' Администратор: Отель «41»

«Разве не безумство — видеть в смерти жизнь? Просыпаться день ото дня с надеждой, что ничего не изменилось. Ты все так же выглядишь в зеркале, твой голос немного дрожит, но не меняется даже с возрастом. Движение вокруг сводит тебя с ума, но ты стараешься идти вровень, спотыкаясь, но все же. Мы встретимся, и лишь тогда ты поймешь... Не меняйся. Не меняйся, еще все впереди.»

       Голос девушки стих, после чего раздался противный звук трения бумаги — она положила письмо обратно в конверт. Оставив «занятную вещицу» на столе администрации, горничная выразительно вскинула брови от удивления и потерла ладошкой свой маленький носик. — Есть варианты? — спросил Такуми, опираясь на свое рабочее место локтями. — Нет… Аюдзава выглядела озадаченно, что можно было сказать и про ее собеседника. Загадочное послание пришло к мужчине ранним утром вместе с уставшими почтовыми служащими, которые не постыдились заляпать безымянную весточку пятнами от кофе. Администратор не позволил себе обвинить их за такую прореху, но чаевыми, как вы догадались, тоже награждать не стал — не заслужили. — Вот и я думаю — от кого оно могло прийти? Какого-либо явного смысла я здесь не нахожу, но могу догадаться, что автор сего творения либо знает о моем бессмертии, либо просто философствует о жизни призрака. — Мне почему-то кажется, что он прочувствовал и на себе такую жизнь, — голос горничной вздрогнул на последних словах, а сознание как-то помутнело — то ли от страха, то ли от напряжения. Усуи, заметив, что служащей некомфортно, невзначай положил на ее ладонь свою, чтобы хоть как-то приободрить. — В любом случае, это не столь важно, я считаю. Молодой человек закинул конверт в один из ящиков с разнообразными журналами и газетами, взял свою излюбленную перьевую ручку и продолжил заполнять документы. — Ты была поблизости. И я захотел поделиться, выслушать твое мнение. Теперь на стол облокотилась уже девушка, наблюдая за тем, как аккуратно администратор выводил слова в каждой строке. Она знала, что управляющий не любил грязи в отчетах, поэтому прославился своей требовательностью к заполнению и оформлению бумаг, но не думала, что настолько. — Наверно устает рука от таких ежедневных занятий, — Мисаки сделала бессмысленное предположение, забыв о том, какими были их сущности. Такуми улыбнулся на слова девушки и перевел на нее свой заинтересованный, хитрый взгляд с легким прищуром. — Беспокоишься за своего любимого призрака? От нее в таком случае можно было ожидать всякого — от банального крика до тяжелого избиения. Но сейчас все было иначе. Многое в их отношениях изменилось за несколько недель после бала. И сейчас девушка лишь с недовольным выражением лица отступила на пару шагов в сторону, взяла свой рабочий инвентарь и молча направилась в сторону лифта. Без возражений, упреков и грозных взглядов. Не сказать, что Такуми это нравилось, но он не противился. Администратор дождался, пока служащая скроется за дверями, и только после продолжил заниматься своими делами, от которых, говоря откровенно, голова уже шла кругом. Он был угнетен навалившейся работой настолько сильно, что даже не заметил слежки со стороны лестничной площадки. — Ох уж эта гражданско-правовая ответственность, черт бы ее… Мэй, стоящая все это время за стеной лестничного проема, бесшумно вздохнула, когда заметила, что в холле стало чересчур тихо. Так и не решившись повидаться с Усуи, она завязала белый фартук за спиной потуже и отправилась исполнять свои обязанности на предпоследнем этаже.       