Корица и имбирное печенье

По холлу элитной многоэтажки, одна комната в которой стоит как пятикомнатная квартира где-нибудь в пригороде Сеула, распространялся приятный малиновый запах. Его источник — высокий парень, смотрящий сквозь длинные ресницы с высокомерием, смешанным с чем-то похожим на безжалостность — решительным шагом прошёл от лифта к одной из дверей и, тряхнув чёрными волосами, поднял изящную руку, но не успел коснуться звонка, потому что дверь неожиданно открылась. — Ты ждал меня? — спокойно, будто предвосхищение действий другим человеком ни капли его не удивило, поинтересовался парень, слегка наклоняя голову набок. — Я всегда жду тебя, как солдат дембеля, — втаскивая его в квартиру, ответил Мин Юнги — самый богатый клиент Чон Чонгука: омеги, способного менять свой запах. Он не врал. Юнги боготворил его, боготворил манящий аромат, который тот источал, боготворил его навыки в постели и возможность поставить метку на ничейного омегу, готового на всё, ради того чтобы клиент остался доволен. Юнги оставался. И всегда его ждал, наслаждаясь двумя дозволенными посещениями в неделю. Больше Чонгук ни с кем не соглашался встречаться. — Новенький охранник пожирал тебя глазами, — ревниво фыркнул Юнги, освобождая Чонгука от лёгкого плаща, облегавшего тело и выгодно подчеркивавшего его изгибы. — Я видел через камеру на первом этаже, — прибавил он тише. — Не думаю, что у него хватило бы денег на мои услуги, — равнодушно пожал плечами Чон, послушно поднимая и опуская руки, чтобы раздевать его было удобнее. — Я принадлежу только тому, кто оплачивает моё время. — Звучит ужасно цинично, — останавливаясь, Юнги цокнул языком и едва заметно качнул головой, уходя на кухню, чтобы налить выпить. — Ты разбиваешь мне сердце своими словами. — Откуда у банкира, не знающего жалости, сердце? — тихо спросил Чонгук, и приятный малиновый запах усилился, вынуждая Юнги застыть с бокалом в руке. Запах делал любого альфу податливым, послушным, и Чонгук этим пользовался. — Оно тебе не нужно, ты слишком хорош, чтобы его иметь, — пропел он следом, а потом медленно опустился перед Мином на колени, расстегнул его ремень, брюки и приспустил их вместе с трусами. Оставив бокал, Мин закусил губу. «И со всеми он одинаково нежен и заботлив? — думал Юнги, чувствуя, как страсть разгорается в нём от волшебного мальчишки, умевшего провоцировать что-то похожее на течку, которую он между тем полностью мог контролировать, сводя с ума любого альфу, который окажется рядом. — Кто бы мог подумать, что меня нагнёт омега. Да, в постели веду я, но он сильнее — с этим не поспорить». Дальше в голове были только инстинкты, управлявшие каждым движением, каждым вырвавшимся в порыве страсти словом. Юнги слушал только их, когда одним резким движением поднял Чонгука с колен, повернул к себе спиной и присосался к шее. Он ставил метку уже полсотни раз, но та никогда не сохранялась к следующему визиту. Это не смущало его, но заставляло ставить её снова и снова, помечая прекрасное тело хотя бы на время. Полюбовавшись оставленным следом долю секунды, он скользнул под чоновскую рубашку, гладя его грудь, утопая в его запахе и слушая казавшиеся такими искренними стоны. Он всегда брал своего любимца жёстко, жадно, глубоко, как будто это могло привязать. С первого дня знакомства, когда кто-то из коллег рассказал о сеульской сенсации — молодом мальчике, продающем свой запах, — Юнги хотелось обладать телом этого омеги. Он не задумывался над тем, что это желание испытывает каждый, кто хоть раз прикасался к Чонгуку, чувствовал, как меняется его запах — меняется ради него одного. Чон же никогда не испытывал к альфам ничего, кроме слабого любопытства и благодарности за щедрость, которой он, как ему иногда (редко) казалось, не заслужил своим бесценным даром. После секса Юнги всегда пытался его удержать, но Чонгук всегда был холодно-беспощаден