Старкервит

      «Тони, пожалуйста»       Рваные, быстрые буквы, пожизненно отпечатанные у Тони на плече.       Пеппер приучается в любых обстоятельствах ставить его имя в конец предложения, и Тони, на самом-то деле, так хочет сделать ее счастливой, что Пеппер редко приходится о чем-то просить. У нее самой лодыжку обхватывает размашистое «Все будет хорошо», и Тони обещает никогда ей не лгать — тем более так толсто.       Когда он тянется через Питера открыть ему дверь, то делает это не думая — он настолько ненавидит быть не за рулем, что хочет поскорее попрощаться с мальчишкой и пересесть вперед. Неожиданное объятие застает его врасплох, причем не столько готовностью Питера обхватить его обеими руками, сколько оглушающей волной тепла и света, поднимающейся внутри него самого, и Тони одергивает его резче, чем хочет, испугавшись собственной реакции. Питер смотрит удивленно в первое мгновение, но быстро отводит глаза, извиняясь.       Вдавливая педаль газа, Тони думает, виноват ли в случившемся сам. В конце-то концов, именно ему в самолете на Берлин не хватило духу разбудить Питера, уткнувшегося лбом в его меченое плечо, но не мог же он это запомнить, правда?..       Тони психует.       Он часто психует, в особенности — когда у него плохо получается спасать мир, потому что тогда острее всего чувствуется беспомощность. Она всегда была с ним — и с ней не справлялись ни деньги, ни мозги, ни костюм, разве что руки Пеппер, и то…       Питер обнимает его со спины так, что скрипит металл.       — Поцарапаешь, — автоматически одергивает Тони вполголоса, машинально гладя его локоть у себя на боку, и только тогда до него доходит: Питер обнимает его.       И еще: его отпустило. Как по щелчку.       Из-за спины слышится стрекот нанороботов, и Питер прижимается плотнее, дрожит от того, что костюм Тони — холодный, а может, просто дрожит. Тони бы на его месте дрожал. Он хочет отстраниться, прикрикнуть на Питера, чтобы вернул костюм на место — они на инопланетном космическом корабле, на минуточку, — но почему-то только касается реактора на груди, сгоняя в него свое железо, и разворачивается, чтобы обнять Питера в ответ.       Тот кладет голову ему на плечо, обхватывает обеими руками поперек спины, и от того, сколько в нем света, от того, что Питеру вообще приходится быть светом для Тони, ему становится невыносимо стыдно, и он шепчет — для себя, неслышно, одними губами:       — Солнышко, прости.       Питер отстраняется, как ужаленный, смотрит с ужасом в лицо, встряхивает за плечи:       — Мистер Старк?..       — Питер? — поднимает брови Тони, и Питер как будто обмякает, неловко подается вперед, и Тони позволяет ему (себе) постоять в объятиях еще немного. Тот прячет лицо у него в шее, и Тони, сдавшись, гладит его по волосам. Он совершенно не хочет думать о том, что именно только что сказал.       Тони оказывается рядом с ним мгновенно — и Питер падает ему в руки, белый как мел, цепляется отчаянно, шепчет:       — Мистер Старк… Я не хочу умирать, мистер Старк…       Опрокинутый спиной на камень, Питер смотрит на него снизу-вверх с таким ужасом — и одновременно такой бравадой, — что Тони уверен: он никогда не забудет выражение его лица. Он открывает рот, не зная, что собирается сказать, и не успевает, потому что Питер вскидывает руки, одной из последних сил придерживая его за затылок, а второй неплотно накрыв губы. Зажмуривается.       — Простите, мистер Старк, — быстро просит он и исчезает.       У беспомощности теперь привкус пепла.       — Кому рассказать — не поверят, мистер Старк, — тараторит Питер, живой, настоящий Питер, и говорит дальше — о Стрэндже, порталах, еще чем-то, — до тех пор, пока Тони не стискивает его еще крепче. Питер замирает на секунду, осознавая, бормочет что-то, обнимая в ответ, и у Тони внутри воцаряется теплый свет. Сомнения исчезают — как по щелчку.       В этот момент он чувствует, что бессмертен.       Боли нет — и это очень плохо, Тони знает по опыту, потому что если ничего не чувствуешь, когда у тебя не хватает кусков, эм, тебя, значит, организму приходится глушить боль, чтобы от нее не умереть.       Чем больнее — тем живее, как говорит Стив.       Перед глазами плывет, размывается, темнеет, Тони цепляется за лицо Питера и думает, что это видение, пока он не хватает его за руки, не открывает рта:       — Победа, мистер Старк, победа, мы победили, все кончено. Мистер Старк, — он всхлипывает, лицо перекашивается, и Тони не знает, это его зрение или его мимика. Ладонь на пальцах теплая-теплая, когда Питер, вздрагивая, шепчет: — Тони, пожалуйста…       И все встает на свои места. Как по щелчку.       В глазах на мгновение проясняется, и Тони видит, как Пеппер, собиравшаяся отстранить мальчишку за плечи, замирает на середине движения. Видит: ей больно.       Ему самому — все еще нет.       Он хочет протянуть руку, погладить Питера по щеке, утешить, но даже губами шевелит с трудом. Удается только шепот, но у Питера же хороший слух, верно?       У Питера вдоль ключицы тянется хрупкое «Прости, солнышко».