Alive

— Наконец-то вы очнулись, Накахара-сан! — Кто-нибудь, позовите Босса! Писк больничных приборов врезается в мозг, мешая думать. В глазах все плывет, и первые минуты не удается толком ничего разглядеть, даже проморгавшись перед этим. В голове туман, мысли проносятся с бешеной скоростью, не удается зацепиться даже за одну. Наконец, глаза более-менее привыкают к яркому свету и стерильно-белоснежной обстановке… Комнаты? Кабинета? Палаты? Чуя с трудом поворачивает голову: шея, кажется, затекла так, словно он лежал плашмя пару месяцев точно. Вправо, влево, сделать наклоны — в ушах, конечно, шумит, звенит сильнее после этого, но поворачиваться становится намного легче и даже появляется возможность сесть. От каждого, даже легкого, движения ощутимо врезаются глубже под кожу иглы капельницы, да и сам мужчина весь в каких-то проводах — их слишком много, они цепляются друг за друга, путаются и словно держат его в плену из своеобразной паутины. От этого чувства становится мерзко. Накахара лениво обводит взглядом ясных голубых глаз обстановку. Обычная с виду больничная палата: белые стены, квадратные часы над дверью, стойка с капельницей, медицинские приборы. Но решетки на окнах уже столько раз были изучены рыжим эспером за время работы в мафии, что сомнений теперь не остается — он у Портовых. Об этом же говорят все еще угадываемые лишь по цветным силуэтам фигуры: черный плащ с белым пятном в районе шеи и груди — Акутагава, рядом с ним — что-то абсолютно темное — его сестра Гин, чёрно-белое пятно с желтыми, судя по всему, волосами — Хигути, тусклое серовато-коричневое — Хиротсу. Вот только что он, Накахара, забыл здесь? Разве он не должен быть дома, в законном отпуске, что ему так любезно выписал Осаму? Перед глазами проносится картина последних событий: пугающий до дрожи в коленях Дадзай, сжимающий тонкую шею, он сам, выбегающий в порыве всплеска эмоций из дома, несущийся через дорогу, даже не смотря по сторонам… Глухой удар, и нежные теплые руки, крепко, почти до хруста, сжимающие его в объятиях, последний толчок внутри живота… Фамия! Накахара проводит рукой по подкаченному плоскому торсу и вздрагивает, резко отдергивая ладонь от живота. Так и есть… Плоско. Словно бы всё — и то проклятое сто раз задание, и Чуковский со своей философией и чертовой способностью, и убийство Кое и Мори, и их с Дадзаем счастливые дни, и даже толчки маленьких конечностей у него внутри — ему просто-напросто приснилось. — Где… Собственный голос сейчас кажется хриплым и даже не своим вовсе. Словно бы что-то сломалось, какой-то механизм повредился, связки отказали, черт его знает. Но он должен знать. Должен знать, что случилось с его ребенком. С их с Осаму маленьким лучиком, который запросто мог погибнуть в той аварии в чреве рыжего. — Накахара-сан, вам нельзя напрягаться! — Хигути пытается уложить эспера обратно на подушку, но тот держит спину и смотрит так, будто готов убить, загрызть, растерзать. Девушка от этого ежится и отпускает чужие плечи, отходя немного назад. — Где мой… Голос всё ещё не слушается. Раздражение наравне с зарождающейся истерикой захлестывает сознание Чуи, не давая спокойно сделать вдох. Надо было собраться, не время поддаваться эмоциям, он даже не знает, сколько провел без сознания. Возможно, роды вызвали искусственно? Это последнее, что приходит на ум, кроме разве что… Нет. — Накахара-сан, Вы что-то хотите спросить? Не стоит напрягать связки. Полгода всё-таки в коме пробыли, так сразу не восстановитесь. Над рыжим склоняется Рюноскэ, и последние его слова словно спусковой крючок для Чуи. Ослабевший, но всё ещё не потерявший хватку мужчина резко хватает ученика за ткань белого жабо и притягивает к себе, смотря диким зверем прямо в глаза. — Не заговаривай мне зубы! Где мой сын?! Акутагава смотрит непонимающе, переглядывается с остальными присутствующими, что в ответ лишь пожимают плечами. И Накахару эта реакция неимоверно раздражает. Эспер буквально готов рвать и метать. Они ведь знают о Фамии, так почему сейчас делают вид, что не понимают, о чем речь?! — Н… Накахара-сан… — Рюноскэ шипит придушено и вцепляется в чужие руки, в попытке освободиться из крепкой хватки. — У Вас нет детей. От шока рыжий отпускает ворот чужого