Flashback.
— Так, давай я отвлеку, а ты откроешь замки на камерах заключенных, пока они будут выяснять в чем дело, ты уведёшь людей, а я сожгу лагерь, печь настроена на максимальную температуру, пути назад нет, готова? — Ваня смотрел на Машу и видел проблески страха в её глазах. — Так точно товарищ командир, — девушка положила одну руку на голову, а другой отдала честь, — пусть фашистские гадины горят в аду, — он всегда поражался и восхищался её смелости и дерзости по отношению к врагу. Операция по спасению одного из Бухенвальдов началась. Все шло гладко, парень как и планировал отвлёк основной ночной патруль и собрался идти на помощь к Маше, но произошла осечка. Нацист резко вышел из-за угла и направил дуло револьвера прямо на Ивана. Парень и опомниться не успел, как почувствовал смертельную боль и кровь, текущую по телу, словно водопад, пуля в груди. Мария как и было приказано вывела людей на безопасное место. Велев идти дальше, сама девушка направилась в лагерь за другом и единственным союзником. Войдя в лагерь, Маша не видела ничего кроме полыхающего огня. Внезапно она увидела тело, валяющееся около местной камеры для пыток. Мария подбежав, увидела, что это Ваня... В её глазах было только отчаяние и ненависть. Встав на дрожащие ноги девушка закричала, рвя горло от досады. Кое-как дойдя до середины лагеря она упала на колени, ничего не видя из-за пелены слез. Почувствовав резкую боль в плече, девушка без сознания упала на землю.End Flashback.
Мария была приговорена к расстрелу, но потом подумав, фашистские задницы решили просто наказать негодяйку, так как терять такой ценный дар не хотелось никому, тем более во время войны. Хорошенько поиздеваясь, рейх отправил девушку на восток Германии, в Тюрингию, где находился концлагерь SIII. Читая информацию про неё, Николаус внимательно всматривался в "паспорт" и не верил, что этот маленький комочек счастья, так не вовремя свалившийся на его голову, мог устроить бунт, да ещё в самом Бухенвальде! Ягер ухмыльнулся, хотя это было больше похоже на хищный оскал, и мысленно дал себе обещание, что от него эта девчонка уж точно не сбежит, даже наоборот, будет умолять его остаться с ней. Сама Мария была ошарашена своим спасением. «— Уж лучше бы убили, морды фашистские.» думала партизанка. Не то чтобы она хотела умереть, но жить, в постоянном заключении, делиться с врагом рецептами и вакцинами от смертельных болезней, да ещё для полного счастья видеть как страдают её соотечественники, уж точно не входило в её планы. Девушка работала на износ, ежедневно к ней приходило около 50 заключённых. Кто-то вваливался, не имея сил идти дальше, кого-то вталкивали местные фрицы, а некоторые приходили сами по себе, каждый день, чтобы просто полюбоваться на новенькую медсестру. А любоваться там было на что. Кругленькое личико, с чуть заострённым подбородком и низким лбом. На лице, как два больших фонаря сияли карие глаза, в которых читалась доброта к своим братьям по национальности. Взгляд всегда был любящим по отношению к заключённым и недоверчивым, с маленькой хитринкой, к немцам. Над глазами возвышались темные брови. Прямой, чуть вздернутый маленький носик, который морщился при открытии нашатыря, когда приходилось откачивать очередного солдата. Губы же у девушки были не очень пухлые и слегка покусанные, из-за вредной привычки. А короткие русые волосы спадали на плечи, обрамляя красивое личико девушки. Единственным исключением являлся шрам на щеке с правой стороны лица, который поставили ей во время издевательств. Походка у Марии была легкой, как пёрышко и бесшумной, как падающий снег. По лагерю ходили слухи, что её не стали убивать только из-за ангельского лица. Но эти слухи прекратились так же резко, как и начались, так