Это утро было туманно

Следующая встреча с Хибари произошла не на следующий и даже не на следующий после следующего дня день. Кажется, Кёя вообще уехал из города — на разборки в соседнем городе — местная школа совсем оборзела и её ученики стали нападать на мирное население Намимори. Хибари очень не любит, когда на его кто-то покушается. Все люди эгоисты. Все люди нарциссы. Все люди хранят в себе крупицу садизма, или мазохизма — если есть те, кто любит причинять боль, то должны быть и те, кому эта боль нравится. Так уж сложилось. Тсуна не мог сказать является он эгоистом, но собственником — абсолютно. Хотя, в принципе, эти понятия довольно близки. Эгоист — тот, кто предпочитает получать, а не давать. Собственник — тот, кто предпочитает получать и не отпускать. Тсуна уже для себя решил, что Хибари Кёя — его собственность.Он просто не имеет права исчезать тогда, когда он нужен и интересен!  — Тсуна-кун, ты какой-то злой, — Сасагава вечно лезла не в своё дело, но, пожалуй, в тот раз это даже не было излишним, наоборот — помогало переключится на что-то кроме своего раздражения. Так сказать пополнить внутреннее раздражение внешним, — Что-то случилось?  — М-да, — Тсуна поплямкал губами, закусил нижнюю передними зубами, сдавил до появления чётких вмятин в мякоти, — Кое-что, чего я хочу, не хочет попадаться на мои глаза. Пожалуй, я зол. С поступления в Намимори Савады прошло уже почти три недели — грубо говоря, месяц. К нему уже привыкли и даже некоторые одноклассники не побоялись подойти познакомится — Ямамото Такеши, например. Кстати, Такеши был вполне себе не плохим парнем и человеком тоже. Если бы Хибари не запал бы Тсуне настолько глубоко в душу, то, возможно, именно Ямамото стал бы первым кандидатом на место парня Савады. Но за эти три недели все кто общался с Савадой привыкли к его вечной тёплой полуулыбке. Какие бы слова он не говорил, что не слушал бы, но улыбка была всегда. Теперь уже улыбки не было — было довольно жестокое лицо злого человека. Действительно злого. Что вы, никакого оскала! Никаких клыков и прочего ужаса! Просто красные от бешенства глаза, сломанные уголки губ, слега помятое лицо.  — Как же он меня бесит! — рыкнул Савада.  — Кто? — Хана редко говорила, но все её слова были по делу — не дальше дозволенного, не ближе возможного.  — Хибари, чтоб его, Кёя! — выплюнул чужое имя Тсуна.  — Мнэ?  — Не важно, — отмахнулся от повисшего в воздухе вопроса Тсуна, — Надеюсь, сегодня он будет в школе.  — Кажется, братик говорил, что Хибари-сан уже в городе, — приложив пальчик к розовым губкам протянула Киоко, — Он утром заходил к нему домой.  — Хибари и твой брат дружат? — Курокава удивлённо посмотрела на свою подругу.  — Они — друзья детства. Сейчас меньше общаются, но после пробежки нии-сан обязательно идёт проведать Хибари-сана.  — О-о-о.  — Тебе интересен Хибари-сан? — вопрос был обращён к Хане, но вздрогнул Тсуна, и внимательно уставился в глаза Курокаве. Не моргая.  — Нет, — покачала головой Хана, — Я в принципе, не интересуюсь ничем подобным.  — Да-а-а-а? А ну, колись!

***

К слову, Тсуна так и не подстригся. Да и зачем? Больше поводов встретится с тем, кто его так бесит и привлекает одновременно. Да и интересно, как он собирается «забивать до смерти», всё же как-то это, немного, незаконно. Наверное. Хотя, Сасагава вон — говорила, что члены Комитета ходят с патлами и им можно, может и здесь тоже — Хибари можно, а остальным нельзя? Один раз, краем уха, Тсуна слышал разговор двух пацанов, на вид — чистое хулиганьё, так что в вопросах этого Хибари Кёи-сана им, наверное, можно доверять. Они говорили, про тонфа «ебучего жаворонка». Но несмотря на свои довольно грубые и смелые слова шарахались от каждой тени. Трусы, — подумал Тсуна и глумливо ухмыльнулся, пустил из правой руки пяток птичек — у него удивительно хорошо получались эти фокусы.