белоснежного жабо и глядит прямо перед собой. — В смысле?.. Он вновь проводит рукой по груди, спускаясь к животу и… Ничего. Пусто, ни единого намека на беременность. Так, словно и правда ничего не было. — Я… Фамия… Мой лучик… Я же, черт возьми, был беременным! — Чуя срывается на крик и грозится вот-вот вырвать капельницу из вен в готовности резко вскочить с кровати. Не могло же ему все привидится? Ведь не могло же, верно? Эмоции утихают под тяжёлыми взглядами присутствующих. Хигути лёгким движением поправляет вылезшую на глаза челку и не спеша подходит к очнувшемуся. — Накахара-сама, вы при всем желании никак не могли забеременеть. Вы же, в конце-концов, не женщина. Девушка кладет руку на дрожащее плечо в поддерживающем жесте. Никто пока не понимает, что произошло с исполнителем и почему он так себя ведёт. Одно они знают точно — просто чудо, что тот очнулся как раз тогда, когда его со дня на день должны были отключать от аппарата искусственного жизнеобеспечения. Чуя скидывает чужую тонкую ладонь, обнимает себя за плечи и раскачивается из стороны в сторону, силясь успокоиться. Это невозможно, просто невозможно! Как же… Как же тихие вечера, когда он мог просто сесть на диван и смотреть ТВ, осторожно поглаживая живот и тихо беседуя с ещё не рожденным малышом? Как же их с Осаму походы по магазинам с целью выбрать что-то, что будет необходимо ребенку в будущем? Стоп. Осаму! Рыжего осеняет. Дадзай ведь как раз был рядом в тот момент, когда его сбило! Он точно должен знать, что произошло! — Позовите Осаму! — Накахара хмурится, когда не замечает каких-либо действий со стороны мафиози. — Не стойте столбом, черт вас побери! Эта перебинтованная скумбрия должна знать, где наш ребенок! На лица присутствующих набегает тень. Они все как один отводят глаза и не могут произнести вслух то самое. — Чуя… — вперед, наконец, выходит Хиротсу. Полулежащий на койке, в окружении множества проводков и капельниц, эспер отчётливо слышит горечь в голосе седого мафиози. Мозгом Накахара уже начинает понимать что к чему, но вот сердце активно противится правде. Оно не готово принять реальность. — Вы лежите тут уже полгода и ещё ни разу не пришли в сознание, не считая этот день. Вас нашли под телом Осаму Дадзая во время вашего последнего задания. К сожалению, мы не успели подоспеть вовремя. Дадзай-сан погиб на месте, по видимому, прикрывая вас собственным телом. Именно поэтому Вы все ещё живы. Почему-то Накахаре кажется, что Рюро вовсе не должен быть здесь. Он ведь был на стороне Мори, не так ли? И он бежал из Мафии, как только пост занял Дадзай. Чуя хрипло смеется. Он все понял. — Чертов предатель. Решили сговориться против нас? — рыжий смотрит зверем и шипит, плюется ядом в лицо старика. — Говори правду, куда вы дели Осаму?! — Накахара-сан, Хиротсу-сама говорит правду! Чуя словно не слышит никого. Мозг судорожно пытался придумать причину, по которой все это происходит. Наверняка ведь Дадзай сидит где-нибудь в подвале одного из мафиозных складов, а уже полугодовалый малыш Фамия сейчас либо находится в боксе, либо уже отдан в заботливые женские ручки. В конце-концов, исполнитель уверен, что никто не станет убивать или тем более оставлять в каком-нибудь приюте ребенка с такими генами. В какой-то момент Накахара усмехается своим мыслям. Этим олухам его не одурачить, он не купится на столь дешёвый и очевидный развод. — Так я вам и поверил! Совсем за идиота меня держите? Атмосфера накаляется с каждой минутой, с каждым шумным вздохом. Первой не выдерживает Гин. Она просто хмурится, выдыхает пару раз и выходит из палаты, громко хлопая напоследок дверью. Этот звук разрезает тишину, заставляя оставшихся вздрогнуть от неожиданности. — Чуя… — Ни слова. Я не хочу слышать ни единого лживого слова от вас, Хиротсу-сан. Неужели так сложно взять и сказать правду? — Чуя не поднимает глаз. Он смотрит на белоснежные простыни и не видит его из-за застилающих обзор слез. Они стекают мокрыми дорожками по щекам и крупными каплями падают на ткань, оседая темными пятнами. «Это ведь всё неправда, верно?» Но почему тогда Дадзай, самый неуловимый и хитрый из всех мафиози, что Накахара когда-либо знал, не смог вырваться? Он бы наверняка на раз-два смог разгадать чужой план, спасти