19 лет спустя

Гермиона с Люциусом решили не торопиться до конца каникул и не ускорять происходящие события. Так что, за исключением нескольких совместных обедов с детьми, которые на самом деле прошли не очень хорошо, они виделись только в нерабочее время. Как бы сильно Гермиона ни любила эти поздние ночные интерлюдии, она жаждала более постоянных отношений... что, однозначно, требовало одобрения Роуз. Хьюго тоже оказался на удивление упрям в отношении Люциуса, но после нескольких бесед стало ясно, в чем проблема. Хьюго видел себя эдаким "хозяином дома", когда Рона больше не было рядом, и не хотел, чтобы в ближайшее время его кто-то узурпировал его статус. Он отчаянно любил мать и боялся, что бывший Пожиратель Смерти, каким бы милым он ни казался, может причинить боль Гермионе. Как бы это ни раздражало ее, но и согревало сердце, когда она думала о своем маленьком храбром льве и его чрезмерной заботе. Однажды днем неожиданно появился Люциус и спросил Хьюго, не хочет ли он полетать, и тот согласился, изо всех сил стараясь не показать своего восторга от этой перспективы. Четыре часа спустя они вернулись раскрасневшиеся и смеющиеся, и Хьюго удивил Гермиону, крепко пожав руку Люциусу, прежде чем побежать на кухню перекусить. Когда Гермиона вопросительно посмотрела на Люциуса, он просто пожал плечами и сказал, что они обсудили некоторые "мужские" вопросы и что Хьюго хотел убедиться, что намерения Люциуса по отношению к его матери были благородными. На следующий день Хьюго подошел к Гермионе и небрежно сказал ей, что он не против, если Гермиона будет встречаться с Люциусом. Сложно было сохранить невозмутимое выражение лица, когда одиннадцатилетний сын пытался говорить как взрослый мужчина, выражающий одобрение. Не в силах сопротивляться, она крепко обняла его и принялась щекотать, уверяя себя и его, что он все еще очень похож на маминого малыша. Роуз была на удивление неразговорчива в дни, последовавшие за ужином с Люциусом, и Гермиона изо всех сил старалась дать дочери время все обдумать без какого-либо чрезмерного давления. Гермиона знала, что на это потребуется время, но надеялась, что они смогут провести Рождество вместе, а этого не получится, если Роуз не расслабится и не согласится. Через несколько дней после начала каникул Гермиона получила записку от Рона с просьбой встретиться с ним. Он казался искренним, поэтому она неохотно согласилась встретиться в "Трех метлах". Встреча прошла на удивление хорошо, и было очевидно, что Рон ужасно скучает по детям. У него, благодаря отцу, была новая работа в Отделе по уходу за волшебными существами, которая ему, похоже, нравилась. И он попросил об одолжении, увидеться с детьми раньше установленного судом срока. Он спросил, может ли увидеть их на несколько часов на Рождество и, возможно, провести день в Норе, но Гермиона была непреклонна в этом и довольно четко изложила Рону причины своих возражений. Последнее, в чем нуждалась Гермиона, так это в том, чтобы Молли ругала ее или Люциуса в присутствии Роуз и Хьюго. Ситуация и так была достаточно шаткой, и ей, конечно же, не требовалась никакая помощь от этой старой ханжи, которая не могла держать свое мнение при себе. Рон согласился с ней и решил, что просто пригласит детей к себе домой, кроме того, пошутил, что может быть, разлука научит Молли держать рот на замке. Гермиона согласилась поговорить с Дианой и сказала, что скоро с ним свяжется. Когда она встала, чтобы уйти, он удивил Гермиону, заключив ее в объятия и еще раз извинившись за все, что сделал. Он просто хотел увидеть своих детей и, наделся, что она ему поможет. Гермиона проконсультировалась с Дианой, которая затем посетила судью, ведшего их дело. После удовлетворительной проверки занятости Рона, которая включала обзор эффективности его работы и финансовый отчет, он смог отменить постановление и установить для Рона график регулярных посещений. Дети были в восторге, когда узнали об этом, и Гермиона со смешанными чувствами высадила их у дома Рона за три дня до Рождества. Ей было грустно видеть, как они уезжают, и она отчаянно надеялась, что во время их визита к отцу все пройдет хорошо, но, с другой стороны, она не могла не радоваться перспективе трех дней наедине с Люциусом. Гермиона провела дни, предшествовавшие Рождеству, расслабленной и счастливой. Она смогла закончить все свои рождественские покупки, все еще проводя каждую свободную минуту с Люциусом. Единственным темным облаком за это время были опасения Гермионы по поводу двойственного отношения Роуз к Люциусу. В одну минуту она казалась в порядке, а в следующую уже извергала какое-то завуалированное оскорбление. Гермиона говорила