и, полежав в постели максимум пять минут, уходил. Сценарий не изменился и в этот прекрасный для Юнги и скучный для Чонгука вечер. — Останься! — Мин в очередной раз потянул его за руку, и Чонгук послушно присел на край. — Почему ты каждый раз уходишь? Разве тебе не было хорошо? Мне кажется, ты мой истинный. От его слов на лице Чонгука мелькнула неизгладимая печаль, которую он тут же заменил более привычным обольстительным очарованием. — Сколько раз ты уже пытался поставить на мне метку? Будь ты моим истинным, она бы не исчезала, когда я меняю запах. Да что уж там: я бы даже не смог его поменять. Но я всё ещё могу, — Чонгук очаровательно улыбнулся, и в воздухе ощутился едва различимый аромат шоколада с коньяком. — И ладно, — Юнги подполз ближе, морща нос от аромата, не вызывавшего того поклонения, с которым он обычно вдыхал запах омеги. — Зачем тебе истинный? Я окружу тебя такой заботой и любовью — как тысяча истинных. Чонгук открыл рот, чтобы что-то возразить, но Мин, провоцирующий этот разговор последние полгода, знал его следующий аргумент. — Деньги? Я богат, как чёртов Иисус. Ты не будешь нуждаться ни в чём. — Не думаю, что Иисус был богат, — усмехнулся Чонгук, возвращая себе ягодный аромат, всегда делающий Юнги смирным. — На сегодня наше время кончилось, — мягко добавил он, и Юнги изобразил грустную улыбку. — Сколько я должен заплатить, чтобы ты остался навсегда? Я готов отдать все деньги, чтобы ты не уходил. Вместо ответа Чонгук наклонился к нему, нежно, но безучастно коснулся губ и стал одеваться. Но Юнги продолжал упорствовать. — Неужели у тебя есть кто-то лучше меня? — искренне удивился он, и Чонгук вдруг рассмеялся. — Считаешь себя лучше всех? — Считаю, что могу дать тебе всё, — серьёзно сказал Юнги. — И это действительно так. — А вдруг я влюблён? — Чон обернулся к нему и сощурился. — Сердцу не прикажешь. — Откуда у жиголо, не знающего жалости, сердце? — передразнил его Юнги, а потом лёг на спину и прикрыл глаза. — Ну всё, хватит, — раздражённо выговорил Чонгук, вставая. — Не вынуждай менять запах на что-нибудь неприятное, — пригрозил он, но Мин не боялся его угроз — до их исполнения никогда не доходило. Он открыл глаза и посмотрел на Чонгука с интересом. — А каков твой настоящий запах? — неожиданно спросил Юнги, и на красивом лице Чона появился нездоровый румянец. За тот год, что они были знакомы, Мин ни разу не интересовался, как пахнет самая дорогая шлюха в Сеуле. Ему было достаточно того, что по желанию клиента Чон Чонгук может источать хоть запах фиалок, хоть варёной картошки — чего угодно, на что хватит фантазии. Его, например, привлекали ягодные ароматы, и Чонгук, видимо, обладая ещё и удивительным чутьём, почти сразу нашёл для Юнги тот самый запах, от которого хотелось творить глупости, забывая, что ты — альфа, властелин и бог этого безобидного омежки. Этот омега никогда не был безобидным. Он всегда знал себе цену, и она была высока. Но Юнги согласился бы отдать и больше. Он невольно отдал ветреному Чонгуку свою душу, но она не была ему нужна. — Такой, какой будет приятен тебе, — задумавшись лишь на секунду, быстро проговорил Чонгук. — Но ты одержим мной, вместо того чтобы искать своего омегу. — Мне не нужен другой, — ответил Юнги, сам не осознавая, насколько сказанные им слова отражают правду. Он думал, что отшучивается своими попытками показать привязанность, но на деле действительно не представлял, что однажды Чонгук, возможно, найдёт своего альфу и перестанет появляться в его доме. — Я приду, как мы и договорились, через два дня, — не продолжая этот разговор, сообщил Чонгук, уходя в коридор. — Твои — понедельник и четверг. Тогда я весь твой, но на большее не надейся. Не провожай, я устал от прощаний, — закончил он, быстро открывая дверь и брезгливо избавляясь от малинового запаха, который казался слишком приторным и слащавым для такого человека, как он.