себя и их с Чуей сына. Он бы забрал рыжего отсюда, разве нет? Голова начинает болеть. Перед глазами плывет. Не может быть… Не может быть, чтобы всё, что ему сказали, было правдой. Он ведь всё видел сам! Всё чувствовал! И как же те задания, на которые… Эспер вдруг осознает, что не помнит ни одной миссии, ни одной из всех зачисток, что были у него с момента взрыва, кроме облавы на Серебряный герб. Абсолютно вся возможная информация полностью отсутствует в памяти, будь то даже банальные отчёты о проделанной работе. Но ведь… Но ведь у него не настолько богатая фантазия? И разве Осаму не чересчур живучее существо, чтобы так просто погибнуть? Дверь в палату со скрипом открывается, и Накахара выныривает из своих раздумий на мгновение. И испуганно распахивает глаза, глупо хватая ртом воздух, что резко вдруг пропал из лёгких. На пороге стоят двое. Двое, что должны уже с полгода мирно покоиться в земле. Кое Одзаки и Мори Огай. Женщина смотрит тревожно, губы ее что-то говорят, но Чуя не слышит. Вот что действительно кажется бредом сумасшедшего. Огай задумчиво хмурит брови и делает шаг в сторону своего подчинённого, который тут же отшатывается и истошно вопит. — Не подходи! — Чуя-кун, успокойся, — Мори приходится уступить Одзаки, которая явно что-то осознала и теперь пытается отгородить своего ученика от неприятных эмоций. — Ты что, не узнаешь сестрицу? — Ты… Ты же м-мертва… — Накахара закрывает лицо ладонями и по-животному скулит. Он не понимает, что происходит, где же на самом деле реальность, а где — сон. Эспер чувствует, как постепенно ускользает от него тонкая нить, позволяющая удерживать разум от окончательного безумия. Реальность ускользает с каждым мгновением все быстрее. И, если честно, хочется верить, что все, что он видит сейчас — видение. Галлюцинация. Или же он всё-таки попал в ад. — Но я же сижу перед тобой, — Кое снисходительно улыбается и гладит тонкой ладонью рыжего по впалой щеке. — Чувствуешь? Мои руки теплые, живые. И ты живой, Чуя-кун. Разве ты не рад? — Но… Но Осаму тогда… — Он мертв. И это правда, — Одзаки кидает осуждающий взгляд через плечо на Огая, что решил поучаствовать в беседе. — Я оставлю вас. Одзаки-сан, будь добра потом мне все объяснить. Не хотелось бы снова прибегать к помощи Чуковского и рыться у него в голове. Дверь закрывается, а Кое вновь старается улыбнуться. Улыбка выходит натянутой и полной сожаления, и это не укрывается от взгляда Чуи. — Как… В голове все шумит, хочется приложить руки к ушам, чтобы хоть как-то утихомирить голос в голове. Такой родной, бархатистый, с чуть заметной хрипотцой, даже сейчас нашептывающий слова любви.  — Чуя-кун… — Одзаки собирается наконец с мыслями и прикрывает глаза. — Видишь ли, Мори с Фукудзавой-саном, директором небезызвестного детективного агентства, когда отправляли Двойной Черный на освобождение тигра, не смогли предвидеть всех вариантов развития событий. В итоге обе стороны упустили вероятность того, что на самом деле организации нужен был вовсе не тигр, а ты и Дадзай. Признаться честно, никто из нас не ожидал, что Осаму решит спасти тебя, прикрывая собой. Когда нас вызвали с сообщением о засаде и необходимой подмоге, мафия со своей стороны отправила Черных Ящериц. К сожалению, и ВДА, и наши люди прибыли на место слишком поздно. У Накахары перед глазами пляшут цветные круги. «— Кажется, их целью был вовсе не Атсуши…» Чуя прикрывает уши руками. Нет-нет-нет. Это все не может быть правдой! Как же те дни, которые он и Осаму пережили после взрыва? Их же спасли люди из Агентства! Даже Йосано говорила, что они мило лежали рядом друг с другом, почти соприкасаясь пальцами… В голове что-то щёлкает. Всё, наконец, встаёт на свои места. Части пазла собрались воедино, представляя собой теперь единую картину. — К сожалению, спасти удалось только тебя, Чуя. Верно. Все верно. Они не могли лежать рядом друг с другом, ведь Осаму был на нем. Сразу всплывает в памяти эпизод с падением. Он ведь тогда сильно убился ребрами. Всё потому, что реальная боль передалась в коматозный сон. А те слова… — Ты всегда был мне больше, чем напарник… Кое-видит состояние рыжего и не выдерживает. Прижимает к себе крепко, но осторожно, чтобы не дать иглам капельниц впиться в чужое