мы вышли из туалета и направились к нашим предкам. Наверное, всё-таки нравится, красивая и хрупкая, нежная и маленькая.       Мой старший брат держал под ручку симпатичную брюнетку, а Вилка шмыгала носом - Дима пошел танцевать с другой девушкой. Я же слушал щебетание Юли, по пути записывая ее номер телефона и давая свой. Виолетта доставала нашего младшего, Владика, подстрекая его ныть и скулить, и желая, чтобы капризы мелкого заставили родителей поскорее уйти отсюда. Да и вечер дальше пошел как-то быстрее, что ли... ***       Нас в семье много. И жили мы в большой квартире, сделанной из двух двухкомнатных хрущевок стандартной планировки. Район, правда, считался паршивым, зато мы были обеспечены двумя санузлами и огромной кухней-гостиной. Я с Вилкой делил комнату на двоих, самую большую; остальные, чуть поменьше, заняли Виктор, Владик и родители. Но меня соседство с сестрой не напрягало, даже скорее наоборот, с Вилкой было прикольно.       Я уселся за письменный стол - надо было кое-что поделать из домашнего задания прежде чем идти шататься по улицам. Я не питаю любви к учебе, но так завелось, что за хорошие оценки мне многое сходит с рук. Посмотрел СМС на телефоне, отметил, что пацаны не злятся за сорванную диверсию с петардами. Еще отыграемся! Юля так же оставила мне сообщение о том, что ждёт меня в нужном месте и нужном времени. Виолетта, брошенная Дмитрием, бубнила себе под нос что-то из разряда "все мужики - козлы", и никогда она за таких козлов замуж не выйдет.       Большинство из моих друзей о моих условиях проживания могут только мечтать. Комфортный угол, дома всегда есть вкусная еда, комп и нормальный телефон, а каждое лето меня куда-нибудь вывозят, где потеплее. Некоторые из шапочных знакомых даже тыкали меня в это носом, называя забуревшим. Но я откровенно ненавидел здесь находиться. С того самого дня, как я впервые открыл рот и заговорил, моя жизнь превратилась в бесконечную борьбу, и жил я в состоянии вялотекущей войны с регулярной эскалацией конфликта, и зашедшеми в тупик переговорами. Скандалами, руганью я отстаивал право быть тем, кем я являюсь, и чем старше я становился, тем тяжелее и затяжнее были наши стычки. Иногда мне казалось, что я вовсе живу в двух реальностях, ведь покидая одни места и приходя в другие, я оказывался словно в другом мире. И из этих двух реальностей я уже давно выбрал ту, в которой хотел бы продолжить существовать.       С кухни раздался крик, нас позвали ужинать. Виктор припёрся домой с той красивой девушкой Екатериной, значит, светские беседы и наигранные диалоги будут продолжаться. Я же не собирался в этом участвовать; поем и свалю гулять. - Почему ты отказалась танцевать с Антоном? - Занудела родительница. - И не ври мне про спину, у тебя не было сегодня физкультуры!       Я молчал. А мать говорила и говорила, как обычно, хрен ее теперь заткнешь. - Ну и характер, у тебя, Виктория. Ты понимаешь, что мне стыдно за тебя? Долго будешь нас с отцом позорить? Все девочки как девочки, а ты - черте что!       Она приготовила что-то мясное и вкусное, мне же предстояло ужинать листьями Айсберга с огурцами и помидорами. Жрал я мало и избирательно, ведь худоба позволяла мне довольно успешно скрывать свой истинный пол. При росте в сто семьдесят сантиметров я держал вес в районе пятидесяти килограмм. - Я вот думаю, тебя надо на танцы отправить. У тебя отвратительная походка, с этим надо что-то делать. Позвоню тренеру Виолетты, попрошу, чтобы тебя приняли. - Я не буду ходить на танцы, - взбрыкнул я. Ишь, что удумала! - Будешь, еще как будешь! - Начала орать мать. - Побежишь, как миленькая, или я тебе организую домашний арест! Сколько раз Володе говорила, что это твои друзья на тебя влияют так, а все без толку! Хоть бы раз меня послушал, сам бы убедился!       Я обречённо вздохнул; знал же, что если хоть раз ей отвечу, будет ещё хуже. Но тут из ванной вышла Катя, и мать резко захлопнулась, не желая устраивать разборки при постороннем человеке.       Витёк, проявив несвойственную ему галантность, отодвинул стул перед гостьей, батя уселся за самый центр, мать плюхнулась рядом с ним. Значит, можно жрать.       