✤✤✤
В руках — письмо от сената, в голове — рой ненужных мыслей, а перед глазами — что-то непонятное, словно пелена. Так проходит два дня. Мужчина постоянно перечитывает послание, с беспокойством обдумывает всё, что предстоит сделать, и впервые сталкивается с мыслями о том, что не место ему на троне. Не потому что не умеет, не потому что не сможет, а потому что добился этого слишком ужасным путём. Но назад сдавать поздно — в письме ясно указано, что как только он даст своё письменное согласие, начнётся подготовка к коронации. А он подписал согласие ровно два дня назад, вечером, перед тем, как Кёруну нужно было уезжать. Подписал, потому что назад время не вернуть, и это долг его — принять трон. Его становление королём — первая вещь, которую уже нельзя изменить. И наверняка гонец уже на месте, наверняка во дворце суматоха в честь предстоящего события, робкие надежды в людях загораются — Чонгук всё это знает, словно он там находится. Но есть то, что мешает. В это самое время, когда люди надеятся, когда корона ждёт своего часа, его брат умирает там мучительной смертью, и это вторая вещь, которую не остановить. Это должно сбыться, и это сбудется. Одно дело, когда ты планируешь стать королём, и другое, совсем другое, когда совсем скоро, самое большее — через неделю, станешь им. Одно дело, когда думаешь о том, как важно дело королевское, как это высоко, и совсем другое, когда вскоре сам обретёшь власть. Одно дело, когда ты всю жизнь жил простым принцем, а после и вообще полководцем, к которому люди относились, как к равному, пусть и побаивались, и совсем другое, когда даже близкие называют на «вы». Участь короля — отдалиться от своих подданных, близких, потому что он много выше, и заботы его намного сложнее. Но хочет ли этого Чон на самом деле? Он лишь хочет сделать всё правильно, исправить все ошибки брата, потому что воспитан так, и от своей судьбы уходить не будет. Но отдал бы всё за то, чтобы родиться не принцем, чтобы не чувствовать ответственность за многие жизни. Чонгук в размышлениях проводит последние два дня, и лишь Тэхён, который словно что-то знает, словно ощущает внутреннее состояние альфы, помогает ему одним лишь присутствием, рассказывает что-то неважное, отвлекает, сам тянется за поцелуями, словно забрать пытается то, что Чону спокойно жить не даёт. Мужчина часто-часто замечает в голубых глазах беспокойство, бесконечное множество вопросов, но благодарит за то, что омега не расспрашивает. Тэхён — единственное, что помогает держаться от самосъедения и мыслей о том, что такой как он, не имеет права вступать на престол. Ведь он такой же, как и брат, на самом деле, разве что грехов на его душе ещё не так много, но и это со временем придёт. И один из непростительных — вина за смерть брата. Любовь Чонгука к Тэхёну, которая за всё проведённое вместе с омегой время окрепла, — это третья вещь, которую не остановить и не изменить, и она становится решающей. Даёт силы улыбаться, надеяться на лучшее и верить в самого себя хотя бы немного, хотя бы для того, чтобы принять трон. Не самого себя, но трон. Единственное, чего не хватает Чону — веры в то, что всё это правильно, что так должно было произойти. Пусть он и верит в свои силы, знает, что сможет вынести, но не верит в то, что не погрязнет в ужасных делах, не верит в то, что с этих пор в его руках, запятнанных кровью, будет находиться власть. Об этом он и думает, прогуливаясь по саду вместе с Юнги, который так же, как и он, в последние два дня был задумчив. Погода сегодня чуть спокойнее: палящее солнце скрывается частыми рваными облаками, и поэтому дышится легче. День уже клонится к концу, свет золотом окрашивает всё, на что попадает: дворец, листья деревьев, трава, лица. — Что вы собираетесь делать? — Чонгук замечает поменявшееся обращение с «ты» на «вы» к нему, даже со стороны Юнги. Как бы он ни уговаривал друга перестать, забыть об этом, тот никак не шёл на это, ссылаясь на правила поведения с наследником и будущим королём. — Первым делом поставить своих людей на важные посты, — это естественно, каждый король начинает с этого. — И тебя в том числе, — Юнги хочет возразить что-то, но прикусывает язык из всё той же осторожности с наследником. — Кстати говоря, каковы твои планы? Не знаю, что именно у вас, но, как мне кажется, вы с Чимином очень сблизились. Как ты поступишь? — Не уверен, как следует