тело ещё глубже и ненароком поранить. — Мы так волновались, Чуя. Ты не приходил в себя почти полгода, Мори уже велел было отключать тебя. Удалось уговорить его продержать тебя неделю, и вот ты, наконец, очнулся! Чуя не слышит, не ощущает чужих прикосновений. Он думает. Думает о том, каким идиотом был. Все ведь лежало на поверхности, только руку протяни, но он был настолько ослеплён своим эфемерным счастьем, что предпочитал не смотреть на то, что находилось буквально перед носом. А ведь ему намекали. — Мы даже пригласили эспера из России, что специализируется на проникновении в сознание, — Одзаки перебирает рыжие пряди, чувствуя чужую дрожь, старается успокоить и успокоиться самой. Ведь надежды уже действительно не было. — Он сказал нам, что ты стал пленником своего сознания. А так же, что попытался подтолкнуть тебя к осознанию действительности. Чуя вспоминает старика Корнея. Кажется, тот тоже говорил ему о реальности. Может ли быть такое, что ему все время старались намекнуть, вывести из странного сна, из забытья? А он окунулся в сладкую грёзу и забыл обо всём. Вновь перед глазами стоит мертвое лицо Дадзая, а на шее — ощущение чужих ледяных рук. «Из-за тебя мы все оказались здесь!» — Ха… Чуя утыкается носом в плечо наставницы и начинает смеяться. Постепенно тихий смех перерастает в истерический хохот. Всё было на поверхности! Правда была так близко, а он, дурак, отказывался это понимать! Все кругом буквально кричало о нереальности происходящего, но Накахара был слишком ослеплён собственным счастьем, чтобы что-то замечать. О, как же не вовремя он прозрел! Эспер не замечает, как из глаз мокрыми дорожками льются слезы, а из горла вместе со смехом выходят собственные рваные всхлипы. Чуя отстраняется от Одзаки и не может сдержать эмоций. Душа рвется на части, осознание потери любимого и такого близкого человека, наконец приходит полностью и окончательно, а факт того, что их счастливая жизнь была лишь плодом воображения и вовсе добивает. — Чуя, — Кое больше не прикасается, понимая, что ее мальчику не нужны сейчас лишние прикосновения. Возможно, позже он сам придет к ней в поисках успокоения, но сейчас ему надо разобраться с самим собой, — не знаю, является ли коматоз причиной твоего тяжёлого душевного состояния, но тебе остаётся только принять реальность такой, какая она есть. Люди рождаются и умирают, это естественно. И не все, поверь, далеко не все готовы жертвовать свою жизнь другим. Накахара дрожит. Ему наплевать, глубоко и далеко наплевать, достойно или нет погиб его напарник, его любимый. Какой в этом толк, если теперь он, Чуя, не проснется, видя перед собой умиротворённое лицо шатена, не сможет пропустить мягкие непослушные пряди между пальцев в лёгкой ласке. Никто не приготовит ему завтрак, такой, как он любит. Никто не почитает нотации за порванное пособие для самоубийц. Какой в этом толк, если всего этого даже не было на самом деле? Решение почему-то приходит быстро. Эспер почти даже и не задумывается. — Кое-сан, попроси кого-нибудь принести мои личные вещи, — шепотом просит Накахара у наставницы, едва успокоившись. — Не могу тут больше оставаться. Женщина кивает, выходит за дверь и кого-то зовёт. Возвращается уже с аккуратно сложенными вещами рыжего, которые бережно кладет на стул рядом с койкой. Чуя все так же сидит, вперившись взглядом в одну точку. В голове совершенно пусто. — Мне выйти? — Да, пожалуйста. От того, как надломлено звучит голос Накахары, у Кое холодок пробегает по коже, но она все же не думает о том, что эспер будет творить безрассудство. Она выдыхает тихо и выходит в коридор. Ещё надо было заглянуть к Мори. Насколько она понимает, видения Чуи были в основном связаны с погибшим Дадзаем, а значит, юноше нужно будет время, чтобы принять смерть бывшего напарника и прийти в себя. «Прошу, только не наделай глупостей…» О, именно этим и собирается заняться эспер. В голове до сих пор не укладывается, что ещё вчера, казалось бы, его живот довольно реалистично пинала изнутри маленькая ножка и сам он просыпался в теплых объятиях любимого человека, а сейчас выясняется, что все произошедшее с ним — плод его больного воображения. И прошло не чуть меньше двух лет, а всего лишь полгода. И не будет теперь ни