Завелась беседа между Екатериной и матерью. Бессмысленная, пустая болтовня, абсолютно ни о чем, в которую по-тихоньку вовлекли Вилку. "А какие именно танцы?", "А как фамилия тренера?", "Когда были последние соревнования?". И я понимал, что сейчас и меня так же, аккуратно и вежливо, втянут в разговор. - Папуль, можно я в гости к другу пойду? - Вклинился я.       Мой батя, не желая выслушивать скандалы разрешал мне все, лишь бы я не истерил. Стыдно пользоваться его любовью к тишине, но я делал это на полную катушку. - Меня проводят домой, - продолжил я давить.       Он кивнул, мол, катись, куда хочешь. - Володя, мы с тобой, кажется, это уже обсуждали, - завела свою песню мать.       Он бросил что-то вроде "пусть идёт", мать мялась, не зная, как начать ругань при постороннем человеке аккуратно и деликатно, чтобы выглядело это обычным делом. Я же пулей выскочил из-за стола, с твердым намерением удрать до того, как они закончат трапезу. ***       На ней были черные штаны в обтяжку и белая шубка. Светлые волосы она заплела в косу, которая тотчас разлохматилась, улыбка озарила ее красивое и светлое лицо. - Ты очаровательна. – Она обняла меня. - Очарователен. - Что? - Говори обо мне в мужском роде, пожалуйста. - Я обнял ее в ответ. - Сложно объяснять, но я не девушка. Так что в мужском роде, ок?       Да, определенно, она мне нравится, пожалуй, самая красивая из всех моих девушек. И мне даже казалось странным, что такая красотка обратила внимание именно на меня. - И как мне тебя называть? - Андрей. - Знаю один классный ночный клуб, - подмигнула она. - Меня не пустят, мне нет восемнадцати. – Парировал я. - Тогда идем к моим друзьям. Там можно уединиться.       Квартира, куда Юля меня привела, находилась в обычной пятиэтажке, коих полно в нашем городе. Самая большая комната была в тумане сигаретного дыма - множество тел, лежащих на диване и полу, непонятно, кому принадлежавших; кто-то пел, кто-то пил, кто-то занимался предварительными ласками прямо здесь, у всех на глазах. Хозяйка вечеринки, хиппарско-бомжатского вида, налила нам виски с колой. - Я Геля, - она протянула нам бокалы. – Юлька, какого очаровательного парнишу ты нам привела! - Его зовут Андрей. - Мм, Андрюша, детка, дай обниму красавчика! – Она навалилась на меня всем телом и я понял, что она очень пьяна.       Залпом осушил месиво из грязного стакана и стал внимательно разглядывать собравшихся. Парочка, что неистово лизалась, оказались одного пола, и он мужской; диван был оккупирован девами с гитарами и странными песнями; мы же сидели на полу. Хозяйка - во главе ковра, по-турецки сложив ноги, и я видел, что она не носит нижнее белье. Юля разговаривала с какой-то зеленоволосой девушкой, я же вслушивался в обрывки фраз со всех сторон.       Когда зеленоволосая стала призывно улыбаться мне, Юля ревниво потащила меня за рукав куда-то вглубь квартиры. Я опьянел после первого глотка, ибо виски было дешевым, кола диетической, желудок полупустым, а квартира душной. В маленькой комнатке, где едва поместились тахта и шкаф, но дверь которой предприимчиво закрывалась на ключ, моя красотка повалила меня на кровать.        Я по очереди всасывал ее губы, периодически покрывая легкими и невесомыми поцелуями ее лицо - нежную, бархатную кожу, одурительно пахнущую клубникой, без следов тонального крема и прочей мерзости. Я подмял ее маленькое и хрупкое тело под себя, поставив колено между ее ног; водил языком за ее ушком и накручивал на пальцы мягкие волосы. Ее полные губы припухли от поцелуев и она стала еще соблазнительней. - Совсем блядство, да? - Прошептала она.       