Я жду, пройдёт, отпусти, больно, люблю, не лги, я всё помню

Костя успевает издать даже не вскрик, а задушенный писк, когда его, едва успевшего разуться на пороге квартиры, стискивают в охапку и в положении прихваченного подмышку свёрнутого ковра безапелляционно утаскивают в спальню. Точнее сказать — предположительно в спальню, так как задравшийся воротник пуховика мешает обзору, и окончательная уверенность возникает лишь тогда, когда Кучаева наконец-то отпускают, умудрившись при этом закинуть сразу на середину кровати. Голова рефлекторно вжимается в плечи, опасаясь удара затылком о вычурно резную спинку кровати (кое-кто просто не может жить в современном мире, и подавай ему Малевича и травмоопасное кованое барокко с барахолки), сверху тут же тяжело наваливается чужое тело, лишая возможности приласкать всё же встретившуюся не то с косяком, не то с ещё какой-то деталью интерьера коленку. Ледяные ладони тут же пробираются в разгорячённый ад под пуховиком, заставляя живот съёжиться, а желудок испуганно подпрыгнуть под самые рёбра. От подобного контраста даже дыхание перехватывает, и Косте требуется секунда, чтобы наконец-то вновь обрести голос. — Чалов, блять! Пусти, заебал! Давящая на тело тяжесть чуть ослабевает, и Кучаев тут же пользуется этим, чтобы извернуться и выскользнуть и из пуховика, и из-под Дани одновременно. Попытка оказывается удачной лишь наполовину, так как Костя вновь оказывается схвачен подмышки, поддёрнут вверх и, для верности подпёртый поднятым бедром между ног, уложен сверху на чужую широкую грудь. — Я тебя ещё не ебал. Сегодня. Просто сообщает Даня, и Кучаев выразительно кривит лицо. Желание активно сопротивляться чуть поутихло — работающие батареи и так создают в квартире Ташкент, а поздно снятый пуховик да ещё и вовсе не снятый свитер в совокупности с физическими упражнениями уже заставили вспотеть голову и почувствовать, как по виску медленно поползла солёная капля. Чалов поднимает руку, ероша и без того растрепанные прядки на голове Кости, и те склеиваются мокрыми иголками, вызывая у виновника их появления лёгкий смешок. — Ты похож на встрёпанного воробья. — Ой да иди ты нахер! — Вновь вспыхивает Кучаев, пытаясь оттолкнуться от живого капкана, с трудом приподнявшись над ним в коленно-локтевую позу. И опять неудача. Чалов словно щупальца отрастил — ну не может человек, обладающий лишь всего двумя руками вертеть им, словно заигравшийся щенок придушенной белкой! Он вновь оказывается снизу, прижатый животом к кровати, с той лишь разницей, что теперь на нём не только пуховика не было, в процессе смены позиции его лишили ещё и свитера одновременно с футболкой. Зубы по-хозяйски врезались в плоть у основания шеи, а затем горячий язык быстро, словно извиняясь, оставил поверх саднящего участка обжигающую мокрую полоску, тут же остывшую и породившую дрожь, добежавшую до самого затылка. В ягодицы, едва не до боли вжался просто таки каменный стояк, и в груди что-то взорвалось, окатив внутренности кипятком. Костя вжался лицом в подушку, с трудом проглотив не то возбуждённый стон, не то болезненный вскрик. Даня умел вот так, одним движением, выключать в нём реальность, оставляя после своих прикосновений лишь дикое нетерпение, готовность к подчинению и оголённое, одержимое желание. — Ну что ты как маленький, Кость… — Тон, который мог заслуженно принадлежать змею искусителю, лишь на мгновение опередил давящее прикосновение пальцев к лопаткам, поглаживающих, и будто бы размазывающих медовые слова по коже. — На хер — это твоя вотчина, а я тот, кто здесь доминирует. Последнее слово Чалов едва не зарычал, сдавив одну из рук Кучаева у запястья и заломив её за спину, выворачивая едва ли не до затылка. Косте показалось, что это рычание слилось с прострелившим звоном в ушах, с хрустом собственного сустава в плече… а быть может… просто трещала ширинка от собственного жаждущего разрядки стояка. _________ Это происходило не впервые, и с каждым разом бесило всё больше. Может быть, ему просто надо было в самом начале найти себе хорошего мозгоправа, который, словно маленькому ребёнку, показал бы ему парочку рогатых оленей или льва, рядом с невзрачными спутницами жизни, и сообщил, что самец это особь доминирующая, со всеми дерущаяся и доказывающая, что она всех сильнее на данной территории. Вот только это вряд ли бы помогло, так как и в природе бывают осечки в виде однополых пингвиньих пар, и как там у них двоих с доминированием мозгоправ с вероятностью стремящейся к ста процентам точно не знал бы, и объяснить уж точно не смог. А Костя и того хуже — пингвином не был, как и доминирующим самцом в своих отношениях, а потому не понаслышке знал, каково это, когда тебя раз за разом заставляют прогибаться, меняя