поступить. Его родители против нашего общения, и вряд ли я смогу завоевать их доверие — они не те люди, с которыми этот номер пройдёт, — размышляет Юнги. В последнее время его, как и будущего короля, всё время одолевают сомнения. Возможно, будет лучше оставить Чимина сейчас, пока не поздно и он не сломал его жизнь? Но что-то не даёт альфе сделать это, он без конца возвращается к одному и тому же — прикрывает глубокой ночью двери комнаты после того, как омега приходит, а после ищет в его объятиях спокойствие, дарит страстные, иногда даже грубые поцелуи, не желает отпускать. Словно Чимин — воздух. — В скором времени всё изменится, вполне возможно, что они увидят в тебе хорошего человека, — предполагает Чон, явно намекая на то, что когда станет королём, постарается изменить отношение людей к жителям Хельцвуда. — Ты говорил с семьёй? — Да, ездил вчера, — кивает альфа, умалчивая о том, что Чимин после его возвращения был отрешённым, а ночью вовсе не пришёл. И, наверное, это — единственное, что беспокоит Юнги больше, чем что-либо другое. Понимает, что своими выездами навевает подозрения, понимает, что недосказанность делает больно, вынуждает омегу отдаляться, понимает, что рассказать омеге нужно, но не знает, как. — Отец сказал, что они останутся в Гримдольфе, как бы там ни было. — Ты предупредил их, что в скором времени Гримдольф станет моим? — Чонгук ещё с того дня, как гонец привёз письмо, задумывается об этом. Его желание сделать Тэхёна своим повлечёт за собой массу последствий, в том числе и то, что Гримдольф станет его владениями. Владениями короля Хельцвуда. И это тоже проблема, потому что никто не знает, как поведёт себя народ. Не воспримут ли люди их брак за заранее спланированное, а не за искренние и чистые чувства? — Да, я предупреждал, но он отказывается верить в это. И это понятно, никто не видел вас вместе с Его Высочеством, слухи только ходят по королевству, но этого мало. Не думаю, что отец мой захочет вернуться обратно. Чонгук кивает в ответ и на некоторое время воцаряется молчание, в котором каждый думает о своём. — А Его Высочество Тэхён? — в образовавшеся тишине вопрос Юнги кажется громким. — Ваш план давным давно сошёл на нет, и он был лишь поводом здесь задержаться, насколько я помню. Однако, ваши отношения… — Юнги заминается, не зная, как сказать точнее. — Мы перешли черту, об этом ты хочешь сказать? — хмыкает Чон. — Говори, как думаешь. Ты знаешь, твой совет для меня важнее чьего-либо, и, думаю, понимаешь, что сейчас он нужен как никогда раньше. — Я не знаю, какие у вас планы, но на вашем месте я бы… Я бы забрал его. Ваши чувства очевидны, и скрывать их нет смысла, к тому же вы теперь имеете многим больше власти, чем до этого, и даже если сенат будет против брака — можете надавить, — Юнги так и не решается сказать о том, что они с принцем Гримдольфа и правда перешли черту. — Разлука сделает вас обоих несчастными. — Да, я понимаю. И в моих планах сделать его своим, обязательно сделать. Только не сейчас. Сначала я должен разобраться со всем, что творится во дворце, и, не думаю, что люди будут спокойны после моего вступления на престол. Наверняка, я уверен, будут беспорядки, и придётся их устранять. Не хочу, чтобы на него свалилось ещё и это. И без того я во многом виноват перед этой семьёй. Юнги на последнее предусмотрительно не отвечает — мало ли, кто вокруг ходит. Им совсем не нужны лишние уши. И всё же он понимает, о чём говорил Чонгук. И он хочет сказать принцу о том, что он не виноват, что он не должен себя винить, но знает, что это ничего не даст. Чонгук всё равно продолжит думать так, как думает, они уже проходили это, когда однажды Юнги принялся доказывать ему, что он ни в чём не виноват. Остаётся лишь надеяться, что однажды мужчина сам поймёт свою невиновность. — В таком случае, я думаю, vous devriez lui donner de l'espoir (вам стоит дать ему надежду), — мягко намекает Юнги. — Не уверен, что стоит, — Чонгук останавливается, когда они наконец приходят к излюбленному месту Чимина и Тэхёна — поляне глубоко внутри сада. Он некоторое время наблюдает за веселящимся с другом принцем, думая о своём. — Я не хочу связывать его обещаниями и давать ложную надежду. Неизвестно, что будет после того, как я стану королём, поэтому мои обещания сейчас — пустое слово, точно так же, как и надежда, которую ты советуешь дать ему. Боюсь, что не