Я уткнулся носом между ее ключиц, вылизывал причудливую форму выпирающей косточки, аккуратно просунув руку под ее спину и ловким движением расстегнув бюстгальтер. Ладонью с широко расставленными пальцами провел по ее спине до аккуратной расщелинки полупопий. Она заерзала на моей ноге и сдавленно застонала мне в рот. Это знак, одобрение моих действий, и я быстро, одним движением, снял с нее футболку. Небольшие, аккуратные и кругленькие вершинки с призывно торчащими розовыми сосками - ее грудь идеальна. Я обхватил весь ареол губами и активно задвигал языком по соску; опустился мокрой дорожкой поцелуев от шикарных сисек по плоскому животику до пряжки ремня на штанах. Юлька сама стала снимать с себя штаны вместе с трусами, и я закинул ее ноги себе на спину - я не считаю чем-то зазорным удовлетворить девушку орально. Пошлое хлюпанье, ее развратные стоны, и я чувствую, что сам возбужден. Юля вонзила свои ногти в мои лопатки и вскрикнула.       Я максимально сильно сжал бедра и прогнулся в спине - несколько секунд в такой позе и мне тоже становится хорошо. Вот только я не кричу, как Юлька, а глубоко вздыхаю и ложусь рядом с ней. - Раздевайся, - прошептала Юля. - Сейчас я чуть-чуть отдохну и мы продолжим. - Юля, ложись спать. - Засмеялся я. - А ты? Мне ведь тоже хочется увидеть тебя голышом, - она призывно улыбнулась. - Это невозможно, - прошептал я. - Больше того, что было сейчас, я не могу тебе предложить. Но я не обижусь, если ты не захочешь нянчить моих тараканов. - Мы поговорим об этом позже.       Я глупо пялился в потолок, и ждал, когда ее дыхание станет спокойным и размеренным, чтобы выползти из этой комнаты в свет и деликатно слинять. Мне не понравилось ее предложение. Наверное, сегодня была наша последняя встреча. ***       Мне понадобится очень много денег, реально много. Я знал, что все необходимые мне манипуляции стоят баснословно дорого, и я старался максимально подготовиться к этому. Я не брезговал способами заработка, брался за все, что сулит прибыль, хоть иногда мне не нравилось то, что я делаю.       Сейчас я и мой давний знакомый Валера занимались, пожалуй, одной из самых неблагодарных работ - разносили листовки по почтовым ящикам. Работа не пыльная, самым сложным в ней было попасть в подъезд, ведь когда мы звонили в домофон в рандомные квартиры, нас посылали в девяти из десяти случаев. А однажды мы и вовсе получили клюкой от бабки, которая обнаружила, что мы пихаем в ее почтовый ящик приглашение на бесплатную спа - процедуру. Платили по-разному, зависило от того, что за информацию мы разносим. Если это откровенно мошеннические флаеры, то оплата выше. Этой работой меня обеспечил мой друг Гриша, попросив помочь свою соседку по коммуналке. Сам же Гришаня работал курьером мелкогабаритных посылок, но я категорически отказался участвовать в подобном. Ей Богу, мне не так противно отобрать деньги у какого-нибудь чмошника в честном поединке, чем торговать наркотой. - ... Был бы мой внук здесь, в жопу бы бумажки твои запихал, - шипела одна из бабок - сторожил подъездной лавочки.       Валерка собирался огрызнуться, но я одернул его, потащив в сторону следующего дома. У меня нет времени на ругань, мне ещё у местной пивнухи надо успеть пустые кеги отволочь до соседней мусорки - хозяин предпочитал платить мне за эту махинацию, нежели за законную утилизацию. Девиз моей юности грусен и прозаичен - если я не обзавелся деньгами, значит, зря выходил из дома.       На самом деле, возможности заработать подростку гораздо больше, чем кажется. С друзьями я разгружал машины у продуктового, писал доклады за деньги, выносил строительный мусор. К примеру, однажды мы разбирали квартиру одной бабки - она копила хлам. Четырехкомнатную квартиру на последнем этаже пятиэтажки мы разгружали почти восемь часов. Вонь была ужасная, бабка туалетом не пользовалась - зачем, когда вся ее квартира сплошной кошачий лоток? Но заплатили тогда по три куска на рыло, и я был доволен.       Закончив засирать почтовые ящики, я отправился шляться дальше. *** - Сегодня идёшь в этом, - мать вынула из шкафа нечто приятного бежевого цвета, и швырнула мне на кровать.       Я с подозрением покосился на тряпку - платье длинной до колена, с длинным рукавом. И продолжил натягивать джинсы. - Я тебе что сказала?! - Заорала она. - В чем проблема это надеть? - Оно короткое, холодно будет, - отбрыкнулся я. - Я дам тебе рейтузы.       