Покушение

      — Мы будем жить долго и счастливо… — услышала пленница сквозь пелену в ушах.       — Согласен. Только убери от меня шприц. Иначе это прекратится быстрее, — последовал уже знакомый голос юноши.       — Я же говорила, что хочу умереть с тобой в один день. Чем это не выход? — укол в вену настиг саму наемницу, отчего сознание стало возвращаться к ней еще быстрее.       — Долбающиеся в одном адреналиновом порыве до смерти? Да ты затейница.       — Ну, ладно. Как хочешь… — она вдруг с резким шумным выдохом затихла.       Привязанная к стулу девушка приоткрыла глаза. Спор этих двоих заставлял ее мозг напрягаться. Правда жидкость, пущенная по венам, завела сердце и теперь не давала уснуть обратно.       После недолгих препираний пара перед нею застыла в поцелуе. Это было бы романтично, если бы не шприц в одной руке девушки с пепельно-белыми волосами, собранными в хвост. И если бы Такеши не сжимал ей пальцы в своем кулаке до болезненной судороги в дрожащих бровях. Но, несмотря на это, незнакомка держалась беззвучно. И под конец даже выглядела довольной.       Это была Ооно Идзуми — дочь главы группировки якудза Ямагути-гуми, невеста Нао. Изначально их помолвка несла одни только полезные для кланов цели, ведь после свадьбы наконец-то наступит примирение. Но эти двое каким-то образом нашли друг друга красной нитью. Насилие, давшее начало их любви, теперь объединяло родственные души крепче, чем цветочки, конфетки и романтические письма — большинство других пар.       — Думаю, у тебя не было шанса, — заключила Ооно, выскальзывая из пальцев Такеши, — не пытайся соблазнить меня на работе. Мешаешь.       — Я?! — возмущенно с напором переспросил Нао, — а не ты ли…       — Не угрожай хозяюшке, — перебила его девушка, надевая фартук.       — Язык твой — враг твой. А от врагов нужно избавляться, — намекнул ей парень, приобретая тот странноватый дикий вид, с которым он выворачивал пленнице колени.       Только вот Идзуми его явно не боялась. Наемница могла видеть, как по холодному лицу светловолосой скользнуло мимолетное раздражение. Она подняла вверх указательный палец, требуя тишины, после чего оглянулась и долго многозначительно просверливала в парне дырку глазами.       — Нао, не сейчас. Видишь, проснулась? Скажи только, сколько их было? — девушка присела у чужих ног и бесцеремонно сдавила распухшие колени.       Боль добралась до проснувшегося мозга пленницы. Поэтому она закричала сперва громко, проклиная себя за то, что не смогла стерпеть, а потом тихонько заскрипела зубами, прокусывая губу до крови. Ооно впивалась ноготочками в самое больное место.       — Там еще мужик был. Но ему уже ничего не светит на этом свете, — парень внимательно разглядывал процесс обследования жертвы, — я кое-как сдержался, чтобы ее до тебя донести. Не порви подарок раньше времени.       «То есть вместо нормального подарка ты притащил мне бабу, — не удержалась от колких мыслей Ооно, — я была лучшего мнения о тебе, Нао Такеши…»       На самом деле, он угадал с трофеем. И светловолосая была более чем довольна таким вниманием любимого человека. Но нельзя же так просто сказать ему прямо, что он молодец. Он это и так знает. А награду пусть сперва попробует из нее выбить.       Она достала жгут и наложила его на ногу чужачки чуть ниже колена. Затянула максимально туго, чтобы та ощущала, как кровь не поступает в конечность. Все только началось.       — Хорошо. Если больше ничего не можешь про них сказать — ты свободен, — поднялась Идзуми, кивая Нао, — ты же знаешь.       Парень знал. Поэтому сугубо из уважения к ее ремеслу и профессионализму, вышел, решив перекантоваться пока что в другом месте. Оставшись с жертвой наедине, Ооно стала еще молчаливей.       