смогу оправдать своих обещаний. — Но подумайте, каково будет ему здесь, когда вы там? Он не будет знать абсолютно ничего, будет ждать и не понимать, чего ожидает. Вы знаете его лучше, чем я, и лучше меня понимаете это. — Juste. Et j'hésite, mon ami (Верно. И я колеблюсь, друг мой), — Чонгук не говорит, между чем и чем, потому что произнести вслух эти вещи страшно. Последние несколько часов он размышляет над тем, не будет ли Тэхёну плохо с ним, там, в Хельцвуде? Возможно, лучше дать омеге свободу сейчас, и так он совершит меньше ошибок, чем может совершить в случае, если увезёт омегу и сделает своим. С другой стороны, Тэхён тот, кто даёт надежду на его исправление, даёт веру в себя и свои силы. Отказаться от него Чон не может, не имеет права, потому что уже пообещал омеге быть рядом. Но что, если юноше и правда будет лишь хуже там, с ним, чем здесь, без него? Альфа начинает корить себя за то, что дал омеге шанс более месяца назад. Корит судьбу за то, что она свела его тогда с Тэхёном на обрывах, что он решился просить его в качестве награды, смутил этим молодое сердце, привлёк внимание к себе и буквально влюбил в себя невинного юношу. Если бы не все его действия, если бы не его поведение, Тэхён бы никогда, возможно, и не обратил бы на него внимания, и тогда сейчас Чонгуку бы не пришлось делать этот выбор. И ведь он даже не знает, между чем выбирает, потому что не знает, что его ждёт. Есть лишь одно единственное, что он знает. Тэхён — его истинный. Им судьбой предначертано быть вместе, и тогда какие сомнения могут быть? С кем, если не с ним, Чонгуком, омеге будет лучше всего? Кто, как ни он, Чонгук, сможет обеспечить ему счастье? — Vous lui dites (Вы скажете ему)? — вопрос, который страшит мужчину больше всего. Сказать о том, что время расстаться пришло — и это самое трудное в том, что ему предстоит, но исчезнуть без следа, сбежав от этого, он не имеет права. И сейчас, наблюдая за смеющимся принцем, чётко осознаёт, что должен это сделать сегодня. — Je vais devoir (Мне придётся).✤✤✤
Сумерки уже берут своё, и пусть небо до сих пор светлое, словно серебристое, солнце село, а на смену ему с запада выплывает ещё невидимый из-за высоких деревьев месяц. Мир окрашивается в новые, отличные от дневных краски: деревья, трава, дорожки, даже дворец, видный из-за деревьев, всё в сине-фиолетовой дымке, и словно бы посеребрёное. В саду тихо: ужин уже прошёл, потому большинство обитателей дворца уже прячутся по комнатам, занимаясь своими делами. — Вчера ночью ты не пришёл, — тихо подмечает Юнги, когда они с Чимином идут по освещаемой редкими фонариками, оставшимися после бала в честь дня рождения младшего из принцев, аллее. После разговора с Чонгуком альфа точно решил, что этот же вечер должен объяснить омеге всё, довериться и рассказать, пока не стало поздно. Как именно рассказать, он ещё не знает, но что сделать это необходимо — уверен. У него своё мнение о том, нужно ли давать надежду любимому человеку на своё возвращение. Пусть Чимин лучше ждёт его, чем попытается забыть всё, что было. Но прежде, чем рассказать о своём отъезде, нужно разобраться с тем, что происходит между ними сейчас. Чимин шагает рядом, вертит в руках сорванный с дерева листик и не спешит отвечать. Когда альфа позвал его после ужина прогуляться, Чимин уже знал, что разговора не избежать, но что ответить альфе не знает. Он до сих пор так и не узнал причины, почему Мин вечно куда-то уезжает: спрашивал у самого альфы — тот не даёт ответа, Тэхён пробовал расспросить Чонгука, но на следующее утро сообщил, что Чон сказал одно единственное «Юнги сам должен рассказать». После этого Чимин решает ждать, когда альфа расскажет всё сам, но время идёт, и омега прекрасно помнит слова Юнги о том, что однажды ему придётся уехать, и что-то подсказывает, что совсем скоро им придётся расстаться, а ответа на вопрос нет. И кажется, словно между ними пропасть образуется из-за недосказанности. Это печалит больше всего, но он не может навязываться с расспросами, ведь кто он такой вообще? До этого Чимин ещё приходил поздно ночью в комнату альфы, чтобы провести время вместе, подарить любовь и ласку, уснуть в тёплых объятия, но вчера решил, что не пойдёт — незачем ему самого себя тешить, когда альфа, кажется, сам намекает на то, что всё это лишь ничего не значащий роман. Иначе его выезды за пределы дворца и отмалчивание на