Она встала на выходе из комнаты, уперев руки в бока, и ее голос сочился ядом. От криков Виолетта проснулась, и сейчас непонимающе оглядывалась, переводя сонный взгляд с меня на мать и обратно. - Я уже оделась, - буркнул я, - переодеваться не буду. - Будешь. - Я не пойду в платье, даже с рейтузами, на улице минус двадцать, я не хочу отморозить себе жопу.       Зная, что мать имеет привычку докапываться до моего внешнего вида, я стал поступать хитрее - ставил будильник на пятнадцать минут раньше, и успевал собраться до того, как она припрется в мою комнату. И ей уже не с руки было указывать мне, что выбрать из ущербного гардероба, ведь я уже одет. Но сегодня она пришла раньше обычного. - Я хочу, чтобы ты выглядела нормально, - процедила она. - Нормально, слышишь? Нормально!       Я вздохнул. Что-то мне подсказывало, что она не выпустит меня из комнаты, пока я не выполню ее требование. А я его не выполню. - Я нормально выгляжу, одежда чистая и не воняет. Что ещё надо? - Я тебе сказала, что надо! Быстро сделала то, что я тебе сказала!       Я, старательно игнорируя ее выпады и оскорбления, продолжал собираться в школу. Вилка, уже окончательно проснувшаяся и вникшая в суть конфликта, стала второпях одеваться. - Ты в этом, - мать обвела меня пальцем, - из комнаты не выйдешь. Понятно тебе? - Чё, драться со мной будешь? - Криво ухмыльнулся я. - Я тебе сказала, одеться нормально! Я тебе мать или кто? Как ты смеешь меня не слушаться? Я уже язык стёрла тебе говорить... - Я собралась, - влезла в разговор Виолетта.       Я кивнул и вышел из комнаты, по пути задев визжащую аки бензопила мать плечом - не специально, просто она не посчитала нужным отодвинуться.       С Вилкой мы учились в разных школах, но до остановки шли всегда вместе - такая вот у нас милая традиция. - И мать-то родную толкнула, - теперь мамаша облокотилась на шкаф, с презрением разглядывая меня, - и избила бы, небось. И в кого ты такой свиньей уродилась? Всего-то попросила тебя человеком выглядеть! Тварь ты неблагодарная, Виктория, понятно тебе?       Ее последние реплики я не слышал, спускаясь по лестнице с такой скоростью, что собственный топот стоял в ушах. Уже на улице успокоился, задрал голову и уставился в темное небо, которое тут же осыпало мое лицо снежинками. Сзади кто-то шмыгнул носом, я обернулся - Вилка; глаза красные, щеки горят, рот перекошен. - Она крикнула, что было бы лучше, если бы ты никогда не рождался, - шмыгала носом сестра. - За что она так с тобой? Как она может не любить тебя? - Ну и ладно, - я пожал плечами. - Я не сто долларовая купюра, чтобы нравиться всем. - Но она же мать! - Хреновая мать.       Вилка разрыдалась ещё сильнее. И я понимал, что если сейчас ее не успокоить, в школу она пойдет зареванная и взвинченная.       С матерью я в паршивых отношениях, как мне кажется, с самого своего рождения. Пытался ли я поговорить с ней, найти какие-то точки соприкосновения, решить наши конфликты? Конечно, пытался. Но все мои попытки были разбиты об аргументы, вроде: я тебя не так воспитывала, ты ведёшь себя неправильно, не придумывай себе ничего и так далее. Однажды, когда я стану старше, и наши отношения достигнут самого пика паршивости, она даст ответ на Вилкин вопрос. Но это будет позже, а сейчас я пялился в потолок своего города и старался ни о чем не думать.       Темно-синее, практически чёрное небо продолжало сыпать на нас снег. Эта зима особенно снежная, сугробы уже были мне по пояс, а ещё три месяца как минимум будет мести. Я собрал в комочек белоснежную массу и запульнул Вилке в лоб. Ошалевшая сестра перестала реветь. - Ты охренел? - Заорала она. - Догоняй, - улыбнулся я и рванул.       Однажды отец отвёл меня и Вилку в спортивную школу, на секцию по лёгкой атлетике, где когда-то занимался сам. И хоть с сестрой разница в полтора года, нас поместили в одну группу. Это было прекрасное время, мы бегали, прыгали, носились как угорелые, и тренер интересовался нами, пророчил успех в спорте. В один из дней батя пришел забирать нас вместе с матерью. Я же пробежал стометровку быстрее всех, и хвастался папке. - Я обогнал пацанов из соседней группы! - Восторженно кричал я. - Я самый быстрый! - Ты молодец!       