природу на неконтролируемое желание подчиниться более сильному. Но бесило не это. Бесило не то, что он из-за какого-то сдвига в собственном мозгу, стоило ему почувствовать над собой контроль, не мог больше сопротивляться. Бесило то, что он и не хотел. А ведь где-то, всё ещё выла уязвлённая гордость, пытаясь напомнить телу, что вообще-то оно должно драться с соперником, вместо того, чтобы сразу заваливаться на спину, демонстрируя незащищённое брюхо… и кое-что ещё. И вот из-за этой-то гордости, Кучаев и оказался там, где сейчас находился. Изолента — тянется. Скотч, кажется, тоже, а некоторые его виды ещё и шуршат противно. Есть ещё разные виды верёвок, цепи и весь остальной набор юного маньяка. Костя силой воли заставил себя перестать кусать и так измочаленные прошлой ночью губы и остановился на небольшом мотке хлопкового шнура приличной толщины. Маньяка — это сильно сказано. Это как в известной присказке, где говорится, что каждый видит что-то настолько, насколько он испорчен. И Кучаев сомневался, что помимо мужика, покупающего перфоратор с мыслью о том, как же хорошо он проведёт утро воскресенья, здесь можно было встретить и других извращенцев, которые, вроде самого Кости, погипнотизировав с полчаса глухую дверцу с изображением сердечек и розовых кроликов плюнули и отправились в ближайший строительный магазин. Краткий забег по интернет магазинам определённой направленности примерно обрисовал ценовую политику, где похожий белёсый шнур выходил на кругленькую сумму, в отличие от своего невезучего близнеца, вынужденного вместо того, чтобы стягивать чьи-то щиколотки, послужить как минимум утеплителем при конопатке бани из натурального сруба. А если нет разницы, зачем платить больше? Да ещё и подвергаться сомнительному удовольствию примелькаться с парой ошейников возле сексшопа. Кстати об ошейниках… Рядом со строительным, удачно примостился и магазин для животных, куда Костя тоже заскочил, имея определённые планы на представленный там ассортимент товаров. Глаза разбегаются… Интересно, а специализированные магазины для извращенцев могут похвастаться таким ассортиментом? Тут тебе и кожаные, и матерчатые, и со стразами всякие… При попытке дотянуться до понравившейся широкой ленты с увесистой пряжкой едва не прокушенное плечо напомнило о себе, неприятно заныв и заставив с мстительной заинтересованностью оценить строгие ошейники. От фантазий на тему следов, оставленных на чужой шее жёсткой металлической проволокой дисциплинирующего украшения, приятно заныли бёдра. Нет, лучше даже не начинать думать. За такое его потом не только в шею укусят — голову оторвут. Он выбрал всё же обычный, кожаный и не слишком широкий. Девушка, пробивая товар, спросила не нужно ли ему чего-нибудь ещё, например миска или корм для его щенка, и Кучаев, вместо того, чтоб ответить что-нибудь более менее нормальное, лишь по-идиотски сильно замотал головой, будто пытаясь вытряхнуть из головы вид обнажённого Чалова, который стоя на коленях без помощи рук вылизывает собачью миску. Это место похуже борделя. Хорошо нет отдела для лошадей, где можно было бы и вовсе слюной подавиться от вида сбруи и предназначенных для особо строптивых особей стеков. Бежать отсюда надо, и быстро. Заскочить только в аптеку кое-зачем ещё, чтобы гарантировать себе час или два спокойного времени для осуществления весьма опасного в его положении плана. ____________ Даня открыл глаза резко, словно бы вовсе не спал, а только моргнул, в одно мгновение сидя на кухне за столом напротив Кости, а во второе уже очнувшись в спальне, лёжа на кровати, и наблюдая в дверях всё того же Кучаева, только сейчас отчего-то чересчур довольного и укутанного в халат, вместо той футболки, в которой пребывал мгновением до. На этом беглый осмотр был завершен, но вопросов осталось больше, чем ответов. Его что, вырубило? Тогда почему этот представитель взъерошенных воробьинообразных скалится так, что от глаз только мелкие щёлки остались, вместо того, чтобы вызывать внезапному коматознику скорую помощь? Наверное этот вопрос он и хотел задать, вот только губы как-то неприятно склеились, словно после сна, во время которого его угораздило припустить слюней и те потом застыли на воздухе. Чалов дёрнулся, чтобы стереть со рта неприятную плёнку, но не вышло. Рука осталась болтаться там, где была и, словно бы только сейчас, все ощущения нахлынули разом, заполняя тело и сбивая с толку. Прохлада от того, что лежал совершенно голым поверх одеяла, неприятное покалывание от отлившей крови в чуть задранных руках, онемение в кистях, за запястья крепко примотанных к то самой решётке антиквариатной кровати, которая так сильно раздражала Кучаева, боявшегося каждый раз стукнуться о неё затылком. Даня в недоумении