***

По вечерам у Тсуны бывает то особенное настроение из-за которого хочется творить какую-то ерунду не задумываясь о последствиях. Он предпочитал поддаваться малейшим колебаниям своих желаний, кроме тех, которые обещали тяжкие телесные окружающим его людям — он же не уголовник, по крайней мере пока. И именно такими тёплыми, душными вечерами, когда дышится с трудом, но движения хочется просто невыносимо, Тсуна начинал творить. Он не занимался творчеством: не рисовал картины, не лепил скульптуры, не вышивал и не вязал. Просто у него получалось то, что не дано было никому другому. Волшебные птицы, двухлапые твари вылетали из-под его рук по малейшему его желанию. Они превращались в дивные узоры и взрывались фейерверком, лопались словно воздушные шарики, разлетались мыльными пузырями… Красиво. Завораживающе. Он прекрасно понимал, что, раз о таких вещах никто не говорит и даже не пишет в интернете, то значит это волшебство, эта магия, что-то что может делать не каждый. От этого становилось приятно — в эпоху времени, когда каждый пытается всем силами выделится из толпы быть особенным не прикладывая к этому никаких усилий было замечательно. Но об этом Тсуна никому не говорил — это только его секрет, маленькая тайна, которая будет доступна ему одному. Ну, может быть, потом он станет показывать своих птиц и зверей своей девушке, или парню. Ещё позже — может быть, своим детям., а пока — это только его тайна, неприкосновенный запас чудес. Правда, после сеансов созидания в теле ощущалась слабость и сильно хотелось кушать. После еды противная вялость и желание заснуть и не просыпаться испарялись, словно их и не было. Хорошо, что в доме Савад с едой проблем никогда не было — мифический отец исправно присылал деньги и открытки с тупыми подписями. Шахтёр… Это ещё придумать было нужно! Емитсу был странным — очнись, мужик, дома, который уже и не дом тебе, тебя никто не ждёт — мама смирилась, а сыну ты и не нужен вовсе. Он даже не скучает — не по кому.

***

День, когда злосчастный «Хибари-сан», которого Тсунаёши, понятное дело, называть так никогда не будет, явил свою сияющую задницу в школу ознаменовался проливным дождём. Впрочем, удивительного в этом ничего не было — конец осени или слишком тепло и сухо, или тепло и влажно. Как в тропиках. Началось всё с утренней проверки внешнего вида, которую до этого проводили через раз или вообще — раз в неделю. Если слухи про Кёю были правдивы, то он должен был жутко разозлится и засунуть свои тонфа каждому, кто допустил такое попустительство, по самые гланды. Состоялась казнь или нет — Тсуна не знал, но те парни из Комитета стоявшие на воротах сменились — это факт. В этот раз у входа в школу, как почётный караул, выстроились все из ДК. получилась интересная такая арка, будто бы для специально приглашённых гостей.  — О, Хибари-сан в школе, — хихикнула Сасагава быстро поправляя слегка собравшиеся внизу гольфы, — Сейчас кому-нибудь влетит!  — Не будь такой кровожадной, Киоко, — отозвалась стоящая справа от Савады Курокава.  — Но ведь это правда — ни разу ещё не было такого, чтобы Хибари-сан не забил бы кого-нибудь во время проверки. Кстати, Тсуна-кун, а ты не подстригся — жди беды.  — Вот уж спасибо, — фыркнул Савада, — А этот Хибари действительно такой грозный?  — Мм? — прикусив губу промямлила Сасагава, — Не сказала бы — нормальный он, но жутко любит дисциплину.  — Не сказала бы, что нормальный, — возразила Хана, доверие к которой было абсолютным, в отличие от Сасагавы — слегка ветреной и мыслящей иными категориями девицы, доверие к которой было хрупким словно хрустальная ваза. — Жутко сильный и ёбнутый, а не «жутко любящий», на своей дисциплине.  — Хана-тян! — в наигранном ужасе прижала ладошки к лицу Киоко.  — Что?  — Ладно, — перебил девушек Тсуна, — Пойдём — может пронесёт.  — Угу, конечно. Не пронесло. вернее пронесло, но частично. Сасагаву и Курокаву пропустили без вопросов, а вот Тсуну смерили таким взглядом, от которого у некоторых начинается тремор рук и появляется желание уйти побыстрее и подальше. У Тсуны руки затряслись немного от другого.  — Савада Тсунаёши, — медленно произнёс Хибари, на фоне своих оруженосцев выглядящий задохликом, — На обеденной перемене зайдёшь ко мне в кабинет.  — Хорошо, Хибари Кёя.  — Травоядное, — усмехнулся Хибари.  — Хищ-щ-щник, — показал зубы Тсуна. Искра. Буря. Безумие. Тонфа летящие в затылок.  — Ты ёбнулся, — мрачно изрекла Хана смотря на слегка запыхавшегося от внезапного марш-броска Тсуну.  — Ага, — довольно улыбался он.  — Окончательно.  — Абсолютно!