с ней об этом, но Роуз всегда мило извинялась и обещала больше так не делать... А затем продолжила делать это снова. Гермиона, по предложению Люциуса, не слишком давила на Роуз по этому поводу. Он верил, что та придет в себя, когда будет готова, и не раньше, Гермиона же была недовольна поведением дочки, но приняла это как цену, которую приходится платить за начало новых отношений, когда у тебя есть дети. Сочельник в Малфой-мэноре с Поттерами и остальными Малфоями тоже прошел хорошо. Это был очень спокойный вечер, особенно потому, что дети Гарри были с няней Уотсон, а Скорпиус с родителями Пэнси. Вечер был наполнен историями об их школьных днях, и Люциус смеялся вместе со всеми над некоторыми вещами, которыми они занимались. Они даже смогли посмеяться над инцидентом с "хорьком", хотя и не так искренне, и Гермиона подозревала, что это все еще унижало Драко, хотя тот и притворялся равнодушным. Вернувшись домой после вечеринки, Гермиона выключила все огни, кроме елочных гирлянд и камина, и они с Люциусом занимались любовью под рождественской елкой до самого рассвета; наконец, спотыкаясь, добралась до кровати, чтобы поспать несколько часов, прежде чем дети вернутся домой. Рождественское утро наступило слишком рано, и они проснулись от звука хлопнувшей входной двери, и голос Роуз и Хьюго, зовущих ее. Гермиона поспешно накинула халат и спустилась вниз, чтобы встретить их, пока Люциус принимал душ и одевался, планируя улизнуть, как только дети будут заняты открытием подарков. Гермиона обняла обоих детей, и они заверили ее, что прекрасно провели время с отцом. Она заметила, что Роуз выглядела более подавленной, чем обычно, поэтому отвела ее в сторону, чтобы выяснить, что же ее так расстроило. — Рози-Пози, — тихо спросила Гермиона, обращаясь к ней по детскому прозвищу в надежде вызвать улыбку у своей задумчивой дочери. — Ты в порядке, милая? Что-то случилось у твоего отца? — более серьезно спросила она, когда прозвище не произвело желаемого эффекта. — Мам, а ты знала, что папа и Мэнди собираются пожениться и что она на четвертом месяце беременности? — спросила Роуз со слезами на глазах. Гермиона чувствовала себя так, словно ее ударили обухом... "Беременная? Четыре месяца?" — О... нет, я... я этого не знала, — Гермиона все еще пыталась обработать информацию, которую только что раскрыла дочь, но после первоначального шока и боли от того, что роман длился намного дольше, чем она думала, она рассудила, что Рон всегда хотел больше детей; поэтому она была довольна… ну, вроде как... что его желание исполнится. — Мама, что, если он будет любить этого новорожденного больше, чем нас, особенно теперь, когда у него будет новая семья. У него больше не останется на нас времени, — заплакала Роуз. И Гермиона взяла обезумевшую девочку на руки и инстинктивно начала укачивать ее и гладить по волосам так, как всегда успокаивала в детстве. Может, Роуз и было почти четырнадцать, но случались времена, когда она все еще нуждалась в маминых объятиях. — Дорогая, твой отец никогда не будет любить ни одного ребенка больше, чем тебя, ты его любимая девочка и всегда будешь такой, и это не изменится, сколько бы у них ни было детей. Сердце — удивительная вещь; оно никогда не бывает слишком переполнено. Это не значит, что есть только часть любви, которую он может раздать до того, как она будет израсходована. На самом деле это работает совсем наоборот: чем больше людей ты любишь, тем больше становится твое сердце. Сердце твоего отца на самом деле стало больше теперь, когда в нем есть Мэнди и ее нерожденный ребенок, но они никогда не заменят ту любовь, которую он уже испытывает к тебе и Хьюго. Понятно? Гермиона увидела, что дочь перестала плакать и теперь слушала ее с задумчивым выражением на лице. Она увидела, как Люциус спускается по лестнице с озабоченным видом, но улыбнулась ему и махнула рукой в сторону кухни, показывая, что будет там через пять минут. Он понимающе кивнул и повернулся, чтобы уйти, но не раньше, чем Роуз повернулась и заметила, что он стоит там. — Счастливого Рождества, мистер... Люциус, — нервно обратилась Роуз к Люциусу, но ее попытка быть искренней была так очевидна, что это удивило обоих взрослых. — Счастливого Рождества, Роуз. Извините, я не хотел вас прерывать. На самом деле я как раз собирался уходить, — он начал поворачиваться, но следующие слова девочки остановили его. — Я бы хотела, чтобы вы остались и провели Рождество с нами, — добавила она несколько застенчиво, посмотрев на свою мать. — Я знаю, что мама была бы очень рада видеть вас здесь… и она... она заслуживает того, чтобы быть счастливой, — произнесла Роуз, бросив на мать извиняющийся