повернул голову, рассматривая прочный белый шнур, несколько раз, хитро и со знанием дела, обёрнутый под его ладонью — не иначе, как кто-то youtube насмотрелся, — и понимание наконец-то ударило в голову. Этот гадёныш что, опоил его?! — Долго спал. — Произнёс Костя, привлекая к себе внимание и мучительно медленным движением выпутываясь из халата, позволив тому упасть на пол к его ногам. Ему хотелось казаться серьёзным, может быть, опасным, но улыбку сдержать не вышло — Чалов мелко дёрнулся, заметив, как блестят от растаявшей под жаром тела и потёкшей смазки его бёдра. Не мог не заметить и не понять, чем занимался Кучаев, пока он изображал из себя мебель. — Раздвинь ноги. — Голос прозвучал как команда, и Даня тут же исполнил её, будучи то ли всё ещё слишком шокирован, то ли и правда желая этого, ровно по той причине, по какой каждый раз это происходило и с самим Кучаевым, уверенно устроившимся сейчас у Чалова между коленей. Пальцы легко скользнули по голеням, с каждым сантиметром приобретая вес, и руки уже всей поверхностью ладоней надавили на бёдра, замерев в сантиметре от паха, обогнули его и легли на живот, вырывая из груди связанного парня разочарованный стон. Костя поднял ликующий взгляд, и тут же, едва увидев Даню, чуть не проиграл. Чалов не сводил взгляда с его ладоней, проигнорировавших едва не упирающийся сейчас в подбородок Кучаева член, закусив губу, дыша загнанно, словно уже успел с утра совершить пробежку. Руки напряглись, приподняв тело от кровати, грудь покрыли мелкие капельки испарины. Даня облизнул пересохшие, уже порядком покрасневшие от укусов губы и сглотнул. Маленький медальон в виде косточки тихо звякнул о металлическое кольцо, вдетое в плотно обхвативший шею кожаный ошейник. Костя вновь почувствовал обжёгший внутренности кипяток. Слишком соблазнительное зрелище, чтобы продолжать играться и дальше. И как только Даня умудряется мучать его едва ли не часами, пока он не начинает уже скулить, умоляя… а может быть просто с каждой стороны время тянется иначе? И для самого Чалова, пока он, Костя, вечность пытается не захлебнуться в собственной слюне, проходят лишь мгновения? Ему и этого много. Кучаев вновь поднимается, одним слитным движением переползая выше и чувствуя, как скользят остывшие от размазанной смазки ягодицы по горячей коже Даниной груди. Он цепляется за вензеля кованной спинки, привстав на коленях, почти упираясь головкой члена Чалову в рот, и едва не пропускает мимо ушей тихо раздавшееся: — Что ты творишь, смертник? — Доминирую. Костя, кажется, сжавшими чужую грудную клетку бёдрами чувствует, как Даню накрывает одна за другой волны дрожи, прежде, чем собственного члена касается горячий язык. В антиквариат приходится вжаться сильнее, цепляясь за него пальцами и удерживая себя в вертикальном положении, потому что Чалову не нужны руки, чтобы лишить его возможности пользоваться ватными ногами. В глазах заискрило. Кучаев не мог вспомнить, когда кованые растительные вензеля под его пальцами сменили чужие, сжатые в кулак волосы, когда перестал кусать губы, больше не сдерживая рвущийся из горла почти что на одной ноте стон, и когда он, не выдержав медленных ласк умелым языком, впервые толкнулся бёдрами вперёд, самостоятельно задавая жёсткий рваный темп. Всё должно было быть иначе, не так быстро, но видимо смена роли повлияла сильнее, чем он мог бы предположить. Костя в очередной раз толкается слишком глубоко, заставляя Даню закашляться — ошейник и так довольно чувствительно ограничивает приток кислорода в горло, а уж если его ещё и забить членом… а потом, так и не дав отдышаться, вновь скользнуть ниже, поддеть пальцем за кольцо плотную полоску крашеной кожи, потянув на себя и заткнуть рот долгим, требовательным поцелуем. — Задушить меня захотел? Чалов шепчет, его лицо и правда покрасневшее от перенесённого приступа удушья, но Костя, вместо проявления жалости, лишь мстительно улыбается, устало скатываясь с чужого тела и вытягиваясь рядом. Какое-то время царит разморённая тишина, не позволяющая вспомнить, что не все в этой спальне получили удовольствие, но Даня напоминает. — А развязать меня не хочешь? Костя со стоном прячет лицо у него на груди. — Не хочу… мне пиздец настанет… — Так в любом случае настанет. — А может… — Всё ещё не глядя на Чалова, Костя протягивает руку, пальцами касаясь основания его всё ещё требующего к себе внимания стояка и скользнув ниже, под яйца, добирается до ягодиц. — Раз уж я сегодня доминирую, то я и сверху побуду? Немыслимая наглость, но Даня только ухмыляется, даже как-то расслабившись. И у Кучаева какой-то мелкой радостной искоркой загорается надежда. Ровно до того момента, как он слышит пропитанный издёвкой ответ. — Хорошо, ты сверху, но я буду входить.