Папа потрепал меня по голове, и принялся успокаивать Вилку, которая пришла четвертой. Я посмотрел на мать, в надежде, что она тоже меня похвалит, но увидел на ее лице только брезгливость. - Это что такое? - Прошипела она. - Это спорт, - улыбался отец. - Я сам занимался у Алексея Ивановича, он отличный тренер! - Ты что, не слышал, что твоя дочь опять говорит о себе в мужском роде? Она, небось, всегда так тут говорит!       Он растерянно пожал плечами. Спустя время я понял, что он действительно не обратил на это внимание. А тогда я чувствовал себя так, словно сделал что-то невероятно мерзкое, но умом понимал, что правильное, и вжался в подошедшего тренера, в надежде, что Алексей Иванович защитит меня от матери. - У вашего ребенка большое будущее, - сказал он. - Мы тут с Володей подумали и пришли к выводу, что девочкам не место в этом виде спорта, - заявила мать. - Вы уж извините, но Виктория и Виолетта больше не придут. Я отправлю их на танцы. - Я не пойду на танцы! - Заорал я. - я не хочу танцевать! Я хочу бегать! - Все девочки танцуют, - покачала головой мать. - Я не девочка, я - мальчик! Я не буду танцевать, я буду бегать!       Но что я мог сделать в свои семь с половиной лет? В тот день, когда мы снова должны были идти на лёгкую атлетику, нас отволокли на танцы. Помню, я назвал отца предателем, избил трёх девчонок, которые обозвали меня страшилкой, и с танцев меня выперли, к моему счастью. Вилка там прижилась, а я - нет. И все мои последующие попытки заняться каким-либо видом спорта пресекались матерью на корню, она в принципе закрыла мне путь в спорт, чем заработала палку в свою карму.       Отец, в итоге, встал на ее сторону, под весом аргументов - мол, в спортивной среде женственность во мне никогда не раскроется. Говорю же, предатель. От того, что мне запретили посещать секцию, я страдал, и поэтому любил просто бегать, носиться так, словно весь город был моим персональным атлетическим манежем.       У остановки я притормозил, и на меня тут же налетела Виолетта, угрожая опрокинуть мое тщедушное тельце в сугроб. Я смеялся. Зачем она плачет каждый раз, как я ругаюсь с матерью? Неужели она не понимает, что я давно списал родительницу со счетов? У меня есть она, отец и бабушка, есть классные, настоящие друзья, а когда - нибудь будет крутая девушка и своя собственная семья. Так почему она все время ревёт? ***       Я учился в медицинском классе, хотя откровенно не знал, кем я хочу стать. Но ситуация говорила мне, что есть необходимость получить профессию быстро, и чтоб она была актуальной, и времени на раздумье у меня нет. Так же важным фактором выбора был кадровый дефицит в выбранной отрасли - ведь выглядел я, мягко говоря, специфично, и мне требовалось то место, где на мой внешний вид и историю забьют. Выбрал я профессию фельдшера скорой помощи, полагая, что министерству здравоохранения похрен, кто будет собирать пьяных бомжей с общественных мест. Но встал следующий вопрос - в моем городе фельдшеров не обучают. Тогда о своем желании учиться врачеванию я сообщил бабуле, имевшей свой угол в столице, на что мне было сказано, мол, кров предоставим, но поступать только на бюджет. Так я убью двух зайцев одним выстрелом - и из дома свалю, и профессию получу.       После девятого класса я пристроил свою жопу на десятый и одиннадцатый в новую, профильную школу. Смена учебного заведения далась мне тяжело, ведь из предыдущего коллектива я выбивал дурь и повышенный интерес ко мне на протяжении девяти лет, и тут в первый же месяц хлебнул сполна. Пришлось устроить пару показательных выступлений для особо активных одноклассников, дабы остальные отстали на добровольных началах.       