взгляд, полный слез. Гермиона крепко обняла ее, несмотря на поток слез, вызванный этим жестом дочки. — Спасибо, дорогая, это значит для меня больше, чем ты можешь себе представить. Похоже, моя маленькая девочка действительно взрослеет, — добавила Гермиона, целуя свою дочь. — Эй... почему все плачут? Что случилось? Мама, Рози, ты ранена? — с тревогой спросил Хьюго, входя в комнату. Он устал ждать всех и решил начать действовать... В конце концов, нужно было открывать подарки, так почему же все до сих пор валяют дурака? — Нет, Хьюго, — терпеливо ответил удивленный Люциус, — просто у твоей мамы с сестрой очень эмоциональный разговор, но они обе в порядке. Что скажешь, если мы пока посмотрим, на скольких подарках написано твое имя? Люциус вывел мальчика из комнаты, чтобы оставить Гермиону и Роуз на несколько минут наедине. Мерлин, она действительно любила этого мужчину. Гермиона почувствовала, как внутри поднимается какая-то волна любви к Люциусу, и, удовлетворенно вздохнув, повернулась к дочери. — Теперь ты в порядке, милая? — спросила Гермиона, поняв, что дочь выглядит более расслабленной и счастливой, чем раньше. — Да, мам, спасибо. Наверное, я просто снова накрутила себя, — робко добавила она. — Итак, если не возражаешь, я спрошу, отчего ты вдруг изменила отношение к Люциусу? — с любопытством спросила Гермиона у дочери. — Ну, — начала она, — странно было видеть папу и Мэнди такими счастливыми. Это окончательно убедило меня, что вам, ребята, действительно лучше с другими людьми. Я никогда не видел вас обоих такими счастливыми... просто не друг с другом. Я подумала, что это не очень справедливо, что у папы есть кто-то и он счастлив, а ты одинока, — она извиняюще посмотрела на мать. — Прости, что я была такой несносной, мам. Он действительно не так уж плох, и очевидно, что любит тебя, а ты любишь его, — Роуз встала, чтобы направиться в гостиную, но обернулась и добавила прощальный укол матери. — Просто... в будущем, проверь, пожалуйста, кухню, чтобы убедиться, что она пуста, прежде чем вы… хм… начнете заниматься, чем попало, — когда до Гермионы дошел смысл слов дочери, румянец матери превзошел только румянец щек самой Роуз. "Ох же черт!" — она застонала, обхватив голову руками. ____________________________________________________________________________ Остальная часть отпуска прошла относительно спокойно, если не считать двух посещений госпиталя Святого Мунго. Один раз со сломанной рукой Хьюго, а второй с его же сломанным запястьем, которое он заработал, пытаясь научиться летать на новой метле, подареной Люциусом на Рождество. После второго визита, к огромному неудовольствию Хьюго, Гермиона заперла метлу до летних каникул. Роуз провела большую часть каникул с матерью, читая новые книги, которые она получила от Люциуса, и просматривая фильмы. Она до сих пор обожала "Принцессу-Невесту" и отдельные серии "Монти Пайтона", но не очень интересовалась фильмами типа "Терминатор" или "Чужой". Хьюго, конечно, демонстрировал полную противоположность во вкусах, но Роуз понимала, что о них не спорят. Когда пришло время садиться на поезд обратно в Хогвартс, Люциус даже проводил их до станции, и Гермиона была приятно удивлена, когда Хьюго обнял Люциуса на прощание сразу после того, как обнял ее. Роуз не полезла обниматься, но улыбнулась и сказала, что увидится с ним в июне. В целом, это были отличные каникулы, учитывая все обстоятельства, подумала Гермиона, прижимаясь к Люциусу, чтобы посмотреть, как отправляется поезд. Она услышала бегущие шаги и, обернувшись, увидела обезумевшего Гарри, бегущего по платформе с Лили на спине, за которым следовали Альбус и Джеймс. Гермиона улыбнулась, заметив, какими растрепанными выглядели все они, и ей стало интересно, жалеет ли Гарри теперь, что позволил няне Уотсон на прошлой неделе взять отпуск. Поспешно посадив мальчиков в поезд, он заметил удивленных Гермиону и Люциуса, стоящих в нескольких футах от него, и направился к ним с самоуничижительным смешком. — Да, да… ни слова от вас, мисс пунктуальность, мы успели, и это все, что имеет значение, — весело сказал он, наклоняясь, чтобы чмокнуть Гермиону в щеку. Гарри, Гермиона, Люциус и Лили помахали мальчикам, которые добрались до купе Роуз и Хьюго как раз в тот момент, когда поезд тронулся. Те помахали в ответ, счастливые, что возвращаются в Хогвартс. Наблюдая за ними, Гермиона почувствовала ту же боль, что и в сентябре, и по выражению лиц Гарри и Лили поняла, что они чувствуют то же самое. — Как насчет обеда в "Трех метлах"? — спросил Люциус, пытаясь подбодрить группу. — Я угощаю. Все с готовностью согласились, и через несколько минут уже были в пути.