как все убедились в золотых руках девчонки. Несмотря на русское происхождение, Маша очень хорошо владела немецким, ну ещё бы, сами попробуйте провести четыре года в плену у немцев, волей не волей этот язык сам залезет в голову. В общем голова у девушки к вечеру просто взрывалась, да ещё спать приходилось на жалком подобии кровати. Но у Марии было преимущество, её соседкой оказалась Анна, та самая запуганная переводчица, которая вечно бегала за штандартенфюрером. Вот кстати о нем молодая медсестра думала чаще чем надо. Да и он не отставал, каждый день таскается к ней в кабинет, то спина у него болит, то дышать ему трудно. Знал бы он, как бедолаге дышать трудно становится, когда он находится рядом, как краснеет, когда дотрагивается до его горячей кожи своими холодными пальцами и чувствует, как он вздрагивает и выпрямляется от её прикосновений. А эти глубокие серо-голубые глаза, смотрящие на неё с неким вызовом и нежностью, заставляли девушку тонуть, как в бездонном океане, без шанса на спасение. Да что вообще не так с этим поганым немцем?! Почему он не даёт покоя маленькой голове девушки, которой и так приходится нелегко? Или все же дело в самой Маше? А может они вообще оба виноваты? Клаус со своими травмами, и девушка у которой лед в сердце даёт трещину, в следствии чего сердечко начинает предательски учащенно биться как только он появляется на пороге медпункта. Да, скорее всего виноваты оба. Рабочий день девушки кончается в десять вечера, ну как сказать кончается, к ней могут привести какого-нибудь русского, находящегося на последнем издыхании. И сказать « — rinder beleben[1]!» Тогда приходилось поднимать свой тощий зад и "оживлять" бедолагу. Бывали случаи, когда она не могла ничего поделать и соотечественник умирал прямо на её руках. По началу было ужасно, хотелось рвать и метать все что только попадётся под руку, но вскоре девушка научилась не плакать и сохранять ледяное спокойствие, ведь если заплачешь, значит проявишь слабость, а проявишь слабость, тебя прихлопнут как назойливую муху. И вот сейчас девушка лежит на своей недокровати и пытается выгнать назойливые мысли из головы, чтобы хоть как-то отдохнуть после очередного тяжелого дня. — Ты как? На тебе лица нет, совсем уморили? — Анна перевернулась на бок и подперла голову рукой. — Честно, никак. Я устаю тут больше чем раньше. Да ещё этот Ягер, — девушка устало потёрла переносицу и зевнула. — А что с ним не так? — Аня улыбнулась и вопросительно подняла бровь. — Боишься его? Тут девушку, как током прошибло. Боится? Она его боится?! Да она Бухенвальд в пух и прах разобрала и надрала задницу заведующему там рейху. И, чтобы она боялась вот этого смазливого штандартенфюрера?! Но вот загвоздка в том, что она боится. Даже не так самого Ягера, как влечения к его персоне. Это было немыслимо для русской девушки. Для пленной русской девушки. — Нет, — голос предательски дрогнул. А щеки предательски начали краснеть. — Что за мысли лезут в твою голову?! — девушка спряталась под одеяло и продолжила краснеть там. Анна засмеялась и тоже постаралась поудобнее улечься, чтобы на следующий день не болела спина. — Спокойной ночи, малявка, — из под одеяла послышалось тихое бурчание и копошение. — Спокойной ночи Ань. Сейчас каждая думала о своём. Анька о своём танкисте, а Маша над словами Ани. С этими мыслями девушки погрузились в царство Морфея. Знали бы они, что за ними сейчас наблюдает сам герр Ягер, наверное бы не уснули. Но нацист был настолько бесшумным, что девушки ни о чем не подозревая, тихо сопели, иногда переворачиваясь с одного бока на другой. — Schlaf mein kleiner Stern, morgen wirst du einen härteren Tag haben[2], — Клаус улыбнулся и направился к своему кабинету, в предвкушении завтрашнего дня.