вопросы не объяснить. Если бы это было связано с политикой, Юнги наверняка бы сказал об этом, и тогда вопросы бы отпали сами собой, ведь понятное дело, что это тайно. Но когда Чимин задавал вопросы о том, куда он пропадает, Мин опускал глаза и странно переводил тему, отвлекал чем-нибудь, из-за чего вопросов становилось только больше. — Да, я… — Чимин заминается, кусает пухлые губы, бегает взглядом по саду, пытаясь найти ответ, но не может. И сказать, что самому себе больно делать не хочет, тоже не может, ведь он просто-напросто боится, что потом будет плохо. И вместе с этим не хочет ранить этим Юнги, не хочет отказываться от него. Но как тут быть, когда совсем ничего не понятно, когда кажется, словно вы отдаляетесь друг от друга? — Вчера было больше стражей, чем обычно, и я испугался, что меня заметят, — нагло врёт, опускает глаза и уже знает, что альфа ложь раскусил. А солгал лишь для того, чтобы не говорить удушающую правду, чтобы не ставить точку. И зачем вообще отвечать на вопрос, ответ на которых они оба прекрасно знают? И, конечно, для Юнги не секрет, что Чимин солгал, как не секрет и то, что именно служит причиной поведения омеги. Понимает он и то, что исправлять ситуацию необходимо, ведь накануне отъезда обоим это совсем не нужно, и тратить время на перепалки — глупейшее, что они могут сделать. Понимает и то, что действовать должен он, ведь именно по его вине возникла эта ситуация. Прежде, чем что-либо предпринять, альфа осматривается — им нельзя попасться кому-либо на глаза. И только когда убеждается, что вокруг никого из придворных, а стражи далеко, хватает омегу за руку, прижимает к дереву и пылко целует, не давая Чимину даже шанса возразить. Сжатые в кулаки ладони омеги бьют его по плечам, он, застигнутый врасплох, возмущённо мычит что-то в поцелуй, но спустя мгновение, когда сильные руки крепче сжимают талию, а в поцелуе чувствуется рычание Мина, уже жмётся ближе, обнимает, позволяет делать всё, что с ним захотят сделать. И, чёрт возьми, как же им этого не хватало! Юнги целует всё яростнее, а Чимин отвечает с тем же пылом, сдавленно стонет, когда руки альфы спускаются чуть ниже талии, позволяя себе чуть больше обычного. На мгновение кажется, словно всё так, как раньше, и нет той пропасти недопонимания, которая возникла по вине альфы. Неопределённость забывается, остаются только касания и нежность, которую обычно они дарили друг другу по ночам, когда Чимин втайне приходил к Юнги, чтобы заснуть в чужих тёплых объятиях. И так больно было отказываться вчера от этого, что сейчас, получая больше, чем хотел, плавится. Когда Юнги отпускает чужие губы из плена, омега затуманенным взглядом осматривается, осознаёт, что произошло, прикрывает глаза и шепчет, раскрывая свои чувства: — Не нужно было… Вы даёте надежду мне… Не нужно… — Юнги, не в силах видеть то, чему сам стал причиной, вновь прижимается своими губами к чужим, но уже более трепетно и нежно — старается успокоить, укрыть от всех напастей. Своими действиями он никогда не хотел заставить омегу думать, словно чувства, о которых он шепчет по ночам, на самом деле несерьёзны. Больно ещё и от того, что Чимин внезапно на «вы» переходит, словно не было между ними ничего. — Тише, — как только альфа отстраняется и видит, что придворный хочет сказать ещё, прикладывает палец к пухлым губам, намекая на молчание. — Прежде, чем я всё объясню, ответь, прошлой ночью ты не пришёл поэтому? — в ответ робкий кивок и то, чего альфа никак не ожидал увидеть — виноватый взгляд. Это режет ножом по сердцу, потому что виноват здесь только он, и этот взгляд, полный раскаяния — самое ужасное, что приходилось ему видеть. — Не ты должен извиняться, а я, — Юнги прислоняется своим лбом к чужому. — Мне не нужно было утаивать и скрывать. Прости, прости, прости, — шепчет альфа, надеясь на то, что омега поймёт, что выслушает и примет. И принимает: прижимается сильнее к нему, тычется снова носом в чужую шею. Он не может не простить хотя бы даже потому, что любит, безмерно любит, а потому и переживал безумно всё это время. Когда мы любим, всегда боимся потерять того, кто даёт нам силы и поддерживает, любит в ответ так же сильно. Юнги обнимает в ответ, вдыхает аромат, по которому за одну только ночь успел соскучиться, и теряется в любимом человеке. Они стоят так долго, пока альфа не выпускает омегу из объятий и не берёт его