Ей было ни много ни мало 17 лет, когда мать решила таки обосноваться в каком-то конкретном месте после бессчетных переездов. То был небольшой, но достаточно просторный и свежий городок Кайахога-Фолс на северо-востоке штата Огайо. Мэй не видела места прекраснее, как ей тогда показалось. Что не удивительно, ведь это можно было назвать настоящим домом. Ее матушка была из разряда тех женщин, которых относительно недавно стали называть эмансипированными. И дело было не столько в ее прогрессивных взглядах, сколько в обиде на мужа, который бесстыдно довел себя до смерти своим алкоголизмом и прочими вредными увлечениями. Мэй было 3, когда ее отец покинул этот мир, и после этого в семье их осталось двое. Пара скитальцев, разъезжавшая по Америке и пропагандирующая мир в равенстве — такими они были. Мать и дочь. Два друга. Не трудно догадаться, что в таком положении у девчушки совершенно не было друзей — а как их завести, если ты то и дело колесишь из города в город? Волчица — так ее всегда называла мама, когда Мэй была не в настроении. Они и взаправду были дикими волчицами, не нуждающимися в месте, которое в народе как-то привилось называть родиной. Дикие животные, кочующие в поисках пропитания и лучших условий быта. Бывали дни — нет, месяцы, — когда девушка не ходила в школу и обучалась самостоятельно (под присмотром матери, конечно) в машине — синем рэндж ровере с прозвищем Галливуд. Иногда образование настигало ее и на заправках в перерывах, да и в мотелях зачастую было нечем заняться, кроме учебы. Боже упаси, в каких только злачных местах не побывала ее книжка по мировой истории, купленная матушкой на одном из блошиных рынков Кливленда. Нельзя сказать, что их жизнь была бедной, но и разгуляться в ней было не на что. К 10 годам сознательной жизни Мэй решилась задать единственной родительнице волнующий до трепета вопрос — почему все так? Тогда было раннее утро, и мать ее с растрепанными волосами, которые то и дело лезли в глаза, мыла посуду на кухне автомагистрального кафе «Полуночь». С месяц они жили в этом заведении вместе с доброй, но толстенной женщиной Стиви. Та, будучи управляющей, не часто отказывала себе приютить нуждающихся, в том числе и бродячих кошек. На 56-м году жизни она дымила, как паровоз, пошло сквернословила и позволяла себе тратить последнюю выручку на корм лишайным котам, но гости ее все же любили. Кроме матушки Мэй, конечно. И в то странное утро женщина на вопрос дочери лишь раздраженно отмахнулась: — Твой милый папаша любил заводить злокачественную дружбу, и этот опухоль я до сих пор вырезать не могу! — сказала та раздраженно, мыльной рукой зачесывая челку назад и чихая. У нее была аллергия на кошек. В вопросах взаимоотношений Мэй была точной копией своего отца: начиная с первого года старшей школы, когда она сутками проводила время в токсичных компаниях наркоманов, и до сегодняшнего дня, где она пытается отстирать вещи от крови ранее убитой администратором Анабель. Мама не учила ее таким примитивным вещам, как разборчивость и сознательность (наверное считала, что это должно быть инстинктивным явлением). Хотя, если учесть их образ жизни и то, кем был ее муж, то можно сказать — яблоко от яблони… Но вы и так знаете. Она всегда была тихой, застенчивой, но в ее глазах матушка зачастую замечала нечто настораживающее: будто бы маленькие дьяволята танцевали в ожидании момента, когда выпадет шанс выйти и порезвиться. И им выдалась такая удача спустя полгода после переезда в Кайахога-Фолс — Мэй впервые в жизни хоронила кого-то близкого. Возможно, виной тому были частые переезды и плохая санитария, а может все дело было в угнетенной нервной системе, но матери девушки пришлось покинуть этот мир на 42-м году жизни. И тогда улицы «прекрасного» города, увы, перестали воодушевлять, ведь у нее не осталось никого. Ни одного, к кому можно было бы обратиться в чрезвычайной ситуации. Ни единой души, которая так или иначе заботилась бы о ней. Без друзей, без родных. Так рыжая бестия и пришла в отель «41», сломленная, но все такая же тихая и застенчивая. Нуждающаяся в человеке-маяке, который указал бы ей верный путь домой. Маяке, за которым можно было бы следовать без опаски и угрызений совести.

Это место всегда собирало потерянные души.