Но, в целом, я старался поддерживать образ добродушного и общительного человека, хотя таковым не являлся - просто так было проще, ведь я многим не нравился. И я слыл прикольным малым, я помогал одноклассникам по учебе, сдавал бабло на дни рождения... Разве что не ходил на совместные мероприятия, ссылаясь на загруженность. Так что в школе я обитал относительно спокойно - нет друзей, но и нет врагов. - Ты будешь делать эту огромную таблицу по биологии? - Спросил меня староста, Алик. - Да, конечно, - Я кивнул. - Вика, никто из класса делать не будет, мы скажем, что она нам не задавала. - Он поправил очки на своем прыщавом лице. - Без обид, я буду. Это очень полезная таблица и информация из нее мне пригодится на ЕГЭ. - Блин, у меня нет времени ее делать! - Он злился, его ноздри раздувались, и я не смог удержаться от смешка. - А зря, - покачал я головой, - очень нужная штука. Впрочем, я могу ее не сдавать училке, если вы решили устроить диверсию. - Тогда хотя б дай нам списать.       С Аликом мы одно время даже дружили, настолько близко, что я осмелился познакомить его со своей компанией. - И как давно ты осознал, что ты пидор? - Прищурился мой дружок Гриша.       Парни заржали, Алик заблеял что-то невнятное, а я разозлился, и потребовал от Вадима, главаря нашего двора, прекратить балаган. И тема была закрыта. Вот только в сторону Алика стали поступать недвусмысленные намеки, шутки плавно уходили в голубую тему, и все сравнения и эпитеты так или иначе затрагивали гомосню. Одним словом, Алика чморили, но настолько деликатно, что в те моменты, когда я был готов сказать, что они все охренели, тема моментально менялась, и мои выпады становились вроде как неактуальными. Тогда я обратился к Вадиму с просьбой утихомирить ребят, но тот сказал, что не видит проблемы. - Это смущает только тебя. - Улыбался Захарчик. - А Алику нормально, Алик теперь и наш друг, правда?       Он потрепал моего одноклассника по голове и, под одобрительный кивок Вадима, всучил ему голубой "Блэйзер", в то время как все остальные пили лимонный. И я тогда аккуратно вывел Алика из своей компании, поняв, что мои друзья те ещё гомофобы.       Вот только Альберт меня почему-то считал своим другом, и делил со мной парту. А таблица и впрямь мне нужна, я собирался ее сложить и запрятать в труселя, и, в случае непоняток на ЕГЭ, выйти в туалет и посмотреть. - Бери, - я пожал плечами.       Алик побежал что-то втирать остальным с видом восторженного дебила.       Наверное, они считали меня за безотказного дурачка. Но меня полностью устраивал сложившейся симбиоз - пусть списывают, сколько хотят, лишь бы не трогали, мне скандалов и дома хватает. ***       Один из моих знакомых, Марат, унаследовал от отца два гаража и сделал в них нелегальную мастерскую. По большей части промышлял он тем, что обрабатывал откровенно паленые тачки - угнанные, разбитые после ДТП, которые он либо восстанавливал, либо разбирал на части. Меня к Марату привел младший брат последнего, огромный Захарчик, который был моим другом с раннего детства. Иногда братья давали работу мне, ту, которую ленились выполнять сами или не успевали по срокам, обеспечивая меня каким-никаким заработком.       Захарчик появился в моей жизни сразу после Вадьки, моего лучшего друга. Жил он паршиво, разделяя территорию с умалишенной бабушкой, для которой любимым хобби было изучение содержимого мусорных баков. При своей внешней благополучности Захар, как и я, остро нуждался в каждой сотне.       Сейчас я драил переднее пассажирское сидение "Форда", вымывая из него кровь, Захар делал тоже самое с водительским местом. У автомобиля смят багажник и разбито лобовое, однако минимальные повреждения внутренностей, и именно это привело его хозяина сюда. Марат что-то ковырял в капоте, доверив нам грязную работу, а ее было много - отмыть сидушки, коврики, ремни безопасности, дверцы... Кого-то очень хорошо размазало.       Запах стоял мерзкий - тухлого мяса, железа и чего-то еще. Марат что-то громко обсуждал по телефону, матерился, изредка отвешивал подзатыльников Захару. Я же работал - надо быстрее закончить. На улице холодало к вечеру, а гараж не отапливался - руки мерзли от воды, от вони начинало тошнить. К тому же, я с утра ничего не ел. Но нытье - не моя черта характера; поем чуть позже, зато деньжат заработаю. - Ладно, вали уже, все равно все сегодня не успеем, - Захар стал копошиться в карманах и дал мне три сотни деревянных. - Да и холодно уже. - Ну так и вали.        