Снова ты, снова в этом классе.

Домой я, несколько побитая, но безмерно счастливая и обрадованная тем, что умудрилась, во-первых, выжить, а во-вторых — получить за это награду, каких у меня ещё не было, возвращалась в компании Ямады и классрука, которые любезно согласились сопроводить меня до дома и проследить, чтобы со мной ничего не случилось по дороге. Это отдалённо напомнило мне первые дни нашего с ними более близкого знакомства, когда ещё совсем юные учителя почти так же провожали меня домой. * * * <i>— Никаких возражений! Мы идём все вместе! — заявил Сущий Мик, без комплексов схватив меня и моего классного руководителя за плечи. — Показывай, где ты живёшь, Рейко! — Я Юки. — буркнула я, подтягивая лямку тяжёлого рюкзака. Заметив, как я пытаюсь сделать её послабже, хотя уже некуда, классрук молча протянул руку и перевесил сумку на своё плечо. — Многовато ты таскаешь, — поморщился он, перехватывая сумку поудобнее, — Мы в студенческие годы поменьше носили, так, Мик? — Наверное, тебе так кажется потому, что ты брал в школу по два-три учебника, — пожал плечами преподаватель английского, — А Ю — ученица ответственная, вот и собирает рюкзак по расписанию. — Ладно, хватит, — с улыбкой прервал Аизава нарастающий смех блондина. — Аизава-сенсе... — начала я, но он прервал. — Шота. А Ямаду можешь звать Хизаши. Мы же теперь всё-таки в дружеских отношениях, — сказал Сотриголова. — Если хочешь, зови просто Аизава. Если уж тебе это больше нравится, — ухмыльнулся Шота и рукой откинул выбившуюся из пучка на затылке прядь густых волос. Хизаши снова засмеялся. — Теперь у нас есть подруга-студентка. Главное, не болтнуть этого, — подмигнул он мне.</i> * * * Тогда, уже очень давно, я счастливо улыбалась, глядя на этих молодых ещё учителей, радуясь обретению новых лучших друзей. Со временем Аизава перерос из лучшего друга в человека, который стал для меня практически всем. Лучшим другом я могла назвать Хизаши, но к классному руководителю чувствовала нечто большее. Нечто, что в последствие сломало мою веру в людей. Сейчас, снова идя между двумя теми же преподавателями в похожей ситуации, я ощущала почти то же самое, что и тогда. Почему почти? Потому, что это забытое и даже несколько отдалённое чувство в груди росло. Но наравне с ним увеличивалось некоторое недоверие к перебинтованному, подобно мумии, человеку слева от меня, который всеми силами пытался на меня не смотреть. И это при том, что на узкой дороге иногда нарочно задевает меня локтем, за который его, насколько я помню, схватил однажды Шигараки! Такое поведение оправдывает только сумасшедшая теория Ямады, который, к слову, с радостной улыбкой наблюдал за действиями Аизавы, прикрывая свою слежку очередной историей из одной довольно забавной и глупой битвы, которую он, возможно, выдумал или даже придумывал на ходу. В городе всегда было красиво весенним вечером. Цветущие розовые сакуры, теряющие нежно-вишнёвого цвета крупные лепестки, при любом дуновении лёгкого ветерка разносили невероятно ласковый запах, проникающий через нос в организм и растекающийся по венам, как природное лекарство. Людей, неспешно прогулявающихся по уютным улочкам или спешащим по каким-то делам, по вечерам на улицах становится больше, особенно в такой тёплый день. Несмотря на это, их озабоченная суета или детская беспечность вписывались в вечерний образ весны в Мусутафу. Многие прохожие оборачивались на нас, кто с удивлением, кто с восторгом провожая взглядами. Интересное зрелище, должно быть: побитая студентка в спортивной форме и бронзовой медалью на груди (или тем, что там должно быть) в сопровождении двух про-героев, один из которых сплошь обмотан бинтами, а другой беззаботно рассказывает своим собеседникам какую-то слегка глуповатую историю. Понятное дело, что многие были изумлены таким чудом, а кто-то просто начинал обсуждать между собой биографии Ямады и Аизавы и все их подвиги, если вообще о таковых слышали, не забывая, впрочем, и моего сражения с Кач-чаном немного ранее. Это и ясно, ведь не часто на улице встретишь сразу столько знаменитостей. В процессе оживлённого разговора о мирских и житейских проблемах мы приблизились к моему дому. Посмотрев на окно своей кухни, чтобы удостовериться, что бабушки там нет, я забрала у Хизаши сумку, которую он отобрал ещё в лазарете, и взяла её за лямку, не утруждаясь повесить на плечо. — Спасибо за эскорт! Это было очень мило с вашей стороны! — поблагодарила я учителей. Мик довольно усмехался, крутя по привычке свои усы, Аизава снисходительно смотрел на меня из-под повязок. — Встретимся через несколько дней в школе, мелюзга! — помахав рукой, напомнил Ямада, когда я уже открыла дверь в подъезд. — Эй, у нас небольшая разница в возрасте! — притворно возмутились я. — Зато в росте побольше. — пробубнил Аизава. Хизаши залился смехом, причём таким, что у меня, стоящей метрах в пяти, заложило в ухе. — Не думал, что ты ещё не разучился шутить, Сотриголова! — сквозь смех выдавил блондин и схватился за живот от смеха. Я усмехнулась. Пока Ямада сгибался пополам от хохота, я с широкой улыбкой подмигнула Аизаве и одними губами произнесла краткое "Увидимся", а после исчезла в подъезде, оставив