руку в свою, заглядывая в глаза. — Моё поведение не было прихотью или простым желанием. И уж тем более я не хотел, чтобы ты понял не так, — Юнги вдыхает нужный воздух. Он доверяет тайну Чимину, собирается рассказать о том, о чём знает лишь он сам и Чонгук. Альфа совсем не привык делиться своими переживаниями или чем-то личным, всегда скрывал это, делал вид, что всё хорошо, когда как на деле безумно хотелось бросить от усталости. — Моя семья здесь, в Гримдольфе, и ездил я к ним. Не мог не воспользоваться возможностью увидеть их впервые за пять лет. — Но как?.. — Чимин распахивает глаза, не понимая, кладёт ладони на чужие скулы, поднимая опустившуюся голову так, чтобы видеть родные глаза, на глубине которых обида, боль и, кажется, ярость. В голове его в это время рой вопросов, но он ждёт, когда альфы сам начнёт рассказывать, ведь понимает, что не та это ситуация, когда можно выспрашивать. Он знает прекрасно, что сейчас Юнги через себя переступает, и не давит поэтому, лишь корит себя за то, что своим поведением надавил. — Мой отец был что-то сродни советнику отцу Чонгука, и, когда Хёнвон вступил на престол, когда все внезапно изменилось, заявил о своём желании уехать из королевства, оставив должность, что король, естественно, не принял. Он всегда был мудр и проницателен, и, естественно, упускать его Хёнвон не хотел, но когда отец изъявил твёрдое желание уйти, ничего не оставалось, — начинает Юнги. — Думаю, отец уже тогда подозревал нынешнего короля в ужасном, иначе бы не стал покидать хороше место. Но на тот момент Его Высочество был слишком молод и сам ещё не знал, на что способен, поэтому смог придумать одно лишь — вся моя семья может выехать из королевства, но при этом должен остаться я, чтобы в будущем, когда выучусь, стать его советником. Таков был план короля. И да, это было лучшим вариантом развития событий, я даже думаю, что нам повезло. Случись такое сейчас, никто бы даже в живых не остался, — Юнги замолкает. Даже несмотря на то, что ему и правда повезло, он ненавидел короля всё это время, проклинал судьбу, свет, но чтобы родные жили в спокойствии, согласился остаться. Согласился, потому что если бы не он, то сестру его младшую, на то время ещё шестнадцатилетнюю, Юну, оставили бы вместо него в качестве любовницы короля, которого совсем не интересовало то, что у неё даже течки не было ещё. Здесь началась его ненависть к Хёнвону, а то, что король заставлял его учиться у советников, заниматься нелюбимым делом, смеялся над его семьёй, раскалило его ненависть до предела. Поэтому, когда Чонгук предложил свой план, он, даже не подумав, согласился. Личные счёты толкнули его на это. Он был одинок, пока не сблизился с Чонгуком, но и принц не мог заменить ему семью и то тепло, которое дарят родные люди. — Не знаю, с чего он решил, что я буду так же хорош, как и мой отец, — продолжает альфа, вспоминая прошлое, — Я хорош лишь в боях, но никак не в советах. Но Хёнвон понял это лишь спустя два года. Терять меня он, конечно, не хотел, и поэтому приставил к армии. Тогда-то я и сблизился с Чонгуком, который в это время руководил ею. А здесь улучал любую свободную минуту, чтобы повидаться с родными. Я не видел их пять лет, и ты не представляешь, как сильно соскучился, — последнее говорит шёпотом, и Чимин не может себе позволить это так просто, он обнимает, утыкается в шею, вдыхает чужой аромат и старается помочь хотя бы своим присутствием, потому что ничем другим помочь не может, и бессилие это убивает. Придворный не хочет даже представлять, насколько больно и обидно было Альфе в то время оставаться там ради спокойной жизни родных. — Но получается… — Чимину в голову вдруг приходит мысль, которая тут же пугает. — Получается, твои родители и вся семья — изменники? — Чимин в жизни с таким ни разу не сталкивался до этого, но знает, что покинувшие королевский двор придворные, какими являются родители Юнги, считаются изменниками, и вернуться обратно не могут. Да что там, вряд ли захотят — никто их не примет. Однако, возможно, здесь ситуация другая, ведь он, Юнги — их сын, остался при дворе. — Всё верно, — кивает альфа. — Все, кроме меня, считаются изменниками, и вернуться не могут. По крайней мере не сейчас. На некоторое время водружается молчание. Чимин в мыслях об альфе, сочувствует ему, сжимает его пальцы своими крепче как бы в поддержку, в то время как сам Юнги