Третий раз мне повторять не надо, и я быстро слинял из вонючего гаража. ***              Мы сидели в каком-то баре, пили дешманские коктейли и обнимались. Юлька запустила руку в мои волосы и стала массировать голову. - Ммм, делай так почаще и я научусь мурлыкать.       Она засмеялась, а я закрыл глаза и уткнулся ей в плечо. После моего долгого рассказа о том, кто я такой, я стал засыпать; видно, во всем вина холодного гаража и пустого желудка. Я не кричу о своих проблемах на каждом углу, но она попросила меня все объяснить, сказав, что я действительно ей нравлюсь, и она хочет отношений со мной. Врать в отношениях - паршивая затея, и я имел грустный опыт, потому вывалил ей все, ничего не утаив.       Меня всегда бросают. Весь мой опыт отношений сводился к десяти девушкам, девять из которых были инициаторами разрыва отношений. Если по первым двум я ревел крокодильими слезами, то в дальнейшем стал воспринимать это как данность. Когда у меня завязывались отношения, я заранее знал, что меня непременно пошлют, и относился к ним так, словно завтра их не станет. Мне объясняли причины: я никогда не стану отцом, дедом, в ближайшее время меня нельзя познакомить с родителями и друзьями, и чисто с юридической точки зрения моя девушка считается лесбиянкой, что мало кому нравилось. Я согласно кивал, но не принимал это, хотя знал, что меня не будут любить, как любят других парней. Я мог заполучить любовь друга, сестры, бабушки или собаки, но любовь воодушевленную, из бульварных романов, такую, ради которой можно выброситься из окна, и во имя которой можно совершить подвиг - пока нет. Безусловно, когда мои документы и внешний вид начнут совпадать с тем, что в моих мозгах, мне станет легче жить, а сейчас я довольствуюсь малым. Я умел любить мир. Но мир пока еще не умел любить меня.       С чего меня так растащило? Я сонно оглядывался по сторонам: я в "Чердаке", лежу на чьих-то коленях, слышу голос Юли. Ах да, она же сказала, что хочет быть моей девушкой. А вдруг с ней все получится? - Ну, соня, выспался? Готов уединиться со мной? - Спросила она. - Ммм... - Давай, вставай. - Она протянула мне руку, и я повис на ней.       Времени было около одиннадцати. Скоро мне начнут названивать родители, а дома мне делать долбанный доклад. Я принял решение сказать родителям, что останусь у подруги с ночевкой, а доклад сделаю у Юли. Ну, как сказать - малодушно отправить СМС и выключить телефон, дабы не выслушивать оры и угрозы. ***       Мерзкое ощущение тревожности, что вот-вот случится нечто такое, что оставит на мне отпечаток на долгие годы, не покидало меня.       Юлькины стройные ножки с маленькими ступнями обвивали мою шею, а пальчики ерошили волосы. Она старалась вести себя тихо, хотя дома у нее была только глухая бабка. Почему она не живет с родителями, я спрашивать не стал - захочет, сама расскажет. Да и подобные вопросы подразумевают далее последовавшее предложение о помощи, а я себе-то толком помочь не могу. Она вся сжалась, содрогнулась и сдавленно вскрикнула. Я слез с нее и завалился на подушку рядом, с чувством выполненного долга и непонятной паники. - А ты? - Спросила она. - А?       Она гладила мой торс сквозь достаточно тонкую футболку, целовала шею. Мне было достаточно того, что моей партнерше было хорошо, и как бонус пару сжатий бедер. Никакого продолжения мне не хотелось, правда, не хотелось.       Я принципиально не раздеваюсь - мне нечего показать. То, что между ног у меня сейчас - это не мое, мне подкинули. И именно по этой причине я старался заводить отношения с гетеросексуальными девушками, надеясь на отсутствие интереса к моему телу с их стороны. Юля же голимая лесбиянка, и я знал, что она захочет более близких отношений между нами. Но вроде всё ей популярно объяснил, и она кивнула, значит, поводов для беспокойства нет, правда?             Сегодня моя тушка вела себя не так, как обычно. Меня оставило какое-то чувство неудовлетворенности, незавершенности, и еще эта мерзкая, липкая тревога. Тело было вялым, ленивым, ставший толстым язык отказывался двигаться и все фразы были оборванными, короткими. Футболка оказалась задрана, закрывая лицо. Мое слабое "перестань" осталось без внимания. Она гладила мою шею, ласкала грудь, кусала и тут же зализывала горошины сосков. Это не было неприятным, но и удовольствия не доставляло. Юлька все ближе продвигалась к запретной зоне, сняла с меня джинсы, и ее шаловливые ручки блуждали по моим бедрам, пытаясь раздвинуть мои ноги. - Давай, не стесняйся. Какая разница, как, если будет хорошо?       