Осаму с его надоедливыми замечаниями, и такими необходимыми тёплыми руками, и немного хриплым, но родным голосом, ни долгожданного появления в их совместной его жизни маленького сына, у которого непременно были бы такие же темные вьющиеся волосы, как у его суицидника-отца и голубые-голубые, как лазурное небо, глаза, прямо как у мамочки-Чуи. У Накахары обзор по-прежнему заслоняет пелена слез, лицо краснеет дальше некуда, а голос неумолимо садится. Эспер смахивает рукой соленые капли, выдергивает из вен капельницу и отсоединяет провода. Голова всё ещё кружится, да и резкие движения отдаются ноющей болью во всем теле, но это не мешает рыжему встать с койки и, пошатываясь, побрести к стулу, на котором аккуратно была сложена его одежда. В большое окно пробиваются лучи солнца, заставляя блестеть что-то в складках плаща мафиози. Чуя тянется посмотреть на предмет, и его губы расплываются в кривой предвкушающей улыбке. Действительно, рискованно было использовать Порчу лишь ради достижения собственной цели. В здании ведь ещё много людей, которые вынуждены будут погибнуть вместе с Накахарой, и это если он не примется разрушать вообще все, до чего сможет добраться. Тогда есть вероятность, что и вся Йокогама взлетит на воздух. А смерти сотен тысяч невинных людей эспер не может допустить. И теперь в руках отражало солнечные лучи наилучшее решение его проблемы. Губы изгибаются в страшной безумной улыбке. Он все решил. Скоро всё закончится, и это будет самым правильным. Он не сможет больше жить обычной жизнью после всего, что произошло. Слишком реальными порой были эти придуманные чувства, эмоции, воспоминания. Нельзя было так просто взять и отпустить их, словно ничего и не было. Нельзя было забыть, как смотрел на него, Чую, Осаму, как они сидели вместе и разговаривали тихо с Фамией. Пусть это и было лишь сном, избавиться, искоренить его из своей жизни было бы слишком сложно, практически невозможно. Голубые глаза, столь ярко блестевшие совсем недавно, тускнеют. В них больше нельзя увидеть ту невыносимую тягу к жизни, что царила в душе Накахары. Разве может теперь в глазах отражаться что-то, кроме пустоты, когда сердце буквально обливается кровью? Чуя несколько секунд задумчиво вертит в руках свой клинок. Пути назад уже не будет, да ему это и не нужно. Эспер прислоняется к идеально белой стене. «Не такая, как в Агентстве…» — проносится в голове, но Чуя тут же задавливает эту мысль. Даже обстановка лазарета ВДА выглядела лишь так, как он сам себе представлял. С каким-то холодным удовольствием Накахара думает о том, что кровь на этой стене будет смотреться наверняка очень красиво и контрастно. — Тебе бы понравилось… Рыжий прикрывает глаза и плотно прижимается к твердой поверхности. Руки еле заметно трясутся. Но не от страха смерти, нет. Просто нервное, пережитый шок, не иначе. Как в замедленной съёмке, Чуя наблюдает за тем, как собственная рука заносится выше и в один момент резко бьёт в самое горло, не прикрытое сейчас кожей портупеи. Раз! Кровь хлынула фонтаном, стоило только вытащить металлическое лезвие для нового удара. «Запомни, Чуя…» Два! Алыми брызгами окрасились стены и пол. «Ты всегда был мне больше, чем напарник…» Три! «Я люблю тебя». Чуя медленно, ломано, словно марионетка, которой вдруг обрезали верёвочки, сползает по стене на пол, оставляя за собой красные следы. Взгляд стекленеет, в ушах звенит, изо рта, пузырясь, выходит с пеной кровь. Из раны на шее она и вовсе льется рекой, даже не собираясь останавливаться. Мафиози бил наверняка. Руки эспера расслабленно висят вдоль тела, ладони слегка подрагивают, нож уже давно выпал из ослабших пальцев и валяется где-то рядом. Теперь все закончилось? Взгляд Чуи плывет, веки уже почти полностью прикрывают глаза, но что-то всё ещё не даёт упасть в спасительную бездну. На последнем издыхании Накахаре кажется, что перед ним стоит такая знакомая и родная высокая фигура в просвечивающейся черной рубашке и повязаном на шее алом шарфе, а на руках у нее — сверток с кем-то капризно кряхтящим и шевелящимся. «Да, Осаму… Для меня ты тоже всегда являлся чем-то большим…» Слабая, лёгкая улыбка на губах умирающего наконец становится искренней. «Совсем скоро мы будем вместе…» Чуя закрывает глаза.