ищет утешение в чужой ласке. Впервые за пять лет позволяет быть себе немного слабым. — Не стоит грустить из-за этого, хорошо? — альфа поднимает чужую голову за подбородок. — Скоро всё изменится, вот увидишь. Я уверен, что моя семья ещё вернётся домой. — Чимин хмурится на «скоро всё изменится», но лишних вопросов не задаёт. — Сейчас они живут хорошо? — обеспокоенно спрашивает омега. — Это же новое место для них, а они из Хельцвуда. Как их приняли, когда они приехали? — Юнги оглаживает чужую мягкую щёку, не в силах сдержать нежность к возлюбленному, ведь искренняя его забота о тех, кого не знает, поражает. — Думаю, их всё устраивает. Поначалу, конечно, было сложно, но спустя время стало лучше. Отец зарекомендовал себя торговцем дорогих тканей, а ты, как омега, думаю, прекрасно понимаешь, что это пользуется спросом. Когда езжу домой, вижу, что все они счастливы, и это самое главное. Поэтому не волнуйся об этом. — Раз так, не буду, — улыбается омега, у которого на сердце и правда отлегло. Если родные Юнги счастливы здесь, беспокоиться не о чем. Альфа тут же накрывает чужие губы своими, нежно сминая и покусывая. Новость о том, что он уезжает, подождёт, как и его предложение познакомить Чимина с его родителями. Всё потом. Сейчас он хочет утонуть в омеге, его нежности и любви.✤✤✤
Ты не останешься со мной? Ведь ты — всё, что мне нужно.
На уже успевшем потемнеть небе видно только-только показавшийся из-за кромок деревьев серебряный месяц и мерцающие звёзды. Воздух чистый, лёгкий, как и сама летняя ночь, тихонько подбирающаяся и окутывающая дворец тайной и тёмным сине-фиолетовым цветом. Слышно лишь, как сверчки в траве переговариваются, и иногда шелест листьев под напором лёгкого ветерка. Тэхён запрокидывает голову вверх и рассматривает звёзды, вглядываясь в глубину неба, на востоке которого ещё виднеется светлая полоска, пока на балконе дожидается полуночи — они с Чонгуком договорились встретиться в оранжерее. Омега в этот вечер почему-то беспокоится, всё время глядит на время, дожидаясь указанного часа, и почему-то ощущает внутри себя волнение, которое возникает далеко не от самой встречи с Чоном. Он словно знает: сегодня должно произойти что-то, но ощущения эти не как тогда перед балом, от которых хочется танцевать. Они совсем другие, заставляющие мысленно дрожать, бояться и даже не хотеть узнавать то, о чём Чонгук, несомненно, скажет сегодня. Тэхён просто знает, что это будет. Когда до назначенного времени остаётся всего пять минут, юноша подбегает к зеркалу, оглядывая себя: как бы он ни боялся того, что скажет Чонгук, он, естественно, переживает о том, как всё пройдёт, и поэтому хочет выглядеть хорошо. Пусть и боится, но сердце замирает от предвкушения тайного свидания. На нём простая шёлковая нежно голубая блуза с рукавами фонариками, а волосы, которые в последнее время вьются сильнее обычного, немного растрёпаны, из-за чего принц спешит их расчесать. Часы показывают ровно полночь, и Тэхён, ни минуты не упуская, приоткрывает дверь комнаты, оглядывается и, когда удостоверяется, что у стражей вопросов нет, осторожно, выходит и притворяет за собой дверь, смущённо улыбаясь одному из бет, который приободрительно улыбается ему самому, мол, не беспокойтесь, никто не узнает. Тэхён удивляется тому, что его так легко выпускают, и решает спросить об этом Чонгука, когда увидятся. Обычно из своей комнаты по ночам Тэ не выходил из-за запрета, и сегодня вылазка ещё и поэтому кажется ему чем-то необычным, заставляет дрожать телом. Коридоры тёмные, безлюдные, лишь серебристый свет луны из окон проскальзывает и полосует пол и стены. Тэхён осторожно шагает по длинным коридорам, оглядываясь по сторонам: вдруг встретит папу или отца. Конечно, они не запретят, если узнают, что у него встреча с Чоном, но выговора о том, что не спит в позднее время, не избежать ни ему, ни альфе. Жутко ещё и от того, что совсем безлюдно, тихо и темно. На самом деле Тэ боится темноты ещё с детства, и давно, когда был совсем маленьким, просил гувернанток не задувать все свечи на ночь, но сейчас, идя на встречу с Чонгуком, зная, что альфа наверняка точно так же идёт по тёмным коридорам, идёт, почти не думая о том, что страшно. Наоборот как-то весело, а внимательный взгляд художника подмечает красоту ночи за окном. Омега, волнуясь, заходит в оранжерею, двери которой предусмотрительно открыли