преподавателей одних. от лица автора Юкинари вошла в подъезд, продолжая улыбаться. Аизава смотрел на дверь, за которой пропала девушка, тряхнув недлинной, но густой тяжёлой косой, и чувствовал неясное тепло внутри. Такого с ним не было очень давно, с тех пор, как Юкинари фактически изгнала его образ из своей жизни. Сотриголова не знал, почему Рейко снова улыбается ему, улыбается так, словно ей всё ещё семнадцать и она только что приняла новых друзей. Похоже, Стиратель слишком углубился в свои мысли, поэтому упустил момент, когда Мик перестал пртиворно смеяться. Заметив задумчивость друга, Ямада ухмыльнулся. — Чего застыл, Сотриголова? — спросил Хизаши, положив руку на плечо Шоты, приводя тем самым его в чувство. — Пошли уже, пока из этого дома за нами в погоню не отправилась замечательная женщина по имени Марокс Рейко, являющаяся твоей не менее замечательной подопечной родной бабушкой. — Заткнись, Ямада. — беззлобно попросил Аизава, сбросил ладонь блондина с плеча и направился по тротуару вдоль дома к переулку, служащему переходом на другую улицу. — Сам помню, что меня здесь не примут и не поймут. — Ты, никак, жалеешь об этом? — озадаченно спросил Мик, идя по бордюру, пользуясь плечом Стирателя как опорой. — А что, если и вправду жалею? Начнёшь меня шантажировать или ещё что-нибудь придумаешь? — бесцветно спросил тот, думая снова о чём-то своём, Хизаши не понятном. — Это уж как получится, мой дорогой друг, — просто ответил блондин, спрыгнув с бордюра на дорожку. — Слушай, а ты случаем не это?.. — Кто знает, — вздохнул Шота, — Я пока не могу ответить на этот вопрос абсолютно точно. Себе в том числе. Мне не помешало бы немного отдохнуть и разобраться со всем. Как думаешь? — Как знаешь, тебе любить, тебе получать. — пожал плечами Мик. — Говоришь так, как будто уже получил ответ, который тебя устроит. — сухо упрекнул Аизава, пнув носком ботинка какой-то камушек, который со стуком покатился по тёплому асфальту. Этот камушек напомнил брюнету его жизнь, которая началась с чьей-то деятельности, сначала стремительно взлетела в самом своём рассвете, но после покатилась по склону и наконец остановилась, лишённая ярких событий. от лица Юкинари Бабушка встретила меня в квартире, на всех парах примчавшись в прихожую на звук открывшейся и захлопнувшейся двери. Видно было, что бабуля сильно переживала и даже немного плакала. Увидев мои многочисленные перевязи, компрессы и повязки, она схватилась за сердце и осела на небольшой диванчик, моментально побледнев ещё больше прежнего. Казалось бы, куда больше, однако... — Ты у меня больше на Спортивный Фестиваль не пойдёшь в качестве участника. — бледная, как полотно, отрезала бабушка. — Этот больной белобрысый ублюдок чуть не прикончил тебя! — Да ладно, не прикончил же, — сказала я, снимая кроссовки. — Что важнее, это моя награда. Ты просила, чтобы я выделилась, и я исполнила твоё желание, никаких претензий. — Это молодец, хвалю, но чего это тебе стоило! — рукоплескала бабуля, и её лицо медленно приобретало более естественный, хоть и не предвещающий ничего хорошего, оттенок — бордовый, какой приливал к её лицу всякий раз, когда она очень сильно злилась и хотела меня чем-нибудь лёгким побить. — Ба, это пройдёт за несколько дней, — зевнула я, стараясь не думать о том, что меня ждёт. — Есть, кстати, что на предмет покушать? — Да завались. От эмоциональных переживаний за своего невезучего потомка спасалась готовкой, поэтому еды столько, что жрать устанешь, — уже успокоившись и приобретая более спокойный цвет лица, ответила бабушка и вместе со мной отправилась на кухню. Активно поедая рис левой рукой, ибо правая сломана и всё ещё болит, я подумала, что в нём маловато соли и не мешало бы добавить. Под какой-то слегка охреневший взгляд бабушки я взяла в руки, как я думала, солонку и подсыпала немного её содержимого в тарелку, совершенно не понимая бабушкиной дальнейшей реакции. Она безнадёжно покачала головой и приложила ладонь ко лбу, будто я только что глобально опозорилась. — Идиота кусок... — протянула бабуля со скептическими нотками в голосе. — Ты что сейчас сделала? — подняла она глаза на меня, отодвинув ладонь к виску, чтобы не мешала видеть меня полноценно и во всей моей "красе". — Посолила... Вроде бы... — рассеянно ответила я, уже сомневаясь в том, что сделала именно это. — Ты сахар от соли отличить не можешь, головушка от патифона? — сочувственно поинтересовалась бабуля. — Ну-ка смотри на меня... Я вымученно посмотрела бабушке в глаза, всем своим видом прося, чтобы она указала уже на место, где я могла лохануться (а я могла). Она вздохнула, потом прищурилась и несколько поменялась в лице, изогнув губы в странной, ехидной и какой-то коварной, улыбке. Улыбка эта никогда не гарантировала ничего того, что я могла бы считать забавным или таким, каким считала бабушка. Обычно она улыбалась так, когда прятала от меня в наказание за разгильдяйство носки или другие предметы одежды и наигранно-злобно смеялась, если я начинала бегать по квартире и очень громко ругаться в поисках этих спрятанных вещей. — Э-э, да ты никак втрескался, потомок! В воздухе повисло молчание. С моей стороны полетели многоточия.