Редкостью было в будние дни увидеть кого-то вблизи бального зала на 12-м этаже. По этой причине рыжеволосая бестия, окончательно разобравшись с работой, решила именно там позволить себе небольшой перерыв — на самой высокой лестничной площадке здания. Это было тихое место, построенное, в отличие от предыдущих, полукругом между предпоследним и последним этажами. Над головой возвышался купольного вида потолок со свисающей с него массивной хрустальной люстрой. Он, как и обычно, блестел. Сверкал чистотой. Несмотря на внушительные размеры паникадило, свет был тускловатым, приглушенным, но не становился менее приятным от этого. — А она постаралась, — сказала Мэй, представляя, как Аюдзава тщательно натирает стены, стоя на стремянке. Она была слишком педантичной в глазах новенькой горничной. — И почему ты ему нравишься?.. Спустя половину часа, проведенного в безмятежном размышлении, к девушке неожиданно присоединились. То был Такуми, который ни с того ни с сего вышел с коридора 12 этажа, ненамеренно хлопнув дверью. Мэй вздрогнула от внезапного звука за спиной и нехотя повернулась, почти сразу встречаясь со взглядом удивленного администратора. Они оба не ожидали увидеть друг друга таким образом. — Добрый день, сэр. — Уже вечер, Мэй, — молодой человек облегченно выдохнул, когда присел рядом с девушкой на одну из ступеней и облокотился спиной на поручень. Девушка кивнула, и жест ее был полон неуверенности и странной боязни. С того дня, две недели назад, когда произошло убийство, они больше не виделись. Может на уровне инстинктов она избегала Усуи, а может дело было в нем и его нежелании. В любом случае то, что происходило сейчас — было напряжным для них двоих одинаково. Парень расстегнул пуговицы пиджака и прикрыл глаза, устраиваясь поудобнее на своем временном местечке для отдыха. — Мне нравится, когда ты не навязываешься, — он сказал это негромко, будто бы невзначай и неосознанно, но горничную слова воодушевили. — Буду пытаться исправить свое поведение. — Ты уж постарайся… Девушка заерзала на месте, сжала подол своей формы, откинула голову назад, чтобы посмотреть на потолок. — Господин Такуми, вам же кто-то нравится, ведь так? — спросила Мэй, скромно отводя взгляд в сторону. Только сейчас администратор заметил на лице собеседницы небольшое скопление веснушек. Они показались ему милыми, и лишний раз напомнили о том, что она живая и настоящая. В голове сразу всплыли воспоминания двухмесячной давности: рыжая макушка выглядывает из-за угла коридора на третьем этаже, а он стоит у скрытой в стене двери. Внутри его ждет жертва — на этот раз мужчина, — не самый лучший человек в мире, зачастую избивающий своего маленького ребенка и супругу в пьяном угаре. Мэй не знала об этом тогда. Так же как и не знала, что творится в стенах «тайной комнаты». Парень втянул эту маленькую девчушку, бессознательную и несамостоятельную, в часть своей темной жизни. Разве он имеет право отталкивать ее после этого? Разве не должен взять ответственность в свои руки? — Да, — коротко отвечает парень и тоже переводит взгляд в другую сторону. — Я знаю ее? — Да. Мэй боялась задать последний волнующий ее вопрос. И все отчасти потому, что раньше ей никто не отвечал правильно. Мать всегда отмахивалась, что бы она не спрашивала. Истина была скрыта от ее глаз и ушей, и с возрастом это раздражало все больше и больше. — Это не я? И девушка это сделала. И мысленно дала себе слово больше ничем не интересоваться, чтобы лишний раз не испытывать разочарований. Последний в ее жизни важный вопрос. Такуми с интересом оглядел застенчивую собеседницу и забавно ухмыльнулся одним уголком губ. Вовсе не тихоней она была. И осознание этого привело молодого человека в изумление, неподдельное, и которое невозможно было скрыть. Девушка тянулась к нему своими маленькими, детскими ручонками, а он вопреки всему не хотел этого замечать. Вероятно, в этом просто не было необходимости — она была живой, а следовательно, запредельной для его сущности. Не хватало проблем еще и от того, что кто-то из-за примитивной привязанности может умереть. В этом отеле так не живут. — Я слишком стар для тебя, ты должна это понимать, — парень снова отвел взгляд, намекая на то, что разговор подошел