беты, точно так же одобрительно улыбнувшись. Тэхён начинает подозревать, что Чонгук явно договорился со стражами, когда вдруг чувствует сильные руки на талии и оказывается притянутым к крепкому телу и обнятым со спины. Аромат вина тут же окутывает и помогает успокоиться разбушевавшемуся сердцу. Тэ робко поворачивает голову в сторону чоновой, которую альфа поместил на его плече, улыбается нежно и тычется носом в чужую щёку. — Bonne nuit, mon Soleil (Доброй ночи, моё Солнце), — шепчет Чонгук прежде, чем повернуть омегу к себе лицом. — Ничего, что так поздно? — обеспокоенно заглядывает в чужие глаза, убирая выбившуюся прядку светлых волос за ушко. Тэхён с улыбкой на лице мотает головой, чем заставляет Чона умилиться. — Зачем ты позвал меня? — в нетерпении спрашивает омега. Пусть он и боится, пусть видит, что Чонгук напряжён, а брови его сведены к переносице немного, не может сдержать юношеского любопытства. — Я не хотел тревожить тебя вечером, и, честно говоря, вообще не хотел когда-либо тревожить этим, но сказать нужно. И подумал, будет лучше, если мы будем совсем наедине, — Чонгук берёт руку омеги в свою и ведёт вглубь внутреннего сада под куполом, чтобы там в тени высоких деревьев, на берегу пруда расположиться на скамье и усадить юношу на свои бёдра. Тэхён чуть-чуть смущается близости, но уже не так, как в первые разы, хотя и ёрзает некоторое время на месте. Он уже предполагает, о чём хочет сказать Чонгук, но ждёт, и искренне верит в то, что его мысли неправильны, пока мужчина пытается найти в себе силы рассказать. Он не предполагал, что будет настолько трудно рассказать юноше о том, что послезавтра ему придётся уехать. Знает, что Тэхён тут же начнёт печалиться, переживать, знает и то, что сделает больно, но подготовить Тэ к отъезду необходимо, иначе ему будет ещё больнее отпустить его. Тэхён же словно уже знает и понимает, о чём он хочет сказать, заглядывает в глаза и не торопит, но Чонгук всё равно чувствует его волнение. — Тэ, я бы никогда не хотел говорить этих слов, но мне придётся. Послезавтра, — наконец-то говорит Чон. Тэхёново сердце на мгновение останавливается, и юноша сделал бы всё ради того, чтобы не слышать следующей фразы. — Послезавтра утром я уезжаю, — альфа протягивает омеге письмо из Хельцвуда, которое юноша тут же, уже дрожа всем телом, бережно берёт в свои руки. Чонгук гладит его талию, с беспокойство ожидает, пока омега читает и перечитывает, пока не замечает на щеке омеги первую блеснувшую слезу. Тут же откладывает свиток, причину слёз Тэхёна, подальше, притягивает к себе ближе и обнимает, поглаживая по спине, пока принц тычется носом в его шею, вдыхает ставший родным аромат и беззвучно плачет, иногда колотя кулаками по сильной груди и бормоча что-то невнятное, пока альфа шепчет на ухо нежные слова, пытается успокоить. Знал, что так будет, но от этого ни капли не легче. — Прости, прости, прости меня. Я не имел права даже заявляться сюда, и уж тем более влюбляться, — шепчет Чон, утыкаясь лбом в чужой и стирая слёзы с чужих щёк. Они оба знали, что так будет, но всё равно продолжали надеяться и верить. Глупо. Ихёль был прав, думает Чонгук, потому что любовь и правда делает людей глупыми. И как бы там ни было, Чонгук готов быть самым глупым, если его сердце будет принадлежать Тэхёну. Тэхён плачет, даже не пытается успокоиться, всхлипывает в отчаянии и шепчет что-то о том, что ни за что не отпустит, а если будет нужно, поедет за Чоном, пешком дойдёт до него. На омегу разом обрушиваются все страхи, которые таились всё время: теперь вновь останется один, не будет прежней ласки и нежностей, не будет успокаивающего аромата вина, не будет ставших необходимыми поцелуев, прогулок и разговоров. Ничего этого не будет. И неизвестно, когда мужчина вернётся. Вернётся ли вообще? Омега плачет, плачет, плачет, мысли в его голове путаются, отчаяние заставляет его цепляться за одно единственное, что осталось сейчас — Чонгука. Он цепляется за то, что делает больно, и пусть это ужасно глупо, но всё, на что он может надеяться, одновременно разрывает его. Омега прижимается к альфе всем телом, вновь и вновь всхлипывая. Боль в сердце уже растёт, даёт о себе знать, и Тэ чувствует, что будет только хуже. Он знал с самого начала, но больно от этого не меньше. Счастье, которое он испытывал в последнее время делает только больнее. Падать с седьмого неба ниже