Я слабо сопротивлялся, мне было паршиво по-настоящему, почти так же, как после сотрясения. Требовалось огромное количество усилий, чтобы заставить зашевелиться пальцы на руках. Паника нарастала, внутри моего тщедушного тела все дрожало, на мои тихие "нет" эта бестия только улыбалась.       Когда ее язык оказался там, в моей голове молнией пронеслась мысль - она чем-то меня накормила. Чем-то, чего я сам никогда не пробовал. Я следил за своим здоровьем, оно мне понадобится в будущем, я мог позволить себе выпить не чаще раза в неделю, а курение и наркотики для меня табу. И я злился. Мне плевать, действительно ли она хочет меня настолько, что пошла на крайние меры, или ее мучает простое любопытство, но она не имела права так со мной поступать. Удовольствия от ее манипуляций я не получал, так что мне ничто не мешало медленно закипать. Слабость предательского тела не позволяла ее оттолкнуть, зато в голове стало ясно, и от этого ещё страшнее. Со мной нельзя так поступать. Это было оговорено нами. Это было условием для наших отношений, и она согласилась с ними. Почему же она так делает? Надо как-то остановить это, скинуть ее с себя и послать к чертям собачьим. Некоторые ее движения доставляли боль - я совершенно не возбужден. Ей приходилось изрядно плевать мне на промежность, чтобы хоть как-то добраться до моей дырки.       Ее пальцы резко проникли внутрь меня. От яркой вспышки боли я выгнулся дугой, один глаз заслезился. Это гораздо больнее, чем ломать ребра или пальцы. Эта боль мерзкая, похожая на зубную. Словно я был Солнцем, и сейчас на одной части меня произошла вспышка, превратившая мой бесценный водород в дерьмовый гелий, который уже никогда не вернётся обратно. Говорят, что Солнце погибнет, если весь его водород распадётся...       От боли наркотическое оцепенение спало. Сдернув с лица футболку, я перехватил ее руку - кровь. - Какого черта? - Прошептал я и поморщился - в собственном голосе послышались сопливые нотки. - Прости, прости, больше не буду, - она попыталась поцеловать меня.       Меня затошнило. Первым желанием было зареветь в голос, второй - отпинать свою любовницу. Хоть ее руки и покинули меня, болело все так же сильно. Я решил, что страдать буду в другом месте, скинул Юлю с себя, стал быстро одеваться, стараясь не расставлять ноги широко. Судорожно думал, где мне переночевать - домой в таком состоянии нельзя.       Мне хотелось убить ее. Убить по-настоящему, выбить весь воздух из ее легких, заставить ее сердце остановиться, сделать ее яркие глаза тусклыми, покрытыми желтой пленкой. Она сделала то, чего нельзя было делать категорически, она нарушила мой барьер. Желание лишить человека жизни чередовалось с желанием сигануть с моста. Зачем это было делать? Какая была необходимость в этом действии? Она хотела унизить меня? Напомнить, кто я есть?       Несмотря на бардак в голове, я все же позвонил своему лучшему другу и хриплым голосом напросился в гости. Юлия сидела на кровати, наблюдала за моими лихорадочными движениями, но голос у нее был недоуменный и ленивый. - Успокойся, а. Тоже мне, Святая дева Мария. Тебя что так торкнуло? Всю жизнь в целках ходить собиралась?       Я обернулся, намереваясь все-таки ударить ее. Я редко бил женщин, но ее был готов отметелить. А она плакала; по ее лицу катились слезы, глаза покраснели, плечи дрожали. Все, что ей удалось - это сохранить твердый голос. Я ненавижу слезы, когда кто-то плачет, когда я плачу - все люди в этот момент уродливы. Она говорила что-то еще, кривила в безобразной улыбке свои губы, но я не слышал ее и старался не смотреть в ее сторону. Меня тошнило, между ног было больно, в глазах двоилось. Только бы добраться до Вадьки.       Наблевав на коврик в прихожей, я смылся из этой квартиры.