Это пугало. Такая юная особа, причиняющая боль с таким хладнокровием вселяла противоестественный страх. И это она еще не основательно взялась за пленницу. В ее царстве мук все только началось.       Идзуми подложила под вторую ногу жертвы подобие дощечки с выбоиной. А затем «надела» на стопу конструкцию, похожую на штопор для вскрытия бутылок.       Еще раз ткнула пальцем в левую понемногу бледнеющую голень — процесс онемения шел полным ходом. Сейчас девка терпит. Но очень скоро перестанет ее чувствовать.       — Как тебя зовут? — спросила прямо садистка, возвращаясь обратно к другой стопе и начиная понемногу закручивать в конструкцию железный стержень.       До тех пор, пока он не уперся в кожу пленницы. Она уже чуть-чуть постанывала. По правде говоря, девушка терпела такие непередаваемые ощущения, от которых простой человек вопил бы и бился в припадке. Но она ничего. Держится. Причем, достойно держится. Правда, губы уже все до крови искусала. Алые капли даже начали стекать вниз.       — Норико, — кривясь, простонала пленница.       — Хорошо, — бросила Идзуми, — ну и теперь расскажи, зачем вы напали на сына клана Кудо-кай.       Вот тут привязанная девушка вновь заупрямилась. Она опустила глаза, предчувствуя, что ей придется пережить. О пытках Ооно ходили слухи. Никто не хотел бы к ней попасть…       — У тебя повреждены связки, коленные чашечки, нарушен кровоток. А впереди грозит, как минимум, некроз с продырявленной железным штырем стопой, — спокойно заметила Ооно, надевая перчатки, — уверена, что не хочешь говорить?       Пленница опустила голову, дыша неровно и тяжело. Она настраивалась на ужасное продолжение. Понимала, что это терпеть будет невыносимо, и что ей не позволят откинуться от болевого шока. Поэтому старалась уйти в себя, лишь бы не проболтаться. Однако на боль она не могла не реагировать. И конкретно сейчас ее очень волновал этот гвоздь.       Казалось бы, мимолетное шевеление пальцами в попытке отодвинуться от «штопора» было еле-заметным и незначительным. Но острые глазки садистки уловили даже это.       «Что ж, попробуем лечить голову через жопу. Вернем способность говорить с помощью иглоукалывания», — приняла девушка приятное решение, приседая обратно. Как только Ооно это сделала, сердцебиение жертвы участилось, и она не сумела скрыть рефлекторного вздрагивания. Именно это и нужно было Идзуми.       Норико была вся мокрой и горячей. Только, увы, не от сексуального влечения, а потому что ей очень уж было хреново. И как только железо принялось медленно вращательно впиваться в кожу, натягивая ее вовнутрь и протыкая насквозь, пленница не сдержала очередного жалобного громкого стона, переходящего в крик. Острие пошло штопором в мясо, обрывая по пути неровными шершавыми краями лишние кусочки плоти и нервные окончания. Норико оставалось только реветь.       — Замолчи, — вдруг подняла на нее глаза Ооно, на мгновение останавливаясь, — не кричи. Я же не кричу.       Она сказала это так искренне вразумительно, будто мать разговаривала с капризной дочкой. Ее ни капли не трогали чужие жалобы и слезы. Ей нужен был результат. И… в этой комнате, пожалуй, они обе знали, что пленница живой по любому не уйдет. Поэтому Идзуми, казалось, принялась за дело с особым наслаждением.       — Либо отвечай на вопросы, — закончила свою мысль она, — а то сейчас рот залеплю. И кричать ты будешь только, когда тебе дадут на это право.       Железо вновь пошло штопором внутрь. Пленницу стали сводить судороги. Но хуже ей было от того, что каждое новое дерганье ногой приводило к очередным спазмам в опухших коленях. Левая нога со жгутом уже ныла нестерпимо и кололась так, будто была опущена в яму с шиповником. Правую ногу бурили ржавым гвоздем, наплевав не только на гигиену, но и на удобство.       — А, черт, заело, — под оглушающие крики ворчала Ооно, дергая туда-сюда за вентиль.       