к концу. Но рыжую бестию такой расклад не устраивал (все мы уже наслышаны о ее упертости). — Но я дам вам то, чего она не сможет… Мэй была настроена решительно — обо всем говорили ее полные уверенности глаза. Она аккуратно поднялась на коленях со ступени, и, оказавшись рядом с Такуми, без стеснения расположилась у него на ногах, кладя руки ему на плечи. Горничная дышала тяжело, скорее всего от внезапно нахлынувшего волнения — она никогда не позволяла себе такой дерзости. Ладонь девушки была теплой и влажноватой — это первое, о чем подумал Усуи, когда она прикоснулась к его щеке. Он, казалось бы, безэмоциональный, смотрел в сероватые глазки служащей и будто бы что-то в них искал. И ей нравилось то, как молодой человек это делает. Молча, сдержанно и очень близко. — Она никогда не будет с вами в важные моменты. А я всегда буду рядом. Я убью ради тебя кого угодно! С каждым мгновением ее лицо становилось все ближе, а парень продолжал витать в облаках, не замечая происходящего до тех пор, пока не почувствовал солоноватый вкус горячих губ на своих. Слезы текли по ее щекам, скатываясь влажными дорожками к шее, вниз, через воротник, где растворялись на темной ткани формы. Такие настоящие. Такие человечные. Новые ощущения сводили молодого человека с ума — будучи призраком, он провел без них невероятно долгую жизнь. И Мэй впустила его в двери своей души — достаточно было одного взгляда. Напрасно, потому что теперь он знал все. Каждое ее горькое и сладостное воспоминание, весь спектр чувств и эмоций. Знание, но более — принятие этого знания, привело его в чувства, поэтому поцелуй оказался недолгим. Усуи резво схватил горничную за талию, случайно задевая пальцами узел и развязывая белый фартук. Она было обрадовалась такому повороту событий, но уже в следующий момент все мечтания разбились о скалы реальности. Парень оттянул девушку от себя, сталкивая со своих ног на пол, тут же прикрыл рот ладонью и с непониманием оглянулся в ее сторону. Нет, ему все было ясно на ее счет. Но он совершенно не знал, что делать в такой ситуации. И все же в его жизненном перечне правил было несколько обязательств, от которых парень никак не мог отказаться. — Ты не она… Это были три слова. Простые, короткие и ничем не примечательные, как могло показаться со стороны. Но смысла в них было на целую поэму, и если бы только существовала необходимость в ее написании… Однако для Мэй эта история закончилась бы отнюдь не счастливо. Оставшись сидеть на холодных ступеньках лестницы последнего этажа, она с застывшим на лице ужасом смотрела в след уходящему вниз администратору. И почему-то она видела в этих движениях символ спуска с небес на землю. Только вот спускался не он, а ее спускали. Насильно. Самые тяжелые дни своей бессмертной жизни администратор предпочитал традиционно проводить за барной стойкой на втором, устроенном в виде балкона, этаже, из-за которой открывался практичный вид с половину высоты птичьего полета на весь отельный холл. Другом его в такие минуты становилась одна из коллекционируемых управляющим бутылей Далмора — выдержанного виски, отличающегося ярко выраженными цитрусовыми нотками. Молодой человек любил проводить время именно с ним: чувствовал свежесть напитка и сам становился чуть бодрее прежнего. А все потому, что будучи призраком, тебе априори не дана возможность опьянеть, устать, заболеть и прочие физические процессы, входящие в ряд стандартных для обычного человека. От этого становилось еще печальнее, ведь иногда хотелось напиться до беспамятства и уснуть под ближайшим столом в бредовом угаре (или умереть, как вариант). Хотя, при желании парень мог притвориться, понадоедать местным трезвенникам и повеселиться с алкоголиками, которые решали так же праведно провести в баре время, как и он. Сейчас Такуми в очередной раз можно было найти на одном из высоких, деревянных барных табуретов с бокалом в руке и полупустой бутылкой уже знакомого виски за пазухой. Второй этаж был его вторым домом: первым — административная стойка в холле. Так он просидел до полуночи в одиночестве, наслаждаясь живым и горьковатым вкусом алкогольного напитка. Пиджак его загадочным образом исчез с соседнего стула, когда парень было собрался идти в