первого больно, особенно, если падаешь впервые. — Ты не можешь уехать сейчас! — сквозь всхлипывания в отчаянии бормочет Тэхён. — Не тогда, когда стало так хорошо… Чонгук, пожалуйста… — омега в страхе заглядывает в глаза того, кто дарит надежду, и одновременно её забирает. — Пожалуйста… — он и сам не знает, чего просит, а Чонгуку больно видеть это, но он сквозь собственную боль, которую считает наказанием для себя за свои поступки, продолжает успокаивать, но не знает, что предпринять, чтобы омеге стало лучше. Знает только, что для этого должен был не появляться в его жизни, однако поздно уже. Он ненавидит себя, ненавидит за то, что делает больно любимому человеку, ненавидит за то, что вынужден его покинуть, ненавидит за то, что любит его, но с чувствами сделать ничего не может. Их не спалить огнём, не затопить водой. Не знал, что план его, давно забытый, обернётся таким образом, не думал, что в Тэхёне найдёт своего истинного, не предполагал, что утонет в его бездонных глазах, что сейчас проливают слёзы. И он не имеет права на омегу, не имеет права на его чувства, не имеет права даже на то, чтобы юноша его заметил, даже на то, чтобы он думал о нём. Не имеет права ни на что. И было бы хорошо, если бы омега возненавидел его, если бы за время разлуки чувства его охладели, но Чонгук знает, что этого никогда не будет. Тэхён никогда не оставит его, всегда будет любить и отдавать всего себя. Даже сейчас, в отчаянии, он не говорит, что ненавидит его, наоборот, просит о чём-то, потому что знает, что может просить, доверяет. Доверяется даже сейчас, когда Чонгук буквально предаёт его. — Пожалуйста… — вновь шепчет омега, заглядывая в тёмные чоновы глаза. В них столько же боли, сколько в его. Юноша сам себя не понимает, не знает, о чём молит, но продолжает. Вспоминает прочитанные слова и отчаяние охватывает сильнее. Послезавтра Чонгука уже не будет здесь. Через два дня он уже не позавтракает с ним. Через неделю Тэхён даже на улицу не выйдет. Через месяц забросит рисование. Он отдаст все силы на то, чтобы дождаться Чона. И без него ничего не будет иметь смысла, даже он сам. Тэхён вновь всхлипывает и, не выдерживая, накрывает сухие губы Чонгука своими, влажными от слёз. В отчаянии хватается за рубаху альфы, выгибается в спине, когда мужчина кладёт руку на поясницу и чуть надавливает, сдавленно стонет, когда мужчина целует его, словно пытается забрать всю боль, что есть сейчас в его душе. Тонкие пальцы зарываются в волосы, пока сильные руки соскальзывают на бёдра, мягко сжимая и поглаживая. Они целуются так, словно это последний раз, словно никогда больше не увидятся. Отдают всю свою боль и отчаяние в этот момент друг другу, смешивают в одно и пропадают в ощущениях вместе. Когда воздуха становится меньше, Чонгук отстраняется, прижимается лбом к чужому и стирает до сих пор текущие по розоватым щекам слёзы. — Пожалуйста, ещё, — шепчет Тэ, не отдышавшись. Чонгук не удивляется просьбе, и, готовый на всё ради Тэхёна, послушно накрывает своими губами чужие, вновь пьёт солёную воду, отдавая принцу всё, что он попросит — самого себя. И впервые позволяет себе то, чего не делал раньше: заставляет омегу приоткрыть рот, проскальзывает в него языком и сплетается с тэхёновым, робким, пока юноша стонет, запах его становится ярче от ощущений, а руки вновь сжимаются в кулаки на его груди. Чонгук берёт своё, целует мокро, рвано, но с нежностью и любовью, шепчет в перерывах слова любви и снова сталкивается губами с чужими, порыкивает, когда омега сам подаётся вперёд и вновь постанывает. Стестение и стыд придут к нему после, не сейчас, когда разум накрывает отчаяние. Сейчас им не нужно ничего, кроме страстных отчаянных поцелуев и объятий. Тэхён берёт всё, что совсем скоро потеряет, просит о том, чтобы Чонгук вернулся, чтобы забрал его, на что альфа отвечает поцелуями и обещает, что никогда не позволит себе оставить его. И да, несколько часов назад он говорил, что надежду омеге не даст, но сейчас не может не сделать этого, когда ощущает чужую боль на физическом уровне. Альфа позволяет себе вольности, как тогда, на пляже, выцеловывает шею, прикусывает мочку уха и тут же слышит стоны омеги на своё ухо, что невероятно пьянит. Чонгук изо всех сил старается не потерять контроль, вечно возвращается поцелуями к губам и лицу, а податливый и сломленный отчаянием в эту ночь Тэхён ищет в нём покой.