Гвоздь начал подниматься и опускаться туда-сюда по несколько раз. Кусочки кожи рвались, расходились и сходились снова и снова, выбивая новые ноты из тела хозяйки. В конце концов, Идзуми это надоело, и она стала раскручивать механизм конструкции, чтобы доделать дело вручную.       — Хватит! Хватит! — не сдержалась все же Норико, с ужасом наблюдая за грядущими планами своей судьи, — это бесполезно! Ты… тратишь время…       — Думаешь? — процедила сквозь зубы девушка, высвобождая лужу крови из новоявленной раны.       Затем наконец-то отвернула в сторону держатель и, примерившись, начала вручную тыкать в ту же дырку, находя наиболее удобный ракурс. Нога жертвы вдруг начала как-то неестественно трястись: мышцы свело от перенапряжения и боли. Ногти на руках настолько яростно драли деревянные подлокотники, что уже тоже покрылись красным цветом из-за глубоких заноз, впившихся в самое нежное мясцо на пальцах.       — Ответь на вопрос, Норико, — посоветовала дочь Ямагути-гуми, почувствовав, как железный штырь наконец-то достиг дощечки под стопой, — кто вы? Откуда вы? Зачем напали?       Она встала, стирая пот со лба. И снова оценивающе глянула на лицо брюнеточки. А потом на ее синяк под жгутом. Синева казалась черной, приобретая в качестве оттенка фиолетовые всполохи. А сама обескровленная часть белела, словно снежочек.       — Второй гвоздь пойдет в твою коленку…       — Паника! Паника! Паника! — стала выкрикивать одно и то же слово Норико, будто оно о чем-то должно было ей говорить, — паника! Пожалуйста, паника! Хватит…       — Паника? Что это? — уточнила Идзуми.       Но ответа вразумительного не последовало. Это реально важно? Или может быть, пленница просто описывала свое состояние, теряя понемногу рассудок?       — Я хочу больше, — садистка запустила пальцы в волосы жертвы, перебирая и разглядывая их.       Красивые, крепкие. Как в рекламе.       Взяла в кулак, немного потянула. Выдрала один небольшой клок. Правда, на фоне того, что творилось с ногами, здесь это ощущалось не более чем легкое раздражение. Однако для раззадоренного болью организма даже такое показалось катастрофой. Пленница стала плакать судорожней. Ооно достала свой маленький киридаши, касаясь им кожи у виска Норико. Тихо сосредоточено приоткрыла ротик, как ребенок над бумажными поделками, и вдавила лезвие до того вкусного момента, когда кожа лопалась и послушно расходилась в стороны. Под хаотичные несчетные «нет-нет-нет, паника, прекратите!» садистка принялась готовить к пересадке скальп. И линию довела до самого конца, заливая глаза жертвы ее же собственной кровью. Но дергать за волосы не спешила. А лишь обошла бедолагу кругом.       Ей показалось этого мало, поэтому Ооно поддела рыбацким крючком одно веко наемницы, намеренно открывая его под струи алой жидкости. Ей нравилось смотреть, как кровь, словно краска, заливалась в орнаменты глазниц, заполняя белок до самой дергающейся радужки. Норико кажется, начала слабеть. Это стало понятно по тому, как она вяло отреагировала на свое изощренное ослепление. У нее даже не было уже сил, чтобы плакать. Хотя последние слезы теперь смешивались с красными каплями, красиво стекая вниз по щекам.       «Это эстетично. Как произведение искусства, — наслаждалась видами Ооно, — ну, разве не чудо?»       Она вдела в крючок ниточку и протянула наверх, не давая жертве возможности вообще закрыть этот глаз. И, преследуя садистские помыслы, направила туда же лампу, наблюдая за тем, как в живучем человеке дергалась каждая клеточка тела, изнывая от пыток. Ее разуму немного осталось.       — Норико, — ледяным голосом «снежная королева» дотянулась до слуха привязанной, — что еще кроме «паники» ты можешь сказать?       