свой номер. А возможно, что он просто не заметил, как оставил его на рабочем месте, когда поспешно искал там коллекционную бутыль. Как бы то ни было, сложившаяся ситуация мало его волновала — он поскорее хотел захлопнуть дверь своей спальни и забыть напрочь произошедшее тремя часами ранее, чтобы совесть наконец замолкла и перестала винить его во всех смертных грехах. — Черт, в пиджаке же ключи! Он был недоволен собой. Скажем, парень мог зайти и без ключей будучи в своем бестелесном положении, но если мимо проходящий зевака решит вдруг украсть его одежонку, то не оберешься потом проблем от Скотта за потерю ее важного содержимого. Раздосадованный, администратор нехотя направился к лестнице, но внезапно затормозил, увидев знакомую черную макушку, которая выглядывала через плечико дивана. Видимо, девушка прилегла отдохнуть, а может и вовсе уснула. Сам факт этого был неожиданным. — Меня ждет? — спросил он сам себя, бессознательно поправляя рубашку. Заприметив за собой странное поведение, Такуми расплылся в довольной улыбке, после чего закинул себе в рот мятный леденец (который удачно прихватил из бара) и направился вниз. «На встречу своей судьбе» — как бы сказала его романтического склада ума мать, которую любовь, на минуточку, довела до смерти. Аюдзава недовольно поморщилась и открыла глаза, когда услышала противное шарканье, приближающееся в ее сторону. Она была из разряда тех людей, которым любое беспокойство играло на нервах, особенно во время желаемых моментов уединения. Не сказать, что в таких ситуациях девушка становилась агрессивной, но раздражения скрыть было нельзя. — Ты слишком шумный… — сказала горничная. И в голос ее был на удивление умиротворенным, спокойным. Лежа потянувшись, девушка прикрыла рот ладошкой, чтобы не было заметно как она зевает, а после села на диване, тем самым освободив немного места для администратора. Такуми, изобразив непринужденное выражение лица, устроился рядом с брюнеткой и запрокинул голову назад, облокачиваясь на мягкую спинку. Он однозначно был бы озадачен несвойственным поведением девушки, если бы день выдался куда проще, чем на самом деле. Сейчас было странно видеть ее раскрепощенной, но, учитывая, что происходящее ему нравилось, администратор просто отключил на время свою «тревожную» кнопочку в сознании и позволил наслаждаться, пока есть возможность. — Не напридумывай себе ничего, я просто решила немного отдохнуть. — А как же — «если решили поспать, то делайте это в номере», — он намеренно передразнил ее, когда заметил излишнюю напряженность между ними. Уж лучше она будет беситься, чем взволнованно оглядываться по сторонам и выжидать нужного момента для разговора. Ведь Усуи видел, девушка хотела о чем-то поговорить. Закатив глаза, горничная улыбнулась — вид был такой, будто ее поймали с поличным. Но это уже было больше, чем ничего. — День не задался? — Мисаки своим глубоким и выразительным взглядом оглядела нахмурившегося молодого человека и зачем-то пожала плечами, — чувствую запах спирта, твой леденец с мятой не помог. Парень вскинул бровями и отвел взгляд, когда осознал свой фатальный провал. С каких пор Аюдзава научилась ставить его в неловкие ситуации? Когда это они поменялись ролями? Брюнетка повела рукой, дескать, неважно все это, а потом тоже прилегла на спинку дивана, поджимая ноги под себя. Бессмысленная словесная прелюдия подошла к концу. — Я сегодня на третьем этаже мыла потолки и… Знаешь, комнату нашла за стеной. Скрытую. Повисло молчание. Девушка то и дело поглядывала на администратора, но тот будто бы застыл, уставившись взглядом в одну точку перед собой. Она даже ткнула в его висок пальцем, что бы проверить, жив он или в итоге откинулся, что по факту невозможно. Но все осталось без изменений, парень даже не шелохнулся. Вероятно, надеялся совершить обдуманный поступок хотя бы раз за сегодняшний день. — Правда? — похоже, что не судьба. Он вдруг прокашлялся, поднимаясь с пригретого местечка и отходя на пару шагов в сторону своей стойки. Аюдзава с интересом проводила его взглядом и повернулась полубоком, хватаясь ладошками за подлокотник. Она намеревалась не говорить с ним до тех пор, пока не услышит достойное объяснение. Потому что-то помещение казалось