Та уже не откликалась. Хотя была явно в сознании. Хорошо же их обучали! Понятно, что сейчас все шло под действием адреналина. Но, ведь, сохраняла до последнего рассудок, чтобы сильнее не проболтаться. Однако на что-то еще надеялась, видимо. Что если «паника» — это название их банды? Странное такое. Как в подростковом лагере.       «Осталось совсем чуть-чуть», — Ооно отпустила жгут, позволяя потокам крови хлынуть в хладеющую конечность. По ощущениям ту сразу начало жечь, причем вдвое сильнее, чем в момент, когда она немела. Узенькие кровеносные сосуды и капилляры к такому были не готовы. Нет-нет, да образуется трмб…       Норико уже звучала не как человек, а как подстреленный зверь. Она просто динамично издавала ревущие рычащие звуки вверх, усиливая их интенсивность с каждым новым вмешательством.       — Снова молчишь? — поиграла Идзуми в ладони горсткой крохотных коротеньких иголочек и осколков, которые собрала только что со своего стола. Остались с предыдущего «клиента». Они подойдут в качестве предпоследнего аккорда. — У тебя последний шанс.       Девушке не пришлось бороться с чужой челюстью, ведь она не закрывалась. Один резкий жест и вся эта режущая смертельно опасная дрянь посыпалась вниз по пищеводу, разрезая его и желудок на мелкие-мелкие глубочайшие ранки. Кровь пошла изо рта, исторгаемая, похоже, даже из глубин.       — Когда они дойдут до кишечника — ты знаешь, что будет, — пообещала ей Ооно, вытаскивая снова шприц, — но у меня есть обезболивающее. Наркотическое. Хочешь? Полагаю, ты уже поняла, что живой не выберешься. Но представь, что вся эта боль, которую ты сейчас испытываешь — не последняя. Многое из этого можно залечить. Ножки отрежем. Глазик залепим. Порванные внутренности… ну, по идее, современная медицина и с этим способна справиться. Поэтому не обольщайся. Ты еще имеешь шанс выжить. Но хочешь ли ты?       Совершенно не своим нечеловеческим голосом Норико жалобно закряхтела, изредка качая головой в знак отрицания. Конечно, она не хотела жить. Уйти отсюда в царствие мертвых было так просто. Но в то же время, чертовски нелегко. Наркотик облегчил бы участь. И страдающий мозг готов был за него уже все отдать.       — Паника… с черной черепахой на эмблеме… прошу… дай… дай… — продолжить она уже не могла, изрыгая новую порцию крови.       Живот не то чтобы скрутило. Его резало изнутри и поливало лавой. По ощущениям казалось, что дыры вот-вот пробьются через брюшину наружу, лишь бы извергнуть из себя потрепанные остатки желудка. Брюшная полость начала заполняться кровью. Становилось тяжелей дышать. И как только ее внутренности, кажется, уже готовились выйти наружу, Ооно взялась за телефон и стала проверять. Кое-какая информация со слов пленницы находилась. Странная, но все же это был неплохой вариант. Лучше, чем ничего. Как минимум, отсюда можно плясать.       «Пора кончать? Так быстро… слишком легко», — девушка вздохнула, но смирилась. Что еще оставалось? Дело-то внезапное. Там у нее еще несколько человек на этой неделе на очереди.       Идзуми зашла вновь за спину жертвы, вплела пальчик в ее волосы и стала натягивать на себя, желая закончить начатое. Кусочки надрезанной кожи поддались легко и стали сниматься с черепа, как резиновая маска в гримерке. Это была последняя капля в сознании неудачницы-наемницы. А дальше все ее тело превратилось в погибающий крик.       Ниточка от рыбацкого крюка тоже была напутана на пальчик садистки. И теперь веко вывернулось в обратнюю сторону, отрываясь следом за скальпом. Кусочек кожи был надорван до самой брови и чуть дальше. Но под сплошным слоем крови, вытекшей из-под скальпа, этого достижения было уже не видать.       Чем больше Норико рефлекторно сопротивлялась — тем больше рвала себе внутренности иглами. Растекающуюся под кожей синеву и вздутия от вываливающихся испражнений были видны теперь даже невооруженным глазом. Это был завершающий акт в ее жизни и карьере. Конечно, Идзуми наврала про наркоту.