ей действительно загадочным. Но, что самое страшное, там пахло смертью. И дело не в гниющей плоти или затхлом аромате жженого сахара. То была истинная смерть: вся ее боль и ненависть, вся палитра жестокости и, что важнее, боязни убийства. — Это не то, о чем тебе стоит знать. Вот кого он точно не хотел втягивать в такое, так это Мисаки. Узнай она о его «хобби», что можно было бы ожидать? Злилась бы она на него или стала бы презирать? Одна мысль об этом пугала Такуми до мнимых мурашек. Упасть в ее глазах было страшнее всего катастрофического в мире. — Ты же знаешь, я могу вернуться туда, — девушка сказала это и тут же пересела на подлокотник, за который держалась ранее, — и вдруг этот момент окажется не самым лучшим? Здесь тоже мой дом, я хочу знать о происходящем. Такуми поджал губы, когда повернулся в сторону горничной, которая явно была настроена на победу. При всем своем уверенном виде, парень заметил в ее чертах лица легкое выражение беспокойства. При это беспокойства не масштабного, всеобъемлющего, а нацеленного лишь в одну сторону — на него самого. И это заставило нечто внутри администратора оборваться, загореться, устроить двухчасовой марафон при желании — неожиданный прилив энергии охватил его тело. Парень подошел к Аюдзаве ближе как-то нерешительно, но уже смелее сжал ее плечо, когда девушка все с тем же интересом заглянула ему в глаза. — Я переживаю за тебя больше, чем ты думаешь, поэтому не хочу усложнять жизнь. Возможно, с минуту они смотрели друг на друга, не отводя взгляда. С минуту Усуи думал о том, что в очередной раз позволил себе ошибиться. С минуту горничная пыталась переварить неожиданную информацию. Это длилось лишь одну минуту. Какую значимость она имела в их вечной жизни? — То есть, я хотел сказать, что мы все друг за друга переживаем, мы же семья. Как иначе? Ты пришла в наш отель такой молодой, особенно Скотт не находил себе места! Беспокоиться о тебе — мой долг и вечное обязательство! — все, что парень говорил после, было лишь отвлекающим маневром, чтобы слинять незаметно и не привлекать к себе особого внимания. Принимать решения на скорую руку было никак не в его духе. Более того — в этом у него не было ни малейшего опыта. Поэтому, зачастую он совершал ошибки. И говорил то, о чем стоило бы умалчивать. Девушка встала с дивана, когда Такуми направился к своему рабочему месту. Она хотела сделать шаг вперед, но что-то ее останавливало. Казалось, само тело противиться таким нерациональным желаниям. — Когда же ты решишься?.. Она сказала это тихо, самой себе. Скорее всего, даже не думала произносить вслух. Но Усуи услышал. Он услышал все, что ему было так необходимо. Перьевая ручка, которую администратор взял мгновением ранее со своего стола, полетела в сторону, когда на ум пришел сигнал к действию. Такуми посмотрел на Мисаки, на ее открытое отрешенное лицо и задумчивые медовые глаза, и решительно пошел к ней. Ее голос. Парень вспомнил, какой девушка закрытой была, когда он увидел ее впервые. Они чувствовали одно и то же. И одинаково справлялись с проблемами, полностью погружаясь в работу. Они были одной крови. Если она смогла сделать шаг, почему бы и ему не попробовать… Аюдзава словно очнулась, когда заметила, что оказалась в кольце рук администратора, который не особо стеснялся прижимать ее к себе за талию. Он поцеловал ее. Губы казались девушке мягкими и теплыми, а новые ощущения накрыли волной удовольствия и какого-то удивительного облегчения. Горничная слышала, как сильно бьется его мертвое сердце, и чувствовала холодные ладони на своих щеках, нежно перебирающие ее волосы. Отстранившись, девушка не решалась посмотрел на молодого человека, пока тот не отпустил ее руку. Стало холодно без его прикосновений. — Это заклинание такое? — сказал Такуми и приподнял голову девушки за подбородок указательным пальцем. — Твои глаза закрыты для меня… Брюнетка усмехнулась, аккуратно хватаясь за руку парня. Щеки, казалось, пылали от смущения, что было просто невозможно в ее положении (будучи призраком). — Могу впустить, если хочешь… — Нет, оставь так. Хочу, чтобы они стали моей клеткой.

После того, как ты начнешь доверять мне все то важное, что было и есть в твоей жизни, хочу сам их открыть…